Еще что? Пол? Бы
л «м» и останусь «м». Все, что ли? Нет, еще раздел второй: «По желанию омолажи
ваемого операцию юнификации можно сочетать с метаморфизмом. Продумайт
е внимательно, какие видите Вы недостатки в своей внешности, характере и
способностях, что хотели бы исправить?»
Тут герой задумывается надолго: что исправить? Много надо бы переделать.
Ведь он у меня в отличие от литературных героев романов о будущем челове
к обыкновенный, средний… и в жизни не раз уступал тем, кто выще среднего. И
он начинает вспоминать свои неудачи и недостатки, прикидывать, какие чер
ты характера улучшить, какие потребовать таланты.
Таланты по заказу Ц еще одна тема.
Это я тоже написал. Это опубликовано в «ФантастикеЦ 87».
Вот как получается, казалось бы, взял я чисто биологическую тему: продлен
ие молодости, отмена старости. Но за биологической ниточкой покатился кл
убок Ц от новых сроков жизни к новой демографии, от демографии к новой ге
ографии, от географии к новой космографии, от нее к новой физиологии и нов
ой психологии, к новым условиям жизни и к новым отношениям.
Новые отношения, новые и конфликты.
Испокон веков на театральных подмостках разыгрывается волнующий конфл
икт треугольника: она и два претендента. Один молодой, прекрасный, пылкий,
другой Ц старый, противный, но знатный или богатый или хотя бы заслуженн
ый, опытный. Испокон веков зрители бурно аплодируют победе молодости, ра
дуются посрамлению старости и богатства. Радуются победе молодости в те
атре, хотя в подлинной жизни частенько побеждают денежки старших.
Не изменит ли отмена старости этот заслуженный конфликт? С имуществом Ц
так полагаем мы Ц в будущем никто считаться не будет. Но ведь старики от
ныне не старики. У них зрелость, ум, опыт, уважение, положение. И не предпочт
ут ли красавицы этих, оправдавших надежды зеленым юнцам, надежды только
подающим?
А куда же денутся отвергнутые юноши первой молодости? Так и останутся не
прикаянными холостяками? Или их подберут омоложенные матроны? Водевиль
ная ситуация? Ницше предлагал именно такой порядок для нормальной семьи
: мужчины средних лет женятся на молоденьких, вводят их в жизнь, потом зрел
ые женщины разводятся со своими стариками и берут на воспитание юношей.
Может быть, именно это сочтут рациональным для общества нестареющих?
Новые условия, новая и мораль. Жениться не на всю жизнь. Однажды, выступая
перед очень юными читательницами, будущими работниками детских садов, с
просил я: получив вторую молодость, оставят ли они себе прежнего мужа? Тут
все оказались единодушны. «Другого», Ц голосовали они хором.
К конфликту личному, любовному добавляется и служебный. В нашей быстропр
отекающей жизни старики, отработав свое, уходят на пенсию. Академики уст
упают место докторам наук, те Ц кандидатам, младшие становятся старшими
, неостепененные пишут диссертации. И движутся-движутся вверх по лестни
це бывшие студенты, добиваются самостоятельности, получают задания все
крупнее, интереснее, проявляют оригинальность, вносят новизну.
А как же в многовековой жизни? Первое омоложенное поколение так и остане
тся первым, самым старшим, второе Ц вторым, седьмое Ц седьмым Ц на седьм
ой степени подчинения. И нет оснований ершиться. Старшие и в самом деле оп
ытнее, а сил у них не убавляется, с какой же стати их замещать? Как будут реш
ать эту проблему нестареющие наши потомки? Может быть, выберут английску
ю систему младших сыновей. Там первенец оставался дома, получал целиком
наследственное имение, младшие отправлялись за море искать счастье в чу
жих странах. Не стоит ли и тут отправлять младшее поколение в чужие земли (
на чужие планеты?). Пусть там и строят новый мир по-своему.
Пожалуй, справедливо. Но разумно ли? Старшим достанется благоустроенный
центр, младшим Ц необжитые окраины, целина. Старшим Ц академии наук и ис
кусств, младшим Ц голые камни в пустыне. К тому же у старших опыт и знания,
а у младших Ц только молодой задор.
Но с другой стороны, у старших опыт-то вчерашний. Они помнят и уважают даж
е и то, что не грешно забыть, заменить.
Непросто получается от этого продления молодости. Конечно, похоронить л
егче, чем жизнь выстроить. Но до сих пор люди все же предпочитали хлопоты о
жизни.

