Он смеялся, комкая свой пояс и бросая в камин.— Так, пусть горит, Мадлен, пусть горит все наше прошлое, мы вновь нашли свою любовь.Скорее всего, это неистовство для Анри было способом убежать от обуревших его мыслей. Ведь завтра нужно будет идти к Констанции просить прощения. А тут еще и Александр Шенье, скорее всего, успел рассказать Констанции многое, а в мстительности женщин Анри не сомневался ни на минуту.Но сейчас не время было думать об этом. Перед ним на ковре сидела Мадлен. Из одежды на ней оставалась лишь юбка, да еще непонятно для чего прихваченная вместительная сумка, которую берут обычно в дорогу.— Уж не собралась ли ты остаться у меня навсегда? — расхохотался Анри, пытаясь завладеть сумкой Мадлен.Та, со смехом отбиваясь, прижимала к груди левой рукой свою сумку так, словно та была самым большим ее сокровищем.— Подожди, Анри, дай я отложу ее в сторону, — Мадлен вскочила и поставила сумку на подоконник, а затем не спеша, так, чтобы Анри мог рассмотреть ее тело, двинулась к камину.Отблески живого огня плясали на белоснежной коже женщины, и виконт Лабрюйер залюбовался этим зрелищем. Ему не хотелось больше никого искать, достаточно было и Мадлен. Наверное, слишком долго Анри убеждал себя в том, что любит эту женщину и наконец сам хоть на один вечер поверил в свои слова.Мадлен отбросила волосы со лба и, склонив голову набок, спросила:— Так ты любишь меня?Анри был готов сейчас признаться в чем угодно. Спроси его Мадлен, убил ли он свою мать, он признался бы и в этом.— Да, я люблю тебя, Мадлен.Странная улыбка показалась на губах Мадлен, такой еще никогда не приходилось видеть виконту. Странная смесь любви, восхищения и в то же время коварства. Сердце на мгновение похолодело в груди мужчины, но тут же лед отчуждения растаял.Мадлен протянула руки и сделала шаг навстречу Анри. Она, ничего не говоря, опустилась на колени и обняла его. Горячая волна страсти обдала виконта, и он окончательно забыл, что есть какой-то иной мир, где существуют другие женщины.Мадлен поистине была прекрасна. Каждое ее движение напоминало о совершенстве природы, создавшей подобную прелесть.— Иди же ко мне, — прошептала Мадлен, и ее руки сомкнулись в замок на спине Анри.Мадам Ламартин запрокинула голову, и виконт Лабрюйер прикоснулся губами к ее шее. Каждое прикосновение приносило ему неземное наслаждение, словно он впервые в жизни обладал женщиной.Куда подевалась скованность и холодность прежней Мадлен, так упорно сопротивлявшейся любви. Она уже не стеснялась ничего — ни своей наготы, ни света, идущего от пылающего камина. Наоборот, то и дело она отстранялась, давая возможность Анри разглядеть себя.— Ты мой любимый, — шептала она, — как хорошо, что мы снова вместе.— Любимая… — лишь одними губами отвечал виконт Лабрюйер, касаясь ладонью ее волос.— Ты запомнишь этот день на всю жизнь… Анри привлекал к себе Мадлен и шептал:— Я запомню тебя и всегда буду вспоминать. Чтобы ни случилось, Мадлен, я никогда не подумаю о тебе дурно.— Не зарекайся, — звучало в ответ, — и не давай лживых обещаний.— Ты научила меня, дорогая, что счастье может повториться.— Не думай сейчас об этом, Анри, сейчас доверься моим рукам, ощущай меня всем телом. Ведь слова могут вернуться в твоей памяти, ты вновь можешь услышать их, но прикосновение моих рук, мой взгляд, ты не сможешь их вспомнить, как ни старайся.— Мы сошли с ума, — произнес виконт, проводя руками по ниспадающим волнами волосам женщины.— Это ты сошел с ума, Анри, я знаю, что делаю. И поверь мне, любовь полна сюрпризов.— Таких, каких подарил мне этот день?— И таких тоже, — смеялась Мадлен. Тогда виконт Лабрюйер еще не понимал истинного смысла слов женщины. Он всецело отдавался страсти, не пытаясь заглянуть в будущее. Но не всегда приятное оказывается счастливым, но зато всегда за опьянением следует похмелье.Когда обессиленный Анри добрался до кровати, Мадлен села рядом с ним и положила ему ладонь на лоб.— Ты такой горячий!— Это у тебя озябла рука, Мадлен.Странное дело, Анри не чувствовал, как прежде, отвращения к своему обнаженному телу, не чувствовал он и неловкости, созерцая сидящую рядом с ним обнаженную Мадлен.— Дай сюда свои пальцы, — виконт Лабрюйер с силой сжал запястья мадам Ламартин и принялся целовать пальцы, один за другим.