Может быть потому, что звуча-
ла в нем высокая, завораживающая нота большой обиды и праведного гнева.
Правильно говорят опытные люди - не ходи на таможне к бабе. Для них -
пустой звук даже простая очевидность - не на неделю, не на месяц едем,
неужели станем, как стадо совтуристов, торговать на местном рынке всем,
чем ни попадя, лишь бы выгадать валютные гроши.
И, как всегда в подобных ситуациях, - полная беззащитность и слепота
выезжающего. Пятнадцать лет, раз-два в году проходил эту процедуру - ни
разу не видел советского списка товаров, что можно, что нельзя. Ну, по-
весь у входа в аэропорт, напиши аршинными буквами - вот это нельзя! - и
все будут знать, что если уж тащат что-то, то нарушают. Таможеннику глу-
боко безразлично, что ты уже опаздываешь на самолет, что чемодан разво-
рочен и требует упаковки, а никаких подручных средств нет. Это тебе не
Япония, где вскрытый досмотренный багаж сами и упаковывают.
Лена решительно дошла до стеклянной загородки, за которой маячили на-
ши, трясущимися руками долго не могла расстегнуть замочек на одной из
сережек, наконец-то вынула их из ушей, сунула с каким-то наставлением
Юльке и, ни на кого не глядя, вернулась мимо стола таможенницы. Та, тоже
ни на кого не глядя, тиснула штампики в декларации и подвинула в мою
сторону паспорта.
Молодой пограничник в зеленой фуражке внимательно сравнил мою фотог-
рафию в паспорте с оригиналом, поставил свой штамп, щелкнул замок и я
переступил границу СССР.
Большой, уходящий ввысь, мягко освещенный зал в прозрачных притемнен-
ного стекла перегородках, мелодичный перезвон и приветливый голос,
объявляющий по-русски и по-английски о прилете и отлете самолетов в Лон-
дон и Гавану, в Токио и Нью-Йорк, в Дели и Стокгольм. Свободные, яркие,
как праздник, валютные магазины - хочешь виски, джин, бренди, сигареты,
хочешь часы, магнитофон, фотоаппарат - что хочешь?
Заграница.
Вот и мы заграницей. Конечно, пока - что толку для нас в этом изоби-
лии - в кармане только аттестат, но ведь когда-нибудь...
Дернулся самолет, вырулил, грузно покачиваясь, на старт, остановился,
словно присел перед прыжком в черное небо.
Взревели турбины, капли растаявшего снега на иллюминаторах, словно
слезы прощания, вытянулись наискосок в дрожащие струйки, сорвались назад
- и правильно, пора высушить слезы, надо быть ровным, спокойным, уверен-
ным в себе, доброжелательным, в то же время постоянно начеку, знать цену
своего слова.
Как они.
Мы летим в страну пусть развивающегося, но уже вовсю гниющего капита-
лизма, и самое время спрятать подальше замашки и обычаи цветущего социа-
лизма.
Алена, разгоряченная схваткой на таможне, пришла в себя только, когда
мы взлетели. И то хорошо - она панически боится летать, ей все грезится,
что мы вот-вот свалимся в многокилометровую яму под крылом. В этом есть
что-то от первобытного суеверного ужаса - разве может летать что-то,
кроме птицы?
- Неужели ты не понимаешь, что под нами пропасть? - вцепляется она
обеими руками в мой локоть.
Пропасть, не пропасть, я отношусь к полетам философски - чему быть,
того не миновать, но вложить здравый мужской смысл в женскую головку мне
не под силу.
Журналисты, дипломаты, внешторговцы в силу своей профессии летают ча-
ще других - риск для них неизбежен. Симпатичная женщина из "Интуриста",
с которой я работал на выставке в Буэнос-Айресе, в первом же своем поле-
те попала в аварию. Самолет упал в океан, хорошо хоть неподалеку от по-
бережья, и она с другими пассажирами в ярко-оранжевых жилетах "купа-
лась", пока их не подобрали. А если бы это стряслось не на экваторе, а в
Северной Атлантике? Позже ей предложили работать с регионом стран Ла-
тинской Америки, а в тот же Буэнос-Айрес, Байрес, как его везде зовут,
двадцать пять часов чистого лету, посадки и взлеты в Москве, Франкфур-
те-на-Майне, Лиссабоне, Гаване, Лиме, Байресе. Это в один конец. Не от-
казалась. Двум авариям, как двум смертям, не бывать, так она говорила,
лихо откидывая волну светлых волос, первая седина в которых появилась,
когда небо в иллюминаторе стало дыбом и самолет, натужно воя, падал в
вогнутую чашу океана.
