Он женат на хорошенькой (
по моему разумению) женщине, имеет потомков Ц двух сопливых мальчишек. Н
о жить ему скучно… Никакого, мол, удовольствия от жизни: целый день работа
ет, придет домой усталый, измученный, а тут визг, шум, заботы одна за другой;
не жизнь Ц каторга.
Мне, конечно, трудно судить, в чем там дело, но, наверное, он поспешил женить
ся. Ну что мог он знать в восемнадцать лет? Забрал я свою книжку и уехал.
Новый, 1955 год встретил истинно по-волчьи. Попался в Выруском районе истреб
ителям и еле унес ноги. Они гнались за мной на лошадях, а я, упав, вывихнул но
гу. Но все-таки ушел в лес и здесь провалился в старый песчаный карьер. К сч
астью, в лес меня искать не пошли, и ночью я из этого карьера вылез. Но вылез
уже в 1955 году. Остаток ночи провел в коридоре одного человеческого жилья, с
реди юрких и любознательных мышей. Сегодня поеду в Кохтла.
* * *
Совершая ночной обход в одной из гостиниц Кохтла, я наткнулся на личност
ь, которая очень нуждалась в деньгах, потому что кто-то из моих коллег опе
редил меня. Когда я зашел в его спальню, мне казалось, что он, как все нормал
ьные люди в это время (было два часа ночи), спит, но не успел я осмотреться, к
ак он заговорил. Он, конечно, безошибочно угадал, зачем я его в такой час на
вестил и что я за птица, и сообщил мне следующее: в Кохтла он впервые, деньг
и потерял или их украли (разумеется, украли, кошельки в Кохтла не теряются
, их крадут. Это понятно всякому, кто знает, сколько в Кохтла золотых карма
нщиков), и он теперь не знает, как ему ехать домой, а также как им с беременно
й женой дожить до следующей зарплаты. Раздобыть денег иначе, как заработ
ать, он не умеет.
Ц Итак, кроме старых часов и штанов, нет ничего… Ц закончил он.
Я присел на пол у его кровати. Мы познакомились. Он и его жена Ц гитаристы,
работают в каком-то театре. Он держался спокойно и весьма миролюбиво, но б
ыло видно, что он, хотя и не очень обеспечен, относится к тем людям, которые
вряд ли знаются с представителями моего ремесла. В его разговоре были ир
ония, любопытство и отчаяние. Я понял, что с деньгами у него в самом деле ху
до. Он шутил, пытаясь казаться бодрым, но ему было не до шуток. Он рассказал
о своей жене, о работе. Я Ц о своей работе, о том, что тоже очень люблю музык
у.
Ц Скажи, у тебя никогда не бывает угрызений совести? Ц спросил он.
Я признался, что бывает, и рассказал о своих двух системах и о третьей, кот
орую бросил.
Ц Ну, это робингудовщина, Ц протянул он. Ц А почему ты должен так жить?
Ц спросил он опять. Ц Разве тебе нравится такая жизнь?
Чудак человек! Кому же нравится такая жизнь? А впрочем, когда-то эта жизнь
мне действительно нравилась, ведь я же ушел из дома искать приключений…
Только какие же это, к черту, приключения? Это даже не приключения, просто
живет человек, прячется от всех и всего. А во имя чего? Надоели мне они. И пол
учается, что когда-то я их искал, а теперь вроде они меня ищут…
Странно, никогда об этом не думал, но вот зашел в этот номер, нашел этого че
ловека, и вот здесь, на полу, ночью, появились такие мысли, какие никогда ра
ньше не приходили в голову. Я подумал: чего, собственно, я здесь сижу? Я, коне
чно, давно знаю, что мне не следовало бы бежать из дому. И из лагеря я не долж
ен был бежать. Но если бы я не бежал из лагеря, значит, пришлось бы отсидеть
девять лет! За это время и горбатым можно сделаться. Только если бы я не со
вершал побегов раньше, наверное, сидеть бы мне пришлось меньше. Опять «ес
ли бы»!..
Если бы не было Пинкертона Ц я не убежал бы из дому. Если бы не было войны
Ц я не убежал бы в Германию, если бы я не убежал Ц я не расстался бы с мамой
и не попал бы к «лесным братьям», если бы не попал к «лесным братьям», не си
дел бы ни в тюрьме, ни здесь на полу… Так нравится ли мне эта жизнь?
Нет. Но что же мне делать, раз уже нельзя вычеркнуть все эти «если бы»? Если
я сейчас появлюсь в милиции, мне придется сидеть в лагере не девять лет, а,
наверно, больше. А как же тогда Сирье? Она, правда, говорит, что будет ждать в
сегда, что бы ни случилось.
