Вот мне и верят.
Однажды в бане, одеваясь, разговорились с одним пожилым товарищем. Он ока
зался инженером-мостостроителем, а я представился журналистом. Говорил
и о разном, и я выглядел таким умным, что самому противно стало. Тогда я ска
зал тому товарищу, что это все брехня, никакой я не журналист, а, наоборот, а
ферист. Он засмеялся, принимая это за шутку, а потом назвал меня сумасшедш
им и здорово обиделся. Получается, Сирье, что когда я говорю о себе правду,
тo обижаю этим людей.
Сирье, никогда не буду больше насмехаться над тобой, буду тебя слушаться
во всем. Скажешь, что мне надо пойти с повинной, Ц пойду. Я готов за право л
юбить тебя трудиться, как трудятся ради еды, отказаться от своих привыче
к, бороться и страдать, продавать душу дьяволу, быть покорным и послушным.
И будь уверена, я стану человеком непременно, вот дай только выбраться из
этого тупика.
Сир, мы не можем быть мужем и женой, но мы можем быть больше, чем муж и жена,
Ц мы можем быть друзьями. Я тебя люблю как сестру, как мать, как женщину, и е
сли можно это чувство выразить в одном слове, то слово это Ц друг. Именно
так я понимаю наши отношения. Ты для меня Ц жизнь, кроме тебя, мне никто не
нужен.
А теперь, Сир, до свидания, скоро увидимся. Завтра увидимся.
* * *
Все мужчины озабочены, бегают по магазинам, а покупать-то нечего, все уже
распродано. Цветов не достать, надо было раньше, дня за два, за три.
8 Марта.
Женщины задирают носы и, пожалуй, имеют на это право. Я не бегаю, ничего не п
окупаю. И не потому, что некому, ведь есть у меня любимая женщина. Но моя люб
имая женщина не примет от меня никакого подарка, потому что знает Ц дене
г я не зарабатываю. Все, что я могу для нее сделать, Ц обнять и вручить ей п
одарок, раздобытый самым честным образом, Ц шишки. Я за ними лазил на две
высокие ели, расцарапал лицо и руки, но букет из этих лесных красавиц полу
чился изумительный.
Ц Сегодня наш день, Ц говорят женщины.
Да, сегодня их день. Сегодня день Сирье, день Кадри и мамы. Где бы вы ни были,
мамочка, Кадри, я в мыслях своих поздравляю вас и дарю вам цветы, самые кра
сивые.
* * *
Я не стал звонить, тихонько вставил ключ, но он не поворачивался. Дверь вне
запно открылась, на пороге стояла незнакомая пожилая женщина. Она внимат
ельно меня рассматривала.
Ц Вы Ахто? Сирье нет.
Я спросил, где она. Женщина ответила не сразу, потом чуть слышно сказала:
Ц Умерла.
Мне казалось, женщина эта сошла с ума. Я ворвался в комнату, уверенный, что
это лишь шутка, что Сирье сейчас встретит меня. Но ее не было. На прежнем ме
сте стоял ее портрет, все было, как всегда, тепло, уютно, чисто, но ее не было.
Это была не шутка…
Ц Когда она умирала, Ц говорила женщина, Ц она сказала, чтобы вы сюда, в
ее квартиру, никогда не приходили и вообще уехали куда-нибудь. Она, видно,
очень вас любила…
Я спросил, что она сказала еще. Женщина ответила:
Ц Ничего. Она была без сознания, а когда пришла в себя, сказала это, а потом
она уже не могла говорить, только плакала. Ну, а потом… умерла.
Ц Почему… умерла? Ц спросил я машинально.
Ответ был неожиданным:
Ц Ее убили!
Сирье убили дома, ей нанесли два ножевых удара в грудь. Произошло это ночь
ю, и все же утром она была еще жива. Нашла ее тетушка, приехавшая к ней в тот
день из деревни. Это та самая женщина, которая открыла мне. Сирье доставил
и в больницу, и там она к вечеру умерла.
Кто ее убил? Этого никто не знает.
Похоронили ее муж и товарищи из института. Женщина проводила меня на кла
дбище. Я отнес Сирье шишки.
* * *
Смерть Озе…
Ставлю эту пластинку уже сотый раз, слушаю, слушаю ее. И мне кажется, что в с
амую страшную минуту я здесь, около нее, вижу ее полные слез печальные гла
за, целую ее в последний раз, облегчающей последнюю боль. И вот она умирает
… умерла. Ее нет.
Она подставила мне свое маленькое, слабое плечо, хотела поддержать, наде
ялась на счастье и поплатилась за это жизнью. Я знаю, ее убили люди Ораса. Я
в этом уверен. Они боялись ее как свидетеля, ведь они пытались через нее по
ймать меня. А я, спасая свою жизнь, оставил ее, сбежал из Таллина…
Осколки разбитой вазы не принесли счастья Сирье.
