п. Если нет определенной черты, то есть переходное время. И
такое переходное время переживает теперь европейское человечество. Все
готово для перехода от одного состояния в другое, нужен только тот толчок,
который совершит изменение. И толчок может быть дан каждую секунду.
Общественное сознание уже отрицает прежнюю форму жизни и давно готово на
усвоение новой. Все одинаково и знают и чувствуют это. Но инерция
прошедшего, робость перед будущим делают, что то, что уже давно готово в
сознании, иногда еще долго не переходит в действительность. В такие моменты
достаточно иногда одного слова для того, чтобы сознание получило выражение,
и та главная в совокупной жизни человечества сила - общественное мнение -
мгновенно перевернуло бы без борьбы и насилия весь существующий строй...
Спасение людей от их унижения, порабощения и невежества произойдет не через
революции, не через рабочие союзы, конгрессы мира, а через самый простой
путь,- тот, что каждый человек, которого будут привлекать к участию в
насилии над своими братьями и над самим собой, сознавая в себе свое
истинное духовное "я", с недоумением спросит: "Да зачем же я буду делать
это?"
Не революции, хитрые, мудрые, социалистические, коммунистические устройства
союзов, арбитрации и т. п. спасут человечество, а только такое духовное
сознание, когда оно сделается общим.
Ведь стоит только человеку очнуться от гипноза, скрывающего от него его
истинное человеческое призвание, чтобы не то что отказаться от тех
требований, которые предъявляет ему государство, а прийти в страшное
удивление и негодование, что к нему могут обращаться с такими требованиями.
"И пробуждение это может совершиться каждую минуту",- так писал я 15 лет
тому назад.- Пробуждение это совершается,- смело пишу я теперь. Знаю я, что
я с своими 80-ю годами не увижу его, но знаю так же верно, как то, что
после зимы наступит весна, а после ночи -день, что время это наступило в
жизни нашего христианского человечества.
XIV
Душа человеческая по природе своей христианка.
Христианство воспринимается людьми всегда как что-то забытое, вдруг
вспомнившееся... Христианство поднимает человека на такую высоту, с которой
ему открывается радостный мир, подчиненный разумному закону. Чувство,
испытываемое человеком, узнающим истину христианства, подобно тому, которое
испытал бы чело век, запертый в темной душной башне, когда бы он поднялся
на высшую открытую площадку башни, с которой он увидал бы невидный прежде
прекрасный мир.
Сознание подчинения закону человеческому порабощает; сознание подчинения
божескому закону освобождает.
Одно из определенных условий труда человека состоит в том, что чем
отдаленнее цель наших стремлений, чем меньше мы желаем сами видеть плоды
наших трудов, тем больше и обширнее будет мера нашего успеха.
Джон Рескин.
Самые важные и нужные для самого и для других дела человека - это те,
последствия которых он не увидит.
"Все это может быть, но для того, чтобы люди могли освободиться от той,
основанной на насилии, жизни, в которой они запутаны и которая держит их,
нужно, чтобы все люди были религиозны, то есть готовы были бы ради
исполнения закона бога быть готовыми пожертвовать своим телесным, личным
благом и жить не будущим, а только настоящим, стремясь только в этом
настоящем исполнять открытую им в любви волю бога. Но люди нашего мира не
религиозны и потому не могут жить так".
Так говорят люди нашего времени, как бы предполагая, что религиозное
сознание, вера - есть состояние, несвойственное человеку, что религиозное
сознание в человеке есть нечто исключительное, воспитанное, напущенное. Но
думать и говорить так могут люди вследствие особенного состояния
христианского мира, временно лишенные самого необходимого и естественного
условия жизни человеческой - веры.
Такое возражение подобно тому, которое сделал бы человек против
необходимости труда для блага людей тем, что для того, чтобы трудиться,
надо иметь силы для этого, но что же делать тем, которые так отвыкли от
труда, что не могут, не умеют и не им; .Ѕ сил телесно трудиться.
Но так же, как труд не составляет нечто искусственное, вы манное,
предписываемое людьми, а нечто неизбежное, необходимое без чего не могли бы
жить люди, так точно и вера, то есть от своего отношения к бесконечному и
вытекающего из него руководства поступков. Такая вера есть не только не
нечто воспитанное искусственное, исключительное, а, напротив, такое
естественное свойство человеческой природы, без которого, как птицы без
крыльев когда не жили и не могут жить люди.