Но разве она понимает, что значит ждать десять лет? И разве она представля
ет себе, кого она дождется через десять лет? А потом, если она не дождется…
значит, я ее больше никогда не увижу? Всё так сложно.
Незаметно мы просидели почти до утра, пока я не спохватился, что мне, навер
ное, полезно будет исчезнуть, ведь я уже успел побывать и в других спальня
х. Предложил ему свою помощь, которую он принял. На том расстались.
Но вот меня занимает вопрос: должен был он принять от меня деньги или нет?!
С одной стороны, он честный человек, не укравший за всю жизнь ни копейки. С
другой Ц жена у него беременна, у него не осталось ни грошa и он в чужом гор
оде.
Как бы поступил я на его места? Я пытался представить себя инженером, арти
стом Ц все равно, не укравшим за свою жизнь ни копейки… И… не получилось.
Я чувствовал себя странно и на вопрос, что бы сделал, оказавшись сам в подо
бном положении, будучи при этом честным человеком, Ц не ответил. Просто р
ешил: «Что-нибудь сообразил бы».
Воровство Ц дело, конечно, рискованное и трудное. Но и работа тоже… всяка
я бывает. Не все люди профессора, директора и не все рабы денег своих. Этот
гитарист несчастный наверняка кое-как концы с концами сводит, и хоть раб
ота его Ц не мешки таскать, он тоже ничего больше не умеет, и отними у него
деньги, что он за дело свое получает, Ц задохнется, как рыба, вынутая из во
ды.
Но постой! Я же просил его, чтобы он мне что-нибудь посоветовал. Он ничего н
е посоветовал. Может, он принял от меня деньги как от человека?..
Очень все сложно, черт побери!
* * *
В этой квартире я был по наколке. Мне сказали, что там есть деньги. По пожар
ной лестнице поднялся на четвертый этаж и взобрался на балкон. Была ночь,
накрапывал дождь. Я снял стекло, открыл дверь и вошел. В квартире было тихо
, тепло, темно. Осмотрел все углы Ц денег нет. Прошел в спальню Ц спящие же
нщины, не разобрал какие. Две кровати, две женщины. Полез под кровать, пощу
пал матрацы снизу Ц ничего не оказалось. Вылезая из-под кровати, увидел о
бувь Ц женские туфли, старые, стоптанные, и детские, тоже старые. У состоя
тельных людей перед кроватью лежат комнатные тапочки, а здесь Ц старые
башмаки… В маленькой тумбочке нашел восемь рублей и мелочь… Разве это де
ньги? Положил на место. Пошел на кухню, увидел на столе письмо.
«Дорогая Карин! Не могу тебе прислать денег до первого. Поэтому постарай
ся протянуть, а там пришлю. Насчет Лейлы не волнуйся, ее там не так уж плохо
кормят. Ей скоро сделают операцию, тогда она и сама не захочет кушать. Ей н
ичего носить не надо. И постарайся ее как можно дольше там продержать. Ты н
е беспокойся, их там кормят хорошо. Она даже поправится, вот увидишь. Насче
т меня не сомневайся, я свой отцовский долг помню…» Брошенная жена.
Подвел меня накольщик, в этом доме не оказалось даже хлеба. Как мне это над
оело! Жил бы я этак пару столетий тому назад, тогда были разные графы, княз
ья, купцы…
С сердцем моим стало плохо, кто-то тянется к нему своей рукой, скребет ног
тями по нему Ц совесть, одно из тех понятий, которых в нашей среде не приз
нают. И правильно делают. Плохо, когда по сердцу скребет совесть.
* * *
Ц А-а-а!
Кто это кричал? Я вскочил как ужаленный. Тотчас кто-то сильно постучал в д
верь. Я быстро оделся, открыл. В коридоре люди.
Ц Товарищ, Ц спрашивают, Ц что у вас случилось, почему вы кричите?
Ц Это разве я кричал? Это не я.
Закрываю дверь. Но кричал я. Мне или мерещилось что-то, или видел что-нибуд
ь во сне… Не знаю. Но это, конечно, кричал я. Потом я лег и скоро уснул. А потом
опять проснулся.
«Мой час настал, и вот я умираю…»
Что это? Музыка где-то Ц ария Каварадосси. Больше заснуть не удастся. Леж
у с открытыми глазами, и, сколько их ни гоню, перед глазами проходят разные
картины. Вот убийство Саши Ташкентского, его зарезали в лагере, в закрыто
м бараке, воры. Я вижу, как он мчится по бараку, а за ним гонятся воры, его нас
тигли, добивают… Потом вспомнил Олега Румяного. Появился страх, безотчет
ный, животный страх. Вскочил, опять оделся, начал бегать из угла в угол, как
привык в тюрьме. Чего я, собственно, боюсь? Милиции? Нет. Смерти? Наверное, да
. Хочется в Таллин. Когда я с Сирье, вроде не страшно.