— Нет, — мягко высвободилась Мадлен, — ты должен спать. Засни, а я буду смотреть на тебя. Я не могу на тебя смотреть, Анри, без восхищения.И тут виконт Лабрюйер вспомнил, эти же слова Мадлен говорила ему и в прошлый раз, когда он лежал в ее спальне.— Спи, — голос женщины завороживал, — спи и ни о чем не думай. А я посижу рядом и буду смотреть на тебя.Мадлен наклонилась. Ее длинные волосы щекотно коснулись лица Анри.— Но ведь тебе тоже нужно спать.— Я не хочу, мне приятно сидеть рядом с тобой и думать, как будто это продолжится завтра и послезавтра.— Я никогда не дожидался утра, — прошептал виконт Лабрюйер, обращаясь к своей возлюбленной, — я всегда уходил раньше.— До рассвета еще далеко, — успокоила его Мадлен, — и мы успеем побыть вместе.— Нет, я сегодня встречу рассвет вместе с тобой, я полюбуюсь, как солнце поднимается из-за крыш домов, как первые лучи солнца касаются твоих волос, золотят их.— Это все мечты, дорогой виконт.— Нет, Мадлен, так будет. Еще не одно утро мы встретим с тобой вместе.— Анри, Анри, ты слишком любишь мечтать и по-прежнему пытаешься обмануть меня.— Нет, Мадлен, я в самом деле хочу быть рядом с тобой. Когда я увидел, как ты стоишь под дождем в ожидании милости с моей стороны, я внезапно почувствовал и холодные струи ливня и пронзительный ветер… Я понял, как не просто приходится тебе и пожалел, что написал то письмо, оставленное на подушке.— Я так плакала…— Наверное, ты возненавидела меня?— Ну что ты, Анри, ты же ничего не скрыл от меня, и я знала, так оно и случится.— Но ты верила, что любовь вернется и мы встретимся?— Как видишь, я верила не зря. Виконт Лабрюйер прикрыл глаза и Мадлен положила ему ладонь на веки.— Ты спи, я буду рядом и не думай, что тебе удастся улизнуть прежде, чем наступит рассвет.— Я же в своем доме, — рассмеялся Анри, — и мне некуда убегать.— Скоро потухнут дрова в камине, скоро даже перестанут рдеть уголья, все подернется серой золой, и спальня погрузиться в темноту. И ты, Анри, медленно растворишься в ней. Я буду вглядываться во мрак, пытаясь разглядеть твое лицо, пытаясь понять, улыбаешься ли ты во сне или твои губы грустят.— Тогда, Мадлен, наклонись и поцелуй меня. Анри ощутил на своих губах немного влажный, ласковый поцелуй.Когда виконт Лабрюйер уснул, лицо Мадлен сделалось строгим. Она провела рукой по своим губам, как бы пытаясь вытереть их, а затем с некоторой брезгливостью, в то же время и с грустью посмотрела на своего спящего любовника.— Ну вот и все, — произнесла женщина. Она сняла с подоконника сумку, достала лист бумаги, оловянный карандаш и даже не одеваясь, подсела к столу. Ее рука быстро чертила размашистые буквы и с каждым новым словом, возникшим на бумаге, лицо Мадлен становилось все более и более решительным.Наконец, закончив письмо, она положила его на видном месте и придавила небольшой скульптуркой, изображавшей богиню любви. Подобных безделушек в спальне виконта было превеликое множество.Затем мадам Ламартин собрала остатки гардероба Анри и тихонько смеясь, запихала их в камин на тлеющие уголья. Вскоре потянуло дымом, вспыхнул огонь, и одежда рассыпалась пеплом.Мадлен же достала из сумки новое платье и не спеша оделась.«У него хорошее большое зеркало в спальне»— пробормотала Мадлен, разглядывая свое отражение. ГЛАВА 9 Пробуждение Анри впервые за последние дни было приятным. Он лежал, не открывая глаз, и прислушивался к тому, как уходит сон. Это приятное чувство находиться на границе между бодрствованием и сном ощущать, как тело постепенно приобретает вес, появляются запахи, звуки.— Мадлен, — прошептал виконт.Лишь тишина была ему ответом.Он протянул руку в сторону Мадлен, но ощутил только пустоту.«Неужели она все еще сидит рядом?»— лениво подумал Анри, открывая глаза.Но вместо прекрасной Мадлен он узрел рядом со своей кроватью не выспавшегося Жака. Слуга являл собой чрезвычайно печальное, но поучительное зрелище. Печальное в смысле состояния его гардероба и красноты глаз, не узнавших в эту ночь сна, а поучительным было само присутствие Жака у постели покинутого всеми хозяина.Анри резко сел в постели.— Где она?Жак пожал плечами.— Где она? Отвечай немедленно!