Добрались до гостиницы, где уже местные служащие перетаска-
ли коробки в номер и свалили их в угол.
- Может, ну их, эти материалы? - посоветовался со мной Попов. -
Возьму пару пачек для президиума и баста?
- Хозяин-барин, - пожал плечами я.
- Но не зря же я их пер?.. А давай сделаем так: коробочки я оставлю в
номере, а вот счет за перевес мы нарисуем на этом бланке, я его в аэро-
порту на стойке нашел. Почем нынче за кило берут?
- На внутренних линиях по пятьдесят.
- За пятьдесят кил получается две тысячи пятьсот. А кожаное пальто
почем?
- До тысячи двухсот.
- Твоей супруге пальто и моей драгоценной пальто. Плохо ли?
Я смотрел на Попова, он - на меня. Мысли у нас одинаковые: кожаные
пальто - это хорошо, все так, но не продашь ли ты меня с потрохами, друг
любезный? Попов мог сделать это еще не только из подлости, но и во имя
личных корыстных целей - его прочили на работу в эту страну, на замену
Марченко, это он был моим соперником, а предлагает быть сообщником, хо-
тя, возможно, даже устроил мне провокацию. Я понимал также, что Попову в
этой ситуации куда легче, чем мне, он уедет, а я приду с этим фальшивым
бланком, на котором черт знает что написано, в нашу бухгалтерию.
- Дай-ка бланк.
Я изучил бумажку и возвратил ее.
- Не пойдет, - вздохнул я. - Этот якобы счет попадет на визу зам-
торгпреда, а он всегда требует перевод с местного.
- Жаль, - спокойно отнесся к моим словам Попов, но бланк не выбросил.
- Я рад - вроде бы не отказал Попову и в то же время не вступил с ним
в сделку.
Попов достал из чемодана бутылку водки, нарезал копченой колбасы,
плеснул по стаканам.
- Со свиданьицем!
Он махнул до конца, я пригубил - за рулем все-таки.
- Когда самолет завтра? - морщась от выпитого и жуя колбасу, спросил
Попов.
- В девять тридцать утра.
- Рановато. По магазинам не успеем.
- На обратном пути отоваримся. Ты мой телекс не видел?
- Как раз перед отъездом, чуть за паспортом не уехал. Значит, решение
такое. Семинар продлится три дня. Мое выступление намечено на третий
день. Руководство не возражает против твоей поездки, но только на два
последних дня.
Придется билет мой переделывать. Сегодня уже поздно, значит, завтра
прямо в аэропорту.
Следующим утром в семь часов я опять был у Попова в номере.
"Пропаханду" все-таки взяли.
Приехали рановато, стойка еще закрыта. Оно и к лучшему, я оставил По-
пова в зале ожидания, а сам пошел переделывать свой билет. Это отняло
еще минут двадцать, но стойка Поповского рейса была по-прежнему закрыта.
В томительном ожидании прошел час. Никакого шевеления в районе стой-
ки. Странно. Сходил к местному чину, показал ему билет, тот успокоил ме-
ня.
До отлета полчаса. Может быть, все-таки что-то стряслось?
Нет, вроде бы все в порядке, наверное была задержка и началась, нако-
нец-то, регистрация пассажиров.
Когда я подал билет Попова на стойку, чиновник посмотрел на него и
вернул обратно.
- В чем дело?
- У вас билет на международные линии. Рейс в девять тридцать, то есть
через двадцать минут, но посадка в другом здании, здесь же местные рейсы
и самолет улетает в тот же Лонгбей, но через час.
- Что же мне делать?
- Пусть в другом здании вам поставят отметку у дежурного администра-
тора, я посажу вас на этот рейс, только поторопитесь.
Я вылетел пулей из здания, проклиная все на свете. Первое задание
Центра проваливалось в тартарары. Разве можно Истомину что-то поручить?
Разобраться в таком простом вопросе, где местные, где международные рей-
сы, не смог. Нет, надо, надо менять его на того же Попова. Поди потом
доказывай, что я завхоза специально спрашивал, на какой рейс билеты, и
Виталий Вехов, посмотрев квитки, подтвердил, что на местный. К тому же,
у местного чина справлялся, билет ему в нос совал, он же тоже меня успо-
каивал, что все в порядке.
Я бежал рысью, переходящей в галоп, к другому зданию, когда меня дог-
нал на машине Ганеш.
- Чем я могу помочь, сэр? - высунулся он из окна.
- Где здесь международные линии?
- Садитесь, сэр, это через четверть мили.