Торгпред в Алжире, добродушно попыхивая пластмассовой трубочкой, в
которую была вставлена сигарета, рассказал мне историю пострашнее:
- Было это в октябре, как раз жара пошла на убыль. Получаю телеграмму
- встречайте жену и дочь, рейс такой-то. Сел я в свой "мерседес" и в аэ-
ропорт. Сижу в зале для "ви-ай-пи", или "вери импортант персонс", для
очень важных персон, значит, пью пепси-колу с виски, у меня всегда с со-
бой фляжка в заднем кармане. Подходит представитель Аэрофлота Леша Смир-
нов, очень бледный почему-то, самолет, говорит, задерживается, но по
глазам вижу, что что-то недоговаривает. Я ему строго: я тебе кто, второе
дипломатическое лицо в стране или хрен собачий? А ну, докладывай, все
равно узнаю. Катастрофа, говорит, разбились ваши. Я стал, как покойник.
Сомнамбула. Молча вернулся в торгпредство, никому ничего не говорю, ни
на что не отвечаю. Будто обухом по голове меня двинули. Так и просидел в
кабинете, сколько - не помню. И вдруг, как с того света, входит жена, за
ней дочка, папа, папа, что же ты нас не встретил, а мы на самолет опоз-
дали, вот ужас, пришлось следующим лететь... После этого я еще три дня
молчал, не мог прийти в себя. Только пепси с виски и помогли...
Глава одинадцатая
--===Колония===--
К О Л О Н И Я
Глава одинадцатая
Много свободных мест, наш самолет заполнен примерно на три четверти, а билетов
нет, вечны списки мающихся на листах ожидания. Загадка ведомства, сфинкс
"Аэрофлота". Ответа не доищешься, правда скрыта за обитыми дерматином дверями
высших соображений того, кто скорее всего никогда не летает или уж, во всяком
случае, нужды в билетах не испытывает.
Ровный приглушенный гул турбин, прохлада, мягкий свет в салоне, нас
покормили, нам спокойно, Аленка прижалась головой к моему плечу, навали-
вается дрема.
Поглядываем в иллюминатор, но там глубокая чернота, только какой-то
далекий огонек летит вместе с нами... Похоже на самолет... И через час
та же точка, на том же расстоянии сопрвождала нас... И через два...
У нас с Аленой бывает такое - вдруг, не сговариваясь, думаем одинако-
во, говорим одно и то же:
- Валера, а ты заметил, что кто-то нас преследует? - с тревожным лю-
бопытством спросила она. - Вон там, посмотри.
Я перегнулся через нее к иллюминатору. Можно четко различить плоское
блюдце, три коротких луча, как опоры, и, главное, неизменность положе-
ния, абсолютная параллельность курса.
Неопознанный летающий объект продолжал сопровождать нас и после по-
садки в Ташкенте. Когда мы вышли из самолета, то снаружи оказалось го-
раздо теплее, чем в Москве. Прошли по длинной галерее с неработающим пе-
шеходным эскалатором, около часа маялись в обшарпанном зале для транзит-
ных пассажиров, выпили по стакану теплой сладкой воды. Голова дурная,
по-московскому времени где-то около двух ночи, самый сон. Наконец, вер-
нулись в самолет, заняли свои места в креслах.
После взлета заняло свою позицию в тех же координатах и летающее
блюдце. То Алена, то я поочередно пялились в иллюминатор - с прежним ус-
пехом наблюдая прежнюю картину.
Рассвет на высоте восьми-десяти километров - царское зрелище. В ка-
кой-то момент неуловимо меняет цвет купол неба, из черного переходя в
бархатно-фиолетовый, а затем в синий до бледно-голубого, и, наконец, на
горизонте оранжевый жар раскалено пылает все сильнее, но взошедший диск
солнца не слепит, а косо освещает равнину белых облаков с провалами, в
которых виднеется далекая спящая земля.
Помню, как, подлетая к Токио, я рассматривал горы, похожие на ском-
канную копировальную бумагу и вдруг увидел конус вознесенного к небесам
вулкана.
- Фудзи-яма? - спросил я у японца, сидевшего сзади.
- Фуджи-сан, - уважительно к горе, как к человеку, закивал головой
японец.