Нахожусь в одном совершенно чужом, но гостеприимном доме. Пришел сюда вч
ера бог весть откуда и завтра опять куда-то уйду… Но если бы кто знал, как м
не не хочется отсюда уходить!.. И не потому, что это место самое лучшее в мир
е, а потому, что очень надоело бродить, надоело бояться, потому что хочется
жить среди людей, в тепле и покое.
В печи весело потрескивают дрова, из кухни слышатся звон посуды, хлопоты
хозяйки, готовящей ужин, и детские голоса; у моих ног, о чем-то мурлыча на св
оем кошачьем языке, трется белый пушистый котенок. Все такое домашнее, то
лько… я здесь чужой. Я просто попросился на ночлег, но, переутомленный, про
спал сутки, и хозяева, видя, что я очень устал, предложили мне остаться еще
на ночь. Они меня ни о чем не расспрашивают, и я им за это очень благодарен. Н
е часто мне приходится встречать скромных, бескорыстных людей.
Я помню, как однажды был вынужден бежать из одного дома, где также остался
ночевать, потому что случайно подслушал разговор хозяев, собиравшихся з
аявить обо мне в милицию, Ц я им показался подозрительным. Да и что за отд
ых в чужих домах, где никогда не перестаешь опасаться хозяев?! Недавно в др
угом доме, где я остался ночевать, со мной случилась совершенно смешная и
стория.
Этот дом, как и его обитатели, был какой-то особенный. Большой, с просторны
ми, очень чистыми светлыми помещениями, которые были просто и красиво об
ставлены старинной мебелью. В доме жили четыре хорошенькие кошки с белым
и бантиками на шее и четыре опрятные седовласые старухи.
Я очень устал и ни за что не хотел уходить из этого дома, я сутки не спал, бук
вально не стоял на ногах. Старушки согласились дать мне ночлег и повели в
небольшую, тоже очень аккуратненькую комнатушку, где все стены были увеш
аны ликами святых. На столе я заметил громадную Библию.
Мне предложили садиться, откушать, что бог послал. Тоже неплохо, я был голо
ден. Накрывая на стол, они спросили меня, не божий ли я человек. Я? Божий чело
век?! Правда, ориентируясь по обстановке, я держался чрезвычайно скромно.
Видимо, из этого они заключили, что я, возможно, божий человек. Я сказал, что
да, божий, и добавил, что даже окончил духовную семинарию в Тарту. (Бог его з
нает, есть ли она там.) Незаметно одна из них вышла, остальные меня угощали
и занимали благочестивой беседой. Тут тихо открылась дверь, и вошли две с
тарушки; обращаясь ко мне, они сказали что-то связанное с Христом, что име
нно, я не расслышал. Они сели рядышком на стулья и почтительно на меня погл
ядывали. Немного погодя пришел старик и еще одна старушка, потом вошел мо
лодой парень с тупыми бегемотовыми глазами. Все они меня приветствовали
и, перекрестясь, рассаживались. Пока я лопал, их все прибывало, и я начал се
бя чувствовать не очень уверенно.
Они сидели, молчали, смотрели на меня и, видимо, выжидали, когда я кончу тра
пезу. «Что тогда?» Ц спрашивал я себя и старался отдалить эту минуту, пере
сасывая по три раза каждую обглоданную косточку. Ел, ел, но сколько можно
Ц человек не бочка. Кончил. И тут мне говорят, что это собрались братья и с
естры по редкому счастливому случаю, послушать слово божье. Затем мне пр
идвинули тяжелую Библию.
До этого мне проповедовать не приходилось, но я взял Библию и начал читат
ь, как умел, тихим голосом. Ну, а потом своими словами объяснил прочитанное
. Слава богу, Библия, по-моему, настолько запутанная книга, что ее можно тол
ковать по-разному. Потом мне это надоело. Я сказал, что, в сущности, Библия
Ц это букварь для начинающих, и начал шпарить из головы о премудрости вс
евышнего. И влип.
Я настолько увлекся, что начал пророчествовать о таких великих временах
, когда господь отдаст людям, верующим в него, другие небесные планеты, пот
ому что на земле станет так тесно, что люди будут ходить впритык, как в тал
линских трамваях в часы «пик». Тут меня прервала удивленная паства: они н
е сказали мне ничего, просто по одному вставали и, шепча себе что-то под но
с, тихо уходили. Ко мне подошла одна беленькая старушка, взяла Библию и уне
сла; а другая сказала: «Идем отдыхать, сынок. Ты устал».
