— Это не сказка, виконт, а самый обыкновенный обман.— Я даже не знаю, откуда появился этот стол. Я всего лишь увидел в небе жареного гуся и предложил вам выстрелить. Так вы будете угощать меня, мадам? Мне не хотелось бы прослыть неблагодарным, но моя бабушка, графиня де Лабрюйер, довольно скупа и мне приходится после каждого завтрака еще охотиться, чтобы утолить голод.— Ну что же, виконт, я подумаю.— Пока вы, мадам, будете думать, я хочу предложить еще одну игру. Видите монетку, — Анри подбросил на ладони монету достоинством в одно су.— Она тоже может сделать чудо?— Конечно.— Каким образом?— Его сделаете вы, мадам.И не успела Мадлен опомниться, как монетка оказалась в ее руке.— Что мне с ней делать?— Бросайте!— Куда?Виконт указал рукой на густые кусты дикой розы.— Туда.Монетка, описав в воздухе дугу, исчезла в кустах и тут же раздались нежные звуки музыки. Один за другим на поляну вышли музыканты, квинтет струнных и духовых инструментов.— Боже мой! Как это вам все удается? — воскликнул виконт.— Вы подлый обманщик, виконт! Вы хотите уверить меня, что сказки существуют в самом деле.— А вы против этого? Против того, чтобы видеть или против того, что это существует?— Я против обмана, виконт.— Но моя любовь — это не обман. Неужели вы, мадам, еще не убедились в этом.— Но зачем, виконт, этот стол, музыканты?— Стол, мадам, чтобы есть, пить, а музыканты, чтобы танцевать.Виконт подал руку Мадлен, приглашая ее к танцу. Она стояла, заложив руки за спину.— Ну раз уж мы приехали сюда… — начал Анри.— Это ничего не значит, вы привезли меня сюда силой.— Полноте, обманывать, мадам.— Я не обманываю вас.— Вы сами согласились сесть на моего коня, сами выстрелили из лука, монеткой вызвали из кустов музыкантов. А теперь отказываетесь танцевать.Музыка зазвучала немного громче, словно музыканты тоже приглашали Мадлен Ламартин к танцу. И женщина, еще не успев сообразить, что делает, подала руку виконту. Тот тут же принял ее, и они двинулись в танце.Мадлен двигалась, словно бы загипнотизированная, а Анри Лабрюйер вел ее медленно и в то же время уверенно, не давая сбиться с такта, ведь волнение словно оглушило Мадлен, и звуки инструментов доходили до нее, словно из тумана. Шелест листвы, ласковое солнце, щебетание птиц навевало приятные мысли, и МадленУже было совсем забыла о письме, как внезапно музыка смолкла, и виконт остановился.— Мадам, прошу вас к столу. Надеюсь, вы не откажетесь?Мадлен стояла и слышала, как бешено бьется ее сердце.— Вы лишили меня покоя, виконт.— Простите, мадам, но это как раз и входило в мои планы.— Нет, вы не понимаете меня, вы мешаете мне жить. Жизнь в деревне лишилась для меня своего милого единообразия.— Вы преувеличиваете мои возможности, мадам.— Ничуть.— А я говорю, преувеличиваете.— Можете оставить меня в покое, виконт? — взмолилась мадам Ламартин.— Я бы рад, — пожал плечами Анри, — но ваша красота влечет меня к себе.— Так вы по-прежнему утверждаете, что любите меня? — глаза Мадлен зло сузились. Анри оставался невозмутим.— Да, мадам.— Поклянитесь!— Чем я могу поклясться?— Самым дорогим для вас.— Дороже любви к вам у меня ничего нет. Так вот, я клянусь ею, что люблю вас, — улыбка Анри была довольно нахальной.— Вы клятвопреступник! — воскликнула Мадлен, выхватывая из-за отворота рукава письмо.— Вы заготовили мне послание? — виконт протянул руку, желая взять лист.— Нет, месье, лучше сядьте и выслушайте-ка то, что мне известно о вас.Анри послушно уселся в кресло, закинул ногу за ногу и со скучающим видом принялся слушать.— Вы, виконт, соблазнили более двухсот женщин и всем им клялись в любви, как мне сейчас. Это правда?— Вам решать, мадам.— Вы невыносимы, виконт, я начинаю склоняться к мысли, что это правда.— От этого моя любовь не делается ни слабее, ни сильнее. Пусть даже я соблазнил двести женщин, пусть даже я клялся им в любви, но вы, мадам, верите?— Во что?— В то, что я люблю.— Я не могу решать за вас, виконт.— Но я-то говорю, что люблю.— Это какое-то сумасшествие!— Возможно.— Но тут написано, что вы бесчестный человек.— Написать можно все, что угодно.— Но я верю этому письму.— Кто его написал? — виконт вскочил и подбежал к Мадлен, та сложила письмо вчетверо и спрятала за отворотом рукава.