Под крылом нашего самолета проплывали Гималаи, а на краю крыла напро-
тив иллюминатора горел габаритный фонарик, который всю ночь естественно
"преследовал" нас, как летающее блюдце. Неопознанный летающий объект был
опознан, и мы с Аленой посмеялись над нашими фантазиями.
Попозже облака исчезли, растаяли, разогретые на солнечной сковороде,
и открылась земля. Светло-коричневая, в зеленых оазисах деревень, в се-
ребряных нитях редких рек. И такой же, припорошенный пылью из красного и
бело-желтого песчаника город.
Мягкий толчок, взревели турбины, поставленные на реверс, неторопливое
выруливание к невысокому зданию аэропорта. В салоне сразу стало душно.
Наконец, распахнулись двери. Слепящее солнце, изредка дуновение освежаю-
щего ветерка, незнакомые влажные запахи.
Заполнили иммигрантские карточки и на выдаче багажа обнаружили Нико-
лая Марченко с двумя тележками. Стоял, широко улыбаясь, как радушный хо-
зяин. Обнялись, расцеловались, все-таки родные люди на чужой земле.
Хорошо, когда встречают, когда ждут.
Как-то на выставку советских машин и оборудования в Латинской Америке
прилетел художник. Ему бы прибыть пораньше, вместе с директором и брига-
дой монтажников, но на ком-то надо экономить валюту, вот и приземлился
он впритирку к открытию, как раз перед ноябрьскими праздниками, перед
годовщиной Великого Октября.
Город, где проводилась выставка, крупный, промышленный, столица шта-
та, свой международный аэропорт, а губернатор - антисоветчик, имеющий
сильное политическое влияние в стране. Сам посол приехал проверять ход
подготовки выставки, а тут, как всегда, аврал, горячка, каждая пара рук
на счету, короче, не встретили товарища. Вышел он с вещичками из аэро-
порта, постоял на солнышке, что делать? По-иностранному ни в зуб ногой,
валюты в кармане только перевалочных пять долларов, представителя "Аэ-
рофлота" а этом порту нет, отделения консульства или торгпредства тоже.
Подошло такси. Шофер веселый, глазастый, подмигивает, спрашивает что-то,
может, хочешь к девочкам или мальчикам отвезу. Наш махнул рукой, сел.
Шофер опять что-то по-своему, наш твердит одно - отель и все тут. С так-
систом расплатился консервами и бутылкой шампанского, валюту не отдал,
жалко. В гостинице поселился по паспорту, да так и жил три дня, пока ад-
министрация не догадалась, что клиент с той самой выставки русских, ко-
торая в местном цирке открылась. А клиент питался консервами, кипятил
чай в стакане и пил понемногу водочку из своих запасов, пока не приехали
за ним соотечественники и не учинили ему форменный допрос, где он три
дня пропадал и с кем общался. Долго его еще потом проверяли по всем
статьям, не продался ли иностранной разведке, не уронил ли высокую честь
советского гражданина в каком-нибудь притоне.
На нас с Леной подозрение в антигосударственном сговоре не должно бы-
ло пасть - мы находились под опекой Николая. Стоило нам выкатить тележки
с багажом на улицу, как сразу налетела ватага чумазых, оборванных
мальчишек. То ли милостыню просят, то ли за чемоданы хватаются, баксис
какой-то требуют. Алена за моей спиной спряталась, напуганная. Николай и
тут защитил, прикрикнул что-то лениво-грозное на пацанву, те врассыпную,
а нам велел подождать, пока подгонит машину.
Огляделись. Полное впечатление неуловимого сходства, что находишься
где-то в Адлере летом - тусклое раскаленное небо и пыльные чахлые кипа-
рисы.
В микроавтобусе, куда мы загрузились, очень неприятное поначалу ощу-
щение - едем не по той стороне. Так оно и есть. Движение здесь левосто-
роннее - наследство Англии. Николай невозмутимо восседал за рулем, а я,
инстинктивно напрягаясь, давил ногами на несуществующие тормоза. И поз-
же, прожив в этой стране четыре года, я так и не смог привыкнуть к осо-
бенностям ее трафика, ее уличного движения, хотя диапазон здешних транс-
портных средств не так уж и велик.
Громадные, так и хочется сказать, грубо сколоченные грузовики. По
бортам приварены железные крючья, за которые крепится поклажа, по объему
и весу похоже превышающая норму в два-три раза. Если груза нет, то над
кабиной в кузове обязательно торчат три-пять человек, стоящих во весь
рост, замотанных, как мумии, в пыльное тряпье, похожих на оборванных
дервишей или исчадия ада. Резина колес стерта чуть не до обода, мотор
ревет от натуги, выхлопная труба изрыгает клубы черного дыма. При этом
кабина разрисована голубым и желтым, красным и зеленым орнаментом, на
бамперах навешена блестящая мишура.