9. ДРЕВО ТЕМ

В науке есть такой термин: дерево цели.
Допустим, поставлена важная цель, основная. С ней связаны второстепенные
и третьестепенные. На графике получается этакое лохматое дерево с переп
летающимися ветвями. Сравниваются решения. Такое-то отвечает основной ц
ели, такое-то Ц только вторичным, боковым. Выбирается наивыгоднейшее.
Вот и у нас получилось подобие дерева потому, что в основе-то лежала стари
нная мечта о вечной юности. И «лет до ста расти нам без старости», Ц реком
ендовал Маяковский. И «живите тысячу лет», Ц желают щедро восточные веж
ливые люди.
Будем считать, что мечта Ц это почва, на которой вырастает наше древо тем.

Сажаем в нее семечко Ц гипотезу, идею воплощения. Это отдельная тема. От и
деи тянутся корешки обоснований. Превращение их в надежные корни Ц тоже
тема. Несколько тяжеловесная, ее нелегко сделать интересной. Трудно рас
сказывать о труде, о чувствах легче. Чувства нам понятнее, они же древнее.
Трудом занялся только человек, а чувства были у всех его предков.
Но вот корни закрепились, росток вытянулся, превратился в надежный ствол
, дал плоды…
И тут очередная тема Ц дележка. Кого угощать сладким эликсиром вечной ю
ности, кому дожидаться своей очереди?
А на окрепшем стволе развернулась обширная крона нужд общечеловечески
х.
И появляются новые ветви, даже не ветви, добавочные стволы в кроне.
Ствол тем экономических: где жить всем омоложенным Ц на Земле или в косм
осе? если в космосе, то как? и где?
Ствол социальных тем-проблем: отношения поколений, отношения Земли и ко
смоса, центра и дальних окраин.
Еще ствол или ветвь толщенная проблем психологических: пригоден ли чело
век биологически, физиологически, психологически для многовековой жиз
ни? если не пригоден, менять надо. И как?
Изменение человека Ц это особый ствол, может быть, даже и дерево другое.

Стволы, ветви, веточки, листочки. Каждый листок Ц чья-то жизнь. Но и жизнь о
тдельного человека будущего, такого вот многовекового Ц тоже тема.
И так с любой крупной целью, с любой важной темой: почва мечты, корни потре
бностей, ростки идей, стволы трудов, плоды, последствия личные и общечело
веческие… и отдельные листочки личной судьбы.
С деревьями целей в этой книге вы встречались неоднократно. Все было зде
сь Ц и корни, и ветви, и кроны, и листочки.

БХАГА. ЗАМЫСЕЛ 251

Где-то в самом начале книги поминал я, что за всю жизнь накопилось у меня с
отни две с половиной замыслов. Ну не все заманчивые, есть заурядные, есть у
старевшие, есть и сходные, вытекающие из предыдущих. Вот, например, темы №
156, 180, 211, 212-а и 224. Видимо, возвращался мыслью, что-то подправлял, дополнял. И тот ж
е мотив в № 251, который я озаглавил «Шестой день творения».
На шестой день, если знаете библейские предания, Господь Бог, завершив со
творение мира, решил еще вылепить из глины человека по своему образу и по
добию. И был доволен своей работой, сказал сам себе: «Это хорошо!» И опочил
после трудов тяжких.
Почему-то у меня нет такого безоговорочного восторга перед этой работой
. Как-то не ощущаю божественного совершенства в людях, мне кажется, можно
было сделать и получше. Не мне одному кажется. Нет единого мнения на этот с
чет. Одни говорят: «Человек Ц это звучит гордо», а по мнению других Ц «Че
рвь земной». То ли «человек человеку друг и брат», то ли «человек человеку
волк». Кто прав?
И стал я думать обо всем этом. И тема показалась мне крайне срочной, неотло
жной. Именно эту захотелось писать из всех двухсот пятидесяти; без очере
ди пробивалась она.
Главное, откладывать не было никакой возможности. Я в ту пору лежал в боль
нице, и диагноз у меня был не самый оптимистический. И я знал, что сосед мой
по палате безнадежен, полгода протянет, не больше. А болезнь у нас была оди
наковая, самочувствие у него даже получше, он зарядку делал по утрам, но бы
л обречен, а я не мог. Это что же, оказалось, и я тоже могу умереть.
С этой фразы я и начал повесть № 251:
«Оказалось, я тоже могу умереть!»


