Без моря как прохарчишься...
Третий – старичок с веселым блеском в глазах – сказал насмешливо:
– Лонгинов-то Нил Дмитрич за столом сидел, а нам не подносят. Нет, серчает старый пес; вишь, ходит. Ходи, ходи, немного выходишь...
Молодой засмеялся, прикрыл рот ладонью. Потом сказал серьезно:
– Хаханьки да хиханьки, а дед сердитый. Как бы и впрямь животы нам свои здесь не скончать...
Песок все сыпался – тоненькой золотистой струйкой. С криками, косо, на распластанных крыльях неслись к воде чайки. Шведские матросы угрюмо посматривали на русских. Ярл Юленшерна негромко спросил Окке:
– О чем они говорят?
– Обдумывают, как поступить! – осторожно ответил Окке.
– Они начнут обдумывать после того, как мы повесим половину из них! – сказал шхипер Уркварт. – Я знаю, что это за народ!
Юленшерна покосился на шхипера и приказал звать корабельного профоса. Широкоплечий, низкорослый матрос, с вывернутыми ногами, быстро полез на мачту – закидывать петлю на нока-рею. Из люка неторопливо, позевывая в кулак, вышел профос Сванте Багге, в красном колпаке, с голыми волосатыми руками.
– Кого? – спросил он, обводя русских взглядом.
– Всех, начиная с самого младшего! – велел Юленшерна. – И побыстрее!
Сванте Багге закричал матросу, что неверно закидывает петлю, матрос поправил как надо. Песок пересыпался весь из верхнего пузырька в нижний. Матросы – Кристофер, Билль Гартвуд с серьгой в ухе, Швабра – подошли к самому молодому русскому. Швабра знаками велел ему снимать кафтан. Окке торопливо перевел:
– Одежду сними, человек, одежду...
Русский огляделся, как бы недоумевая, загорелое лицо его стало совсем детским, он оттолкнул Швабру, сказал сердито:
– Очумели? За что вешать-то?
– Я жду! – сказал Сванте Багге.
Старичок вышел вперед, загородил собою молодого, постучал себя кулаком во впалую грудь, сказал Швабре истово, раздельно, как глухому:
– Меня для начала! Он – молодой, вьюнош! Меня – делай!
Перекрестился дрожащей рукой, поклонился своим низко, попросил:
– Простите, ребята, ежели что было...
Рыбаки угрюмо молчали, старик отдельно поклонился кормщику Копылову:
– Прости и ты...
И зашептал:
– Чего столбеете, дурни! Прыгайте в воду, плывите! Мне не выгрести, а вы не старые, здоровые, покуда очухаются – вон где будете... Висеть на вешалке – не велика честь...
Копылов взял старика за плечи, посмотрел ему в глаза, поцеловался с ним трижды. Старик еще шепнул:
– Ярить их сейчас буду, а вы делайте как сказано. Ну, прощай!
Он расстегнул на шее заношенный воротник рубашки, сам, ловко ступая тонкими ногами, пошел к раскачивающейся петле, выцветшими глазами оглядел неприветливый берег острова, серо-зеленое море, лица шведских матросов, построенных по бортам флагманского корабля. Опять перекрестился и сказал громким злым голосом:
– Стреж до города Архангельского знаю, а не поведу! И не найдете вы, воры, такого человека на нашей земле, чтобы повел корабли ваши, не найдете иуду. Во, во!
Сложил кукиш, вытянул его Юленшерне, сам вдел голову в петлю, выбив ногою скамейку.
Профос Сванте Багге навалился всем телом на пеньковую веревку, визгливо заскрипел блок. Ярл Юленшерна сказал шхиперу Уркварту:
– Блок не смазан, выпороть виновного!
В это мгновение страшно закричал матрос Швабра. Ярл Юленшерна оглянулся на крик и увидел, что русские, назначенные к казни, разбросав матросов, прыгают в воду. Матрос Гартвуд корчился на палубе, матрос Швабра кричал в воде.
– Огонь! – скомандовал Уркварт. – Огонь по беглецам!
Но пока на палубу выбежали солдаты с ружьями, пока они поняли, в кого надо стрелять, прошло слишком много времени. Выстрелы гремели впустую, двое рыбаков уже вылезли на прибрежные камни, остальные подплывали к берегу.
– Тем, кто упустил русских, по тридцать плетей каждому! – приказал Юленшерна шхиперу Уркварту. – Может быть, они станут поумнее и поймут, в какую страну мы идем. Проклятые ротозеи! Пороть немедленно, сейчас же!