Подстать грузовикам и железные, какие-то квадратные автобусы с выби-
тыми стеклами, продавленными боками, оторванными бамперами. Дверные про-
емы почему-то очень узкие. На остановках автобусы никогда не останавли-
ваются, только притормаживают, и толпы бегут рядом с ними, запрыгивая
внутрь, как обезьяны, или повисают гроздьями снаружи.
Легковые автомашины местного производства похожи на доисторические
рыдваны, внутри нет подлокотников и ручек на потолке салона, чтобы дер-
жаться, зато шофер сидит под углом к лобовому стеклу и руль для него
специально скошен, чтобы не сидеть спиной к господину. Резко выделяются
своей элегантностью, бесшумностью западногерманские мерседесы, японские
тойоты, шведские вольво, французские пежо. Но их немного с голубыми дип-
ломатическими или черными именными номерами.
Неотъемлемая часть городского транспорта - трехколесные мотороллеры,
такси-тривиллеры, черный металлический кузов которых накрыт желтой ка-
бинкой, похожей на кибитку. Есть и гужевая тяга - белые волы, медленно
тянущие длинные телеги, и маленькие, словно игрушечные лошадки с шорами
на глазах в двухколесных повозках.
Если добавить к этому двухколесные мотороллеры, велосипеды и кишащие
толпы прохожих, то сливаются они в непрерывно сигналящую, гудящую, кри-
чащую лавину, которая несется с возможно максимальной скоростью в милли-
метрах друг от друга, пересекая, подсекая, увиливая, влезая в любое сво-
бодное пространство. Полное жуткое впечатление, что вот-вот обязательно
произойдет катастрофа.
Белыми неприкасаемыми островами в бурном потоке движения выделяются
коровы. Рогатые, горбатые, но с томным разрезом красивых глаз, как на
клеенках Пиросмани, они величественно равнодушно стоят или возлежат пос-
реди проезжей части, не снисходя к трубящим истошно сигналам. Задавить
корову - это не то, что человека - грех неискупимый, урон невозместимый,
а их, словно специально, тянет на самые оживленные перекрестки.
Правила движения существуют только на бумаге и, возможно, только для
того, чтобы их регулярно и повсеместно нарушать. На дорогах страны
действуют свои неписаные законы, свой кодекс. Гудок вовсе не означает -
уступите дорогу, сигнал равнодушно предупреждает - я здесь, и все тут. У
некоторых грузовиков просто рожок с резиновой грушей - ква-ква, как зум-
меры, хрипят мотороллеры, заливаются клаксоны, позванивают велосипедис-
ты, указывая отставленным в сторону мизинцем - поворачиваю направо и
попробуй тронь меня.
Аварии ежедневны, еженощны, на месте происшествия тут же собирается
толпа и вершит суд по одному единственному принципу - кто тяжелее и
больше, тот и не прав. Грузовик всегда виноват перед автобусом, тот -
перед легковой машиной, та - перед мотороллером, тот - перед велосипе-
дистом, тот - перед прохожим.
Толпа знает свою силу, она настороженно вслушивается в споры сторон,
она всегда на стороне меньшего, мгновенно возбуждается и готова учинить
немедленную и жестокую расправу. В провинции как-то сожгли автобус вмес-
те с шофером, который случайно задавил девочку и отрицал свою вину.
Обычно, конечно, расходятся мирным путем, договорившись о возмещении
ущерба, но с машин с дипломатическими номерами дерут безбожно, гораздо
больше, чем со своих. По статистике раз в полгода с каждым из наших, со-
ветских, что-то да случается на дороге. Если при этом душа местного уле-
тает в рай, то наш без разбора и следствия, виноват ли, нет ли, ближай-
шим рейсом улетает в Союз. В его же интересах, конечно, но каково, убив
человека, в один момент круто повернуть жизнь? Не все выдерживают.
В нашем микробусе задраены окна, кондиционер гонит прохладный воздух,
Николай вставил кассету в магнитофон и бархатно запел Френк Синатра,
угостил нас "Мальборо", с удовольствием задымили - комфорт есть комфорт.
Свернули с кольцевой дороги и попали в тихий район двух-трехэтажных
вилл с балконами, ухоженными лужайками и газонами и тенистыми садами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
ла в нем высокая, завораживающая нота большой обиды и праведного гнева.