Можно слезами выплакать горе, но нельзя никакими словами описать его…
* * *
Сирье Ц моя жертва. Она умерла из-за меня. Я приношу людям лишь горе, а инач
е и быть не может. Люди Ц это общество, а я один. Тот, кто хочет быть полезны
м своим близким, кто хочет жить с ними, любить их и быть любимым, тот должен
быть человеком, жить в обществе. Сирье погибла. А я остался, чтобы дальше п
ричинять людям горе. К черту все мои «системы», к черту Пузанова, Реста и п
рочих! Нечего дрожать за свою паршивую шкуру. Отныне я не боюсь ни Ораса, н
и милиции. Поймают? Ну и ладно, все равно этого не минуешь. Но прежде я долже
н найти Ораса и рассчитаться с ним. Иначе я не мужчина, иначе я не человек.
Тетрадь десятая
Год 1955
Бегают мальчишки, маленькие:
Ц А ну, не догонишь!
И бежит один карапуз за другим. Им по пять-шесть лет. Бегают они взад-впере
д, соскакивая с тротуара, того и гляди попадут под машину Ц и машины мчатс
я мимо беспрерывным потоком. Прохожий гражданин хватает одного из них за
ухо и загоняет во двор соседнего дома.
Ц Во дворе играйте, нельзя на улице.
Он уходит. Мальчишки во дворе.
Они не его дети. Все проходили и ничего малышам не говорили. И он мог пройт
и. Но подумал, что, если один из них попадет под машину, в какой-то семье буд
ет горе. Это был хороший человек.
* * *
Южная самба. Я в нее влюблен. Меня привлекает темперамент и какой-то особы
й характер ее Ц настойчивый, живой, определенный. Я ничего об этой музыке
не знаю, но люблю ее. Интересная штука Ц жизнь: кто-то написал музыку, не по
дозревая, что какой-то совсем серый человечишка будет слушать ее много р
аз в день… Эта музыка как будто говорит о том, что, хотя на свете есть смерт
ь, есть также и жизнь, и ей, южной самбе, наплевать на смерть, она создана для
жизни, она Ц жизнь. Слушая ее, я как будто вижу всю жизнь, которая, покачива
я бедрами, танцуя, надвигается на меня. Она голая, натуральная, без прикрас
Ц жизнь, такая, какая есть. Немного страшная, но удивительно хорошая; та с
амая жизнь, в которой, страдая, живу и которую за все плохое и хорошее все ж
е люблю.
* * *
Сегодня хоронили девушку, которая умерла от сифилиса и еще от какой-то др
угой болезни. Девушка их скрывала, вот они совместными усилиями и уложил
и ее в гроб. Я знал эту девушку. Встретил я ее как-то на окраине города. Она с
идела на бревнах, уложенных рядом с тротуаром, и курила. На вид ей можно бы
ло дать лет пятнадцать. Она была бледная, в лице ни кровинки.
Я спросил:
Ц Куришь?
Ц Курю, Ц ответила она.
Ц И водку пьешь?
Ц Пью, а что? Ц сказала она.
Ц Зачем? Ц спросил я.
Ц Хочу, Ц ответила она.
Ц Отец знает?
Ц Перебьется, Ц ответила девушка.
Она была светловолосая, в голубых глазах враждебность ко всему окружающ
ему, и, если бы не платье, бедное, но с претензиями на какой-то стиль, ее можн
о было бы принять за сектантку, такая она была угрюмая и бледная. Ц А мама,
Ц продолжал я, Ц знает?
Ц Она сама курит, Ц ответила девушка. Ц В нашей компании все курят.
Я поинтересовался, большая ли у них компания и сколько лет самому старше
му. Оказалось, что компания небольшая, что самому старшему двадцать два, а
самой младшей пятнадцать, ей же Ц семнадцать.
Я начал убеждать ее бросить эту вредную компанию, она слушала меня явно н
асмешливо и наконец сказала:
Ц Попался бы ты нашим парням, они бы тебе показали «вредную компанию». Эх
ты, а я думала, ты меня в ресторан приглашаешь…
На том мы расстались. Но вскоре после этого я шел вечером через тот же парк
и набрел на шайку молоденьких девчат и парней, сидящих на скамейках в алл
ее. Чей-то голос произнес:
Ц Это тот самый тип…
И передо мной с угрожающим видом стали два молодых парня.
Ц Так, по-твоему, наша компания паршивая? Ц спросил один из них, а все ост
альные вызывающе засмеялись.
