Четвертое измерение даже удобнее иногд
а, потому что оно где-то тут, под рукой или под ногой, нырнул… и сразу чудеса
. Но зато планеты и звезды действительно существуют, а четвертое измерен
ие Ц фу-фу, то ли есть оно, то ли нет.
И поэтому со времен Уэллса (и Орловского) мы не возили читателей в четверт
ое измерение. В крайнем случае ныряли в гиперпространство, чтобы шутя пр
еодолеть световые годы до нужной звезды. И я тоже не возил… И тема четверт
ого измерения лежала у меня в литературном запаснике, по списку первая, н
о неиспользованная. Лежала потому, что я обходился космосом. Хватало зве
зд и планет.
Но сейчас я подумываю о запасном измерении. Маячит тема, которую космос н
е решает, Ц тема вариантов нашей земной истории. И машина времени тут не
слишком удобна, в прошлое она вносит путаницу, даже литературоведческий
термин ей дан Ц «хроноклазм». Представьте: я приехал в прошлое, поссорил
собственных родителей, расстроил их свадьбу, кто же меня породил? Четвер
тое измерение избавляет от таких несуразностей.

2. МИР ПАРАЛЛЕЛЬНЫХ МИРОВ

Итак, я хочу пригласить читателя в поход по параллельным мирам.
Но прежде чем начать литературную игру, надо условиться о правилах. На ша
хматной доске можно играть в шахматы, в шашки, в поддавки, в уголки, в «волк
и и овцы». В шашки играют на 64-клеточной и на 100-клеточной досках. Какая у нас
доска, какие фигуры, как они ходят?
Ведь четырехмерный мир может быть устроен по-разному.
Может быть, четвертое измерение почти пустое. И наш мир плавает в нем, как
листок, сорвавшийся с ветки. Такая схема удобна для игры с таинственным п
роникновением в комнаты, подвалы, сейфы, сердца и желудки.
У многих авторов наш мир заплетен как канат или закручен жгутом в четвер
том измерении. Это удобно, чтобы из близкого перелетать в далекое. По жгут
у трехмерному звезды невероятно далеки, а по четвертому измерению Ц ряд
ышком. Так у Ефремова в «Часе быка», у Энтони в «Микрокосме», у Нивена в ром
ане «Сучок в глазу»…
Я-то лично думаю, что наш мир в четвертом измерении Ц граница раздела. С о
дной стороны более плотное, с другой Ц менее плотное. Думаю так, потому чт
о в нашем трехмерном пространстве двухмерны границы раздела: поверхнос
ть воды, поверхность земли, поверхность стены, поверхность бумаги… Думаю
, что четырехмерный мир действительно существует, наш Ц трехмерный Ц г
раница раздела. В нашем пространстве свет летит со скоростью в 300 000 км/сек, в
соседнем Ц более плотном, точнее, более напряженном Ц медленнее, а в дру
гом Ц разреженном Ц быстрее. И там можно лететь быстрее Ц быстрее наше
го света, экономя годы пути.
При условии, что разница большая в напряженности.
Но сейчас я предлагаю разыграть другой вариант. Пусть у нас будет четыре
хмерность, туго набитая трехмерными мирами. Пусть будут миры, лежащие вп
лотную, как листы бумаги, еще лучше, как тонкие стальные листы (ведь то, что
мы называли пространством, много тверже стали, об этом еще Ньютон догада
лся). Тогда удар, грозный и плодотворный «Бах», подаривший нашему миру 10 ки
ловатт-часов, будет передаваться от листа к листу и в каждом породит точн
о такие же атомы с точно таким же движением, и из тех атомов пусть возникну
т точно такие же звезды, в том числе желтый карлик Ц звезда спектральног
о класса СО, а возле нее Ц девять планет, и на третьей жизнь, более или мене
е разумная, тысячи две наций, тысячи две языков, полторы сотни государств,
самое обширное со столицей Москва, и где-то под Москвой пусть стоит, глядя
на яркий снег и березы, оранжевые от зимнего солнца, и размышляя о паралле
льных мирах, еще, и еще, и еще, и еще один писатель с моей фамилией.
Натяжка здесь Ц в безупречнейшем соответствии. Но какая же игра без усл
овности, какая же Ц без натяжки? Слоны ходят только по диагонали, а пешки (
пехота) обязательно вперед и не больше чем на два шага! Разве в жизни бывае
т такое?
Впрочем, безупречное соответствие миров и не нужно нам. Зачем повторять
и повторять самого себя до умопомрачения? Пусть будет некоторое различи
е в трехмерных листах. Скажем, нижние листы поплотнее, а верхние поразреж
еннее. Чуть-чуть. Тогда в верхних частицы будут лететь чуть быстрее, а в ни
жних Ц чуть медленнее. И за 15 миллиардов лет накопится разница. Миры один
аковые, но наверху уже завтрашний день, а внизу только вчерашний. Так что в
смежном вчерашнем мире мой двойник еще не любуется на синеющий снег, он л
ежит в кровати с температурой, уставившись на однообразные сухарики и ио
ники под потолком. А в смежном завтрашнем… Что я буду делать завтра? Вот за
глянуть бы и узнать.
Итак, путешествие по времени получается с такими параллельными мирами.

