И потому христианскому учению свойственно заявлять требования высшие, чем
те, которые выражены в этих заповедях; но никак не умалять требования ни
самого идеала, ни этих заповедей, как это делают люди, судящие об учении
христианства с точки зрения общественного жизнепонимания.
Таково одно недоразумение людей научных относительно значения и смысла
учения Христа другое, вытекающее из этого же источника, состоит в замене
христианского требования любви к Богу и служения Ему любовью и служением
людям - человечеству.
Христианское учение любви к Богу и служения Ему и (только вследствие этой
любви и служения) любви и служения ближнему кажется людям научным неясным,
мистическим и произвольным, и они исключают совершенно требование любви и
служения Богу, полагая, что учение об этой любви к людям, к человечеству
гораздо понятнее, тверже и более обосновано.
Научные люди теоретически учат тому, что жизнь осмысленная и добрая есть
только жизнь служения всему человечеству; и в этом самом учении видят смысл
христианского учения; к этому учению сводят христианское учение; для этого
своего учения отыскивают подтверждение в христианском учении, предполагая,
что их учение и христианское - одно и то же.
Мнение это совершенно ошибочно. Христианское учение и учение позитивистов,
коммунистов и всех проповедников всемирного братства людей, основанное на
выгодности этого братства, не имеют ничего общего между собой и отличаются
друг от друга в особенности тем, что учение христианское имеет твердые,
ясные основы в душе человеческой; учение же любви к человечеству есть
только теоретический вывод по аналогии.
Учение о любви к одному человечеству имеет в основе своей общественное
жизнепонимание.
Сущность общественного жизнепонимания состоит в перенесении смысла своей
личной жизни в жизнь совокупности личностей: племени, семьи, рода,
государства. Перенесение это совершалось и совершается легко и естественно
в первых своих формах, в перенесении смысла жизни из своей личности в
племя, семью. Перенесение же в род или народ уже труднее и требует
особенного воспитания для этого; перенесение же сознания в государство уже
составляет предел такого перенесения.
Любить себя естественно каждому, и каждый себя любит без поощрения к этому,
любить свое племя, поддерживающее и защищающее меня, любить жену - радость
и помощь жизни, своих детей - утеху и надежды жизни, и своих родителей,
давших жизнь и воспитание, - естественно; и любовь эта, хотя далеко не
столь сильная, как любовь к себе, встречается довольно часто.
Любить для себя, для своей гордости свой род, свой народ хотя уже не так
естественно, все-таки встречается. Любовь своего одноплеменного,
одноязычного, одноверного народа еще возможна, хотя чувство это далеко не
такое сильное не только как любовь к себе, но и к семье или роду; но любовь
к государству, как Турция, Германия, Англия, Австрия, Россия, - уже почти
невозможная вещь и, несмотря на усиленное воспитание в этом направлении,
только предполагается и не существует в действительности. На этой
совокупности уже кончается возможность для человека переносить свое
сознание и испытывать в этой фикции какое-либо непосредственное чувство.
Позитивисты же и все проповедники научного братства, не принимая во
внимание ослабление чувства по мере расширения предмета, теоретически
рассуждают далее в том же направлении. "Если, - говорят они, - личности
было выгодно перенести свое сознание в племя, семью, а потом в народ,
государство, то еще выгоднее будет перенести свое сознание в совокупность
всего человечества и всем жить для человечества так же, как люди живут для
семьи, для государства.
Оно теоретически действительно так выходит.
Перенося сознание и любовь личности в семью, из семьи в род, народ,
государство, было бы вполне логично и людям для избавления себя от борьбы и
бедствий, которые происходят от разделения человечества на народы и
государства, естественнее всего перенести свою любовь на человечество.
Казалось бы, это логичнее всего, и теоретически проповедуют это, не замечая
того, что любовь есть чувство, которое можно иметь, но которое нельзя
проповедовать, и что, кроме того, для любви должен быть предмет, а
человечество не есть предмет, а только фикция.
Племя, семья, даже государство не выдуманы людьми, но образовались сами
собой, как рой пчел, муравьев, и действительно существуют. Человек, любящий
для своей животной личности семью, знает, кого он любит: Анну, Марью,
Ивана, Петра и т.д. Человек, любящий род и гордящийся им, знает, что он
любит всех гвельфов или всех гибеллинов любящий государство знает, что он
любит Францию по берег Рейна и Пиренеи, и главный город ее Париж, и ее
историю и т.д. Но что любит человек, любящий человечество? Есть
государство, народ, есть отвлеченное понятие: человек; но человечества, как
реального понятия нет и не может быть.
Человечество? Где предел человечества? Где оно кончается или начинается?
Кончается ли человечество дикарем, идиотом, алкоголиком, сумасшедшим
включительно? Если мы проведем черту, отделяющую человечество, так что
исключим низших представителей человеческого рода, то где мы проведем
черту? Исключим ли мы негров, как их исключают американцы, и индийцев, как
их исключают некоторые англичане, и евреев, как их исключают некоторые?
Если же мы захватим всех людей без исключения, то почему же мы захватим
одних только людей, а не высших животных, из которых многие выше низших
представителей человеческого рода?
Человечество мы не знаем, как внешний предмет, не знаем пределов его.