Они думали, что мне будет не по себе… Но они не знали, что бить таких щенков
для меня одно удовольствие. Не успели они ахнуть, как я их расшвырял. Потом
мы нашли общий язык. Кто-то сообразил, что я «свой», они стали бормотать из
винения, мол, ошиблись, приняли меня за кого-то другого.
Потом я часто встречал Натку (так звали эту девчонку), однажды она сказала
, что бросила курить. Так ли это? Но она так сказала и при мне никогда не кури
ла. К сожалению, она была уже давно не девочка, следовательно, лишь о дружб
е между нами не могло быть и речи: я был для нее мужчиной, но она для меня не
была женщиной, потому что я любил Сирье.
Постепенно я узнал кое-каких ребят из этой компании, они при встрече со мн
ой стали приветливо здороваться, и вот вчера на улице ко мне подошел паре
нек и сказал:
Ц А Натка-то умерла, завтра хоронить будут. Отец плачет, а мать пьянствуе
т.
Жалко мне ее, она не успела еще пожить, глупышка, о чем-то мечтала, что-то во
ображала и вот умерла, а ее мама пьянствует. Она хотела, чтобы я любил ее, а я
любил Сирье. Так бывает, мы часто любим тех, кто не любит нас.
А южная самба звучит все равно Ц любят люди или ненавидят, живут или умир
ают. Южная самба Ц это жизнь, бесстыжая, милая жизнь, с которой расстаться
никому не хочется.
* * *
Шел по улице и увидел бежавшего мне навстречу человека в приличном темно
м костюме. Опасливо стреляя взглядом по сторонам, он бежал изо всех сил, ст
ремясь оторваться от пожилого полного лысого человека, бежавшего тоже и
зо всех сил за ним. На лице полного человека злоба, глаза устремлены впере
д, в них лишь одно желание: догнать, поймать, уничтожить! Он бежит тяжело, ды
шит часто и хрипло кричит:
Ц Держите! Держите его!
Расстояние между ними не сокращается и не увеличивается. Молодой челове
к в темном костюме перебегает мостовую. Он тоже дышит часто, в его глазах,
беспомощно шарящих вокруг в поисках спасительной лазейки, страх, безумн
ый страх, в них только одно желание: скрыться, спастись. Он исчезает за угл
ом, вслед за ним, по-прежнему хрипло выкрикивая: «Держите! Остановите!», ис
чезает также полный гражданин.
Что мог совершить парень в темном костюме? Конечно, какую-то гадость, инач
е зачем ему было спасаться бегством средь бела дня. Как он бежал… Какие гл
аза… Бог ты мой, какое унижение Ц так бежать, с такими сволочными глазами.
* * *
Темно здесь и одиноко, безлюдно и грустно. Одиночество всегда грустно Во
т там внизу, где светят миллионы маленьких огоньков, Ц жизнь, миллионы жи
зней, миллионы судеб, похожих и непохожих на твою; там, внизу, город, собира
ющийся засыпать после трудового дня; там мир необъятный и сложный. Чтобы
понять его, нужно много знать, а у тебя еще только-только появляются в гол
ове кое-какие мыслишки, совсем еще робкие, неуверенные. Ты здесь высоко, т
очно стоишь во вселенной, будто отделившись от земли в космическом прост
ранстве.
Сегодня я подслушал в вестибюле кинотеатра разговор четырех салаг. Им по
восемнадцать-двадцать лет. Обсуждали между собой, как встретить вора, пр
ибывающего якобы с севера. Решили устроить сбор и преподнести вору деньг
и и как-то достать «ширево», то есть морфий. Этот вор, видимо, наркоман.
Господи, какие наивные! Обсуждают эту проблему Ц где? Ц в вестибюле кино
театра… То, что это глупо, само собой, но как посмотрел я на эти глупые рожи
Ц жаль их стало. Ведь они не знают, что воров уже нет и «закон» давно затоп
тан и забыт. Они еще верят в какие-то традиции Ц в какую-то воровскую чест
ность… Смешно! Какая честность может быть у нечестных людей?
Да, жизнь состоит из миллионов огоньков, у каждого огонька своя судьба, тр
агедия; огоньки гаснут, зажигаются, как и люди умирают, рождаются. А здесь,
где стою я, темно, как в космосе. Но ведь солнце-то есть! Солнце светит днем,
и, чтобы его видеть, нужно уйти из ночи.
* * *
Гостиница Ц дом казенный. Нет здесь домашнего уюта, хотя и чисто, и тепло,
и радио есть. Нет, уют есть, но он не тот, не домашний. Чего-то здесь не хватае
т, чтобы почувствовать себя по-домашнему. Но чего? Наконец придумал.
В любом доме, где живут люди, семьи… имеется будильник. Как можно жить людя
м без будильника? И это Ц тик-так, тик-так Ц звучит так мирно, покойно, обы
денно, напоминая о том, что каждому нужно вставать вовремя, чтобы где-то б
ыть вовремя. Да, когда тикает будильник, кажется, что ты дома.