Правильно говорят опытные люди - не ходи на таможне к бабе. Для них -
пустой звук даже простая очевидность - не на неделю, не на месяц едем,
неужели станем, как стадо совтуристов, торговать на местном рынке всем,
чем ни попадя, лишь бы выгадать валютные гроши.
И, как всегда в подобных ситуациях, - полная беззащитность и слепота
выезжающего. Пятнадцать лет, раз-два в году проходил эту процедуру - ни
разу не видел советского списка товаров, что можно, что нельзя. Ну, по-
весь у входа в аэропорт, напиши аршинными буквами - вот это нельзя! - и
все будут знать, что если уж тащат что-то, то нарушают. Таможеннику глу-
боко безразлично, что ты уже опаздываешь на самолет, что чемодан разво-
рочен и требует упаковки, а никаких подручных средств нет. Это тебе не
Япония, где вскрытый досмотренный багаж сами и упаковывают.
Лена решительно дошла до стеклянной загородки, за которой маячили на-
ши, трясущимися руками долго не могла расстегнуть замочек на одной из
сережек, наконец-то вынула их из ушей, сунула с каким-то наставлением
Юльке и, ни на кого не глядя, вернулась мимо стола таможенницы. Та, тоже
ни на кого не глядя, тиснула штампики в декларации и подвинула в мою
сторону паспорта.
Молодой пограничник в зеленой фуражке внимательно сравнил мою фотог-
рафию в паспорте с оригиналом, поставил свой штамп, щелкнул замок и я
переступил границу СССР.
Большой, уходящий ввысь, мягко освещенный зал в прозрачных притемнен-
ного стекла перегородках, мелодичный перезвон и приветливый голос,
объявляющий по-русски и по-английски о прилете и отлете самолетов в Лон-
дон и Гавану, в Токио и Нью-Йорк, в Дели и Стокгольм. Свободные, яркие,
как праздник, валютные магазины - хочешь виски, джин, бренди, сигареты,
хочешь часы, магнитофон, фотоаппарат - что хочешь?
Заграница.
Вот и мы заграницей. Конечно, пока - что толку для нас в этом изоби-
лии - в кармане только аттестат, но ведь когда-нибудь...
Дернулся самолет, вырулил, грузно покачиваясь, на старт, остановился,
словно присел перед прыжком в черное небо.
Взревели турбины, капли растаявшего снега на иллюминаторах, словно
слезы прощания, вытянулись наискосок в дрожащие струйки, сорвались назад
- и правильно, пора высушить слезы, надо быть ровным, спокойным, уверен-
ным в себе, доброжелательным, в то же время постоянно начеку, знать цену
своего слова.
Как они.
Мы летим в страну пусть развивающегося, но уже вовсю гниющего капита-
лизма, и самое время спрятать подальше замашки и обычаи цветущего социа-
лизма.
Алена, разгоряченная схваткой на таможне, пришла в себя только, когда
мы взлетели. И то хорошо - она панически боится летать, ей все грезится,
что мы вот-вот свалимся в многокилометровую яму под крылом. В этом есть
что-то от первобытного суеверного ужаса - разве может летать что-то,
кроме птицы?
- Неужели ты не понимаешь, что под нами пропасть? - вцепляется она
обеими руками в мой локоть.
Пропасть, не пропасть, я отношусь к полетам философски - чему быть,
того не миновать, но вложить здравый мужской смысл в женскую головку мне
не под силу.
Журналисты, дипломаты, внешторговцы в силу своей профессии летают ча-
ще других - риск для них неизбежен. Симпатичная женщина из "Интуриста",
с которой я работал на выставке в Буэнос-Айресе, в первом же своем поле-
те попала в аварию. Самолет упал в океан, хорошо хоть неподалеку от по-
бережья, и она с другими пассажирами в ярко-оранжевых жилетах "купа-
лась", пока их не подобрали. А если бы это стряслось не на экваторе, а в
Северной Атлантике? Позже ей предложили работать с регионом стран Ла-
тинской Америки, а в тот же Буэнос-Айрес, Байрес, как его везде зовут,
двадцать пять часов чистого лету, посадки и взлеты в Москве, Франкфур-
те-на-Майне, Лиссабоне, Гаване, Лиме, Байресе. Это в один конец. Не от-
казалась. Двум авариям, как двум смертям, не бывать, так она говорила,
лихо откидывая волну светлых волос, первая седина в которых появилась,
когда небо в иллюминаторе стало дыбом и самолет, натужно воя, падал в
вогнутую чашу океана.