— Ушла еще до рассвета, хозяин, — промямлил слуга, вжимая голову в плечи так, словно его собирались бить.— И ты не разбудил меня?— Мадам Ламартин не велела.— Ты кому служишь, — вскричал Анри, — мне или ей?!— Но она так просила, что я не смог отказать.— Идиот!— Вы правы, ваша светлость.Анри вскочил, набросил халат и подбежал к окну.— Ну что, разиня, — обратился виконт к самому себе, — еще успеешь полюбоваться, как утреннее солнце поднимается из-за крыш домов, но ее не будет рядом с тобой. Ты не понял, все это фарс.Любовь… да какая к черту любовь, она всего лишь хотела отомститьМне.— Что прикажете делать, хозяин? — послышался заискивающий голос Жака, но Анри не удостоил его ответом.«Да, Мадлен не смогла вынести, что я первым покинул ее и вновь сыграла в любовь. Только теперь правила любви знала она, а я как последний дурак поверил ей. Теперь я, виконт Лабрюйер, обманутый и покинутый. Ну как же до меня это сразу не дошло?!»— и Анри расхохотался.Жак с тревогой посмотрел на своего хозяина. Анри впору было плакать, а он надрывался от смеха. Робкая улыбка появилась и на губах слуги, стремившегося во всем походить на своего хозяина.— Жак, меня оставила женщина, меня, — хохотал Анри, держась за подоконник, — и теперь я остался ни с чем.— Ни с кем, ваша светлость, — поправил его Жак, — вернее, с вами остался я.— Вот так, Жак, никогда невозможно знать, где тебя поджидает неудача.— Это точно, — по-философски заметил слуга, поправляя свои не причесанные с утра волосы.И тут взгляд Анри Лабрюйера упал на холодный камин. Груда пепла лежала поверх угольев. Недоумение отразилось на лице Анри.— Она что, ушла нагишом?— Почему, хозяин?— Ведь ее одежда сгорела в камине, — Анри распахнул халат и глянул на свое тело, — да и моя тоже.— Не знаю, хозяин, мадам Ламартин была одета. Анри беглым взглядом прошелся по комнате. Сперва он заметил пустую сумку на подоконнике, затем и письмо, придавленное богиней любви. Виконт улыбнулся.— Я знаю, что там написано, слово в слово. Но все-таки он взял лист бумаги и начал читать. «Дорогой мой виконт! — писала мадам Ламартин. — Вы посчитали, что вправе распоряжаться моей судьбой и поэтому не сочтите за обиду, что я посчитала себя вправе сделать подобное. Я в самом деле любила и люблю вас по-прежнему. Я, в конце концов, приняла правила игры, навязанные вами, но простите меня, виконт, я не привыкла оставаться в глупом положении и мне пришлось прибегнуть к хитрости. Я не обманула вас ни единым словом, но чтобы не чувствовать себя ущемленной, мне пришлось покинуть ваш дом до рассвета. Не сердитесь наЖака, если он, конечно, выполнил свое обещание. Прощайте, виконт, и в следующий раз будьте осмотрительнее. Ваша Мадлен».— Жак, Жак, — покачал головой Анри, — я больше не сержусь на тебя.Слуга с уважением посмотрел на своего хозяина. Он представлял себе сцену гнева, ведь никто еще до Мадлен не позволял себе подобных выходок с виконтом Лабрюй-ером. А тот выглядел вполне спокойно и кажется, даже улыбался.— Жаль, конечно, рубашки, такие чудесные кружева…— Да и штаны были неплохие, — добавил Жак, разгребая пепел кочергой.К решетке выкатилось несколько полуоплавленных пуговиц, когда-то украшавших манжеты.— Жак…— Слушаю, хозяин.— Иди купи цветы.— Цветы?— Да.— Какие?— Конечно же, розы.— Мне будет позволено узнать, для кого?— Конечно же для Мадлен Ламартин, она заслужила их.Жак не мог ничего понять. И, не вдаваясь в расспросы, отправился выполнять поручение.Желания виконта временами поражали своим сумасбродством и неожиданностью, поэтому Жака трудно было чем-нибудь удивить. Он обегал пару кварталов, выбирая букет получше. А выбрать было из чего. Таким ранним утром никому из парижан в голову не приходило покупать цветы, и цветочницы только-только устраивались на своих местах. Свежие, еще хранящие утреннюю росу розы, оказались в руке Жака. Небольшой букет стягивала шелковая лента, а бумажная с золотым тесне-нием обертка нежно шелестела на утреннем ветру. Большего диссонанса чем прекрасные цветы и угрюмый Жак не существовало этим утром во всей столице. Анри поднес букет к лицу и вдохнул дивный аромат.