Я побежал в магазин и купил дешевенький маленький будильничек. Он страшн
о отстает, но неважно, главное Ц тикает. Он тикает и действительно… прият
но. Неприятно лишь то, что он напоминает не только о покое, но и о том, что вр
емя идет… Я не выбросил будильника, а таскаю его с собой в портфеле, где он
не переставая тикает. Однако смешно: вор и… будильник. Куда это годится?
Нахожусь у супругов Сипельгас. Они не знают правды обо мне, как и все люди,
встречающие меня ежедневно. Они знают, что я друг Сирье, и разделяют мое го
ре. Сейчас они куда-то ушли, маленьких муравьишек у них еще нет, и я один. Пр
иведу в порядок свои записи, запишу вот это последнее, а уходя, оставлю их
здесь Ц думаю, здесь они будут в сохранности, куда бы меня ни загнала жизн
ь.
Семь дней тому назад в Каркси-Нуйя, в берлоге скупщика краденого товара п
о прозвищу Вещичка, я встретил долговязого парня по кличке Лис. Лис этот т
оже скрывался от правосудия. Вещичка, знавший мою кличку, щегольнул остр
отой: «Волк и Лис Ц подходящая пара». Лис обещал ввести меня в хорошую ком
панию и позвал с собой. Мне не очень нравилось его кличка, но победила моя
проклятая любознательность. От Вещички, вооружившись лыжами, мы ушли вме
сте. Шли лесами, полями, болотами, и привел он меня в совершенную глушь, в бо
лото, на хутор по названию Трясина. Во дворе нас встретила большая космат
ая дворняжка, весьма ленивая, но, по-видимому, добродушная; она, дружелюбн
о помахивая хвостиком, последовала за нами в дом.
Большое помещение, куда мы попали прямо с улицы, оказалось кухней. Посред
ине стоял длинный стол, заставленный всяческой снедью, за столом восседа
ла веселая компания. Вот здесь меня и ожидал страшный сюрприз. Я похолоде
л, заметив среди пирующих Ораса, узнавая также и других. Здесь были Лонг, Р
ебус (с которым как-то в Вильянди у меня состоялась «любительская» встре
ча на ножах), и даже Каллис, которого в душе не перестаю считать исполнител
ем приговора над Сирье. Остальные пятеро были мне незнакомы. Но и этих зна
комых было более чем достаточно.
Не меньше была удивлена и сама компания. Лис завел меня сюда, совершенно н
е подозревая, какую оказал услугу своим друзьям.
Стараясь сохранить спокойствие, изображая некое подобие улыбки, я подош
ел к Орасу, подал руку. Он ее принял: это уже показалось добрым знаком. Я пот
ряс его противную лапу и в то же время, когда Лис и остальная компания, уди
вленно разинув рты, глазели на меня, заговорил. Говорил, что давно ищу эту
чудесную компанию и мечтаю войти в нее, что чрезмерно рад осуществлению
своей мечты; рассказал, что живу, как сирота, без друзей и пристанища; что г
оним милицией; что надоело вертеться между двух огней и так далее. Они слу
шали раскрыв рты и, когда я кончил, загалдели все сразу. Тогда заговорил Ор
ас, и остальные братья разбойники прикусили на время языки.
Он не мог отказать себе в удовольствии вылить на меня ушат грязи, покрыть
насмешками, но в конечном счете я понял, что шкуру с меня спускать он не со
бирается. Покосившись на Лиса, я заметил, что тот уже сует свою морду в кру
жку с брагой, и убедился, что от него опасность не угрожает (он мог сообщит
ь, что я не очень-то мечтал найти эту компанию). Преподнес Орас брагу и мне,
говоря при этом, что мы как-никак соратники давние, бывалые и тому подобно
е. Он объяснил, что здесь собрались его близкие друзья отпраздновать год
овщину существования их «союза», что завтра, мол, все разъедутся. «Союз»…
Все подделываются под идейных, зная, что эстонцы бандитов не поддерживаю
т. А тут… «борцы за свободную Эстонию». А потом…
Ц То, что к нам пришел, хорошо. Мы тебя принимаем. Зла на тебя не имею, хотя, с
ам знаешь, есть за что… Но как сказано: кто старое помянет, тому глаз вон. То
лько вот что… В общем нужна гарантия твоей верности. Ц Глаза Ораса недоб
ро заблестели.
