Виталий Владимиров
Колония
К О Л О Н И Я
Как бесконечно долог этот путь
В лесу густом, непроходимом,
Но прежде, чем навек уснуть,
Мне весь его пройти необходимо.
Дж. Неру
"...пусть люди забудут обо мне на следующий день
после похорон, это меня не трогает; я неотделим от
них, пока они живы, неуловимый, безымянный, сущий
в каждом, как во мне самом присутствуют миллиарды
почивших, которых я не знаю, но храню от уничтожения;
но если человечество исчезнет,
оно в самом деле убьет своих мертвых."
Жан-Поль Сартр
"Главное, товарищи - это творческая направленность
необходимых взаимоотношений."
Из выступлений на собрании
Глава Первая
--===Колония===--
К О Л О Н И Я
Глава первая
...На белой веранде сквозь стеклянные пластинки, заросшие атласными морозными
узорами, искоса, но сильно пробивалось солнце. Дверь не открывалась - за ночь
намело сугроб у порога, я с трудом его отодвинул, боком протиснулся на крыльцо
и, задирая валенки, пошел лесом на поляну. Льдистый снежок, сухо шурша,
ссыпался в воронки моих следов, сверкающим вздохом оседал с мохнатых елей на
горностаевые сугробы, нечасто утыканные свалившимися шишками да утонувшими в
снегу обломками веток. Солнце кололось искрами белого покрова, переливалось
перламутром сосулек, родниковая свежесть холодила лицо, тихо обдувала шею,
проникала сквозь мохнатую клетку свитера, надетого на голое тело.
Я встал посреди поляны, зачерпнул обеими ладонями горсть снега и рас-
тер занемевшее на мгновение лицо. Кровь разогналась, пробежала волной по
ставшей горячей коже, и я вдохнул всей грудью чистоту нашей русской зи-
мы...
Дурным, истошным голосом заорал павлин в соседнем саду, потом высоко
взвелся голос разносчика - каждое утро, проходя мимо наших окон он кри-
чит что-то очень похожее на "Бо-о-о-ли-и-ит!" - и я проснулся.
Глухо рыча, работал кондиционер, гнал слабый ветерок, обдувавший мок-
рое от пота лицо. Желанная зима опять явилась сном- обманом и исчезла
вместе с пробуждением.
Я откинул влажную простыню, сунул ноги в плоские шлепанцы с петлями
для больших пальцев и пошаркал в ванную комнату. Облицованный серым мра-
мором куб пространства уже с утра был будто налит духотой. Я встал под
душ, отвинтил кран до отказа. Из металлической розетки, прохрипев нутром
труб, пролились несколько струек воды и иссякли.
Опять в баке нет воды.
Я завинтил кран, вылез из ванной и, ощутив на мгновение облегчающую
свежесть спальной, прошел в душную столовую, поднял трубку внутреннего
телефона и позвонил на ворота, сторожу. Он поднял трубку после третьего
вызова:
- Да, сэр, - услужливо спросил он.
- Да, сэр, водяной насос, - ответил он и замолчал.
- Водяной насос, - повторил я.
- Водяной насос, сэр, - повторил он с готовностью.
- Водяной насос, - сказал я, свирепея.
- Нет воды, сэр.
Я бросил трубку на рычаг. Тут уж ничего не поделаешь.
Вспомнилась песенка: "О, Рио-де-Жанейро, чего же там только нет - и
днем воды там нету, а ночью света нет." Врет песенка - в Рио как раз все
было. А здесь, как говорили классики, явно не Рио.
Подошел к большим, во всю стену, дверям и раздернул шторы. Двери
двойные - наружные с припудренными пылью стеклами, внутренние - с сетка-
ми против москитов и всякой другой летающей нечисти: мух, ос...Здесь ле-
тают даже тараканы и мыши.
Экзотический пейзаж за прямоугольником дверного проема на балкон -
как картинка фотообоев. Откинули спинки алюминиево-трубчатые плетеные
кресла. Балкон, сложенный из квадратов мраморной крошки, повис над не-
большим, покрытым коротко стриженной травой двориком с кустами тропичес-
ких цветов вдоль забора и молодой пальмой в углу.
Далее, через узкую улочку такие же сады и дома с плоскими террасами
крыш, выступами балконов, каменными козырьками от солнца над окнами, ку-
бами кондиционеров, врезанных в окна. От бетонных столбов, сквозь густую
листву деревьев, в которой можно различить то попугая, то удода, протя-
нулись электрические провода в бахроме изоляции.
В небе парят орлы и коршуны и время от времени беззвучно проплывают
горбоносые самолеты, заходящие на посадку.