— Ты, Жак, глуп, но за время твоей службы, я научил тебя кое-каким вещам. И теперь ты смог бы со своим изысканным вкусом произвести фурор в высшем обществе, вздумай я переодеть тебя и представить каким-нибудь маркизом.— Да, хозяин, это самый лучший букет, какой только можно найти в предрассветном Париже.— Вперед, Жак! Седлай лошадей!— Мы отправляемся к мадам Ламартин?— Конечно к ней и именно сейчас.— Но ведь, возможно, хозяин, ее муж вернулся.— Меня это не тревожит, Жак. Главное, что она по-прежнему любит меня, и я смогу вернуть ее.— Странное дело… — лицо слуги вытянулось, — после всего случившегося вы, хозяин, снова хотите встретиться с ней?— Я не привык проигрывать, Жак. Какого черта ты стоишь, седлай лошадей.— Но вы еще не одеты, хозяин.— Ах, да, тогда подавай одежду.Самолюбие Анри было уязвлено, но оставался еще шанс исправить положение. Если он сможет сейчас сломить Мадлен, то ему удастся сохранить собственное достоинство и с честью выйти из выпавшего на его долю испытания.— Жак, скорее! — кричал Анри, сбегая вниз. Слуга уже ждал его с парой оседланных лошадей. Еще мгновение — и Анри уже восседал в седле, а его конь несся галопом по утренним улицам. Жак еле поспевал за своим хозяином.Не успела роса высохнуть на цветках, как Анри уже был у знакомого ему дома окружного прокурора Ламартина.— Хозяин, вы поосторожнее, — напомнил Жак.— Не учи, — Анри и сам унимал дрожь в руках. И вновь Жак остался поджидать виконта Лабрюйера с лошадьми.А тот выбрал место, где ограда чуть пониже, перелез в сад. Анри сумел добраться до самого дома незамеченным и притаился за кустами. Планировку он помнил хорошо.«Так, хорошо… окна гостиной, тут спальня». Он взобрался на цоколь и опираясь на карнизы, используя скульптурные выступы, добрался до уровня второго этажа. Еще несколько шагов…«О боже, как неудобно держаться за морду этой химеры, особенно, если у тебя в руках букет цветов!»Анри посмотрел вниз. От высоты немного закружилась голова.«Теперь главное — перебраться незамеченным к окну спальни. Вот оно, приоткрытое… Постель разобрана, в комнате никого…»— Какой же далекой показалась виконту Лабрюйеру та ночь, проведенная вместе с Мадлен в ее спальне! Словно прошла целая вечность.«Странное дело, — подумал Анри, — время измеряется не часами и днями, а чувствами и впечатлениями. Можно состариться и в сущности не жить, а за один месяц возможно истратить несколько жизней».И тут до напряженного слуха Анри долетели тихие голоса. Они доходили из-за прикрытых ставнями окон гостиной.Еще несколько шагов по скользкому карнизу, еще не успевшему как следует просохнуть после ночного дождя — и вот уже АнриПрипал лицом к жалюзи ставен, жадно всматриваясь в полутемное пространство гостиной.У стола, спиной к нему, стоял полный пожилой мужчина. Его большая лысина тускло поблескивала, а рядом с ним, положив ему руки на плечи, стояла Мадлен. Сколько тоски было в ее глазах! Как вымаливали они прощение, но не у него, не у Анри, а у мужа, не достойного, по мнению виконта, и одного прикосновения ее мизинца.— Не говори мне ничего, — произнес прокурор Ламартин.Мадлен откинула голову и забросила волосы за спину.— Да, я изменила тебе.— Я не хочу об этом слышать.— Но…— И этого не надо.— Я не смогу жить дальше, если не признаюсь тебе во всем.— А я, дорогая, не смогу, если буду знать.— Нет, ты должен меня выслушать.Анри вцепился руками в завесы ставен и отступил немного в сторону. Ведь его могла заметить Мадлен. Теперь он видел только одну женщину, мужчину от него скрывал выступавший из плоскости стены алебастровый лепной пояс, обрамлявший окно. И виконту Лабрюйеру казалось, женщина обращается к нему.— Да, дорогой, я попробовала тебе изменить и только после этого поняла, насколько сильно люблю тебя.Ответ мужчины потонул в гуле, наполнившем голову Анри. Он качнулся и с трудом удержался на скользком карнизе.И тут словно густой туман до слуха виконта донесся вопрос:— Кто он? — в словах прокурора Ламартина не было злобы или желания отомстить, было простое любопытство.— Этого я не могу тебе сказать, дорогой, мне стыдно, — Мадлен опустила взгляд.«Ей стыдно произнести мое имя, — подумал виконт. — Если бы она изменила мужу с конюхом или садовником, то не посчитала бы нужным даже вспомнить об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24