Я не знал, что могло быть такой гарантией, но мне объяснили. Предложили пой
ти на лыжах в колхоз по соседству и убить женщину Ц Эллу Реги, ярую коммун
истку, которая якобы немало навредила «союзу». Реги жила в маленьком дом
е, на отшибе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Однажды в бане, одеваясь, разговорились с одним пожилым товарищем. Он ока
зался инженером-мостостроителем, а я представился журналистом. Говорил
и о разном, и я выглядел таким умным, что самому противно стало. Тогда я ска
зал тому товарищу, что это все брехня, никакой я не журналист, а, наоборот, а
ферист. Он засмеялся, принимая это за шутку, а потом назвал меня сумасшедш
им и здорово обиделся. Получается, Сирье, что когда я говорю о себе правду,
тo обижаю этим людей.
Сирье, никогда не буду больше насмехаться над тобой, буду тебя слушаться
во всем. Скажешь, что мне надо пойти с повинной, Ц пойду. Я готов за право л
юбить тебя трудиться, как трудятся ради еды, отказаться от своих привыче
к, бороться и страдать, продавать душу дьяволу, быть покорным и послушным.
И будь уверена, я стану человеком непременно, вот дай только выбраться из
этого тупика.
Сир, мы не можем быть мужем и женой, но мы можем быть больше, чем муж и жена,
Ц мы можем быть друзьями. Я тебя люблю как сестру, как мать, как женщину, и е
сли можно это чувство выразить в одном слове, то слово это Ц друг. Именно
так я понимаю наши отношения. Ты для меня Ц жизнь, кроме тебя, мне никто не
нужен.
А теперь, Сир, до свидания, скоро увидимся. Завтра увидимся.
* * *
Все мужчины озабочены, бегают по магазинам, а покупать-то нечего, все уже
распродано. Цветов не достать, надо было раньше, дня за два, за три.
8 Марта.
Женщины задирают носы и, пожалуй, имеют на это право. Я не бегаю, ничего не п
окупаю. И не потому, что некому, ведь есть у меня любимая женщина. Но моя люб
имая женщина не примет от меня никакого подарка, потому что знает Ц дене
г я не зарабатываю. Все, что я могу для нее сделать, Ц обнять и вручить ей п
одарок, раздобытый самым честным образом, Ц шишки. Я за ними лазил на две
высокие ели, расцарапал лицо и руки, но букет из этих лесных красавиц полу
чился изумительный.
Ц Сегодня наш день, Ц говорят женщины.
Да, сегодня их день. Сегодня день Сирье, день Кадри и мамы. Где бы вы ни были,
мамочка, Кадри, я в мыслях своих поздравляю вас и дарю вам цветы, самые кра
сивые.
* * *
Я не стал звонить, тихонько вставил ключ, но он не поворачивался. Дверь вне
запно открылась, на пороге стояла незнакомая пожилая женщина. Она внимат
ельно меня рассматривала.
Ц Вы Ахто? Сирье нет.
Я спросил, где она. Женщина ответила не сразу, потом чуть слышно сказала:
Ц Умерла.
Мне казалось, женщина эта сошла с ума. Я ворвался в комнату, уверенный, что
это лишь шутка, что Сирье сейчас встретит меня. Но ее не было. На прежнем ме
сте стоял ее портрет, все было, как всегда, тепло, уютно, чисто, но ее не было.
Это была не шутка…
Ц Когда она умирала, Ц говорила женщина, Ц она сказала, чтобы вы сюда, в
ее квартиру, никогда не приходили и вообще уехали куда-нибудь. Она, видно,
очень вас любила…
Я спросил, что она сказала еще. Женщина ответила:
Ц Ничего. Она была без сознания, а когда пришла в себя, сказала это, а потом
она уже не могла говорить, только плакала. Ну, а потом… умерла.
Ц Почему… умерла? Ц спросил я машинально.
Ответ был неожиданным:
Ц Ее убили!
Сирье убили дома, ей нанесли два ножевых удара в грудь. Произошло это ночь
ю, и все же утром она была еще жива. Нашла ее тетушка, приехавшая к ней в тот
день из деревни. Это та самая женщина, которая открыла мне. Сирье доставил
и в больницу, и там она к вечеру умерла.
Кто ее убил? Этого никто не знает.
Похоронили ее муж и товарищи из института. Женщина проводила меня на кла
дбище. Я отнес Сирье шишки.
* * *
Смерть Озе…
Ставлю эту пластинку уже сотый раз, слушаю, слушаю ее. И мне кажется, что в с
амую страшную минуту я здесь, около нее, вижу ее полные слез печальные гла
за, целую ее в последний раз, облегчающей последнюю боль. И вот она умирает
… умерла. Ее нет.
Она подставила мне свое маленькое, слабое плечо, хотела поддержать, наде
ялась на счастье и поплатилась за это жизнью. Я знаю, ее убили люди Ораса. Я
в этом уверен. Они боялись ее как свидетеля, ведь они пытались через нее по
ймать меня. А я, спасая свою жизнь, оставил ее, сбежал из Таллина…
Осколки разбитой вазы не принесли счастья Сирье.