Но путешествие во времени, избавленное от рокового противоречия этой те
мы, в котором путается фантастика, начиная с Уэллса, когда автор вынужден
выбирать либо рок, либо хроноклазм.
Рок, предопределенность, беспомощность, покорность судьбе, если герой не
имеет права вмешиваться ни в прошлое, ни в будущее. Так получается, наприм
ер, у О.Ларионовой Ц в ее «Леопарде»… Люди летают в будущее, списаны даты
смерти с памятников, героиня доживает месяцы назначенного срока. Дожива
ет мужественно, вызывая уважение. Все это интересно психологически. Но о
стается недоуменный вопрос: в самом деле, существует ли предопределение
? Если ты предупрежден, если названа опасная дата, неужели никак нельзя ув
ильнуть?
Еще сложнее получается, если герою дано право воздействовать через прош
лое на будущее. Это и есть хроноклазм Ц временной парадокс, путаница из-з
а вмешательства в историю.
Вот у Брэдбери неосторожный турист нечаянно раздавил доисторическую б
абочку. И пошла-пошла цепь событий, так что, вернувшись домой, герой видит,
что вся история сдвинулась. И орфография противоположная, и на выборах п
обедила противная партия Ц ястребы вместо голубей. Рассказ надо понима
ть символически: будь осторожен, думай о будущем, малейший шаг ведет к тяж
елым результатам. Символика вполне устраивает лириков. Физики же начина
ют придираться: куда девался прежний мир, откуда взялся новый, из каких ат
омов построен, за счет какой энергии? Читал я фантастический роман, напис
анный совместно лириком и физиком, там эти несоответствия выпирают нару
жу, нарочно колют глаза. Герой отправляется в прошлое, чтобы убить самого
себя. И убивает. Но кто кого убил, кто выжил после убийства? От каждого дейс
твия рождается новая мировая линия, то есть Ц еще один мир, копия города,
копия героя Ц мертвая или живая. Читателю разобраться уже невозможно, а
вторы рисуют пунктиры от одного мира к другому, указывая, в какой точке ка
кая копия встречается с которой и кто кого где убивает.
Параллельные миры снимают и хроноклазмы, и рок. Мой герой отправится не в
наше будущее (и не в прошлое), а в параллельное. Такое же, как наше, но изменя
емое. И изменит… или не сумеет изменить. Рок необязателен. Читатель не зна
ет заранее, что же получится.
Итак, приглашаю вас в будущее, где можно учиться уму-разуму на чужих ошибк
ах; приглашаю в прошлое, где можно учить уму-разуму на наших ошибках.