Я поднялся и ушел в свою комнату.
Откровенно говоря, мне было немного неловко, я, кажется, злоупотребил чьи
м-то гостеприимством: какое мне, собственно, дело до того, кто кому поклон
яется, а эти меня все-таки накормили. Вскоре все живое в доме уснуло.
«Чем я не святой по сравнению с попами? Ц в озлоблении думал я. Ц Милосер
дия к бедным у меня куда больше, у бедных, как они, не клянчу, а имущества у м
еня, как у святого, Ц никакого, одной святостью, если разобраться, сыт».
Я, хоть и очень устал, лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к еле слышн
ому сопению и храпению кошек, которые, все четверо, устроились на большом
сундуке, неподалеку от меня, совершенно пренебрегая своими прямыми обяз
анностями в ночное время. Не могу сказать, сколько я так пролежал, как вдру
г услышал странные звуки, будто кто-то тихонько ко мне подкрадывается.
Звуки приблизились к моему изголовью, потом их не стало слышно, но вдруг ч
то-то холодное, отвратительно липкое всунулось мне в ухо и засопело… Я из
о всех сил ударил этот ночной кошмар кулаком. Послышался отчаянный визг
поросенка и затем возмущенное хрюканье обиженного животного, проникше
го каким-то образом в мою комнату.
Поросятам я вообще-то симпатизирую, но что за жизнь, если приходится пуга
ться даже поросенка!.. Хочу в Таллин, страшно тоскую по Сирье.
* * *
Что такое побег?
Физическое ощущение свободы Ц и только.
* * *
Здравствуй, Сирье!
Сижу на вокзале и пишу тебе письмо, которое ты не получишь, потому что я за
пишу его в свой дневник. Мне так нужно сейчас с кем-то поговорить; а не с кем
Ц вокзал есть вокзал, людей кругом сколько угодно, но какое им дело до ме
ня?
Сир, мне надоело лишь играть роль человека, я хочу им быть. Я всегда смеялс
я над тобой, над твоими нравоучениями, но сейчас, вот сегодня, здесь, на вок
зале, я понимаю, что ты не стала бы со мной ни о чем говорить, если бы не была
уверена, что я стану человеком!
Я сегодня наблюдал, как работали строители. Они рыли котлован, были увлеч
ены делом. Я подошел к ним, и они все на меня с любопытством уставились: мол,
что за личность, в шляпе Ц штымп какой-то… Какая-то шустрая девчонка спр
осила:
Ц Вы новый каменщик?
Не знаю почему, но я сказал Ц да. Они мне все представились, жали руку. Спро
сили, когда выйду на работу. Я что-то соврал. Когда они закончили работу и п
ошли мыться, я пошел с ними. На миг почувствовал себя, как они. Никакой опас
ности, определенность. А потом они пошли домой, а я Ц на вокзал. Сейчас они
все, наверное, разбежались, кто в кино, кто в школу, кто на свиданье. А я разм
ышляю, куда направить свои стопы отсюда, и завтрашний день для меня так же
в тумане, как и послезавтрашний.
Для меня существует лишь одна-единственная категория людей, такие, как Р
еcт, Пузо, Проныра и прочие. С ними мне не надо притворяться, потому что они т
акие же, как и я. Нас вечно окружает атмосфера жестокости, опасности, подло
сти: нам доступны только физические удоволь-ствия от вкусной еды, если уд
астся вкусно поесть, от женщин, которых нам любить некогда и невозможно, о
т вина. А когда мы встречаем что-нибудь хорошее, чистое, благородное Ц он
о нам кажется недоступным, мы чувствуем себя разбитыми, пустыми, стараем
ся высмеять все хорошее, оправдываясь своей философией, которая, конечно
же, нас оправдывает. Мы ищем общества только таких, как мы. Иные пути, чем те
, которыми идем, для нас вроде неприемлемы, хотя они, может, не менее трудны,
чем те, которыми мы идем. А пути другие существуют, и люди другие существую
т, и жизнь другая тоже. Но мои пути не могут переплестись с путями-дорогам
и хороших людей, потому что от них я должен скрываться, перед ними я должен
притворяться. Перед ними я только играю роль человека, и то не всегда удач
но, потому что нельзя подражать тому, кого ты сам хорошо не знаешь.
И все же я умею подражать, отчего меня подчас и принимают за человека. А то,
что меня действительно принимают за человека, меня страшно задевает, вед
ь я-то знаю, кто я. Мне верят, со мной советуются, и мне обидно, что я не тот, за
кого выдаю себя. А почему мне верят Ц сам не знаю. Наверное, потому, что ког
да я кому-нибудь подражаю, то страшно хочу быть похожим на него, хочу быть
похожим на настоящего человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
по моему разумению) женщине, имеет потомков Ц двух сопливых мальчишек. Н
о жить ему скучно… Никакого, мол, удовольствия от жизни: целый день работа
ет, придет домой усталый, измученный, а тут визг, шум, заботы одна за другой;
не жизнь Ц каторга.