— Я не могу вам этого сказать.— Ну что ж, возможно, это кто-нибудь из обманутых мужей.— Нет, его написала женщина.— Еще хуже, разве можно верить брошенной любовнице?— Но ведь вы, виконт, предлагаете мне стать вашей любовницей.— Но я не обещаю не бросать вас.По лицу Мадлен Ламартин Анри Лабрюйер уже понял, он победил, она любит его и лишь боится в этом признаться. Скорее всего, ее муж какой-нибудь зануда, от которого невозможно услышать ни единого ласкового слова, который называет свою жену не иначе, как «моя дорогая», а при этом его лицо остается пресным и строгим. Он никогда не догадается поцеловать ее внезапно, когда та не ожидает этого. А главное в любви — неожиданность, но в то же время твердый расчет. Неожиданность для нее и расчет для меня.— Простите, виконт, — Мадлен опустила голову, — но я не та женщина, которая вам нужна.— С чего вы взяли, мадам?— Я знаю себя, месье Лабрюйер, я не та женщина, ради которой можно идти на такие траты, — мадам Ламартин указала на богато сервированный стол.— Простите, мадам, но вы стоите и не таких трат. Что бы я ни делал для вас, всего этого будет мало.— Я не могу.— Разве я заставляю вас?— Нет, но вы повсюду преследуете меня.— Это вам кажется. Не я, а моя любовь преследует вас и признайтесь, мадам, вы ведь тоже любите меня. Вас удерживают только условности, обещания в верности, данные мужу.— Но это же не пустые слова, виконт.— Да, но они имеют смысл, когда вы рядом с мужем, но ведь сейчас вы одна.— Это ничего не меняет.— Но ведь я же не поверю вам, мадам, что вы вышли замуж по любви, что до замужества никого не любили. Так не бывает, значит вы уже однажды предали свою любовь.— Не вам судить меня, виконт.— Я не сужу, я всего лишь хочу разобраться.— Вы не имеете права вмешиваться в мою жизнь.— Я всего лишь хочу, чтобы вы полюбили меня. Мадлен молчала.— Нет, мадам, я всего лишь хочу, чтобы вы мне сказали об этом, ведь вы уже любите.Мадлен, не в силах более говорить, сорвалась с места и побежала. Она надеялась, виконт бросится за ней, станет удерживать. Но нет, никто не бежал за ней. Добежав до опушки леса, она остановилась и перевела дыхание.«Как глупо я выгляжу! — она прикоснулась кончиками пальцев к щекам, те горели. — Я глупая женщина, твержу, что люблю своего мужа, а ведь…»Мадлен самой было страшно себе в этом признаваться. «…ведь я люблю Анри. И мне все равно, сколько женщин он совратил до меня, ведь он предлагает мне всего лишь свою любовь — не состояние, не руку, а я могу ответить ему тем же. Моего мужа нет рядом со мной, и я вольна поступать так, как мне хочется. Ведь неЗнаю же я, чем он занимается, живя в Париже. Зачем он решился отправить меня в провинцию на несколько летних месяцев?»Мадлен страстно хотелось, чтобы и муж изменял ей, тогда и она сможет отплатить ему тем же. Но женщина прекрасно понимала, что у месье Ламартина нет на это времени, он всецело занят своей службой и, даже возвращаясь домой, целые вечера напролет просиживает за своим письменным столом, изучая бумаги.Мадлен обернулась. Лесная дорога уходила вперед туннелем и в конце виднелась залитая солнцем яркая зеленая поляна. Там сидел виконт Лабрюйер и ждал ее возвращения.Но вернуться сейчас, после всего, что было сказано, Мадлен не могла. Слезы навернулись на ее глаза. Она шла, почти не разбирая дороги, выбрав себе ориентиром размытый слезами силуэт дворца.А виконт, оставшись один, махнул рукой Жаку. Тот осведомился.— Чего желаете? Догнать и просить вернуться?— Нет, Жак, она сама придет ко мне.— Сомневаюсь, хозяин.— А я тебе говорю, придет.— Жаль, что пропадает такой чудесный обед, — заметил Жак, жадно втягивая запах жареного гуся. Анри Лабрюйер поднялся и подозвал музыкантов.— Вы, наверное, голодны?Никто не решался ответить первым. Наконец, первым выступил флейтист и снял шляпу, украшенную пером. Виконт запустил руку в карман и извлек несколько монет. Те весело зазвенели на дне шляпы.— Присаживайтесь и угощайтесь.Анри, рассеянно насвистывая, двинулся по лесной дороге. Музыканты степенно постояли, но как только виконт исчез из поля зрения, бросились к столу. Никто не брал тарелок, все спешили завладеть самым лакомым куском. Слышалась ругань и невозможно было поверить, глядя на этих возбужденных мужчин, что они способны, собравшись вместе, извлекать из своих инструментов трогательные звуки музыки.