Если мы теперь в нашем христианском мире видим людей, лишенных, или, вернее
сказать, не лишенных, а с затемненным религиозным сознанием, то уродливое,
неестественное положение г только временное и случайное, положение
немногих, происшедшее от тех особенных условий, в которых жили и живут люди
христианского мира, точно такое же исключительное, как и положение тех
людей, которые живут и могут жить, не работая.
И потому для того, чтобы люди, утратившие это свойственное и необходимое
для жизни людей чувство, вновь испытали его, им не нужно ничего
придумывать, устанавливать, а надо только устранить тот обман, который
временно скрыл от них это чувство и затемнил его.
Только освободись люди нашего мира от того обмана извращения христианского
учения церковной веры и утвержденного на ней не только оправдания, но
возвеличения, несовместимого с христианством, основанного на насилии,
государственного устройства, и само собой устранится в душах людей не
только христианского, но и всего мира главная помеха к религиозному
сознанию высшего закона любви без возможности исключений и насилия, который
1900 лет тому назад был открыт человечеству и который теперь один только
удовлетворяет требованиям человеческой совести.
А войдет в сознание закон этот, как высший закон жизни - и само собой
прекратится то губительное для нравственности состояние людей, при котором
величайшие несправедливости и жестокости, совершаемые людьми друг против
друга, считаются естественными, свойственными людям поступками, совершится
то, о чем мечтают теперь, чего желают и что обещают все социалистические,
коммунистические устроители будущих обществ, и гораздо больше этого. И
достигнется это совершенно противоположными средствами, и только потому и
достигнется, что будет достигаться не теми, самим себе противоречащими
средствами насилия, которыми стараются достигнуть этого как правительства,
так и противники их. Достигнется это освобождение от мучащего и
развращающего людей зла не тем, что люди укрепят или удержат существующее
устройство: монархию, республику, какую бы то ни было, и не тем, что,
уничтожив существующее устройство, установят лучшее, социалистическое,
коммунистическое, вообще не тем, что одни люди будут себе представлять
известное, считаемое ими наилучшим, устройство общества и будут насилием
принуждать к нему других людей, а только тем, что каждый человек
(большинство людей), не думая и не заботясь для себя и для других о
последствиях своей деятельности, будет поступать так или иначе, не ради
того или иного устройства общества, а только ради исполнения для себя, для
своей жизни, признаваемого им высшим, закона жизни, закона любви, не
допускающего насилия ни при каких условиях.
XV
Гораздо естественнее представить себе общество людей, управляемое
разумными, выгодными и признаваемыми всеми правилами, чем те общества, в
которых живут теперь люди, подчиняясь только насилию.
Для непробудившегося человека государственная власть - это некоторые
священные учреждения, составляющие органы живого тела, необходимое условие
жизни людей. Для пробудившегося человека - это люди очень заблудшие,
приписывающие себе какое-то фантастическое значение, не имеющее никакого
разумного оправдания, и посредством насилия приводящие свои желания в
исполнение. Все это для пробудившегося человека заблудшие и большей частью
подкупленные люди, насилующие других людей, точно такие же, как те
разбойники, которые схватывают людей на дорогах и насилуют их. Древность
этого насилия, размер насилия, организация его - не может изменить сущности
дела. Для пробудившегося человека нет того, что называется государством, и
потому нет оправдания всем совершаемым во имя государства насилиям; и
потому для него невозможно участие в них. Насилие государственное
уничтожится не внешними средствами, а только сознанием пробудившихся к
истине людей.
Может быть, что для прежнего состояния людей было нужно государственное
насилие, может быть, оно нужно еще и теперь, но люди не могут не видеть, не
предвидеть того состояния, при котором насилие может только мешать мирной
жизни людей. А видя и предвидя это, люди не могут не стремиться к
осуществлению такого порядка. Средство осуществления такого порядка есть
внутреннее совершенствование и неучастие в насилии.
"Но как же жить без правительства, без власти? Никогда люди не жили так",
скажут на это.
Люди так привыкли к этой государственной форме, в которой они живут, что
она кажется им неизбежной, всегдашней формой жизни человечества. Но это
только кажется: жили и живут люди и вне государственной формы. Жили и живут
так теперь все дикие народы, не дошедшие до того, что называется
цивилизацией; живут так и люди, ставшие в своем понимании смысла жизни выше
цивилизации: живут и в Европе, и в Америке, и в особенности в России
христианские общины, отказавшиеся от правительства, не нуждающиеся в нем и
только неизбежно терпящие его вмешательство.