Можно слезами выплакать горе, но нельзя никакими словами описать его…
* * *
Сирье Ц моя жертва. Она умерла из-за меня. Я приношу людям лишь горе, а инач
е и быть не может. Люди Ц это общество, а я один. Тот, кто хочет быть полезны
м своим близким, кто хочет жить с ними, любить их и быть любимым, тот должен
быть человеком, жить в обществе. Сирье погибла. А я остался, чтобы дальше п
ричинять людям горе. К черту все мои «системы», к черту Пузанова, Реста и п
рочих! Нечего дрожать за свою паршивую шкуру. Отныне я не боюсь ни Ораса, н
и милиции. Поймают? Ну и ладно, все равно этого не минуешь. Но прежде я долже
н найти Ораса и рассчитаться с ним. Иначе я не мужчина, иначе я не человек.
Тетрадь десятая
Год 1955
Бегают мальчишки, маленькие:
Ц А ну, не догонишь!
И бежит один карапуз за другим. Им по пять-шесть лет. Бегают они взад-впере
д, соскакивая с тротуара, того и гляди попадут под машину Ц и машины мчатс
я мимо беспрерывным потоком. Прохожий гражданин хватает одного из них за
ухо и загоняет во двор соседнего дома.
Ц Во дворе играйте, нельзя на улице.
Он уходит. Мальчишки во дворе.
Они не его дети. Все проходили и ничего малышам не говорили. И он мог пройт
и. Но подумал, что, если один из них попадет под машину, в какой-то семье буд
ет горе. Это был хороший человек.
* * *
Южная самба. Я в нее влюблен. Меня привлекает темперамент и какой-то особы
й характер ее Ц настойчивый, живой, определенный. Я ничего об этой музыке
не знаю, но люблю ее. Интересная штука Ц жизнь: кто-то написал музыку, не по
дозревая, что какой-то совсем серый человечишка будет слушать ее много р
аз в день… Эта музыка как будто говорит о том, что, хотя на свете есть смерт
ь, есть также и жизнь, и ей, южной самбе, наплевать на смерть, она создана для
жизни, она Ц жизнь. Слушая ее, я как будто вижу всю жизнь, которая, покачива
я бедрами, танцуя, надвигается на меня. Она голая, натуральная, без прикрас
Ц жизнь, такая, какая есть. Немного страшная, но удивительно хорошая; та с
амая жизнь, в которой, страдая, живу и которую за все плохое и хорошее все ж
е люблю.
* * *
Сегодня хоронили девушку, которая умерла от сифилиса и еще от какой-то др
угой болезни. Девушка их скрывала, вот они совместными усилиями и уложил
и ее в гроб. Я знал эту девушку. Встретил я ее как-то на окраине города. Она с
идела на бревнах, уложенных рядом с тротуаром, и курила. На вид ей можно бы
ло дать лет пятнадцать. Она была бледная, в лице ни кровинки.
Я спросил:
Ц Куришь?
Ц Курю, Ц ответила она.
Ц И водку пьешь?
Ц Пью, а что? Ц сказала она.
Ц Зачем? Ц спросил я.
Ц Хочу, Ц ответила она.
Ц Отец знает?
Ц Перебьется, Ц ответила девушка.
Она была светловолосая, в голубых глазах враждебность ко всему окружающ
ему, и, если бы не платье, бедное, но с претензиями на какой-то стиль, ее можн
о было бы принять за сектантку, такая она была угрюмая и бледная. Ц А мама,
Ц продолжал я, Ц знает?
Ц Она сама курит, Ц ответила девушка. Ц В нашей компании все курят.
Я поинтересовался, большая ли у них компания и сколько лет самому старше
му. Оказалось, что компания небольшая, что самому старшему двадцать два, а
самой младшей пятнадцать, ей же Ц семнадцать.
Я начал убеждать ее бросить эту вредную компанию, она слушала меня явно н
асмешливо и наконец сказала:
Ц Попался бы ты нашим парням, они бы тебе показали «вредную компанию». Эх
ты, а я думала, ты меня в ресторан приглашаешь…
На том мы расстались. Но вскоре после этого я шел вечером через тот же парк
и набрел на шайку молоденьких девчат и парней, сидящих на скамейках в алл
ее. Чей-то голос произнес:
Ц Это тот самый тип…
И передо мной с угрожающим видом стали два молодых парня.
Ц Так, по-твоему, наша компания паршивая? Ц спросил один из них, а все ост
альные вызывающе засмеялись.