Обычно эта картинка жарится на солнце, сонлива и недвижна. Сегодня ее
оживляет длинный, во весь рост, черный балахон и зеленое платье, выве-
шенные сушиться на одной из крыш. Налетает ветерок, и балахон взмахивает
темными рукавами, обнимая за плечи зеленое платье, они сплетаются-расп-
летаются, и кажется, танцуют, извиваясь, восточный танец.
"Бо-о-о-ли-и-ит!" - кричит вдалеке разносчик.
Единственное, что резко и сразу напоминает Россию - воробьи. Такие же
серо-коричневые и чирикают знакомую песенку, словно чиркают клювом по
камешкам.
Сегодня опять будет жарко. За сорок. За плюс сорок. До сорока - тер-
пимо. Каждый градус плюс к сорока - словно добавилось сразу еще пять или
десять градусов.
Это третья наша с Ленкой, с моей Аленой жара здесь, далеко от зимы.
Да, ровно три года назад вызвал меня наш кадровик, скрестив кисти рук,
долго, изучающе смотрел на меня, наконец, произнес:
- Начинай оформляться. Не тяни. Время поджимает.
Глава вторая
--===Колония===--
К О Л О Н И Я
Глава вторая
В руках кадровика белый лист с подколотой бумажкой. Он погрузился в его чтение.
Я ждал.
Я ждал этого момента несколько лет. Психологическая закалка, опыт не-
однократных, пускай, коротких командировок за рубеж научили меня сдержи-
вать эмоции, и я был фатально спокоен - все равно, пока не пройдешь пас-
портный контроль в Шереметьево, пока не щелкнет замок калитки и ты в са-
мом прямом смысле не переступишь государственную границу, до этого мо-
мента считай, что ты никуда не уехал.
Кадровик протянул мне листок. Подколотая узкая бумажка - направление
в ведомственную поликлинику мне и Алене для обследования, большой лист -
справка о моей временной нетрудоспособности за последний год. Слово-то
какое! Способность, но нетрудовая. Тьфу-тьфу-тьфу, вроде ничего особен-
ного - грипповал пару раз да подвернул ногу, катаясь на лыжах.
- Вот тебе телефон поликлиники, звони тут же, записывайся на прием.
Как говорится, ни пуха...
- Извините, к черту!
- Извиняю охотно, только не подведи.
- Будьте уверены.
- Посмотрим.
Я вернулся в редакцию, сел на телефон.
Все время занято.
Надо набраться терпения. И надолго. Быть спокойным, ровным, тише во-
ды, ниже травы. Несколько месяцев, может быть, полгода, терпеть чужое
плохое настроение, глупость, чванство, ничем не выказывая своей тревоги,
и быть готовым к самому неожиданному повороту событий. А пока сосредото-
читься на главном - получить медицинскую справку о том, что мы с Аленой
- практически здоровые люди.
Наконец, дозвонился.
- Минутку, - холодным голосом ответила трубка и, действительно, через
минуту откликнулась опять.
- Слушаю вас.
- Запишите в загранкабинет, пожалуйста.
- Звоните в помощь на дому, - ответили на том конце провода.
- А как туда... - только успел сказать я, но там уже бросили трубку.
Терпение, еще раз терпение.
Дозвонился опять.
- Как вызвать врача на дом?
Сказали номер.
Соединился сразу.
- Можно только на следующий четверг. Устраивает?
- Да, пожалуйста.
- Фамилия?
- Истомин Валерий Сергеевич, Борисова Елена Сергеевна.
- Записываю на десять утра. Но приходите пораньше.
Теперь - дозвониться Аленке.
- Ну, что, жена, собирайся.
- Куда? - не сразу сообразила Лена.
Я назвал страну.
Алена не проявила никаких эмоций. Помолчав, сказала задумчиво:
- И все-таки, значит... Я так змей боюсь... А может быть...
Она договорила эту фразу вечером, дома, после ужина.
- А может быть, все-таки не поедем?
- Как так? - удивился я.
- Вот если бы Чехословакия, а то тропики, жарко.
- Другого не предложили, - почти обиделся я, - не заслужил видно.