Мне, конечно, трудно судить, в чем там дело, но, наверное, он поспешил женить
ся. Ну что мог он знать в восемнадцать лет? Забрал я свою книжку и уехал.
Новый, 1955 год встретил истинно по-волчьи. Попался в Выруском районе истреб
ителям и еле унес ноги. Они гнались за мной на лошадях, а я, упав, вывихнул но
гу. Но все-таки ушел в лес и здесь провалился в старый песчаный карьер. К сч
астью, в лес меня искать не пошли, и ночью я из этого карьера вылез. Но вылез
уже в 1955 году. Остаток ночи провел в коридоре одного человеческого жилья, с
реди юрких и любознательных мышей. Сегодня поеду в Кохтла.
* * *
Совершая ночной обход в одной из гостиниц Кохтла, я наткнулся на личност
ь, которая очень нуждалась в деньгах, потому что кто-то из моих коллег опе
редил меня. Когда я зашел в его спальню, мне казалось, что он, как все нормал
ьные люди в это время (было два часа ночи), спит, но не успел я осмотреться, к
ак он заговорил. Он, конечно, безошибочно угадал, зачем я его в такой час на
вестил и что я за птица, и сообщил мне следующее: в Кохтла он впервые, деньг
и потерял или их украли (разумеется, украли, кошельки в Кохтла не теряются
, их крадут. Это понятно всякому, кто знает, сколько в Кохтла золотых карма
нщиков), и он теперь не знает, как ему ехать домой, а также как им с беременно
й женой дожить до следующей зарплаты. Раздобыть денег иначе, как заработ
ать, он не умеет.
Ц Итак, кроме старых часов и штанов, нет ничего… Ц закончил он.
Я присел на пол у его кровати. Мы познакомились. Он и его жена Ц гитаристы,
работают в каком-то театре. Он держался спокойно и весьма миролюбиво, но б
ыло видно, что он, хотя и не очень обеспечен, относится к тем людям, которые
вряд ли знаются с представителями моего ремесла. В его разговоре были ир
ония, любопытство и отчаяние. Я понял, что с деньгами у него в самом деле ху
до. Он шутил, пытаясь казаться бодрым, но ему было не до шуток. Он рассказал
о своей жене, о работе. Я Ц о своей работе, о том, что тоже очень люблю музык
у.
Ц Скажи, у тебя никогда не бывает угрызений совести? Ц спросил он.
Я признался, что бывает, и рассказал о своих двух системах и о третьей, кот
орую бросил.
Ц Ну, это робингудовщина, Ц протянул он. Ц А почему ты должен так жить?
Ц спросил он опять. Ц Разве тебе нравится такая жизнь?
Чудак человек! Кому же нравится такая жизнь? А впрочем, когда-то эта жизнь
мне действительно нравилась, ведь я же ушел из дома искать приключений…
Только какие же это, к черту, приключения? Это даже не приключения, просто
живет человек, прячется от всех и всего. А во имя чего? Надоели мне они. И пол
учается, что когда-то я их искал, а теперь вроде они меня ищут…
Странно, никогда об этом не думал, но вот зашел в этот номер, нашел этого че
ловека, и вот здесь, на полу, ночью, появились такие мысли, какие никогда ра
ньше не приходили в голову. Я подумал: чего, собственно, я здесь сижу? Я, коне
чно, давно знаю, что мне не следовало бы бежать из дому. И из лагеря я не долж
ен был бежать. Но если бы я не бежал из лагеря, значит, пришлось бы отсидеть
девять лет! За это время и горбатым можно сделаться. Только если бы я не со
вершал побегов раньше, наверное, сидеть бы мне пришлось меньше. Опять «ес
ли бы»!..
Если бы не было Пинкертона Ц я не убежал бы из дому. Если бы не было войны
Ц я не убежал бы в Германию, если бы я не убежал Ц я не расстался бы с мамой
и не попал бы к «лесным братьям», если бы не попал к «лесным братьям», не си
дел бы ни в тюрьме, ни здесь на полу… Так нравится ли мне эта жизнь?
Нет. Но что же мне делать, раз уже нельзя вычеркнуть все эти «если бы»? Если
я сейчас появлюсь в милиции, мне придется сидеть в лагере не девять лет, а,
наверно, больше. А как же тогда Сирье? Она, правда, говорит, что будет ждать в
сегда, что бы ни случилось.