2. МЫ ПРИМЕМ ИХ КАК ГОСТЕЙ!
Вскоре с эскадры завидели еще какое-то рыбацкое судно. «Божий благовест» бросился его нагонять.
Лейтенант Юхан Морат приказал сыграть артиллерийскую тревогу, констапели, дожевывая обеденную солонину, побежали к своим пушкам. Артиллерийский офицер засвистал в роговой свисток трижды, это значило: стрелять только погонной пушке, остальным быть в готовности. Констапель вжал пальник в затравку, носовая пушка пальнула, по серым волнам глухо раскатился выстрел. Карбас продолжал уходить.
– Он недурно лавирует! – сказал Юхан Морат.
Артиллерист крикнул констапелю:
– Заряжай!
И погодя:
– Огонь!
Пушка ударила во второй раз. Было видно, как ядро обдало брызгами корму русского суденышка. Лейтенант Морат погрозил кулаком констапелю. Артиллерийский офицер сам побежал к пушке, оттолкнул констапеля, стал гандшпугом опускать медный ствол. Третий выстрел, видимо, по-настоящему напугал русских рыбаков, они сбросили паруса. Теперь их суденышко беспомощно покачивалось на воде.
Морат велел барабанщику бить абордажную тревогу. «Божий благовест» навалился на карбас левым бортом, солдаты, в железных нагрудниках, с кривыми ножами в руках, стали прыгать вниз – на рыбацкие сети, на куль ржаной муки, на нехитрые припасы, взятые с собою рыбаками в море. Матросы крючьями держали рыбацкое судно плотно у борта, сам Морат спустился на карбас. Пойманных было всего двое. Лейтенант не поверил, сам нырнул в маленькую каютку, где на столе нашел книжку по навигации. Книжка его удивила, он спросил про нее старшего рыбака:
– Кому пришло в голову изучать навигацию?
Старший не понял, младший ответил на хорошем немецком языке:
– Это моя книга. Отдайте ее мне.
– Все будет зависеть от того, как вы себя поведете в дальнейшем! – произнес лейтенант Морат.
И приказал надеть на пленников цепи-тройчатки с браслетами на горле и на кистях рук. Обоих рыбаков перевели на «Божий благовест», карбас был потоплен. Более в этот день никого задержать не удалось, и лейтенант велел идти к Сосновцу, где стояла эскадра.
В туманных серебряных сумерках белой ночи еще издали был виден повешенный на мачте флагмана русский рыбак. Лейтенант Морат удивился – почему только один? Артиллерист «Короны» Пломгрэн с невеселой улыбкой сказал Морату, что остальные убежали.
– Как так – убежали?
– Очень просто – убежали. Стали прыгать с борта в воду во время обряда казни. Альварес дель Роблес до сих пор ищет их на острове, но вряд ли найдет...
– Остров маленький! – сказал Морат. – Не найти нельзя...
Пломгрэн с сомнением покачал головой:
– Это отважные парни, Юхан. Убегая, они разбили голову матросу, а другого столкнули в воду. Пока мы спускали шлюпки, беглецы были уже на острове.
– Что шаутбенахт?
Артиллерист махнул рукой.
Морат обдернул на себе кафтан, прокашлялся; держа шляпу в руке, постучал в дверь каюты флагмана. Шаутбенахт крупными шагами ходил из угла в угол, фру Юленшерна, вся в розовом, сидела с ногами в кресле. Окна и двери на галерею были открыты, за кормою корабля глухо шумело море.
– Ну? – спросил Юленшерна.
Лейтенант доложил, что ему удалось задержать рыбацкий карбас, на котором, по его мнению, шли двое опытных моряков.
– Почему вы считаете их опытными? – спросил шаутбенахт.
Морат положил на стол книжку, которая была на карбасе. В глазах адмирала блеснуло любопытство.
– Если простые рыбаки читают навигацию, – произнес шаутбенахт, – то трижды прав его величество король, посылая сюда нашу экспедицию... С московитами, строящими флот, пора покончить раз навсегда...
Он задумался.
Фру Юленшерна сидела в кресле, глаза ее насмешливо щурились.
Лейтенант Морат молчал.
В трехстворчатых дверях, ведущих на галерею, показался полковник Джеймс в пудреном парике, с родинкой у рта, томный, надменный.
– На острове стреляют! – сказал он. – Надо надеяться, что наш дель Роблес поймал молодчиков.
– Весьма вероятно, что они его поймали! – сказала Маргрет из своего угла.
– Кто это – они? – спросил адмирал.
Фру Юленшерна засмеялась.