За десять минут до отлета я нашел-таки дежурного администратора и
сбивчиво объяснил ему ситуацию.
Он не удивился:
- К сожалению, сэр, это довольно часто случается, пассажиры путают и
рейсы и здания.
И написал что-то на билете Попова.
- Так в чем же все-таки разница между международными и местными лини-
ями? - спросил я уже с некоторым облегчением.
- Самолеты прибывают на разные аэродромы, сэр. Это здесь здания меж-
дународных и местных линий рядом, а в Лонгбее между ними полтора десятка
миль.
Час от часу не легче. Попова будут встречать в международном аэропор-
ту, я же так и предупредил по телефону, а прилетит он на местный. Как же
он доберется до города?
Я дождался регистрации Попова, оплатил перевес его багажа, квитанция
оказалась, действительно, совсем иной, чем Поповский бланк, и понесся в
торгпредство.
С большим трудом прорвался-таки по автомату в Лонгбеевский отель "Ха-
йят". Поздно, как сказал мне кто-то из советской делегации, товарищ из
ДСНК уехал в международный аэропорт встречать каких-то Попова и Истоми-
на.
Что делать, возьмет Попов такси, как-то доберется до отеля, как опла-
тить ему потом все эти расходы, не представляю, но надеюсь, моих коман-
дировочных хватит.
И тут я вспомнил о Джордже.
Мистер Джордж из "Интерпаба" был сама любезность. Он перезвонил через
десять минут и сказал, что человек из южно-портового отделения его фирмы
уже уехал встречать мистера Попова в местный аэропорт.
Этот же человек встретил меня на следующий день, он отвез меня в
отель "Хайят", он вручил мне корзинку, набитую фруктами, и пластмассовый
пакет с тремя бутылками виски, он устроил нам вечером роскошный ужин в
ресторане, он отвез нас с Поповым в аэропорт, и мы вернулись в столицу,
где мистер Джордж с Аленой уже ждали нас. Успели и отовариться.
Попов уезжал довольный:
- Грамотная у тебя фирма, - оценил он действия Джорджа. - А я думал,
что ты растеряешься...
Глава девятнадцатая
--===Колония===--
К О Л О Н И Я
Глава девятнадцатая
Когда я провожал Попова, и мы сидели в его гостиничном номере, захламленном
пустыми пакетами, окурками и объедками, уже достаточно пьяные, и наступила
пауза в нашем несвязном разговоре - притих орущий телевизор перед новым
фильмом, которые крутили по гостиничному кабелю, я понял, что пора задать
главный вопрос, и я задал его:
- Претензии ко мне есть?
Этот вопрос неоднократно задавали мне, когда я был гостем, теперь за-
дал его я, поскольку был хозяином. В Москве у Попова обязательно спро-
сят: как там Истомин? И ничего не стоит сделать кислую мину, скривить
губы и добродушно-презрительно ответить:
- Зажрался. Совсем другой человек стал. Здесь был свой парень, а там
даже на обед к себе не пригласил, так я и сидел на консервах в отеле.
Бывает...
Нечто подобное с какими-то деталями для убедительности можно ввернуть
и при начальстве, а уж оно сделает свои негативные выводы.
Но то ли, действительно, Попов остался доволен, то ли вы пили мы дос-
таточно, но в аэропорту мы крепко обнялись и со стороны, наверняка, ка-
залось, расстаются настоящие друзья.
Из аэропорта я вернулся домой, это был уже мой дом, наш с Ленкой дом,
в котором мы живем, ощущение Дома возникло после того, как я съездил в
командировку в Лонгбей и вернулся... домой.
Аленка встретила меня радостно, прижалась ко мне, ходила за мной, как
собачонка, куда бы я не пошел.
- А как перевести Лонгбей?
- Длинный залив.
- А как сказать долгая разлука?
- Лонг сепарейшн.
- Для меня был не Лонгбей, а долгая разлука.
- Всего два дня.
- И две ночи... Ох, и страшно в таком огромном доме, я совсем не спа-
ла - так боялась... Даже стихи написала.
- Стихи? Сама? Ночные элегии, поэтические озарения...
- Только не смейся!
- Не буду, не буду, прочти, пожалуйста, прошу тебя.
Лена смутилась, покраснела, но потом сосредоточилась и, не видя меня,
а глядя насквозь широко раскрытыми глазами, словно вернулась в сумерки
одиночества, прочла:
- Мой любимый вернулся
домой из Лонгбея.
Я надеюсь, скучал он,
также как я -
дни считая,
немного худея.