Но разве она понимает, что значит ждать десять лет? И разве она представля
ет себе, кого она дождется через десять лет? А потом, если она не дождется…
значит, я ее больше никогда не увижу? Всё так сложно.
Незаметно мы просидели почти до утра, пока я не спохватился, что мне, навер
ное, полезно будет исчезнуть, ведь я уже успел побывать и в других спальня
х. Предложил ему свою помощь, которую он принял. На том расстались.
Но вот меня занимает вопрос: должен был он принять от меня деньги или нет?!
С одной стороны, он честный человек, не укравший за всю жизнь ни копейки. С
другой Ц жена у него беременна, у него не осталось ни грошa и он в чужом гор
оде.
Как бы поступил я на его места? Я пытался представить себя инженером, арти
стом Ц все равно, не укравшим за свою жизнь ни копейки… И… не получилось.
Я чувствовал себя странно и на вопрос, что бы сделал, оказавшись сам в подо
бном положении, будучи при этом честным человеком, Ц не ответил. Просто р
ешил: «Что-нибудь сообразил бы».
Воровство Ц дело, конечно, рискованное и трудное. Но и работа тоже… всяка
я бывает. Не все люди профессора, директора и не все рабы денег своих. Этот
гитарист несчастный наверняка кое-как концы с концами сводит, и хоть раб
ота его Ц не мешки таскать, он тоже ничего больше не умеет, и отними у него
деньги, что он за дело свое получает, Ц задохнется, как рыба, вынутая из во
ды.
Но постой! Я же просил его, чтобы он мне что-нибудь посоветовал. Он ничего н
е посоветовал. Может, он принял от меня деньги как от человека?..
Очень все сложно, черт побери!
* * *
В этой квартире я был по наколке. Мне сказали, что там есть деньги. По пожар
ной лестнице поднялся на четвертый этаж и взобрался на балкон. Была ночь,
накрапывал дождь. Я снял стекло, открыл дверь и вошел. В квартире было тихо
, тепло, темно. Осмотрел все углы Ц денег нет. Прошел в спальню Ц спящие же
нщины, не разобрал какие. Две кровати, две женщины. Полез под кровать, пощу
пал матрацы снизу Ц ничего не оказалось. Вылезая из-под кровати, увидел о
бувь Ц женские туфли, старые, стоптанные, и детские, тоже старые. У состоя
тельных людей перед кроватью лежат комнатные тапочки, а здесь Ц старые
башмаки… В маленькой тумбочке нашел восемь рублей и мелочь… Разве это де
ньги? Положил на место. Пошел на кухню, увидел на столе письмо.
«Дорогая Карин! Не могу тебе прислать денег до первого. Поэтому постарай
ся протянуть, а там пришлю. Насчет Лейлы не волнуйся, ее там не так уж плохо
кормят. Ей скоро сделают операцию, тогда она и сама не захочет кушать. Ей н
ичего носить не надо. И постарайся ее как можно дольше там продержать. Ты н
е беспокойся, их там кормят хорошо. Она даже поправится, вот увидишь. Насче
т меня не сомневайся, я свой отцовский долг помню…» Брошенная жена.
Подвел меня накольщик, в этом доме не оказалось даже хлеба. Как мне это над
оело! Жил бы я этак пару столетий тому назад, тогда были разные графы, княз
ья, купцы…
С сердцем моим стало плохо, кто-то тянется к нему своей рукой, скребет ног
тями по нему Ц совесть, одно из тех понятий, которых в нашей среде не приз
нают. И правильно делают. Плохо, когда по сердцу скребет совесть.
* * *
Ц А-а-а!
Кто это кричал? Я вскочил как ужаленный. Тотчас кто-то сильно постучал в д
верь. Я быстро оделся, открыл. В коридоре люди.
Ц Товарищ, Ц спрашивают, Ц что у вас случилось, почему вы кричите?
Ц Это разве я кричал? Это не я.
Закрываю дверь. Но кричал я. Мне или мерещилось что-то, или видел что-нибуд
ь во сне… Не знаю. Но это, конечно, кричал я. Потом я лег и скоро уснул. А потом
опять проснулся.
«Мой час настал, и вот я умираю…»
Что это? Музыка где-то Ц ария Каварадосси. Больше заснуть не удастся. Леж
у с открытыми глазами, и, сколько их ни гоню, перед глазами проходят разные
картины. Вот убийство Саши Ташкентского, его зарезали в лагере, в закрыто
м бараке, воры. Я вижу, как он мчится по бараку, а за ним гонятся воры, его нас
тигли, добивают… Потом вспомнил Олега Румяного. Появился страх, безотчет
ный, животный страх. Вскочил, опять оделся, начал бегать из угла в угол, как
привык в тюрьме. Чего я, собственно, боюсь? Милиции? Нет. Смерти? Наверное, да
. Хочется в Таллин. Когда я с Сирье, вроде не страшно.