Мы молчали. Я смотрел на Алену, задумчиво склонившую голову к правому
плечу. Лицо у нее такое славное, родное, совсем еще молодое, а вот в ры-
жеватых вьющихся волосах проседь, особенно сильно проступившая на вис-
ках. Судьба уже дважды закладывала лихие повороты в моей жизни. Понача-
лу, учась в Технологическом институте, влюбился в кино и в Тамару. И за-
хотел сразу стать Эйзенштейном-Феллини-Истоминым да надорвался, и свер-
нула дорога моей жизни в приемный покой противотуберкулезного диспансе-
ра, задул северный ветер с юга. Лучше иметь здорового и богатого спутни-
ка жизни, чем больного и бедного, решила Тамара, да и у меня было пре-
достаточно времени на больничной койке, чтобы осознать, с какой слепой
безоглядностью мы вступили в брак.
В обветшавшей бывшей помещичьей усадьбе под Калугой, приспособленной
под санаторий, на аллеях снежного парка, где высился над воротами начер-
танный на кровельном железе плакат "Туберкулез излечим!", я встретил На-
ташу. И жизнь стала ясной, как весеннее небо, - поступлю на Высшие ре-
жиссерские курсы, а Наташу назову женой. Не тут-то было...
После санатория я не мог уйти от беременной, на сносях, Тамары. Перед
отъездом на лечение мы договорились, что она сделает аборт, о чем она
мне и сообщила в единственном письме. На самом деле в клинике она поте-
ряла сознание, операцию врачи делать не решились, и явился на свет Се-
режка.
Наташе и мне служила почта. Наконец, я собрался с духом и рассказал
ей все. Ответа на последнее письмо я не получил и потерял Наташу. Каза-
лось, навеки.
Гайка судьбы затянулась еще на один виток - провалился на Высшие ре-
жиссерские. С треском. И поделом. Поделом потому, что возомнил себя ве-
ликим, с треском потому, что, действительно, чтото крепко надломилось во
мне. Тамара нашла письма Наташи, грохнула об пол хрустальную вазу, и я
переехал к родителям.
Серой и горькой, как дым, была жизнь. Но неизбежное случится. Обяза-
тельно произойдет. Как восход солнца. Разве наша новая встреча с Наташей
была случайной? Беда заключалась в том, что Наташе должны были сделать
операцию на легком. Проблема заключалась в том, что я стоял на очереди в
своем издательстве, и нам с Наташкой надо было успеть жениться до опера-
ции, чтобы получить отдельную квартиру. Успели. Всеми правдами и полуп-
равдами. Ради этого ордера я совершил то, что не должен был делать. Пос-
ле операции Наташа уехала долечиваться в Крым, а мне врач сказал, что ей
смертельно страшна любая инфекция. В Крыму у нее случился приступ аппен-
дицита, и ее погубили...
- Страшно, - вздохнула в ответ своим мыслям Алена.
- Змей боишься?
- Ой, и змей тоже... Да дело даже вовсе не в змеях... Другого боюсь.
Родители остаются одни... И Юлька с Димкой... И твои.
Юля - Аленина дочка, Дима - ее муж, наш зять. Не наш, конечно, Аленин
только. Естественная, жизнью запутанная ситуация. Действительно, кого из
родных и близких мы покидаем, кого Лена, кого я? За Тамару, мою первую
жену, беспокоиться нечего - она в очередной раз замужем, сын мой Сережка
- в армии, придет через год только, после смерти Наташи недолго прожила
и ее мама Елена Ивановна, Наташин брат Кирилл, бывший мастер спорта,
вшил себе "торпеду" от запоя и, кажется, женился. Родители? О них заду-
мываться и, правда, страшно, что о моих, что об Алениных, им за семьде-
сят. Неизбежное случится, но об этом - молчание и немая молитва: если
можно, то попозже, Господи, ты уже взял к себе Наташу... Одиннадцать лет
я искал и ждал своего счастья, и когда уже совсем потерял надежду, спаси
Бог, нашел Алену. В судьбах наших удивительно много общего: она родилась
в Ленинграде, я - в Пушкине, в один и тот же, тридцать восьмой, довоен-
ный, репрессированный год, оба прошли через голод эвакуации и послевоен-
ных лет, одновременно поступили она - в ГИТИС, я - в Технологический,
дети наши Аленина Юлька и мой Сережка - одногодки, наши родители - почти
ровесники, и отцы наши - тезки, Сергеи.
Когда мы с Аленой женились, Юлька была еще студенткой и переехала
жить в мою однокомнатную квартиру. Потом вышла замуж за Диму и у них ро-
дился Алешка.
Во время собеседования при приеме в Союз Журналистов меня приметил
главный редактор Агентства Печати Новости. Ему нужен был металлург. Вре-
мя было такое - металлургов. Всему - свое время. А потом открылась воз-
можность и я поехал. За рубеж. В короткие. На пять-десять дней. По
объектам экономического сотрудничества. Иногда на подольше - в
пресс-центры международных ярмарок и выставок. Теперь предстояло сменить
Николая Марченко, Мыколу, как мы его звали в нашей редакции, в одной из
азиатских стран.