И бессонные ночи,
и тягучие дни,
слава богу,
что в прошлом
остались они!..
- Поэтесса ты моя рыжая.
- Какая же я рыжая?! - весело возмутилась Алена.
- Нос в веснушках-конопушках, а говоришь, что не рыжая, - поддразнил
я.
- Это от солнца. Повылезли греться, глупые.
- Ленк, завтра после обеда на службу не поеду и двинем в одно место,
сказали мне, что там очень интересно.
- Ой, куда?
- Сама увидишь.
Обычная улица с магазинами, правда, в престижном районе. Есть и отли-
чие от шумных базаров - здесь тихо, не орут заполошно бродячие лотошни-
ки, не чадят костры под медными тазами, на которых в шипящем масле жа-
рятся рисовые, картофельные, мучные лепешки, не летают тучи мух над
двухвалковой давильней, где из длинных стеблей тростника выжимается
сладковатый сок.
У всех магазинов единое название - "Эмпориум" с добавкой то ли имени
хозяина, то ли названия местности. В эмпориумах тихо, прохладно, даже
несколько сумрачно. Но глаза, постепенно привыкшие к полумраку, начинают
расширятся от роскоши, потому что иного ощущения от выставленного на
полках, в витринах, на полу, на стенах - нет.
Самое сильное впечатление поначалу произвел эмпориум, который мы
прозвали серебряным - оказалось, что и в торгпредстве все его также зо-
вут. Темно-серые и словно свеженикелированные, ослепительно белые и с
желтизной цепочки, каждая из которых имеет свой узор плетения - от прос-
теньких мелких круглых звеньев до свернувшихся в тугие жгуты, змеящихся
серебряных канатов. Браслеты - широкие и узкие, отделанные полудрагоцен-
ными камнями, с травленными или насеченными орнаментами. Ожерелья, диа-
демы, броши... Глядя на наше неподдельное изумление, хозяин в чалме зау-
лыбался, полез под прилавок и достал несколько мешочков, развязал их
горловины , и на стекло витрины полился серебряный ручей.
В следующем эмпориуме глухо, как в странном сне. Звуки тонут, исчеза-
ют, вязнут в коврах, высокими стопами раскинувшихся на полу и закрывав-
ших стены так, что свободен только потолок с бесшумно вращающимися вен-
тиляторами, где, казалось, где, казалось, парит откуда-то льющаяся бес-
конечная, заунывная, вибрирующая мелодия Востока. Орнаменты ковров пе-
реплетены так, что напоминают вязь древних изречений на полузабытом язы-
ке. Вглядываешься в ритм чередований, складываешь черточки, кубики и
пятна в буквы, буквы - в слова, а фразы нет, смысл ускользает и погружа-
ешься то ли в прошлое, то ли улетаешь в будущее - уходишь из прост-
ранства во Время, Великое Вечное Время...
Яркий, буйный мир тропических красок полыхал на полотнах в другом эм-
пориуме. Батик - раскрашенные ткани - в рамках и без с простыми узорами
и вольными орнаментами, а чаще с желто-, красно-, бирюзовокожими богами
в серебре и золоте. Особенно понравилась нам пурпурная полногубая тан-
цовщица с лукавым изгибом бедра, тонкой талией и высокой грудью. Цена
этого батика в крошах - почти никакая, хотя настоящей цены ей нет - душа
танцует при одном взгляде на картинку. Она и сейчас висит в нашей
спальне, и жарко от нее становится даже русской зимой.
Нельзя назвать магазином или даже эмпориумом следующий... музей. Он
был набит скульптурами, как запасник Эрмитажа. Те же танцовщицы, медные
и бронзовые, с лукавым изгибом бедер; круглый обод колесницы-солнца, в
котором сидит многорукое божество; человек-слоненок Ганеш, отдыхающий
мирно и положивший хобот на круглый животик, сбоку к нему подкрадывается
мышь, которых панически боятся слоны, и ясно себе представляешь, сколько
же будет сейчас трубного рева и тяжелого топота, когда Ганеш обнаружит
маленького, как Мики Маус, зверька. Здесь же и прямоспинные луноликие
медные Будды, покойно положившие руки на скрещенные ровным пьедесталом
ноги, и инкрустированные белой, как эмаль, костью, столики красного де-
рева.
- Ты посмотри какая прелесть! - прибежала ко мне Алена.