Жак с сожалением покачал головой, ему ничего не досталось от этого обеда. Но он не очень-то скорбел по этому поводу — закупая необходимые продукты для этого обеда, он сэкономил изрядную сумму денег и теперь мог позволить себе истратить их по своему усмотрению.Он взял под уздцы коня своего хозяина и повел его по лесной дороге.А Констанция Аламбер и ее воспитанница были в нескольких лье от имения графини Лабрюйер. Дорогой завязался не очень приятный для Колетты разговор.— Мать не права, — настаивала мадемуазель Дюамель, — выдавая меня замуж за шевалье де Мориво, не спросив моего согласия.Констанция мысленно проклинала тот момент, когда призналась Колетте, кто будет ее мужем.— Но, посуди сама, — говорила она, — разве он нехорош собой?— Он красив, — соглашалась Колетта, — но я не люблю его.— Любовь и замужество — разные вещи, — в который раз Констанции приходилось повторять эту фразу. И Колетта, казалось, уже не воспринимала их.— Он слишком стар для меня. Констанция рассмеялась.— Стар, говоришь?— Во всяком случае, немолод.— Да он отличная пара для тебя. Ты только вспомни, что ты собиралась сказать своей матери, если бы я не удержала тебя. Разве благовоспитанная, порядочная девушка из благородной семьи может позволить себе что-нибудь подобное? Нет, Колетта, поверь мне, ты поступаешь дурно, очень дурно, решившись ослушаться мать.Подумай, какой из Александра Шенье муж, ведь у него нет за душой ни су. Я не спорю, Колетта, он красив, молод, благороден и без ума влюблен в тебя, но ведь этого мало.— Констанция! — воскликнула Колетта. — Я боюсь.— Чего?— Я начинаю ненавидеть свою мать.— Ты поступаешь дурно. Девочка, неужели ты не видишь, как я почитаю твою мать? А ты хочешь пойти против ее воли, выказываешь такое упрямство, как будто не знаешь, что из этого может случиться беда. Будь умницей, ведь мать так огорчена. Она ждет лишь твоего доброго слова и с радостью простит тебя от всейДуши. Она даже уже простила тебя. Ты только произнеси еще раз это слово, когда мы вернемся в Париж.— Мне казалось, Констанция, что ты на моей стороне?— Да, дорогая, я не прошу тебя бросать Александра.— Я не понимаю тебя, Констанция. То ты уверяешь меня, что шевалье де Мориво отличная для меня пара, то устраиваешь мне встречу с Александром, потом спасаешь меня от гнева матери.— Ты еще многого, Колетта, не понимаешь. Жизнь куда сложнее, чем тебе кажется, и не всегда самое правильное решение — самое хорошее. Ведь твоя мать смягчилась, сменила гнев на милость, пошла тебе навстречу, отпустив тебя со мной. Сделала первый шаг, а ты хочешь отказаться. Подумай сама, что она требует от тебя взамен? Да, всего-навсего, чтобы ты выбросила этого Александра из своей головки, не стремилась бы к браку с недостойным тебя человеком. И я тоже прошу тебя, не думать о браке с Александром.— Но, Констанция, я тысячу раз могу сказать тебе нет. То, что я сделала, может быть и дурно. Но сделанного не воротишь. Теперь моя жизнь принадлежит Александру, я написала ему в письме «я твоя»— и хочу сдержать свое слово. Я согласна упасть в ноги матери, целовать ей руки, просить прощения за мой поступок, совершенный мной в минуту безумия и слабости. И если она проститМеня всем сердцем, то согласится на мой брак с Александром.Констанция тяжело вздохнула.«Да, — подумала она, — мой план будет выполнить нелегко. Но будем надеяться на то, что Колетта еще ничего не смыслит в жизни и все ее заверения пустые слова. Стоит ей увлечься — она забудет Александра и свои опасения. Боже мой, она говорит, я написала ему, я твоя. Но ведь писалось это под мою диктовку.— Наверное, ты, Колетта, вспомнила какую-нибудь сцену из романа о верной любви бедной девушки к благородному человеку. Но ты не предашь своего Александра, если выйдешь замуж за шевалье де Мориво.— Я предам свои слова, Констанция. Ведь я дала обещание.— Ты что обещала ему?— Я обещала ему быть его.— Ты сдержишь свое слово.— Я не понимаю.— Ты будешь его любовницей, выйдя замуж за Эмиля де Мориво.Глаза Колетты округлились.— И это предлагаешь мне ты, Констанция?