– Те, кто скрывается на острове.
– Пожалуй, все это не слишком весело! – произнес полковник Джеймс. – Фру смеется, но нам не смешно...
– Несколько раньше вы говорили о походе в Архангельск как об увеселительной поездке, – сказала Маргрет. – Как же мне не смеяться? Эскадра его величества не может справиться с дюжиной простых мужиков...
Она встала – высокая, красивая, гибкая; закинув руки, поправила волосы, потом, щуря глаза, спросила у Джеймса:
– Вы думаете, что это не так?
Джеймс пожал плечами, не зная, что ответить. Фру Юленшерна заговорила насмешливо:
– Быть может, пора перестать их пугать? Они не слишком трусливы – эти русские мужики, о которых в Стокгольме утвердилось мнение как о бестолковом стаде. Разве вы не замечаете, что смерть не страшна им? Этот русский старик, который до сих пор раскачивается на рее, не испугался казни, не правда ли? Значит, надо обещать им такую награду, чтобы у них закружилась голова! Бог мой, я совершенно понимаю моего супруга ярла Юленшерну – ему не может быть приятно болтать с русскими мужиками, но если нет другого способа достичь желаемого, то почему не поболтать с ними? Надо пересилить себя. Мы стоим на якоре вторые сутки, а что толку? Разве мы будем ближе к Архангельску, если повесим еще дюжину московитов? А ведь мы идем в Архангельск, наша цель – Архангельск, и только Архангельск.
Ее глаза встретились с глазами мужа, зрачки шаутбенахта холодно блеснули и погасли. Маргрет отвернулась.
– Мы слушаем вас, фру! – сказал Джеймс.
– И этот маскарад! – воскликнула Маргрет. – Зачем он? Шаутбенахт и офицеры флота его величества короля должны быть при шпагах, тогда только они произведут должное впечатление на русских мужиков, а так, господа, вы просто смешны. Посмотрите на себя, полковник Джеймс! На кого вы похожи в одежде негоцианта?
Полковник обдернул на себе кафтан, сказал мягко:
– Фру несомненно права. Мы еще ничего не сделали, но русские уже видели нас и безнаказанно ушли с острова, чтобы предупредить своих...
– Мне неясно, однако, существо вашей мысли, Маргрет, – произнес адмирал. – Я понимаю, что вы устали от путешествия и испытываете желание как можно скорее ступить на твердую землю города Архангельска, но что же именно вы советуете?
В голосе супруга фру Юленшерна уловила многозначительные нотки и на мгновение смешалась.
– Ах, не все ли равно! – уклончиво ответила она. – Здесь все будут поступать по-своему, я же знаю. Вы будете вешать, стрелять, опять вешать! Потом ваш профос придумает новую пытку. Может быть, вы и правы, – я, разумеется, ничего не могу вам посоветовать...
В ее голосе послышались слезы.
– Несомненно, фру переутомлена путешествием, – со вздохом сказал Джеймс.
– Фру желает поскорее попасть в Архангельск! – деревянным голосом заметил Юленшерна.
Дверь отворилась, флаг-офицер доложил, что с берега прибыл дель Роблес. Испанец вошел сконфуженный, рот, подбородок и шея у него были завязаны окровавленной тряпкой.
– Ну? – спросил Юленшерна.
– Плохо, гере шаутбенахт! – прошамкал дель Роблес.
– Что плохо, черт бы вас побрал?
– Они разорвали мне рот! – донеслось из-под тряпки.
Фру Юленшерна с отвращением повела плечами, ушла за перегородку. Тотчас же стало слышно, как она напевает там: «Помпе, верный слуга короля...»
– Они засели в пещере... – бормотал испанец. – Это дьяволы, а не люди, гере шаутбенахт. Мы не знали, что пещера имеет другой выход. И когда пули и порох у них иссякли, они стали бить нас камнями. Но это еще не горе, горе в том, что их там очень много. Там скрываются не только беглецы, осужденные к повешению, там скрываются еще какие-то твари... О, господь милосердный, не знаю, есть ли мертвецы среди них, но мы потеряли четырех хороших матросов...
– Четырех! – воскликнул шаутбенахт.
– Четырех! – подтвердил боцман.
– Еще не начав дела, мы потеряли столько людей! – сказал полковник Джеймс. – Это очень скверно, боцман...
– Среди команд пойдут всякие слухи! – вздохнул лейтенант Морат. – Это очень опасно...
– Вы можете идти, лейтенант! – сказал Юленшерна. – Я вас не задерживаю...
Морат ушел.