Она держала в руках пузатого совершенно лысого толстяка, который за-
шелся в белозубом хохоте с трудом подняв голову над сросшейся в единый
бугор со спиной шеей и задрав руки, от чего даже слегка приподнялся
вверх его огромный живот. Толстяк был покрыт темновишневой гладкой кожей
полированного красного дерева.
- Кто это? - спросил я у хозяина.
- Хэппи-мен, сэр.
- Счастливый человек, - пояснил я Ленке.
- Он приносит счастье, сэр, если пальцем потереть ему живот.
- Давай его купим в пару к нашей плясунье, - сказала Алена, и глаза
ее сияли от радости.
Дома мы повесили на стенку батик, поставили на тумбочку хэппи-мена, и
скрасилась унылость пространства и в иной цвет окрасилось время нашего
пребывания на чужбине. Хэппи-мен начал действовать - Ганеш передал пер-
вое письмо от отца, первая весточка из Союза, заброшенная по пути мисте-
ром Веховым, как объяснил Ганеш. Отец писал, что все живы-здоровы и,
очевидно, не зная, что еще добавить, осведомлялся про погоду, про то,
как мы живем, и спрашивал, ходим ли мы в театр. Почему он решил, что в
тропиках может быть театр с пьесами Чехова и Шекспира, непонятно, но это
позабавило нас, потому что окружающее и впрямь напоминало нам не ре-
альную жизнь, а яркое театральное действие.
Поди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что, говорится в русской
сказке. После посещения эмпориумов мы знали куда идти, если тоска на
сердце, если есть потребность встречи с нежданным чудом, которое оста-
нется у тебя в доме и будет напоминать, вызывать каждый раз то же
чувство очищения красотой, созданной руками человеческими, высокой душой
и талантом.
И не надо забывать потереть живот Хэппи-мену.
Глава двадцатая
--===Колония===--
К О Л О Н И Я
Глава двадцатая
Молись, не молись богам, своим или чужим, хоть насквозь протри пальцем пузо
Хэппи-мена, неминуемое случится. Как всегда неожиданно, как всегда на ровном
месте.
Ровным местом оказался перекресток. Залитый ярким солнцем, пустой,
словно сегодня не обычный день недели, а воскресный полдень, перекресток
находился вдали от главной магистрали.
Ганеш, когда сидел за рулем, всегда выбирал тихие улицы. Вот и в этот
день он развернулся, чтобы выехать в переулок, ведущий домой, но притор-
мозил, пропуская невесть откуда взявшегося велосипедиста. Тот, осознав,
что его проезда с уважением ожидает машина иностранной марки, выпрямил
спину, сдвинул брови и уже степенно, не торопясь, пересекал нам путь.
Краем глаза я видел, что в конце улицы показался мотороллер, или ску-
тер по-местному. Мы стояли поперек траектории его движения, но расстоя-
ние было столь велико, что поводов для беспокойства не было никаких.
Очевидно, и владелец мотороллера видел всю ситуацию и рассчитал, что,
пока он доедет до нас, велосипедист и мы освободим перекресток. Потеряв
интерес к происходящему впереди, скутерист, по присущей всем местным во-
дителям привычке, стал смотреть перпендикулярно в сторону, потому что в
его воображении перед ним простиралось пространство, органически сливав-
шееся в его голове с пустотой, несправедливо занявшей то место, где по-
ложено быть мозгам.
Велосипедист проехал, и мы было тронулись, но тут бросился перебегать
дорогу, стоявший до того, как вкопанный, какой-то пацан. Ганеш нажал на
тормоза, чего не сделал владелец уже подлетевшего к нам мотороллера.
Последнее, что я успел увидеть - каска скутериста все также перпендику-
лярно повернутая поперек своего прямолинейного движения.
Мощный удар в дверь, где сидел за рулем Ганеш, вскрик скутериста,
звон разбитого стекла и звон в ушах от сотрясения.
Несколько длинных, как в замедленном кино, мгновений понадобилось нам
с Ганешем, чтобы прийти в себя. Ганеш попытался открыть смятую дверь. С
моей помощью это ему удалось. И я увидел опрокинутый наземь мотороллер и
безжизненное тело скутериста в мелких осколках стекла.
"Жив или нет?" - первое, что пронеслось в голове.
Я хотел выйти наружу, но увидел, что нас окружает быстро растущая
толпа. Словно все они тщательно замаскировались в вымершем пейзаже и
сразу проявились. С криками кто-то набросился на Ганеша, и я понял, что
в этом дорожно-транспортном происшествии мы находимся в далеко не выгод-
ной для нас позиции: стоим поперек движения и естественно, что моторол-
лер вляпался в нас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37