ПРОЛОГ


Оказалось, я тоже могу умере
ть.
Это выглядит шуткой нелепой,
Неостроумной, ехидной и злой.
Вот в такую же ночь в октябре
Ветер выл и метался, свирепый
Чей-то палец снаружи уверенно стукнул в стекло…
…Я откинул защелку… За дверью скелет.
Он ощерил костлявую морду.
Ц Виноват, беспокою по службе,
Умирать ваша очередь вышла.
Явился повестку вручить…

Оказалось, что я тоже могу умереть! Кто бы мог подумать?
То есть я знал, конечно, что все люди смертны. Я человек, эрго… Но все-таки н
е верилось всерьез, неправдоподобным казалось: как это такое, мир сущест
вует, солнце всходит и заходит, а меня нет? Однако черед подошел, и не внеза
пный Ц обыденный. В результате тяжелой и продолжительной болезни я дейс
твительно умер, скончался, преставился в воскресенье под утро, часу в чет
вертом или пятом, точно не знаю, на часы не посмотрел.
Обыкновенно умер. Но так это было не вовремя, так некстати.
Дело в том, что я давно уже целился на большой фундаментальный труд. Он не
сразу у меня сложился, даже не сразу задумался, сначала опыт надо было наб
рать. И все некогда было оформить мысли, склеить факты и выводы, будни все
отвлекали: служба, семья, а в отпуск отдохнуть же надо: палатки, рюкзаки, ба
йки у костра, не до конструирования теорий. Мысли собрал впервые, когда за
болел гриппом, в постели валялся две недели. Тут и температура не мешала, д
аже взбадривала, шарики энергичнее бегали в мозгу. Мысли собрал и понял, ч
то материала у меня маловато, надо бы годикЦ другой посидеть как следует
в библиотеке. Но где годикЦ другой у служащего человека? Ежедневно восе
мь часов в лаборатории, два часа в троллейбусе, магазины, очереди, жене пом
очь, то, се. Еще дети. Сына надо вырастить, дать образование, в институт опре
делить. Дочку надо вырастить, дать образование, в институт определить, ещ
е замуж выдать, кооперативную квартиру ей купить. Квартиру купил, залез в
долги, пришлось сверхурочную брать, лишние полставки, чтобы расплачиват
ься. Урывками что-то записывал, не получалось. Решил: главный труд отложу
до пенсии. Дотянул. Но тут мне предложили еще три года поработать. Подумал
, согласился. Имело же смысл подкопить запасец, чтобы сидеть в библиотеке
прочно, сосредоточенно, не отвлекаться за каждой десяткой. Итак, отложил
на три года, потом еще на годик. И после го: дика уговаривали меня не уходит
ь, но я твердо сказал: «Баста!» И выдержал характер, ушел по собственному ж
еланию с намерением приступить к самому важному, самому значительному, к
делу жизни. Только малюсенькую уступочку сделал себе: позволил отложить
библиотеку на месяц. Решил: съезжу на юг, поваляюсь в горячем песочке, смо
ю усталость чистой соленой водой, загорю, здоровья наберусь и тогда уже с
полной силой возьмусь наконец…
Путевку достал, пошел, как полагается, за справкой о том, что гр. Немчинову
К.К., 19… года рождения (т е. мне) не противопоказано пребывание… Посидел в оч
ереди у одного врача, другого, третьего… А четвертый, поджав губы с видом у
коризненно осуждающим, покачав головой, произнес:
Ц Вам надо ложиться на операцию, и немедленно.
Я бурно протестовал. Я требовал отсрочку, я настаивал на отсрочке. Я уверя
л, что после горячего песочка и соленой волны я запросто выдержу пять опе
раций. Более того, все у меня пройдет само собой от песочка, все смоет морс
кая волна. Врач качал головой, ни тени улыбки я не мог отыскать в его сжаты
х губах.
Ц Немедленно! Ц твердил он.
Так я оказался в совершенно другом мире, непривычном для меня, непонятно
м и неприятном.
До того почти сорок лет я был уважаемым человеком, научным работником, мл
адшим, старшим, потом начальником лаборатории. Меня называли только по и
мени-отчеству, студенты-практиканты искательно заглядывали мне в глаза
, выпрашивая зачет. Со мной считались, мое мнение спрашивали на совещания
х, на мои статьи ссылались, цитировали их с указанием страницы. Здесь же, в
этом новом мире, я стал рядовым, со званием «больной», без имени и без отче
ства. У меня оказалось начальство, строгое, чаще недовольное, склонное вы
говор делать за каждую мелкую провинность, ворчливое начальство по имен