– Мы потеряли четырех, – виноватым голосом шамкал дель Роблес. – Но разве мы могли предотвратить несчастье? Когда они вышли нам в тыл, некоторые из нас потеряли присутствие духа, и случилось так, что рыбаки овладели двумя ножами и мушкетом...
– Без пороха и без пуль? – спросил Джеймс.
– Нет, этот мушкет был заряжен...
– Удивительное совпадение! – сказала из-за перегородки фру Юленшерна.
У дель Роблеса злобно блеснули зрачки, фру Юленшерна вышла из спальни, спросила насмешливо:
– Чем же это кончилось?
Боцман молчал потупившись.
– Убирайтесь вон! – сказал шаутбенахт.
– Я отправлюсь на остров сам! – сказал полковник Джеймс. – Действительно, фру права. Мы делаемся смешными...
Шаутбенахт круто повернулся к полковнику, сказал ядовито:
– Вам следовало сделать это несколько раньше. Неужели вы думаете, что они настолько глупы – сидят и дожидаются нового отряда? По ту сторону пролива – становище, из становища, конечно, пришлют за ними лодку...
– Да, но становище безлюдно! – возразил Джеймс.
– Для нас, пора понять, что только для нас...
Юленшерна откинулся на спинку кресла, заговорил резко:
– Пусть сюда приведут рыбаков, пойманных лейтенантом Моратом. Мы будем говорить с ними иначе, чем говорили до сих пор. Пусть будет накрыт стол, примем их как гостей, черт бы побрал этих упрямцев. Мы будем их уговаривать, мы будем с ними пить, а если я слишком устану, то вместо меня продолжать беседу будете вы, гере Джеймс. Офицеры пусть играют на лютнях, а фру Маргрет, быть может, нам споет. Почему бы ей не спеть, ведь она споет, чтобы попасть в Архангельск. Не правда ли, Маргрет?
Фру Юленшерна не ответила: адмирал становился несдержанным. Впрочем, она его извиняла – поход был нелегким.
– Не более чем через час здесь соберется все лучшее общество эскадры! – сказал шаутбенахт, поднимаясь. – Мне надо отдохнуть. Я чувствую себя не слишком хорошо...
Оставшись одна, фру Маргрет позвонила в колокольчик и велела Якобу накрыть к ужину. Якоб ушел. Камеристка-негритянка принесла черное платье с жемчужным шитьем. Одеваясь, фру говорила:
– Бог мой, какая скука. На редкость скучно! Все эти офицеры – грубияны и пьяницы, от них решительно нечего ждать. Дать им волю – они только бы и делали, что пили. А полковник Джеймс просто старая развалина. Он красит щеки и чернит брови. К тому же он, кажется, еще и трусоват...
Камеристка нечаянно слишком сильно затянула шнурок корсажа, фру Юленшерна ущипнула ее розовыми ногтями, сказала капризно:
– Туго!
В дверь постучали.
– Кто это? – спросила Маргрет.
– Это мы, рабы фру Юленшерны! – произнес голос артиллериста Пломгрэна.
– Разве уже миновал целый час? – спросила фру Маргрет.
– Для меня миновал год! – воскликнул из-за двери артиллерист.
– Более, чем год! – подтвердил Морат.
– Прошло целое столетие! – голосом умирающего произнес галантный Бремс.
Одевшись, она позволила войти. Они поклонились очень низко и сели у клавесина – настраивать свои лютни. Фру Юленшерна у зеркала надевала браслеты.
– Что мы сегодня празднуем? – шепотом спросил Улоф Бремс.
– Вероятно, мы будем поминать тех четырех матросов! – также шепотом ответил Пломгрэн. – А может быть, и себя самих... Наши дела идут не слишком хорошо...
– Одно я знаю теперь твердо, – произнес чуть слышно Юхан Морат. – Когда состарюсь – сам сатана не заставит меня жениться на молодой!
Он засмеялся и, тронув струны лютни, запел:
Гонит ветер корабль в океане,
Боже, душу помилуй мою...
3. СТОРГОВАЛИСЬ
В канатном ящике было душно, пахло пенькою, крысами, которые бесстрашно дрались и пищали под ногами. Слева, за переборкой, грубыми голосами разговаривали матросы, один ругался, другой его усмирял, потом послышался смех, стук костей.
– По-шведски говорят? – спросил Рябов Митеньку.
– По-разному! – сказал Митенька. – Один по-шведски, а другой – англичанин. И еще один – голландец, что ли...
– Всякой твари по паре! – усмехнулся Рябов.