Торгпред в Алжире, добродушно попыхивая пластмассовой трубочкой, в
которую была вставлена сигарета, рассказал мне историю пострашнее:
- Было это в октябре, как раз жара пошла на убыль. Получаю телеграмму
- встречайте жену и дочь, рейс такой-то. Сел я в свой "мерседес" и в аэ-
ропорт. Сижу в зале для "ви-ай-пи", или "вери импортант персонс", для
очень важных персон, значит, пью пепси-колу с виски, у меня всегда с со-
бой фляжка в заднем кармане. Подходит представитель Аэрофлота Леша Смир-
нов, очень бледный почему-то, самолет, говорит, задерживается, но по
глазам вижу, что что-то недоговаривает. Я ему строго: я тебе кто, второе
дипломатическое лицо в стране или хрен собачий? А ну, докладывай, все
равно узнаю. Катастрофа, говорит, разбились ваши. Я стал, как покойник.
Сомнамбула. Молча вернулся в торгпредство, никому ничего не говорю, ни
на что не отвечаю. Будто обухом по голове меня двинули. Так и просидел в
кабинете, сколько - не помню. И вдруг, как с того света, входит жена, за
ней дочка, папа, папа, что же ты нас не встретил, а мы на самолет опоз-
дали, вот ужас, пришлось следующим лететь... После этого я еще три дня
молчал, не мог прийти в себя. Только пепси с виски и помогли...
Глава одинадцатая
--===Колония===--
К О Л О Н И Я
Глава одинадцатая
Много свободных мест, наш самолет заполнен примерно на три четверти, а билетов
нет, вечны списки мающихся на листах ожидания. Загадка ведомства, сфинкс
"Аэрофлота". Ответа не доищешься, правда скрыта за обитыми дерматином дверями
высших соображений того, кто скорее всего никогда не летает или уж, во всяком
случае, нужды в билетах не испытывает.
Ровный приглушенный гул турбин, прохлада, мягкий свет в салоне, нас
покормили, нам спокойно, Аленка прижалась головой к моему плечу, навали-
вается дрема.
Поглядываем в иллюминатор, но там глубокая чернота, только какой-то
далекий огонек летит вместе с нами... Похоже на самолет... И через час
та же точка, на том же расстоянии сопрвождала нас... И через два...
У нас с Аленой бывает такое - вдруг, не сговариваясь, думаем одинако-
во, говорим одно и то же:
- Валера, а ты заметил, что кто-то нас преследует? - с тревожным лю-
бопытством спросила она. - Вон там, посмотри.
Я перегнулся через нее к иллюминатору. Можно четко различить плоское
блюдце, три коротких луча, как опоры, и, главное, неизменность положе-
ния, абсолютная параллельность курса.
Неопознанный летающий объект продолжал сопровождать нас и после по-
садки в Ташкенте. Когда мы вышли из самолета, то снаружи оказалось го-
раздо теплее, чем в Москве. Прошли по длинной галерее с неработающим пе-
шеходным эскалатором, около часа маялись в обшарпанном зале для транзит-
ных пассажиров, выпили по стакану теплой сладкой воды. Голова дурная,
по-московскому времени где-то около двух ночи, самый сон. Наконец, вер-
нулись в самолет, заняли свои места в креслах.
После взлета заняло свою позицию в тех же координатах и летающее
блюдце. То Алена, то я поочередно пялились в иллюминатор - с прежним ус-
пехом наблюдая прежнюю картину.
Рассвет на высоте восьми-десяти километров - царское зрелище. В ка-
кой-то момент неуловимо меняет цвет купол неба, из черного переходя в
бархатно-фиолетовый, а затем в синий до бледно-голубого, и, наконец, на
горизонте оранжевый жар раскалено пылает все сильнее, но взошедший диск
солнца не слепит, а косо освещает равнину белых облаков с провалами, в
которых виднеется далекая спящая земля.
Помню, как, подлетая к Токио, я рассматривал горы, похожие на ском-
канную копировальную бумагу и вдруг увидел конус вознесенного к небесам
вулкана.
- Фудзи-яма? - спросил я у японца, сидевшего сзади.
- Фуджи-сан, - уважительно к горе, как к человеку, закивал головой
японец.