и «сестры». Ворчало оно потому, вероятно, что работа была грязная, а зарпла
та мизерная, единственное достоинство было в возможности помыкать нами
Ц «больными» то есть. Мы льстили сестрам, мы подлаживались к ним, мы вынуж
дены были изучать их достоинства и недостатки. Мы знали, которая застави
т ждать полчаса, а какая удовлетворится десятью минутами, какая колет ле
гко, а после которой полчаса будешь охать, какая гордо промолчит на твою п
росьбу, а какая еще и обругает унизительно. Ничего не поделаешь, в такую ка
тегорию я записался: больной Ц личность зависимая, беспомощная, вроде р
ебенка-несмышленыша. При взрослых чужих, не при родителях. Над сестрами ж
е, где-то очень высоко, витали еще врачи, существа изрекающие и непререкае
мые. Они определяли судьбу и режим. Спорить с ними разрешалось, но не имел
о смысла, потому что они знали обо мне нечто таинственное на латинской аб
ракадабре из совершенно секретной папки по имени «история болезни».
Хотя предполагалось, что я ничего не делаю, полеживаю себе, но у меня накап
ливались обязанности, довольно многочисленные, назывались они «анализ
ы» и «процедуры». Я должен был сдавать кровь и всякое такое прочее через д
ень, кроме того, ходить на рентген, просвечивание, ультразвук, томографию,
осмотры, консультации, естественно, всякий раз посидеть в очереди часок,
должен был еще обогреваться, облучаться, класть компрессы, менять перевя
зки… мало ли что еще. Так что, в общем, я был занят делом с раннего утра и до в
ечера, и наивные мои планы начать «труд», лежа на больничной койке, рассып
ались прахом.
Кроме того, я же не один был в палате. У меня были соседи Ц четверо, и не мог
у пожаловаться, не склочники, люди как люди, такие же больные. Один из них, ш
офер в прежней здоровой жизни, очень любил поговорить, а рассказывал он в
основном, как он добыл, увел, унес, реже вырастил или выловил и так превкус
но приготовил карасей, или поросеночка, или горячие блины с ледяной смет
аной из погреба, или солененькие огурчики с травами. На фоне жидкой овсян
ой каши, которую нам давали в обед, это звучало увлекательно. «Поллитрово
чку бы к такой закуси», Ц вторил его сосед, вспоминая, где, как и когда он п
рихватил заманчивую дозу. Третий не был ни обжорой, ни пьяницей, зато он пр
инадлежал к категории истовых пациентов: не скупясь на подробности, он м
ногословно докладывал обо всех своих физиологических отправлениях и п
остоянно жаловался, что его плохо лечат: мало дают лекарств, инъекций и пр
оцедур; у сестер выпрашивал лишнюю таблетку и к другим врачам ходил сове
товаться, надеясь уличить в противоречии. Уличал, конечно. Четвертый же б
ыл молчаливым и самым культурным, и он (горе мое!) не выключал радио ни на ми
нуту с семи утра и до отбоя.
Какая там научная работа!
Потом, как и обещали, мне сделали операцию, легкую, с точки зрения медицины
, под местным наркозом. Так что острой боли я не чувствовал, только ощущал,
как скребут что-то, тянут, тычут, да слышал реплики хирурга: «Ассистента м
не, не управлюсь же. Да где же ассистент? Глубже возьму на всякий случай. Да
держите же ему руки и ноги…»
И прочее в таком духе.
И снова были анализы-анализы-анализы и процедуры-процедуры. Но в общем м
не становилось все хуже и хуже. Пришел я в больницу на своих ногах, а тепер
ь с койки сползал еле-еле. Какие там научные теории? Ни о чем я не думал. Дре
мать хотелось только… и теперь даже не очень мешали разговоры о поросено
чке с хреном и злодеях-медиках, которые экономят рецепты с печатью для «с
воих» больных. Даже и визиты родных раздражали. У жены такой растерянный
вид, а у детей Ц нетерпеливый. Ну и пусть уходят в свою живую жизнь!
Ничего не помогало мне. Казалось, сидит в теле кто-то упрямый и злонамерен
ный, выхолащивает лекарства, пакостит наперекор врачам.
Снова назначили меня на операцию, на каталке перевезли в другую комнату
с грозным названием «реанимация», что означает «оживление». На самом дел
е там не оживляют, просто держат серьезных больных перед операцией и пос
ле для лучшего наблюдения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30