Государственная форма есть временная, но никак не постоянная форма жизни
человечества. Как жизнь одного человека не неподвижна, а постоянно
изменяется, подвигается, совершенствуется, так не переставая изменяется,
подвигается, совершенствуется жизнь и всего человечества. Каждый отдельный
человек когда-то сосал грудь, играл в игрушки, учился, работал, женился,
воспитывал детей, освобождался от страстей, умудрялся к старости. Точно так
же умудряется и совершенствуется и жизнь народов, только не годами, как для
человека, а веками, тысячелетиями. И как для человека главные изменения
совершаются в области духовной, невидимой, так и в человечестве главные
изменения совершаются прежде всего в невидимой области, в его религиозном
сознании.
И как изменения эти для отдельного человека совершаются так постепенно, что
никогда нельзя указать тот час, день, месяц, когда ребенок перестал быть
ребенком, а стал юношей, и юноша мужем, а между тем мы всегда безошибочно
знаем, когда переходы эти уже совершились, так точно мы и не можем никогда
указать на те годы, когда человечество или известная часть его пережила
один религиозный возраст и вступило в другой, следующий; но так же, как мы
знаем про бывшего ребенка, что он стал юношей, мы знаем и про человечество
или часть его, что оно пережило один и вступило в другой, высший,
религиозный возраст, когда переход этот уже совершился.
Такой переход от одного возраста человечества к другому совершился в наше
время в жизни народов христианского мира.
Мы не знаем того часа, когда ребенок стал юношей, но знаем, что бывший
ребенок уже не может играть в игрушки; так же мы не можем назвать того
года, десятилетия даже, во время которого люди христианского мира выросли
из прежней формы жизни и перешли в другой, определяемый их религиозным
сознанием, возраст, но не можем не знать, не видеть того, что люди
христианского мира уже не могут серьезно играть в завоевания, в свидания
монархов, в дипломатические хитрости, в конституции, с своими палатами и
думами, в социал-революционные, демократические, анархические партии и
революции, а главное, не могут делать всех этих дел, основывая их на
насилии.
Особенно это заметно теперь у нас в России, с внешним изменением
государственного устройства. Серьезно мыслящие русские люди не могут уже не
испытывать теперь по отношению всех введенных новых форм управления нечто
вроде того, как если бы взрослому человеку подарили новую, не бывшую у него
во время детства, игрушку. Как ни нова и интересна игрушка, она не нужна
ему, и он только с улыбкой может глядеть на нее. Так это у нас, в России, и
для всех мыслящих людей и для большой массы народа с нашей конституцией,
думой и разными революционными союзами и партиями. Ведь не могут же русские
люди нашего времени - я думаю, что не ошибаясь скажу, чующие уже, хотя и в
неясном виде, сущность истинного учения Христа,- серьезно верить в то, что
призвание человека в этом мире состоит в том, чтобы данный ему короткий
промежуток времени между рождением и смертью употребить на то, чтобы
говорить речи в палатах, или собраниях товарищей социалистов, или в судах,
судить своих ближних, ловить, запирать, убивать их, или кидать в них бомбы,
или отбирать у них земли, или заботиться о том, чтобы Финляндия, Индия,
Польша, Корея были бы присоединены к тому, что называется Россией, Англией,
Пруссией, Японией, или о том, чтобы освободить насилием эти земли " быть
для того готовым к массовым убийствам друг друга. Не может человек нашего
времени не сознавать в глубине души всего безумия такой деятельности.
Ведь мы не видим всего ужаса, несвойственности человеческой природе той
жизни, которую мы ведем, только потому, что все те ужасы, в среде которых
мы спокойно живем, наступали так постепенно, что мы не замечали их. Мне
довелось в своей жизни видеть заброшенного старика в самом ужасном
положении: черви кишели в его теле, он не мог двинуться без страдания ни
одним членом, и он не замечал всего ужаса своего положения, так незаметно
он пришел к нему, он только просил чайку и сахарцу. То же и мы в нашей
жизни: мы не видим всего ее ужаса только потому, что незаметными шажками
пришли к своему положению и, как тот старик, не замечаем всего ужаса его и
только радуемся на новые кинематографы и автомобили, как тот радовался на
чаи и сахар. Не говоря уже о том, что нет никакого вероятия, что
уничтожение несвойственного человеческой разумной и любовной природе
насилия человека над человеком не улучшило бы, а ухудшило положение людей,
не говоря уже об этом, теперешнее положение общества так ужасно дурно, что
трудно себе представить положение хуже.