Под крылом нашего самолета проплывали Гималаи, а на краю крыла напро-
тив иллюминатора горел габаритный фонарик, который всю ночь естественно
"преследовал" нас, как летающее блюдце. Неопознанный летающий объект был
опознан, и мы с Аленой посмеялись над нашими фантазиями.
Попозже облака исчезли, растаяли, разогретые на солнечной сковороде,
и открылась земля. Светло-коричневая, в зеленых оазисах деревень, в се-
ребряных нитях редких рек. И такой же, припорошенный пылью из красного и
бело-желтого песчаника город.
Мягкий толчок, взревели турбины, поставленные на реверс, неторопливое
выруливание к невысокому зданию аэропорта. В салоне сразу стало душно.
Наконец, распахнулись двери. Слепящее солнце, изредка дуновение освежаю-
щего ветерка, незнакомые влажные запахи.
Заполнили иммигрантские карточки и на выдаче багажа обнаружили Нико-
лая Марченко с двумя тележками. Стоял, широко улыбаясь, как радушный хо-
зяин. Обнялись, расцеловались, все-таки родные люди на чужой земле.
Хорошо, когда встречают, когда ждут.
Как-то на выставку советских машин и оборудования в Латинской Америке
прилетел художник. Ему бы прибыть пораньше, вместе с директором и брига-
дой монтажников, но на ком-то надо экономить валюту, вот и приземлился
он впритирку к открытию, как раз перед ноябрьскими праздниками, перед
годовщиной Великого Октября.
Город, где проводилась выставка, крупный, промышленный, столица шта-
та, свой международный аэропорт, а губернатор - антисоветчик, имеющий
сильное политическое влияние в стране. Сам посол приехал проверять ход
подготовки выставки, а тут, как всегда, аврал, горячка, каждая пара рук
на счету, короче, не встретили товарища. Вышел он с вещичками из аэро-
порта, постоял на солнышке, что делать? По-иностранному ни в зуб ногой,
валюты в кармане только перевалочных пять долларов, представителя "Аэ-
рофлота" а этом порту нет, отделения консульства или торгпредства тоже.
Подошло такси. Шофер веселый, глазастый, подмигивает, спрашивает что-то,
может, хочешь к девочкам или мальчикам отвезу. Наш махнул рукой, сел.
Шофер опять что-то по-своему, наш твердит одно - отель и все тут. С так-
систом расплатился консервами и бутылкой шампанского, валюту не отдал,
жалко. В гостинице поселился по паспорту, да так и жил три дня, пока ад-
министрация не догадалась, что клиент с той самой выставки русских, ко-
торая в местном цирке открылась. А клиент питался консервами, кипятил
чай в стакане и пил понемногу водочку из своих запасов, пока не приехали
за ним соотечественники и не учинили ему форменный допрос, где он три
дня пропадал и с кем общался. Долго его еще потом проверяли по всем
статьям, не продался ли иностранной разведке, не уронил ли высокую честь
советского гражданина в каком-нибудь притоне.
На нас с Леной подозрение в антигосударственном сговоре не должно бы-
ло пасть - мы находились под опекой Николая. Стоило нам выкатить тележки
с багажом на улицу, как сразу налетела ватага чумазых, оборванных
мальчишек. То ли милостыню просят, то ли за чемоданы хватаются, баксис
какой-то требуют. Алена за моей спиной спряталась, напуганная. Николай и
тут защитил, прикрикнул что-то лениво-грозное на пацанву, те врассыпную,
а нам велел подождать, пока подгонит машину.
Огляделись. Полное впечатление неуловимого сходства, что находишься
где-то в Адлере летом - тусклое раскаленное небо и пыльные чахлые кипа-
рисы.
В микроавтобусе, куда мы загрузились, очень неприятное поначалу ощу-
щение - едем не по той стороне. Так оно и есть. Движение здесь левосто-
роннее - наследство Англии. Николай невозмутимо восседал за рулем, а я,
инстинктивно напрягаясь, давил ногами на несуществующие тормоза. И поз-
же, прожив в этой стране четыре года, я так и не смог привыкнуть к осо-
бенностям ее трафика, ее уличного движения, хотя диапазон здешних транс-
портных средств не так уж и велик.
Громадные, так и хочется сказать, грубо сколоченные грузовики. По
бортам приварены железные крючья, за которые крепится поклажа, по объему
и весу похоже превышающая норму в два-три раза. Если груза нет, то над
кабиной в кузове обязательно торчат три-пять человек, стоящих во весь
рост, замотанных, как мумии, в пыльное тряпье, похожих на оборванных
дервишей или исчадия ада. Резина колес стерта чуть не до обода, мотор
ревет от натуги, выхлопная труба изрыгает клубы черного дыма. При этом
кабина разрисована голубым и желтым, красным и зеленым орнаментом, на
бамперах навешена блестящая мишура.
