Исчезают запахи, линяют краски, все
глуше голоса прошлого... Время идет - я смотрю себе в глаза и думаю о
том, что пока живешь, будет дуть ветер перемен.
Вот и минули-пролетели и десять, и двадцать, и тридцать и даже больше
лет с тех пор, как мы с Виталием Веховым пытались заглянуть в будущее,
как искали мы с ним финал финала. Оно оказалось совсем иным, это буду-
щее, чем то, что рисовалось нам когда-то.
Крепкий крюк в потолке уже другой квартиры держит не веревку, на ко-
торой я замысливал повеситься после смерти Наташи, а люстру, но не ту, у
которой плафоны - колокольчиками ландыша, а хрустальную. Дощечки паркета
крыты слоем прозрачного лака, из мягкого кресла удобно смотреть японский
цветной телевизор, на журнальном столике стоит компьютер и принтер с
заправленным чистым листом. Из-за полу прикрытой двери в ванной, отде-
ланной голубым кафелем, слышно, как моя Аленка напевает себе что-то под
нос. В прямоугольнике темного стекла, вставленном в панель видеосистемы,
зеленым электронным светом сияют четыре цифры. Вот крайняя справа смени-
лась с тройки на четверку. Прошла минута и вместо четверки появилась пя-
терка.
Идет время.
Всему - свое время. И всему - свой удел. Простая история: родился,
учился, женился - со временем стала историей моей жизни, моего поколе-
ния. Революционное поколение - Репрессированное поколение - Военное по-
коление. Мое поколение - поколение оттепели, затянутое болотом застоя.
Наше время - это первая атомная бомба и первый спутник, двадцатый съезд,
фестиваль молодежи и целина, первые телевизоры и первые квартиры. Мы по-
лучили свое, мы приспособились, мы приспосабливаем своих детей, им уже
по двадцать пять, и думаем, как приспособить своих внуков. А Пижон,
всегда обреченный на выигрыш, не упустил своего. Система дала ему все
возможности для этого.
Что спасло меня и спасает?
Осознание своего удела, своего, единственного для тебя времени - в
этом и есть смысл существования. Мужество смотреть правде в глаза, какой
бы жестокой она ни была, мужество покаяния от содеянной несправедливости
и не дрогнуть, слабея, не выпустить зверя своего эгоизма и похоти, не
спиться.
Мужество жить и верить. И мои родители, и молодой судья, и регистра-
торша из загса с усталым нервным лицом, помогавшие нам с Наташей, и уми-
рающая старушка, перекрестившая меня, как своего убитого на войне сына,
и экономист Папастов, и Ефим Сергеевич Фурман - все вы отдали мне по
частичке своей веры, той веры, которой нет у Пижона. И поэтому мы не
одиноки. Одиночество - их удел.
Мужество жить тем более важно и нужно, когда страна стоит на пороге
крутого поворота, когда размазывается по генам детей атомный яд Чернобы-
ля, когда убивают священников и грабят храмы, когда бродит призрак граж-
данской войны и полной разрухи и скалит кровавые клыки вампир шовинизма.
Потому что пришло иное время. Для всех нас.
Мы с Аленой приезжаем в одну и ту же церковь в Замоскваречье. Покупа-
ем свечи и идем в левый притвор к иконе Николая-угодника. Огоньки наших
и других свечек, колеблясь, освещают белые в черных крестах одежды свя-
того и его седую голову. Никола смотрит на нас соучастливо и слушает на-
ши молчаливые молитвы.
Господи, помоги нам всем...
Подошел внук, прижался худеньким тельцем к ноге, обхватил мое колено,
заглянул, склонив голову, мне под очки.
Старательно выговорил:
- Книжку пишешь?
- Пишу.
- А я вырасту большой, напишу еще лучше, - радостно рассмеялся он.
Валерка, сын моего сына. Кровь моя, мое имя.
Вырастешь... Напишешь... Будет у тебя время - свое... О нем и напи-
шешь.
ноябрь 1982 - ноябрь 1991

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37