И потому вопрос о том: могут ли люди жить без правительства, не только не
страшен, каким хотят представить его защитники существующего строя, а
только смешон, как был бы смешон обращенный к истязаемому человеку вопрос о
том, как он будет жить, когда его перестанут мучить.
Люди, находящиеся в исключительно выгодном положении, вследствие
существования государственного устройства, представляют себе жизнь людей
без государственной власти в виде величайшей неурядицы, борьбы всех против
всех, точно как будто говорится о сожитии не только животных (животные
живут мирно без государственного насилия), а каких-то ужасных существ,
руководимых в своей деятельности только ненавистью и безумием. Но
представляют они себе людей такими только потому, что приписывают людям те
противные их существу свойства, которые воспитаны тем самым государственным
устройством, в которое они сложились и которое они, несмотря на то, что оно
очевидно не нужно и только вредно, продолжают поддерживать.
И потому на вопрос о том, какая будет жизнь без власти, без правительства?
ответ может быть только один - тот, что наверное не будет всего того зла,
которое производит правительство: не будет земельной собственности, не
будет податей, употребляемых на ненужные народу дела, не будет разделений
народов, порабощения одних другими, не будет поглощения лучших сил народов
на приготовление к войнам, не будет страха - с одной стороны, бомб, с
другой - виселиц, не будет безумной роскоши одних и еще более безумной
нищеты других.
XVI
Мы живем в эпоху дисциплины, культуры и цивилизации, но далеко еще не в
эпоху морали. При настоящем состоянии людей можно сказать, что счастье
государств растет вместе с несчастием людей. И еще вопрос, не счастливее ли
мы были бы в первобытном состоянии, когда у нас не было бы этой культуры,
чем в нашем настоящем состоянии.
Ибо как можно сделать людей счастливыми, когда их не делают нравственными и
мудрыми!
Кант.
Старайся жить так, чтобы насилие было не нужно тебе.
Мы очень привыкли к рассуждениям о том, как нам устроить жизнь других
людей, - людей вообще.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
такое переходное время переживает теперь европейское человечество. Все
готово для перехода от одного состояния в другое, нужен только тот толчок,
который совершит изменение. И толчок может быть дан каждую секунду.
Общественное сознание уже отрицает прежнюю форму жизни и давно готово на
усвоение новой. Все одинаково и знают и чувствуют это. Но инерция
прошедшего, робость перед будущим делают, что то, что уже давно готово в
сознании, иногда еще долго не переходит в действительность. В такие моменты
достаточно иногда одного слова для того, чтобы сознание получило выражение,
и та главная в совокупной жизни человечества сила - общественное мнение -
мгновенно перевернуло бы без борьбы и насилия весь существующий строй...
Спасение людей от их унижения, порабощения и невежества произойдет не через
революции, не через рабочие союзы, конгрессы мира, а через самый простой
путь,- тот, что каждый человек, которого будут привлекать к участию в
насилии над своими братьями и над самим собой, сознавая в себе свое
истинное духовное "я", с недоумением спросит: "Да зачем же я буду делать
это?"
Не революции, хитрые, мудрые, социалистические, коммунистические устройства
союзов, арбитрации и т. п. спасут человечество, а только такое духовное
сознание, когда оно сделается общим.
Ведь стоит только человеку очнуться от гипноза, скрывающего от него его
истинное человеческое призвание, чтобы не то что отказаться от тех
требований, которые предъявляет ему государство, а прийти в страшное
удивление и негодование, что к нему могут обращаться с такими требованиями.
"И пробуждение это может совершиться каждую минуту",- так писал я 15 лет
тому назад.- Пробуждение это совершается,- смело пишу я теперь. Знаю я, что
я с своими 80-ю годами не увижу его, но знаю так же верно, как то, что
после зимы наступит весна, а после ночи -день, что время это наступило в
жизни нашего христианского человечества.
XIV
Душа человеческая по природе своей христианка.
Христианство воспринимается людьми всегда как что-то забытое, вдруг
вспомнившееся... Христианство поднимает человека на такую высоту, с которой
ему открывается радостный мир, подчиненный разумному закону. Чувство,
испытываемое человеком, узнающим истину христианства, подобно тому, которое
испытал бы чело век, запертый в темной душной башне, когда бы он поднялся
на высшую открытую площадку башни, с которой он увидал бы невидный прежде
прекрасный мир.