Они думали, что мне будет не по себе… Но они не знали, что бить таких щенков
для меня одно удовольствие. Не успели они ахнуть, как я их расшвырял. Потом
мы нашли общий язык. Кто-то сообразил, что я «свой», они стали бормотать из
винения, мол, ошиблись, приняли меня за кого-то другого.
Потом я часто встречал Натку (так звали эту девчонку), однажды она сказала
, что бросила курить. Так ли это? Но она так сказала и при мне никогда не кури
ла. К сожалению, она была уже давно не девочка, следовательно, лишь о дружб
е между нами не могло быть и речи: я был для нее мужчиной, но она для меня не
была женщиной, потому что я любил Сирье.
Постепенно я узнал кое-каких ребят из этой компании, они при встрече со мн
ой стали приветливо здороваться, и вот вчера на улице ко мне подошел паре
нек и сказал:
Ц А Натка-то умерла, завтра хоронить будут. Отец плачет, а мать пьянствуе
т.
Жалко мне ее, она не успела еще пожить, глупышка, о чем-то мечтала, что-то во
ображала и вот умерла, а ее мама пьянствует. Она хотела, чтобы я любил ее, а я
любил Сирье. Так бывает, мы часто любим тех, кто не любит нас.
А южная самба звучит все равно Ц любят люди или ненавидят, живут или умир
ают. Южная самба Ц это жизнь, бесстыжая, милая жизнь, с которой расстаться
никому не хочется.
* * *
Шел по улице и увидел бежавшего мне навстречу человека в приличном темно
м костюме. Опасливо стреляя взглядом по сторонам, он бежал изо всех сил, ст
ремясь оторваться от пожилого полного лысого человека, бежавшего тоже и
зо всех сил за ним. На лице полного человека злоба, глаза устремлены впере
д, в них лишь одно желание: догнать, поймать, уничтожить! Он бежит тяжело, ды
шит часто и хрипло кричит:
Ц Держите! Держите его!
Расстояние между ними не сокращается и не увеличивается. Молодой челове
к в темном костюме перебегает мостовую. Он тоже дышит часто, в его глазах,
беспомощно шарящих вокруг в поисках спасительной лазейки, страх, безумн
ый страх, в них только одно желание: скрыться, спастись. Он исчезает за угл
ом, вслед за ним, по-прежнему хрипло выкрикивая: «Держите! Остановите!», ис
чезает также полный гражданин.
Что мог совершить парень в темном костюме? Конечно, какую-то гадость, инач
е зачем ему было спасаться бегством средь бела дня. Как он бежал… Какие гл
аза… Бог ты мой, какое унижение Ц так бежать, с такими сволочными глазами.
* * *
Темно здесь и одиноко, безлюдно и грустно. Одиночество всегда грустно Во
т там внизу, где светят миллионы маленьких огоньков, Ц жизнь, миллионы жи
зней, миллионы судеб, похожих и непохожих на твою; там, внизу, город, собира
ющийся засыпать после трудового дня; там мир необъятный и сложный. Чтобы
понять его, нужно много знать, а у тебя еще только-только появляются в гол
ове кое-какие мыслишки, совсем еще робкие, неуверенные. Ты здесь высоко, т
очно стоишь во вселенной, будто отделившись от земли в космическом прост
ранстве.
Сегодня я подслушал в вестибюле кинотеатра разговор четырех салаг. Им по
восемнадцать-двадцать лет. Обсуждали между собой, как встретить вора, пр
ибывающего якобы с севера. Решили устроить сбор и преподнести вору деньг
и и как-то достать «ширево», то есть морфий. Этот вор, видимо, наркоман.
Господи, какие наивные! Обсуждают эту проблему Ц где? Ц в вестибюле кино
театра… То, что это глупо, само собой, но как посмотрел я на эти глупые рожи
Ц жаль их стало. Ведь они не знают, что воров уже нет и «закон» давно затоп
тан и забыт. Они еще верят в какие-то традиции Ц в какую-то воровскую чест
ность… Смешно! Какая честность может быть у нечестных людей?
Да, жизнь состоит из миллионов огоньков, у каждого огонька своя судьба, тр
агедия; огоньки гаснут, зажигаются, как и люди умирают, рождаются. А здесь,
где стою я, темно, как в космосе. Но ведь солнце-то есть! Солнце светит днем,
и, чтобы его видеть, нужно уйти из ночи.
* * *
Гостиница Ц дом казенный. Нет здесь домашнего уюта, хотя и чисто, и тепло,
и радио есть. Нет, уют есть, но он не тот, не домашний. Чего-то здесь не хватае
т, чтобы почувствовать себя по-домашнему. Но чего? Наконец придумал.
В любом доме, где живут люди, семьи… имеется будильник. Как можно жить людя
м без будильника? И это Ц тик-так, тик-так Ц звучит так мирно, покойно, обы
денно, напоминая о том, что каждому нужно вставать вовремя, чтобы где-то б
ыть вовремя. Да, когда тикает будильник, кажется, что ты дома.