3. ТРЕБУЕТСЯ ГЕРОЙ

И вот уже тема диктует профессию героя. Либо он физик, открывший параллел
ьные миры, либо Ц историк, мечтающий сравнить историю миров. Можно двух г
ероев Ц историка и физика. Можно физика, который забрел в дебри истории, м
ожно историка, который забрался в формулы физики. Пожалуй, для сюжета пре
дпочтительнее последний вариант. Остановимся на нем. Герой Ц историк!
Подберем фамилию для него… скажем, Тихомиров. Звучит солидно, достойно, а
кадемично даже. Тихо и мирно работает, мирит миры, утихомиривает. Договор
ились: Тихо-миров! Но в романе он будет Я-рассказчик. Я Ц автор Ц предпочи
таю эту лирическую форму, позволяющую уклоняться в сторону, рассуждать о
том о сем, что в голову взбредет. Правда, есть и недостаток у такого приема:
снято частичное напряжение, читатель заранее предупрежден, что герой, бл
агополучно преодолев смертельную опасность, окажется жив-здоров, сумее
т написать литературные воспоминания. Но в данном случае я этого не обещ
аю. Оставляю за собой право написать роман по разрозненным заметкам безв
ременно погибшего.
Тихомиров Ц Я, не потому что он Ц мое второе Я. Он Ц кропотливый историк,
а мне никогда не хотелось быть историком. Со школьных времен запомнил сл
ова Маркса о том, что все прошлое Ц предыстория; сознательная история че
ловечества Ц впереди. И хотелось делать ее… сознательно, принимать учас
тие в разумных усилиях.
Кроме того, я не люблю копаться в архивах, ломать голову над начертанием б
уквы, значением того или иного слова. Не придаю такого уж большого значен
ия отдельным словам… И отдельным личностям. Впрочем, о значении личности
в истории будет еще много сказано здесь.
А Тихомиров любил архивы. С наслаждением вчитывался в старинные манускр
ипты, размышлял о словах, буквах, почерках. Радовался, установив, кто именн
о входил в посольство, сосватавшее Софью, принцессу Ангальт-Цербсткую з
а цесаревича Петра. Гордился, сумевши доказать, что курносый Павел I был не
сыном этого богом убитого Петра и даже не сыном графа Салтыкова, а вовсе
Ц ребенком, привезенным из деревни. С пренебрежением говорил о тех, кто р
ассуждает о XVIII веке вообще, не раскопав ни единого неопубликованного док
умента.
Так бы и трудился он мирно в архиве, разбирая чужие письма двухсотлетней
давности, если бы не вмешался директор института, человек активный, речи
стый, любитель не писать, но давать советы, из таких, кто, выходя на трибуну,
еще не знает, что скажет, а сходит под гром аплодисментов. (Всю жизнь завид
овал такому таланту.) И вот в одной из своих импровизаций он разгромил Тих
омирова, попрекнул в том, что он увлекается публикацией давнишних сплете
н в ученых записках, зря занимает печатные листы, вообще отклоняется от и
сторического материализма. Ведь всем известно, что личность Ц песчинка
, а история Ц могучий поток, песчинку она уносит в своем течении, даже не з
амечая.
Тихомирову пришлось отстаивать свое право на публикацию документов, до
казывать, что личность не песчинка, особенно если ей дана власть, что Петр
, например, вздернул Россию на дыбы, и неведомо, куда бы он загнал ее, если бы
скакал еще десяток лет.
А директор стоял на своем. Директор говорил, что история идет своим черед
ом, конь вечно на дыбах стоять не может, его и опустили на четыре ноги насл
едники Петра… может быть, и гарцевать незачем было. Река течет под уклон, и
стория движется своим чередом, закономерно.
Тихомиров все упрямился. Он уважал детали, искал важные детали. И сравнен
ие с рекой его не убедило.
Да, река течет под уклон, но по какому руслу. Русла-то разные.
К сожалению, доказать он не мог ничего. История однозначна. Река себе тече
т… могла ли свернуть? Не свернула.
Как хорошо было бы, если бы где-то разыгрывались варианты.
И вот в популярном журнале, рядом со своей статьей о наследниках Петра, Ти
хомиров читает о четвертом измерении, о многомерности, о варианте таком
и другом. Историку нужны слоистые, параллельные миры. Он дотошно шарит по
журналам физиков, ищет доказательства, что параллельные миры могут быть
, должны быть, надо искать их, надо ставить опыты, предлагает, какие именно.

И даже делает доклад об этом физикам, специалистам… Тут я Ц автор Ц пере
даю слово герою.