Нахожусь в одном совершенно чужом, но гостеприимном доме. Пришел сюда вч
ера бог весть откуда и завтра опять куда-то уйду… Но если бы кто знал, как м
не не хочется отсюда уходить!.. И не потому, что это место самое лучшее в мир
е, а потому, что очень надоело бродить, надоело бояться, потому что хочется
жить среди людей, в тепле и покое.
В печи весело потрескивают дрова, из кухни слышатся звон посуды, хлопоты
хозяйки, готовящей ужин, и детские голоса; у моих ног, о чем-то мурлыча на св
оем кошачьем языке, трется белый пушистый котенок. Все такое домашнее, то
лько… я здесь чужой. Я просто попросился на ночлег, но, переутомленный, про
спал сутки, и хозяева, видя, что я очень устал, предложили мне остаться еще
на ночь. Они меня ни о чем не расспрашивают, и я им за это очень благодарен. Н
е часто мне приходится встречать скромных, бескорыстных людей.
Я помню, как однажды был вынужден бежать из одного дома, где также остался
ночевать, потому что случайно подслушал разговор хозяев, собиравшихся з
аявить обо мне в милицию, Ц я им показался подозрительным. Да и что за отд
ых в чужих домах, где никогда не перестаешь опасаться хозяев?! Недавно в др
угом доме, где я остался ночевать, со мной случилась совершенно смешная и
стория.
Этот дом, как и его обитатели, был какой-то особенный. Большой, с просторны
ми, очень чистыми светлыми помещениями, которые были просто и красиво об
ставлены старинной мебелью. В доме жили четыре хорошенькие кошки с белым
и бантиками на шее и четыре опрятные седовласые старухи.
Я очень устал и ни за что не хотел уходить из этого дома, я сутки не спал, бук
вально не стоял на ногах. Старушки согласились дать мне ночлег и повели в
небольшую, тоже очень аккуратненькую комнатушку, где все стены были увеш
аны ликами святых. На столе я заметил громадную Библию.
Мне предложили садиться, откушать, что бог послал. Тоже неплохо, я был голо
ден. Накрывая на стол, они спросили меня, не божий ли я человек. Я? Божий чело
век?! Правда, ориентируясь по обстановке, я держался чрезвычайно скромно.
Видимо, из этого они заключили, что я, возможно, божий человек. Я сказал, что
да, божий, и добавил, что даже окончил духовную семинарию в Тарту. (Бог его з
нает, есть ли она там.) Незаметно одна из них вышла, остальные меня угощали
и занимали благочестивой беседой. Тут тихо открылась дверь, и вошли две с
тарушки; обращаясь ко мне, они сказали что-то связанное с Христом, что име
нно, я не расслышал. Они сели рядышком на стулья и почтительно на меня погл
ядывали. Немного погодя пришел старик и еще одна старушка, потом вошел мо
лодой парень с тупыми бегемотовыми глазами. Все они меня приветствовали
и, перекрестясь, рассаживались. Пока я лопал, их все прибывало, и я начал се
бя чувствовать не очень уверенно.
Они сидели, молчали, смотрели на меня и, видимо, выжидали, когда я кончу тра
пезу. «Что тогда?» Ц спрашивал я себя и старался отдалить эту минуту, пере
сасывая по три раза каждую обглоданную косточку. Ел, ел, но сколько можно
Ц человек не бочка. Кончил. И тут мне говорят, что это собрались братья и с
естры по редкому счастливому случаю, послушать слово божье. Затем мне пр
идвинули тяжелую Библию.
До этого мне проповедовать не приходилось, но я взял Библию и начал читат
ь, как умел, тихим голосом. Ну, а потом своими словами объяснил прочитанное
. Слава богу, Библия, по-моему, настолько запутанная книга, что ее можно тол
ковать по-разному. Потом мне это надоело. Я сказал, что, в сущности, Библия
Ц это букварь для начинающих, и начал шпарить из головы о премудрости вс
евышнего. И влип.
Я настолько увлекся, что начал пророчествовать о таких великих временах
, когда господь отдаст людям, верующим в него, другие небесные планеты, пот
ому что на земле станет так тесно, что люди будут ходить впритык, как в тал
линских трамваях в часы «пик». Тут меня прервала удивленная паства: они н
е сказали мне ничего, просто по одному вставали и, шепча себе что-то под но
с, тихо уходили. Ко мне подошла одна беленькая старушка, взяла Библию и уне
сла; а другая сказала: «Идем отдыхать, сынок. Ты устал».