Я побежал в магазин и купил дешевенький маленький будильничек. Он страшн
о отстает, но неважно, главное Ц тикает. Он тикает и действительно… прият
но. Неприятно лишь то, что он напоминает не только о покое, но и о том, что вр
емя идет… Я не выбросил будильника, а таскаю его с собой в портфеле, где он
не переставая тикает. Однако смешно: вор и… будильник. Куда это годится?
Нахожусь у супругов Сипельгас. Они не знают правды обо мне, как и все люди,
встречающие меня ежедневно. Они знают, что я друг Сирье, и разделяют мое го
ре. Сейчас они куда-то ушли, маленьких муравьишек у них еще нет, и я один. Пр
иведу в порядок свои записи, запишу вот это последнее, а уходя, оставлю их
здесь Ц думаю, здесь они будут в сохранности, куда бы меня ни загнала жизн
ь.
Семь дней тому назад в Каркси-Нуйя, в берлоге скупщика краденого товара п
о прозвищу Вещичка, я встретил долговязого парня по кличке Лис. Лис этот т
оже скрывался от правосудия. Вещичка, знавший мою кличку, щегольнул остр
отой: «Волк и Лис Ц подходящая пара». Лис обещал ввести меня в хорошую ком
панию и позвал с собой. Мне не очень нравилось его кличка, но победила моя
проклятая любознательность. От Вещички, вооружившись лыжами, мы ушли вме
сте. Шли лесами, полями, болотами, и привел он меня в совершенную глушь, в бо
лото, на хутор по названию Трясина. Во дворе нас встретила большая космат
ая дворняжка, весьма ленивая, но, по-видимому, добродушная; она, дружелюбн
о помахивая хвостиком, последовала за нами в дом.
Большое помещение, куда мы попали прямо с улицы, оказалось кухней. Посред
ине стоял длинный стол, заставленный всяческой снедью, за столом восседа
ла веселая компания. Вот здесь меня и ожидал страшный сюрприз. Я похолоде
л, заметив среди пирующих Ораса, узнавая также и других. Здесь были Лонг, Р
ебус (с которым как-то в Вильянди у меня состоялась «любительская» встре
ча на ножах), и даже Каллис, которого в душе не перестаю считать исполнител
ем приговора над Сирье. Остальные пятеро были мне незнакомы. Но и этих зна
комых было более чем достаточно.
Не меньше была удивлена и сама компания. Лис завел меня сюда, совершенно н
е подозревая, какую оказал услугу своим друзьям.
Стараясь сохранить спокойствие, изображая некое подобие улыбки, я подош
ел к Орасу, подал руку. Он ее принял: это уже показалось добрым знаком. Я пот
ряс его противную лапу и в то же время, когда Лис и остальная компания, уди
вленно разинув рты, глазели на меня, заговорил. Говорил, что давно ищу эту
чудесную компанию и мечтаю войти в нее, что чрезмерно рад осуществлению
своей мечты; рассказал, что живу, как сирота, без друзей и пристанища; что г
оним милицией; что надоело вертеться между двух огней и так далее. Они слу
шали раскрыв рты и, когда я кончил, загалдели все сразу. Тогда заговорил Ор
ас, и остальные братья разбойники прикусили на время языки.
Он не мог отказать себе в удовольствии вылить на меня ушат грязи, покрыть
насмешками, но в конечном счете я понял, что шкуру с меня спускать он не со
бирается. Покосившись на Лиса, я заметил, что тот уже сует свою морду в кру
жку с брагой, и убедился, что от него опасность не угрожает (он мог сообщит
ь, что я не очень-то мечтал найти эту компанию). Преподнес Орас брагу и мне,
говоря при этом, что мы как-никак соратники давние, бывалые и тому подобно
е. Он объяснил, что здесь собрались его близкие друзья отпраздновать год
овщину существования их «союза», что завтра, мол, все разъедутся. «Союз»…
Все подделываются под идейных, зная, что эстонцы бандитов не поддерживаю
т. А тут… «борцы за свободную Эстонию». А потом…
Ц То, что к нам пришел, хорошо. Мы тебя принимаем. Зла на тебя не имею, хотя, с
ам знаешь, есть за что… Но как сказано: кто старое помянет, тому глаз вон. То
лько вот что… В общем нужна гарантия твоей верности. Ц Глаза Ораса недоб
ро заблестели.
Я не знал, что могло быть такой гарантией, но мне объяснили. Предложили пой
ти на лыжах в колхоз по соседству и убить женщину Ц Эллу Реги, ярую коммун
истку, которая якобы немало навредила «союзу». Реги жила в маленьком дом
е, на отшибе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26