Отъезд заграницу невольно менял многое в нашей жизни. Так якорь, под-
нятый со дна, тащит за собой годами слежавшийся ил. С нашим отъездом ес-
тественно вроде бы выходило, что дети с Алешкой переберутся в двухком-
натную, тем более, что Аленины родители жили неподалеку от нас - дети
могли им помочь в случае чего да и родители были на подхвате. Все это
верно, все это так, но в душе у меня все восставало против того, чтобы в
нашем доме, в моем доме жили пускай и родные, но все-таки другие. Неуже-
ли мне так и суждено весь век прожить, не имея собственного угла с книж-
ными полками, картинами на стенах и письменным столом? Опять исчезает
мираж стабильности? Много ли человеку надобно для простого человеческого
ежедневного счастья? Мир в мире, интересное дело, свой дом да совет и
любовь в этом доме. Так оно было и есть у нас с Аленой. Но оказывается,
есть еще одно условие для ежедневного счастья - поменьше перемен. Если
сегодня я знаю, что завтра, как и всегда, я поеду к себе в редакцию, а
Алена - в свою театральную студию, что субботу и воскресенье мы проведем
на даче, а отпуск - по турпутевке, то это - мираж стабильности. Переезд,
разлука - из этого не выйти без потерь. Недаром замечено, что нельзя
трогать стариков с насиженных мест, умрут. Даже собаки и кошки возвраща-
ются на пепелища, птицы прилетают из теплых стран - инстинкт этот изве-
чен. Сколько в моей жизни было домов? Разбомбленный войной в Пушкине,
деревянная изба бабки в эвакуации, послевоенные коммуналки на Потылихе и
в Каретном Ряду и, наконец, своя квартира, свой дом, свой мир с Наташей,
который опустел после ее смерти, а теперь - наш с Ленкой. Разбазарят на-
ше гнездо безалаберные дети...
Я приводил еще какие-то доводы Алене, но она, судя по всему, не слы-
шала меня. Что делать?.. В нелегкие минуты своей жизни военный атташе
России во Франции генерал Игнатьев, пятьдесят лет отслуживший в строю
без страха и упрека, брал чистый лист бумаги и расчерчивал его надвое.
Также сделал и я:
- Смотри, Ленусь, справа все "за", слева все "против".
- Что я должна разделить? - изумленно спросила меня Алена. - Что? И
кого? О чем ты говоришь? Как мне разделить родителей и Юленьку надвое,
себя пополам? Соображаешь, что предлагаешь?
Граница...
Случится так, что мы ее пересечем и все разделится. Кто-то и что-то
останется по ту сторону, мы и что-то станем по другую. Черно-белый поло-
сатый столб разделит все, что было здесь и там, пройдет через души,
взгляды, судьбы...
- Спать пора, - устало сказал я и погладил Ленку по голове. - В чет-
верг - к врачам. Немолодые уже, нельзя нам волноваться...
- Утро вечера мудренее, - поняла она меня.
Глава третья
--===Колония===--
К О Л О Н И Я
Глава третья
Для отъезжающего надолго заграница начинается с загранкабинета в ведомственной
поликлинике, для отъезжающего в короткие - с кабинета врача, где состоишь на
учете...
И где я только не состою на учете?
В отделе кадров хранится серая трудовая книжка, где всего три скучных
записи. За первой - шальная юность, пролетевшие, как один день, студен-
ческие годы, чистое небо двадцатого съезда, салют Московского фестиваля,
бескрайние поля целины. За второй - восемь лет в отраслевом изда-
тельстве, редактирование, журналистика, за третьей - АПН, и ни слова о
главном - над чем трудился больше всего в жизни - о стихах, о сценариях,
об Образе и Слове.
В парткоме тоже есть моя учетная карточка. Член КПСС. А как иначе?
И, конечно, член профсоюза. Даже не припомню какого. Раньше числился
в тред-юнионе работников культуры, сейчас, кажется, в "школе коммунизма"
совслужащих. Впрочем, какая разница? Что профсоюз, что местком, что цех-
ком, даже ВЦСПС - все на одно плакатно-профсоюзное лицо. Из года в год
одно и то же - почему паршиво кормят в столовой и где получить хороший
продуктовый заказ? Квартира у меня есть, из пионерского возраста Сережка
уже вышел, соцстраховской путевки не достать.
По документам Госавтоинспекции имею права и право водить личный ав-
тотранспорт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37