Я поднялся и ушел в свою комнату.
Откровенно говоря, мне было немного неловко, я, кажется, злоупотребил чьи
м-то гостеприимством: какое мне, собственно, дело до того, кто кому поклон
яется, а эти меня все-таки накормили. Вскоре все живое в доме уснуло.
«Чем я не святой по сравнению с попами? Ц в озлоблении думал я. Ц Милосер
дия к бедным у меня куда больше, у бедных, как они, не клянчу, а имущества у м
еня, как у святого, Ц никакого, одной святостью, если разобраться, сыт».
Я, хоть и очень устал, лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к еле слышн
ому сопению и храпению кошек, которые, все четверо, устроились на большом
сундуке, неподалеку от меня, совершенно пренебрегая своими прямыми обяз
анностями в ночное время. Не могу сказать, сколько я так пролежал, как вдру
г услышал странные звуки, будто кто-то тихонько ко мне подкрадывается.
Звуки приблизились к моему изголовью, потом их не стало слышно, но вдруг ч
то-то холодное, отвратительно липкое всунулось мне в ухо и засопело… Я из
о всех сил ударил этот ночной кошмар кулаком. Послышался отчаянный визг
поросенка и затем возмущенное хрюканье обиженного животного, проникше
го каким-то образом в мою комнату.
Поросятам я вообще-то симпатизирую, но что за жизнь, если приходится пуга
ться даже поросенка!.. Хочу в Таллин, страшно тоскую по Сирье.
* * *
Что такое побег?
Физическое ощущение свободы Ц и только.
* * *
Здравствуй, Сирье!
Сижу на вокзале и пишу тебе письмо, которое ты не получишь, потому что я за
пишу его в свой дневник. Мне так нужно сейчас с кем-то поговорить; а не с кем
Ц вокзал есть вокзал, людей кругом сколько угодно, но какое им дело до ме
ня?
Сир, мне надоело лишь играть роль человека, я хочу им быть. Я всегда смеялс
я над тобой, над твоими нравоучениями, но сейчас, вот сегодня, здесь, на вок
зале, я понимаю, что ты не стала бы со мной ни о чем говорить, если бы не была
уверена, что я стану человеком!
Я сегодня наблюдал, как работали строители. Они рыли котлован, были увлеч
ены делом. Я подошел к ним, и они все на меня с любопытством уставились: мол,
что за личность, в шляпе Ц штымп какой-то… Какая-то шустрая девчонка спр
осила:
Ц Вы новый каменщик?
Не знаю почему, но я сказал Ц да. Они мне все представились, жали руку. Спро
сили, когда выйду на работу. Я что-то соврал. Когда они закончили работу и п
ошли мыться, я пошел с ними. На миг почувствовал себя, как они. Никакой опас
ности, определенность. А потом они пошли домой, а я Ц на вокзал. Сейчас они
все, наверное, разбежались, кто в кино, кто в школу, кто на свиданье. А я разм
ышляю, куда направить свои стопы отсюда, и завтрашний день для меня так же
в тумане, как и послезавтрашний.
Для меня существует лишь одна-единственная категория людей, такие, как Р
еcт, Пузо, Проныра и прочие. С ними мне не надо притворяться, потому что они т
акие же, как и я. Нас вечно окружает атмосфера жестокости, опасности, подло
сти: нам доступны только физические удоволь-ствия от вкусной еды, если уд
астся вкусно поесть, от женщин, которых нам любить некогда и невозможно, о
т вина. А когда мы встречаем что-нибудь хорошее, чистое, благородное Ц он
о нам кажется недоступным, мы чувствуем себя разбитыми, пустыми, стараем
ся высмеять все хорошее, оправдываясь своей философией, которая, конечно
же, нас оправдывает. Мы ищем общества только таких, как мы. Иные пути, чем те
, которыми идем, для нас вроде неприемлемы, хотя они, может, не менее трудны,
чем те, которыми мы идем. А пути другие существуют, и люди другие существую
т, и жизнь другая тоже. Но мои пути не могут переплестись с путями-дорогам
и хороших людей, потому что от них я должен скрываться, перед ними я должен
притворяться. Перед ними я только играю роль человека, и то не всегда удач
но, потому что нельзя подражать тому, кого ты сам хорошо не знаешь.
И все же я умею подражать, отчего меня подчас и принимают за человека. А то,
что меня действительно принимают за человека, меня страшно задевает, вед
ь я-то знаю, кто я. Мне верят, со мной советуются, и мне обидно, что я не тот, за
кого выдаю себя. А почему мне верят Ц сам не знаю. Наверное, потому, что ког
да я кому-нибудь подражаю, то страшно хочу быть похожим на него, хочу быть
похожим на настоящего человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26