Они опять замолчали надолго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Третий – старичок с веселым блеском в глазах – сказал насмешливо:
– Лонгинов-то Нил Дмитрич за столом сидел, а нам не подносят. Нет, серчает старый пес; вишь, ходит. Ходи, ходи, немного выходишь...
Молодой засмеялся, прикрыл рот ладонью. Потом сказал серьезно:
– Хаханьки да хиханьки, а дед сердитый. Как бы и впрямь животы нам свои здесь не скончать...
Песок все сыпался – тоненькой золотистой струйкой. С криками, косо, на распластанных крыльях неслись к воде чайки. Шведские матросы угрюмо посматривали на русских. Ярл Юленшерна негромко спросил Окке:
– О чем они говорят?
– Обдумывают, как поступить! – осторожно ответил Окке.
– Они начнут обдумывать после того, как мы повесим половину из них! – сказал шхипер Уркварт. – Я знаю, что это за народ!
Юленшерна покосился на шхипера и приказал звать корабельного профоса. Широкоплечий, низкорослый матрос, с вывернутыми ногами, быстро полез на мачту – закидывать петлю на нока-рею. Из люка неторопливо, позевывая в кулак, вышел профос Сванте Багге, в красном колпаке, с голыми волосатыми руками.
– Кого? – спросил он, обводя русских взглядом.
– Всех, начиная с самого младшего! – велел Юленшерна. – И побыстрее!
Сванте Багге закричал матросу, что неверно закидывает петлю, матрос поправил как надо. Песок пересыпался весь из верхнего пузырька в нижний. Матросы – Кристофер, Билль Гартвуд с серьгой в ухе, Швабра – подошли к самому молодому русскому. Швабра знаками велел ему снимать кафтан. Окке торопливо перевел:
– Одежду сними, человек, одежду...
Русский огляделся, как бы недоумевая, загорелое лицо его стало совсем детским, он оттолкнул Швабру, сказал сердито:
– Очумели? За что вешать-то?
– Я жду! – сказал Сванте Багге.
Старичок вышел вперед, загородил собою молодого, постучал себя кулаком во впалую грудь, сказал Швабре истово, раздельно, как глухому:
– Меня для начала! Он – молодой, вьюнош! Меня – делай!
Перекрестился дрожащей рукой, поклонился своим низко, попросил:
– Простите, ребята, ежели что было...
Рыбаки угрюмо молчали, старик отдельно поклонился кормщику Копылову:
– Прости и ты...
И зашептал:
– Чего столбеете, дурни! Прыгайте в воду, плывите! Мне не выгрести, а вы не старые, здоровые, покуда очухаются – вон где будете... Висеть на вешалке – не велика честь...
Копылов взял старика за плечи, посмотрел ему в глаза, поцеловался с ним трижды. Старик еще шепнул:
– Ярить их сейчас буду, а вы делайте как сказано. Ну, прощай!
Он расстегнул на шее заношенный воротник рубашки, сам, ловко ступая тонкими ногами, пошел к раскачивающейся петле, выцветшими глазами оглядел неприветливый берег острова, серо-зеленое море, лица шведских матросов, построенных по бортам флагманского корабля. Опять перекрестился и сказал громким злым голосом:
– Стреж до города Архангельского знаю, а не поведу! И не найдете вы, воры, такого человека на нашей земле, чтобы повел корабли ваши, не найдете иуду. Во, во!
Сложил кукиш, вытянул его Юленшерне, сам вдел голову в петлю, выбив ногою скамейку.
Профос Сванте Багге навалился всем телом на пеньковую веревку, визгливо заскрипел блок. Ярл Юленшерна сказал шхиперу Уркварту:
– Блок не смазан, выпороть виновного!
В это мгновение страшно закричал матрос Швабра. Ярл Юленшерна оглянулся на крик и увидел, что русские, назначенные к казни, разбросав матросов, прыгают в воду. Матрос Гартвуд корчился на палубе, матрос Швабра кричал в воде.
– Огонь! – скомандовал Уркварт. – Огонь по беглецам!
Но пока на палубу выбежали солдаты с ружьями, пока они поняли, в кого надо стрелять, прошло слишком много времени. Выстрелы гремели впустую, двое рыбаков уже вылезли на прибрежные камни, остальные подплывали к берегу.
– Тем, кто упустил русских, по тридцать плетей каждому! – приказал Юленшерна шхиперу Уркварту. – Может быть, они станут поумнее и поймут, в какую страну мы идем. Проклятые ротозеи! Пороть немедленно, сейчас же!