Сознание подчинения закону человеческому порабощает; сознание подчинения
божескому закону освобождает.
Одно из определенных условий труда человека состоит в том, что чем
отдаленнее цель наших стремлений, чем меньше мы желаем сами видеть плоды
наших трудов, тем больше и обширнее будет мера нашего успеха.
Джон Рескин.
Самые важные и нужные для самого и для других дела человека - это те,
последствия которых он не увидит.
"Все это может быть, но для того, чтобы люди могли освободиться от той,
основанной на насилии, жизни, в которой они запутаны и которая держит их,
нужно, чтобы все люди были религиозны, то есть готовы были бы ради
исполнения закона бога быть готовыми пожертвовать своим телесным, личным
благом и жить не будущим, а только настоящим, стремясь только в этом
настоящем исполнять открытую им в любви волю бога. Но люди нашего мира не
религиозны и потому не могут жить так".
Так говорят люди нашего времени, как бы предполагая, что религиозное
сознание, вера - есть состояние, несвойственное человеку, что религиозное
сознание в человеке есть нечто исключительное, воспитанное, напущенное. Но
думать и говорить так могут люди вследствие особенного состояния
христианского мира, временно лишенные самого необходимого и естественного
условия жизни человеческой - веры.
Такое возражение подобно тому, которое сделал бы человек против
необходимости труда для блага людей тем, что для того, чтобы трудиться,
надо иметь силы для этого, но что же делать тем, которые так отвыкли от
труда, что не могут, не умеют и не им; .Ѕ сил телесно трудиться.
Но так же, как труд не составляет нечто искусственное, вы манное,
предписываемое людьми, а нечто неизбежное, необходимое без чего не могли бы
жить люди, так точно и вера, то есть от своего отношения к бесконечному и
вытекающего из него руководства поступков. Такая вера есть не только не
нечто воспитанное искусственное, исключительное, а, напротив, такое
естественное свойство человеческой природы, без которого, как птицы без
крыльев когда не жили и не могут жить люди.
Если мы теперь в нашем христианском мире видим людей, лишенных, или, вернее
сказать, не лишенных, а с затемненным религиозным сознанием, то уродливое,
неестественное положение г только временное и случайное, положение
немногих, происшедшее от тех особенных условий, в которых жили и живут люди
христианского мира, точно такое же исключительное, как и положение тех
людей, которые живут и могут жить, не работая.
И потому для того, чтобы люди, утратившие это свойственное и необходимое
для жизни людей чувство, вновь испытали его, им не нужно ничего
придумывать, устанавливать, а надо только устранить тот обман, который
временно скрыл от них это чувство и затемнил его.
Только освободись люди нашего мира от того обмана извращения христианского
учения церковной веры и утвержденного на ней не только оправдания, но
возвеличения, несовместимого с христианством, основанного на насилии,
государственного устройства, и само собой устранится в душах людей не
только христианского, но и всего мира главная помеха к религиозному
сознанию высшего закона любви без возможности исключений и насилия, который
1900 лет тому назад был открыт человечеству и который теперь один только
удовлетворяет требованиям человеческой совести.
А войдет в сознание закон этот, как высший закон жизни - и само собой
прекратится то губительное для нравственности состояние людей, при котором
величайшие несправедливости и жестокости, совершаемые людьми друг против
друга, считаются естественными, свойственными людям поступками, совершится
то, о чем мечтают теперь, чего желают и что обещают все социалистические,
коммунистические устроители будущих обществ, и гораздо больше этого. И
достигнется это совершенно противоположными средствами, и только потому и
достигнется, что будет достигаться не теми, самим себе противоречащими
средствами насилия, которыми стараются достигнуть этого как правительства,
так и противники их. Достигнется это освобождение от мучащего и
развращающего людей зла не тем, что люди укрепят или удержат существующее
устройство: монархию, республику, какую бы то ни было, и не тем, что,
уничтожив существующее устройство, установят лучшее, социалистическое,
коммунистическое, вообще не тем, что одни люди будут себе представлять
известное, считаемое ими наилучшим, устройство общества и будут насилием
принуждать к нему других людей, а только тем, что каждый человек
(большинство людей), не думая и не заботясь для себя и для других о
последствиях своей деятельности, будет поступать так или иначе, не ради
того или иного устройства общества, а только ради исполнения для себя, для
своей жизни, признаваемого им высшим, закона жизни, закона любви, не
допускающего насилия ни при каких условиях.