Подстать грузовикам и железные, какие-то квадратные автобусы с выби-
тыми стеклами, продавленными боками, оторванными бамперами. Дверные про-
емы почему-то очень узкие. На остановках автобусы никогда не останавли-
ваются, только притормаживают, и толпы бегут рядом с ними, запрыгивая
внутрь, как обезьяны, или повисают гроздьями снаружи.
Легковые автомашины местного производства похожи на доисторические
рыдваны, внутри нет подлокотников и ручек на потолке салона, чтобы дер-
жаться, зато шофер сидит под углом к лобовому стеклу и руль для него
специально скошен, чтобы не сидеть спиной к господину. Резко выделяются
своей элегантностью, бесшумностью западногерманские мерседесы, японские
тойоты, шведские вольво, французские пежо. Но их немного с голубыми дип-
ломатическими или черными именными номерами.
Неотъемлемая часть городского транспорта - трехколесные мотороллеры,
такси-тривиллеры, черный металлический кузов которых накрыт желтой ка-
бинкой, похожей на кибитку. Есть и гужевая тяга - белые волы, медленно
тянущие длинные телеги, и маленькие, словно игрушечные лошадки с шорами
на глазах в двухколесных повозках.
Если добавить к этому двухколесные мотороллеры, велосипеды и кишащие
толпы прохожих, то сливаются они в непрерывно сигналящую, гудящую, кри-
чащую лавину, которая несется с возможно максимальной скоростью в милли-
метрах друг от друга, пересекая, подсекая, увиливая, влезая в любое сво-
бодное пространство. Полное жуткое впечатление, что вот-вот обязательно
произойдет катастрофа.
Белыми неприкасаемыми островами в бурном потоке движения выделяются
коровы. Рогатые, горбатые, но с томным разрезом красивых глаз, как на
клеенках Пиросмани, они величественно равнодушно стоят или возлежат пос-
реди проезжей части, не снисходя к трубящим истошно сигналам. Задавить
корову - это не то, что человека - грех неискупимый, урон невозместимый,
а их, словно специально, тянет на самые оживленные перекрестки.
Правила движения существуют только на бумаге и, возможно, только для
того, чтобы их регулярно и повсеместно нарушать. На дорогах страны
действуют свои неписаные законы, свой кодекс. Гудок вовсе не означает -
уступите дорогу, сигнал равнодушно предупреждает - я здесь, и все тут. У
некоторых грузовиков просто рожок с резиновой грушей - ква-ква, как зум-
меры, хрипят мотороллеры, заливаются клаксоны, позванивают велосипедис-
ты, указывая отставленным в сторону мизинцем - поворачиваю направо и
попробуй тронь меня.
Аварии ежедневны, еженощны, на месте происшествия тут же собирается
толпа и вершит суд по одному единственному принципу - кто тяжелее и
больше, тот и не прав. Грузовик всегда виноват перед автобусом, тот -
перед легковой машиной, та - перед мотороллером, тот - перед велосипе-
дистом, тот - перед прохожим.
Толпа знает свою силу, она настороженно вслушивается в споры сторон,
она всегда на стороне меньшего, мгновенно возбуждается и готова учинить
немедленную и жестокую расправу. В провинции как-то сожгли автобус вмес-
те с шофером, который случайно задавил девочку и отрицал свою вину.
Обычно, конечно, расходятся мирным путем, договорившись о возмещении
ущерба, но с машин с дипломатическими номерами дерут безбожно, гораздо
больше, чем со своих. По статистике раз в полгода с каждым из наших, со-
ветских, что-то да случается на дороге. Если при этом душа местного уле-
тает в рай, то наш без разбора и следствия, виноват ли, нет ли, ближай-
шим рейсом улетает в Союз. В его же интересах, конечно, но каково, убив
человека, в один момент круто повернуть жизнь? Не все выдерживают.
В нашем микробусе задраены окна, кондиционер гонит прохладный воздух,
Николай вставил кассету в магнитофон и бархатно запел Френк Синатра,
угостил нас "Мальборо", с удовольствием задымили - комфорт есть комфорт.
Свернули с кольцевой дороги и попали в тихий район двух-трехэтажных
вилл с балконами, ухоженными лужайками и газонами и тенистыми садами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37