4. Я У МЕНЯ

Сырой январский вечер. Сыро в Москве зимой с тех пор, как счищают снег с мо
стовых. Плетусь домой шаркающей походкой, ноги волочу, загребаю подошвам
и лужи. Устал. Не от возраста, не только от возраста. Устал, потому что отвер
гнут и опровергнут. Столько времени добивался, чтобы поставили доклад, п
ерсональные приглашения рассылал заинтересованным Ц и физикам, и исто
рикам. Ну, выслушали. Физики сказали, что я напрасно придумываю: мир трехме
рен, потому что нетрехмерного быть не может. Сослались на ленинградского
профессора Гуревича (не писателя, другого Гуревича). Тот объяснил, что в ч
етырехмерном мире не будет ни атомов, ни квантов. Историки же сказали, что
параллельные миры искать незачем, потому что в прошлом и будущем все зак
ономерно. Прошлое таково, каким оно и должно быть. И незачем искать ответы
в космосе, все они даны в «Исторической энциклопедии».
Ах, не в свое дело полез! Валентина Иванова вспоминаю: он говаривал, что по
сле заседаний не может две недели сесть за стол. У меня нервы крепче: я сяд
у. Завтра же пойду в архив. Ждет меня переписка с послом в Потсдаме. И кажет
ся, там есть что-то о Вольтере, может быть, даже автограф Вольтера… неопуб
ликованный.
Пыхтя, плетусь по лестнице. Плетусь, потому что на первом этаже к проволоч
ной сетке прикреплена бумажка: «Лифтерша больна до 24 часов». Вот кто точно
знает свою судьбу: до полуночи будет больна, в четверть первого выздоров
еет. Наконец вскарабкался на мой шестой этаж. Ворочая ключом в скважине, с
лышу за дверью истошные вопли, всхлипы и мяуканье магнитофона. Стойкая у
нас молодежь, стальные нервы. Слышат только медные тарелки у самого уха. А
я уже начал завидовать Мариэтте Шагинян. Как хорошо: надо послушать, вста
вляешь аппарат, надо поработать, вынул аппарат, никто тебе не мешает.
Из оркестрового грохота выглядывает рыжий бородатый молодец лет восем
надцати, мой единственный.
Ц А ты куда ходил, отец? Ц спрашивает он строго. Ц Я же сказал, что принес
у хлеб… позже.
Реплика какая-то странная. Но от усталости я не замечаю странности, не вду
мываюсь. Ц Мать дома?
Ц Мать при тебе же ушла. Ц Он подозрительно вглядывается в меня. Но тут м
агнитофон начинает квакать и бормотать. И парень забывает обо мне, кидае
тся спасать музыку.
Я снимаю шубу… шубу снимаю Ц это имеет значение даже в сокращенном пове
ствовании. И вижу: одна шуба у меня в руке, другая на вешалке, на крючке. Но э
то неудивительно. Главное, что шуба в точности такая, как у меня: серовато-
синяя, воротник серого каракуля, пуговицы черные, верхняя болтается на н
иточке. Нарочно, что ли, отрывали для сходства?
Ц Сынище, кто у нас?
Не слышит, увлечен магнитофоном.
Прихожу в свою комнату, синей она называется в семье, потому что стены вык
рашены маслом, чистейший ультрамарин с белилами, сам я выбирал этот заду
мчивый цвет вечерней синевы. Прихожу и вижу… себя.
Встает мне навстречу грузный мешковатый дядя лет под шестьдесят, лобаст
ый, с мохнатыми черными бровями, левая торчком. Словно в зеркало гляжусь.

Ц Ну здравствуй, Я, Ц говорит он.
Ц Простите, кто вы?
Ц Дорогой мой, с каких это пор ты к себе обращаешься на вы? Я это ты. Я твое Я
из ближайшего параллельного мира. Разве не похож? Между прочим, наша жена
не сомневалась, что я это ты. Вот оставила нам с тобой список поручений на
вечер.
Ц Слушайте, дорогой товарищ, я устал и не склонен к шуткам. Вы прекрасно з
агримированы под меня… но я не понимаю, какой смысл в этом маскараде.
Ц Друг мой, дорогое Я, тебе же сказано, что я это ты из параллельного мира.
Ты же сам придумал параллельные миры и еще гордился этой выдумкой. Вот на
этажерке лежит у тебя розовая папка с гербом города Риги и готическими б
уквами. И там черным по белому в трех экземплярах напечатано: «…нижние сл
ои поплотнее, а верхние поразреженнее. В верхних время идет побыстрее, а в
нижних чуть медленнее. И за 15 миллиардов лет накопится разница, миры одина
ковые, но наверху уже завтрашний день, а внизу только вчерашний… А что я бу
ду делать завтра? Вот заглянуть бы и узнать».
Так напечатано. Твоими собственными руками на твоей собственной машинк
е.
Ц Ну это вы могли прочесть сидя здесь, Ц вырвалось у меня.
Он вздохнул.
Ц До чего же упрямо-недоверчивы мы Ц ученые. Даже собственные гипотезы
считаем выдумкой. Друг мой, я примчался спасать тебя от верной гибели, а ты
заставляешь меня тратить время, доказывая, что ты это я, а я это ты. Пойми же
, как ни странно, параллельные миры действительно существуют. Я сам узнал
это только сегодня, часа два назад по моим ощущениям, и тоже потребовал до
казательств. А ты поверишь мне, если я расскажу, в каком ящике что у тебя ле
жит и что подразумевается под надписью «Пл. пар.»? Поверишь, если я расскаж
у, о чем ты думал по дороге сюда? Ты клял себя за то, что впутался в дискуссию
с физиками. И вспомнил Валентина Иванова, который две недели не садится з
а стол после пустых заседаний. И утешал себя, что завтра пойдешь в архив, п
оищешь автограф Вольтера. Но в архив ты не пойдешь, потому что минут через
десять позвонит Еремеев и предложит тебе вместо него поехать в Махачкал
у на семинар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30