XV
Гораздо естественнее представить себе общество людей, управляемое
разумными, выгодными и признаваемыми всеми правилами, чем те общества, в
которых живут теперь люди, подчиняясь только насилию.
Для непробудившегося человека государственная власть - это некоторые
священные учреждения, составляющие органы живого тела, необходимое условие
жизни людей. Для пробудившегося человека - это люди очень заблудшие,
приписывающие себе какое-то фантастическое значение, не имеющее никакого
разумного оправдания, и посредством насилия приводящие свои желания в
исполнение. Все это для пробудившегося человека заблудшие и большей частью
подкупленные люди, насилующие других людей, точно такие же, как те
разбойники, которые схватывают людей на дорогах и насилуют их. Древность
этого насилия, размер насилия, организация его - не может изменить сущности
дела. Для пробудившегося человека нет того, что называется государством, и
потому нет оправдания всем совершаемым во имя государства насилиям; и
потому для него невозможно участие в них. Насилие государственное
уничтожится не внешними средствами, а только сознанием пробудившихся к
истине людей.
Может быть, что для прежнего состояния людей было нужно государственное
насилие, может быть, оно нужно еще и теперь, но люди не могут не видеть, не
предвидеть того состояния, при котором насилие может только мешать мирной
жизни людей. А видя и предвидя это, люди не могут не стремиться к
осуществлению такого порядка. Средство осуществления такого порядка есть
внутреннее совершенствование и неучастие в насилии.
"Но как же жить без правительства, без власти? Никогда люди не жили так",
скажут на это.
Люди так привыкли к этой государственной форме, в которой они живут, что
она кажется им неизбежной, всегдашней формой жизни человечества. Но это
только кажется: жили и живут люди и вне государственной формы. Жили и живут
так теперь все дикие народы, не дошедшие до того, что называется
цивилизацией; живут так и люди, ставшие в своем понимании смысла жизни выше
цивилизации: живут и в Европе, и в Америке, и в особенности в России
христианские общины, отказавшиеся от правительства, не нуждающиеся в нем и
только неизбежно терпящие его вмешательство.
Государственная форма есть временная, но никак не постоянная форма жизни
человечества. Как жизнь одного человека не неподвижна, а постоянно
изменяется, подвигается, совершенствуется, так не переставая изменяется,
подвигается, совершенствуется жизнь и всего человечества. Каждый отдельный
человек когда-то сосал грудь, играл в игрушки, учился, работал, женился,
воспитывал детей, освобождался от страстей, умудрялся к старости. Точно так
же умудряется и совершенствуется и жизнь народов, только не годами, как для
человека, а веками, тысячелетиями. И как для человека главные изменения
совершаются в области духовной, невидимой, так и в человечестве главные
изменения совершаются прежде всего в невидимой области, в его религиозном
сознании.
И как изменения эти для отдельного человека совершаются так постепенно, что
никогда нельзя указать тот час, день, месяц, когда ребенок перестал быть
ребенком, а стал юношей, и юноша мужем, а между тем мы всегда безошибочно
знаем, когда переходы эти уже совершились, так точно мы и не можем никогда
указать на те годы, когда человечество или известная часть его пережила
один религиозный возраст и вступило в другой, следующий; но так же, как мы
знаем про бывшего ребенка, что он стал юношей, мы знаем и про человечество
или часть его, что оно пережило один и вступило в другой, высший,
религиозный возраст, когда переход этот уже совершился.
Такой переход от одного возраста человечества к другому совершился в наше
время в жизни народов христианского мира.
Мы не знаем того часа, когда ребенок стал юношей, но знаем, что бывший
ребенок уже не может играть в игрушки; так же мы не можем назвать того
года, десятилетия даже, во время которого люди христианского мира выросли
из прежней формы жизни и перешли в другой, определяемый их религиозным
сознанием, возраст, но не можем не знать, не видеть того, что люди
христианского мира уже не могут серьезно играть в завоевания, в свидания
монархов, в дипломатические хитрости, в конституции, с своими палатами и
думами, в социал-революционные, демократические, анархические партии и
революции, а главное, не могут делать всех этих дел, основывая их на
насилии.