2. МЫ ПРИМЕМ ИХ КАК ГОСТЕЙ!
Вскоре с эскадры завидели еще какое-то рыбацкое судно. «Божий благовест» бросился его нагонять.
Лейтенант Юхан Морат приказал сыграть артиллерийскую тревогу, констапели, дожевывая обеденную солонину, побежали к своим пушкам. Артиллерийский офицер засвистал в роговой свисток трижды, это значило: стрелять только погонной пушке, остальным быть в готовности. Констапель вжал пальник в затравку, носовая пушка пальнула, по серым волнам глухо раскатился выстрел. Карбас продолжал уходить.
– Он недурно лавирует! – сказал Юхан Морат.
Артиллерист крикнул констапелю:
– Заряжай!
И погодя:
– Огонь!
Пушка ударила во второй раз. Было видно, как ядро обдало брызгами корму русского суденышка. Лейтенант Морат погрозил кулаком констапелю. Артиллерийский офицер сам побежал к пушке, оттолкнул констапеля, стал гандшпугом опускать медный ствол. Третий выстрел, видимо, по-настоящему напугал русских рыбаков, они сбросили паруса. Теперь их суденышко беспомощно покачивалось на воде.
Морат велел барабанщику бить абордажную тревогу. «Божий благовест» навалился на карбас левым бортом, солдаты, в железных нагрудниках, с кривыми ножами в руках, стали прыгать вниз – на рыбацкие сети, на куль ржаной муки, на нехитрые припасы, взятые с собою рыбаками в море. Матросы крючьями держали рыбацкое судно плотно у борта, сам Морат спустился на карбас. Пойманных было всего двое. Лейтенант не поверил, сам нырнул в маленькую каютку, где на столе нашел книжку по навигации. Книжка его удивила, он спросил про нее старшего рыбака:
– Кому пришло в голову изучать навигацию?
Старший не понял, младший ответил на хорошем немецком языке:
– Это моя книга. Отдайте ее мне.
– Все будет зависеть от того, как вы себя поведете в дальнейшем! – произнес лейтенант Морат.
И приказал надеть на пленников цепи-тройчатки с браслетами на горле и на кистях рук. Обоих рыбаков перевели на «Божий благовест», карбас был потоплен. Более в этот день никого задержать не удалось, и лейтенант велел идти к Сосновцу, где стояла эскадра.
В туманных серебряных сумерках белой ночи еще издали был виден повешенный на мачте флагмана русский рыбак. Лейтенант Морат удивился – почему только один? Артиллерист «Короны» Пломгрэн с невеселой улыбкой сказал Морату, что остальные убежали.
– Как так – убежали?
– Очень просто – убежали. Стали прыгать с борта в воду во время обряда казни. Альварес дель Роблес до сих пор ищет их на острове, но вряд ли найдет...
– Остров маленький! – сказал Морат. – Не найти нельзя...
Пломгрэн с сомнением покачал головой:
– Это отважные парни, Юхан. Убегая, они разбили голову матросу, а другого столкнули в воду. Пока мы спускали шлюпки, беглецы были уже на острове.
– Что шаутбенахт?
Артиллерист махнул рукой.
Морат обдернул на себе кафтан, прокашлялся; держа шляпу в руке, постучал в дверь каюты флагмана. Шаутбенахт крупными шагами ходил из угла в угол, фру Юленшерна, вся в розовом, сидела с ногами в кресле. Окна и двери на галерею были открыты, за кормою корабля глухо шумело море.
– Ну? – спросил Юленшерна.
Лейтенант доложил, что ему удалось задержать рыбацкий карбас, на котором, по его мнению, шли двое опытных моряков.
– Почему вы считаете их опытными? – спросил шаутбенахт.
Морат положил на стол книжку, которая была на карбасе. В глазах адмирала блеснуло любопытство.
– Если простые рыбаки читают навигацию, – произнес шаутбенахт, – то трижды прав его величество король, посылая сюда нашу экспедицию... С московитами, строящими флот, пора покончить раз навсегда...
Он задумался.
Фру Юленшерна сидела в кресле, глаза ее насмешливо щурились.
Лейтенант Морат молчал.
В трехстворчатых дверях, ведущих на галерею, показался полковник Джеймс в пудреном парике, с родинкой у рта, томный, надменный.
– На острове стреляют! – сказал он. – Надо надеяться, что наш дель Роблес поймал молодчиков.
– Весьма вероятно, что они его поймали! – сказала Маргрет из своего угла.
– Кто это – они? – спросил адмирал.
Фру Юленшерна засмеялась.