— Только я и могу тебе предложить подобное. Это самое разумное решение. Эмиль де Мориво хорош как муж, Александр Шенье как любовник. И ты сможешь быть счастлива с ними обоими.Все будут довольны:мать, Эмиль, Александр, а главное — будешь довольна ты, Колетта. Ведь два это лучше, чем один.— Смотря чего два?— Двое мужчин, — уточнила свою мысль Констанция.— Я не привыкла обманывать, — прошептала Колетта.— Ты никого и не будешь обманывать.Разговор об Александре Шенье Констанция Аламбер вела скорее всего по инерции, она понимала, Колетта и Александр еще не скоро станут настоящими любовниками, а ей нужно было повернуть дело так, чтобы Колетта еще до свадьбы лишилась своей девственности.И единственно возможным из всех вариантов ей представлялось теперь — воспользоваться талантом виконта Лабрюйера.Констанция специально не заводила разговора о нем, она прекрасно понимала, все зависит не от девушки, а от виконта.» Надеюсь, Мадлен Ламартин уже получила мое письмо, — подумала Констанция, — и не поддастся на его уговоры.Представляю себе злое лицо Анри, когда он узнает, что письмо написала я. Хотя скорее всего, Мадлен ни слова не скажет ему о нем. Вряд ли я вообще застану ее в имении. Ну ничего, пусть возвращается к своему мужу. Если дорожишь своей женой, нечего оставлять на несколько месяцев одну «.Колетта пообещала подумать над сказанным Констанцией и по лицу девушки нетрудно было догадаться, что философия мадемуазель Аламбер вполне устраивает ее еще неискушенную душу.Конечно, легче всего жить, когда знаешь, что твое поведение устраивает всех. Главное — не допустить огласки и тогда никто не посмеет упрекнуть тебя в нечестности.— Успокойся, дорогая, — говорила Констанция, — все женщины живут подобным образом. Но думаю: в рай попадают не только мужчины.И вот показался дворец графини Лабрюйер, стоявший на пологом холме. Огромный парк расстилался вокруг сверкавшего пруда. Ровными линиями протянулись аллеи, дорожки. Повсюду пестрели цветочные клумбы. Возница принял немного в сторону, объезжая задумчиво шествующего Анри Лабрюйера и Жака, понуро бредущего вместе с конем за своим хозяином.Констанция, завидев Анри, приказала кучеру придержать карету.— Добрый день, виконт, — мадемуазель Аламбер приоткрыла дверцу.— Констанция? Что ты зачастила сюда?— Я хочу напомнить об одном разговоре.— Меня сейчас занимает совсем другое. Констанция, боясь, что сейчас виконт проговорится об их уговоре, поспешила добавить.— А я приехала не одна. Со мной моя подопечная, в прошлый раз я не успела познакомить вас. Мадемуазель Дюамель и виконт Лабрюйер.— А-а, вы та самая мадемуазель, которая собирается выйти замуж.— Да-да, — кивнула головой Констанция, — за Эмиля де Мориво.Виконту явно доставило наслаждение слышать интонацию, с какой Констанция называла имя своего бывшего любовника.— Я уже не кажусь вам таким страшным, мадемуазель? — виконт поклонился.— Мне ему ответить? — шепотом спросила Колетта.— Конечно же, дорогая. Здесь в деревне все проще.— Да, виконт. Теперь я уже не боюсь вас.— Вот и прекрасно.Мы еще встретимся! — крикнула Констанция и махнула рукой кучеру.Тот тронул лошадей, и они побежали резвей. Виконт глядел вслед удаляющемуся экипажу.» Все-таки странная женщина, Констанция Аламбер, — думал виконт Лабрюйер, — она, по-моему, и сама не знает, чего хочет. А я? Чего хочу я? Неужели в любовных победах заключается смысл жизни? Хотя они все-таки более безобидные, чем победы военные. Ведь я никого не убиваю, я приношу только счастье себе и другим. Пусть оно мимолетное, пусть недолговечное, но все равно это самое настоящее неподдельное счастье «.Налетевший порыв ветра поднял на дороге пыль, и виконту пришлось прикрыть глаза рукой. А когда он открыл, карета уже исчезла.— Сам не знаю, — пробормотал виконт, — не знаю, почему Констанция недосягаема для меня. Дело даже не в том, что она умеет противостоять моим домогательствам, я сам теряюсь в ее присутствии, а это редкое достоинство у женщины.Злость поднималась в душе Анри, неудача с Мадлен Лабрюйер больно уязвила его самолюбие. А подобных обид виконт не привык сносить и оставлять безнаказанными.— Я люблю Мадлен, люблю, — приговаривал виконт с каждым шагом, — я люблю ее все больше и больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24