Особенно это заметно теперь у нас в России, с внешним изменением
государственного устройства. Серьезно мыслящие русские люди не могут уже не
испытывать теперь по отношению всех введенных новых форм управления нечто
вроде того, как если бы взрослому человеку подарили новую, не бывшую у него
во время детства, игрушку. Как ни нова и интересна игрушка, она не нужна
ему, и он только с улыбкой может глядеть на нее. Так это у нас, в России, и
для всех мыслящих людей и для большой массы народа с нашей конституцией,
думой и разными революционными союзами и партиями. Ведь не могут же русские
люди нашего времени - я думаю, что не ошибаясь скажу, чующие уже, хотя и в
неясном виде, сущность истинного учения Христа,- серьезно верить в то, что
призвание человека в этом мире состоит в том, чтобы данный ему короткий
промежуток времени между рождением и смертью употребить на то, чтобы
говорить речи в палатах, или собраниях товарищей социалистов, или в судах,
судить своих ближних, ловить, запирать, убивать их, или кидать в них бомбы,
или отбирать у них земли, или заботиться о том, чтобы Финляндия, Индия,
Польша, Корея были бы присоединены к тому, что называется Россией, Англией,
Пруссией, Японией, или о том, чтобы освободить насилием эти земли " быть
для того готовым к массовым убийствам друг друга. Не может человек нашего
времени не сознавать в глубине души всего безумия такой деятельности.
Ведь мы не видим всего ужаса, несвойственности человеческой природе той
жизни, которую мы ведем, только потому, что все те ужасы, в среде которых
мы спокойно живем, наступали так постепенно, что мы не замечали их. Мне
довелось в своей жизни видеть заброшенного старика в самом ужасном
положении: черви кишели в его теле, он не мог двинуться без страдания ни
одним членом, и он не замечал всего ужаса своего положения, так незаметно
он пришел к нему, он только просил чайку и сахарцу. То же и мы в нашей
жизни: мы не видим всего ее ужаса только потому, что незаметными шажками
пришли к своему положению и, как тот старик, не замечаем всего ужаса его и
только радуемся на новые кинематографы и автомобили, как тот радовался на
чаи и сахар. Не говоря уже о том, что нет никакого вероятия, что
уничтожение несвойственного человеческой разумной и любовной природе
насилия человека над человеком не улучшило бы, а ухудшило положение людей,
не говоря уже об этом, теперешнее положение общества так ужасно дурно, что
трудно себе представить положение хуже.
И потому вопрос о том: могут ли люди жить без правительства, не только не
страшен, каким хотят представить его защитники существующего строя, а
только смешон, как был бы смешон обращенный к истязаемому человеку вопрос о
том, как он будет жить, когда его перестанут мучить.
Люди, находящиеся в исключительно выгодном положении, вследствие
существования государственного устройства, представляют себе жизнь людей
без государственной власти в виде величайшей неурядицы, борьбы всех против
всех, точно как будто говорится о сожитии не только животных (животные
живут мирно без государственного насилия), а каких-то ужасных существ,
руководимых в своей деятельности только ненавистью и безумием. Но
представляют они себе людей такими только потому, что приписывают людям те
противные их существу свойства, которые воспитаны тем самым государственным
устройством, в которое они сложились и которое они, несмотря на то, что оно
очевидно не нужно и только вредно, продолжают поддерживать.
И потому на вопрос о том, какая будет жизнь без власти, без правительства?
ответ может быть только один - тот, что наверное не будет всего того зла,
которое производит правительство: не будет земельной собственности, не
будет податей, употребляемых на ненужные народу дела, не будет разделений
народов, порабощения одних другими, не будет поглощения лучших сил народов
на приготовление к войнам, не будет страха - с одной стороны, бомб, с
другой - виселиц, не будет безумной роскоши одних и еще более безумной
нищеты других.
XVI
Мы живем в эпоху дисциплины, культуры и цивилизации, но далеко еще не в
эпоху морали. При настоящем состоянии людей можно сказать, что счастье
государств растет вместе с несчастием людей. И еще вопрос, не счастливее ли
мы были бы в первобытном состоянии, когда у нас не было бы этой культуры,
чем в нашем настоящем состоянии.
Ибо как можно сделать людей счастливыми, когда их не делают нравственными и
мудрыми!
Кант.
Старайся жить так, чтобы насилие было не нужно тебе.
Мы очень привыкли к рассуждениям о том, как нам устроить жизнь других
людей, - людей вообще.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72