– Те, кто скрывается на острове.
– Пожалуй, все это не слишком весело! – произнес полковник Джеймс. – Фру смеется, но нам не смешно...
– Несколько раньше вы говорили о походе в Архангельск как об увеселительной поездке, – сказала Маргрет. – Как же мне не смеяться? Эскадра его величества не может справиться с дюжиной простых мужиков...
Она встала – высокая, красивая, гибкая; закинув руки, поправила волосы, потом, щуря глаза, спросила у Джеймса:
– Вы думаете, что это не так?
Джеймс пожал плечами, не зная, что ответить. Фру Юленшерна заговорила насмешливо:
– Быть может, пора перестать их пугать? Они не слишком трусливы – эти русские мужики, о которых в Стокгольме утвердилось мнение как о бестолковом стаде. Разве вы не замечаете, что смерть не страшна им? Этот русский старик, который до сих пор раскачивается на рее, не испугался казни, не правда ли? Значит, надо обещать им такую награду, чтобы у них закружилась голова! Бог мой, я совершенно понимаю моего супруга ярла Юленшерну – ему не может быть приятно болтать с русскими мужиками, но если нет другого способа достичь желаемого, то почему не поболтать с ними? Надо пересилить себя. Мы стоим на якоре вторые сутки, а что толку? Разве мы будем ближе к Архангельску, если повесим еще дюжину московитов? А ведь мы идем в Архангельск, наша цель – Архангельск, и только Архангельск.
Ее глаза встретились с глазами мужа, зрачки шаутбенахта холодно блеснули и погасли. Маргрет отвернулась.
– Мы слушаем вас, фру! – сказал Джеймс.
– И этот маскарад! – воскликнула Маргрет. – Зачем он? Шаутбенахт и офицеры флота его величества короля должны быть при шпагах, тогда только они произведут должное впечатление на русских мужиков, а так, господа, вы просто смешны. Посмотрите на себя, полковник Джеймс! На кого вы похожи в одежде негоцианта?
Полковник обдернул на себе кафтан, сказал мягко:
– Фру несомненно права. Мы еще ничего не сделали, но русские уже видели нас и безнаказанно ушли с острова, чтобы предупредить своих...
– Мне неясно, однако, существо вашей мысли, Маргрет, – произнес адмирал. – Я понимаю, что вы устали от путешествия и испытываете желание как можно скорее ступить на твердую землю города Архангельска, но что же именно вы советуете?
В голосе супруга фру Юленшерна уловила многозначительные нотки и на мгновение смешалась.
– Ах, не все ли равно! – уклончиво ответила она. – Здесь все будут поступать по-своему, я же знаю. Вы будете вешать, стрелять, опять вешать! Потом ваш профос придумает новую пытку. Может быть, вы и правы, – я, разумеется, ничего не могу вам посоветовать...
В ее голосе послышались слезы.
– Несомненно, фру переутомлена путешествием, – со вздохом сказал Джеймс.
– Фру желает поскорее попасть в Архангельск! – деревянным голосом заметил Юленшерна.
Дверь отворилась, флаг-офицер доложил, что с берега прибыл дель Роблес. Испанец вошел сконфуженный, рот, подбородок и шея у него были завязаны окровавленной тряпкой.
– Ну? – спросил Юленшерна.
– Плохо, гере шаутбенахт! – прошамкал дель Роблес.
– Что плохо, черт бы вас побрал?
– Они разорвали мне рот! – донеслось из-под тряпки.
Фру Юленшерна с отвращением повела плечами, ушла за перегородку. Тотчас же стало слышно, как она напевает там: «Помпе, верный слуга короля...»
– Они засели в пещере... – бормотал испанец. – Это дьяволы, а не люди, гере шаутбенахт. Мы не знали, что пещера имеет другой выход. И когда пули и порох у них иссякли, они стали бить нас камнями. Но это еще не горе, горе в том, что их там очень много. Там скрываются не только беглецы, осужденные к повешению, там скрываются еще какие-то твари... О, господь милосердный, не знаю, есть ли мертвецы среди них, но мы потеряли четырех хороших матросов...
– Четырех! – воскликнул шаутбенахт.
– Четырех! – подтвердил боцман.
– Еще не начав дела, мы потеряли столько людей! – сказал полковник Джеймс. – Это очень скверно, боцман...
– Среди команд пойдут всякие слухи! – вздохнул лейтенант Морат. – Это очень опасно...
– Вы можете идти, лейтенант! – сказал Юленшерна. – Я вас не задерживаю...
Морат ушел.
– Мы потеряли четырех, – виноватым голосом шамкал дель Роблес. – Но разве мы могли предотвратить несчастье? Когда они вышли нам в тыл, некоторые из нас потеряли присутствие духа, и случилось так, что рыбаки овладели двумя ножами и мушкетом...
– Без пороха и без пуль? – спросил Джеймс.
– Нет, этот мушкет был заряжен...
– Удивительное совпадение! – сказала из-за перегородки фру Юленшерна.
У дель Роблеса злобно блеснули зрачки, фру Юленшерна вышла из спальни, спросила насмешливо:
– Чем же это кончилось?
Боцман молчал потупившись.
– Убирайтесь вон! – сказал шаутбенахт.
– Я отправлюсь на остров сам! – сказал полковник Джеймс. – Действительно, фру права. Мы делаемся смешными...
Шаутбенахт круто повернулся к полковнику, сказал ядовито:
– Вам следовало сделать это несколько раньше. Неужели вы думаете, что они настолько глупы – сидят и дожидаются нового отряда? По ту сторону пролива – становище, из становища, конечно, пришлют за ними лодку...
– Да, но становище безлюдно! – возразил Джеймс.
– Для нас, пора понять, что только для нас...
Юленшерна откинулся на спинку кресла, заговорил резко:
– Пусть сюда приведут рыбаков, пойманных лейтенантом Моратом. Мы будем говорить с ними иначе, чем говорили до сих пор. Пусть будет накрыт стол, примем их как гостей, черт бы побрал этих упрямцев. Мы будем их уговаривать, мы будем с ними пить, а если я слишком устану, то вместо меня продолжать беседу будете вы, гере Джеймс. Офицеры пусть играют на лютнях, а фру Маргрет, быть может, нам споет. Почему бы ей не спеть, ведь она споет, чтобы попасть в Архангельск. Не правда ли, Маргрет?
Фру Юленшерна не ответила: адмирал становился несдержанным. Впрочем, она его извиняла – поход был нелегким.
– Не более чем через час здесь соберется все лучшее общество эскадры! – сказал шаутбенахт, поднимаясь. – Мне надо отдохнуть. Я чувствую себя не слишком хорошо...
Оставшись одна, фру Маргрет позвонила в колокольчик и велела Якобу накрыть к ужину. Якоб ушел. Камеристка-негритянка принесла черное платье с жемчужным шитьем. Одеваясь, фру говорила:
– Бог мой, какая скука. На редкость скучно! Все эти офицеры – грубияны и пьяницы, от них решительно нечего ждать. Дать им волю – они только бы и делали, что пили. А полковник Джеймс просто старая развалина. Он красит щеки и чернит брови. К тому же он, кажется, еще и трусоват...
Камеристка нечаянно слишком сильно затянула шнурок корсажа, фру Юленшерна ущипнула ее розовыми ногтями, сказала капризно:
– Туго!
В дверь постучали.
– Кто это? – спросила Маргрет.
– Это мы, рабы фру Юленшерны! – произнес голос артиллериста Пломгрэна.
– Разве уже миновал целый час? – спросила фру Маргрет.
– Для меня миновал год! – воскликнул из-за двери артиллерист.
– Более, чем год! – подтвердил Морат.
– Прошло целое столетие! – голосом умирающего произнес галантный Бремс.
Одевшись, она позволила войти. Они поклонились очень низко и сели у клавесина – настраивать свои лютни. Фру Юленшерна у зеркала надевала браслеты.
– Что мы сегодня празднуем? – шепотом спросил Улоф Бремс.
– Вероятно, мы будем поминать тех четырех матросов! – также шепотом ответил Пломгрэн. – А может быть, и себя самих... Наши дела идут не слишком хорошо...
– Одно я знаю теперь твердо, – произнес чуть слышно Юхан Морат. – Когда состарюсь – сам сатана не заставит меня жениться на молодой!
Он засмеялся и, тронув струны лютни, запел:
Гонит ветер корабль в океане,
Боже, душу помилуй мою...
3. СТОРГОВАЛИСЬ
В канатном ящике было душно, пахло пенькою, крысами, которые бесстрашно дрались и пищали под ногами. Слева, за переборкой, грубыми голосами разговаривали матросы, один ругался, другой его усмирял, потом послышался смех, стук костей.
– По-шведски говорят? – спросил Рябов Митеньку.
– По-разному! – сказал Митенька. – Один по-шведски, а другой – англичанин. И еще один – голландец, что ли...
– Всякой твари по паре! – усмехнулся Рябов.
Они опять замолчали надолго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68