Человечество есть фикция, и его нельзя любить. Действительно, очень выгодно
бы было, если бы люди могли любить человечество, как они любят семью; было
бы очень выгодно, как про это толкуют коммунисты, заменить соревновательное
направление деятельности людской общинным или индивидуальное
-универсальным, чтобы каждый для всех и все для одного, да только нет для
этого никаких мотивов. Позитивисты, коммунисты и все проповедники научного
братства проповедуют расширять ту любовь, которую люди имеют в себе, и к
своим семьям, и к государству на все человечество, забывая то, что любовь,
которую они проповедуют, есть любовь личная, которая могла, разжижаясь,
распространиться до естественного отечества, которая совершенно исчезает,
касаясь искусственного государства, как Австрия, Англия, Турция, и которой
мы даже не можем себе представить, когда дело касается всего человечества,
предмета вполне мистического.
"Человек любит себя (свою животную жизнь), любит семью, любит даже
отечество. Отчего же бы ему не полюбить и человечество? Так бы это хорошо
было. Кстати же это самое проповедует и христианство". Так думают
проповедники позитивного, коммунистического, социалистического братства.
Действительно, это бы было очень хорошо, Но никак этого не может быть,
потому что любовь, основанная на личном и общественном жизнепонимании,
дальше любви к государству идти не может.
Ошибка рассуждения в том, что жизнепонимание общественное, на котором
основана любовь к семье и к отечеству, зиждется на любви к личности и что
эта любовь, переносясь от личности к семье, роду, народности, государству,
все слабеет и слабеет и в государстве доходит до своего последнего предела,
дальше которого она идти не может.
Необходимость расширения области любви несомненна; но вместе с тем эта
самая необходимость расширения ее в действительности уничтожает возможность
любви и- доказывает недостаточность любви личной, человеческой...
И вот тут-то проповедники позитивистического, коммунистического,
социального братства на помощь этой оказавшейся несостоятельною
человеческой любви предлагают христианскую любовь, но только в ее
последствиях, но не в ее основах: они предлагают любовь к одному
человечеству без любви к Богу.
Но любви такой не может быть. Для нее нет никакого мотива. Христианская
любовь вытекает только из христианского жизнепонимания, по которому смысл
жизни состоит в любви и служении Богу.
Естественным ходом - от любви к себе, потом к семье, к роду, к народу,
государству, -общественное жизнепонимание привело людей к сознанию
необходимости любви к человечеству, не имеющему пределов и сливающемуся со
всем существующим, - к чему-то не вызывающему в человеке никакого чувства,
привело к противоречию, которое не может быть разрешено общественным
жизнепониманием.
Только христианское учение во всем его значении, давая новый смысл жизни,
разрешает его. Христианство признает любовь и к себе, и к семье, и к
народу, и к человечеству, не только к человечеству, но ко всему живому, ко
всему существующему, признает необходимость бесконечного расширения области
любви; но предмет этой любви оно находит не вне себя, не в совокупности
личностей: в семье, роде, государстве, человечестве, во всем внешнем мире,
но в себе же, в своей личности, но личности божеской, сущность которой есть
та самая любовь, к потребности расширения которой приведена была личность
животная, спасаясь от сознания своей погибельности.
Различие христианского учения от прежних - то, что прежнее учение
общественное говорило: живи противно твоей природе (подразумевая одну
животную природу), подчиняй ее внешнему закону семьи, общества,
государства; христианство говорит: живи сообразно твоей природе
(подразумевая божественную природу), не подчиняя ее ничему, - ни своей, ни
чужой животной природе, и ты достигнешь того самого, к чему ты стремишься,
подчиняя внешним законам свою внешнюю природу.
Христианское учение возвращает человека к первоначальному сознанию себя, но
только не себя животного, а себя - Бога, искры Божьей, себя - сына Божия,
Бога такого же, как и Отец, но заключенного в животную оболочку. И сознание
себя этим сыном Божьим, главное свойство которого есть любовь,
удовлетворяет и всем тем требованиям расширения области любви, к которой
был приведен человек общественного жизнепонимания. Так, при все большем и
большем расширении области любви для спасения личности, любовь была
необходимостью и приурочивалась к известным предметам: к себе, семье,
обществу, человечеству; при христианском мировоззрении любовь есть не
необходимость и не приурочивается ни к чему, есть существенное свойство
души человека. Человек любит не потому, что ему выгодно любить того-то и
тех-то, а потому, что любовь есть сущность его души, потому что он не может
не любить.
Христианское учение есть указание человеку на то, что сущность его души
есть любовь, что благо его получается не оттого, что он будет любить
того-то и того-то, а оттого, что он будет любить начало всего - Бога,
которого он сознает в себе любовью, и потому будет любить всех и все.
В этом состоит основное различие христианского учения от учения
позитивистов и всех теоретиков не-христианского учения от учения
позитивистов и всех теоретиков не-христианского всемирного братства.
Таковы два главных недоразумения относительно христианского учения, из
которых вытекает большинство ложных суждений о нем. Одно, - что учение
Христа поучает людей, как прежние учения, правилам, которым люди обязаны
следовать, и что правила эти неисполнимы; другое то, что все значение
христианства состоит в учении о выгодном сожитии человечества, как одной
семьи, для чего, не упоминая о любви к Богу, нужно только следовать правилу
любви к человечеству.
Ложное мнение научных людей, что учение о сверхъестественном составляет
сущность христианского учения и что жизненное учение его неприложимо,
вместе с вытекающим из этого ложного мнения недоразумением и составляет
другую причину непонимания христианства людьми нашего времени.
Причин непонимания учения Христа много. Причина и в том, что люди полагают,
что они поняли учение это, когда решили ... что оно сверхъестественным
способом передано им; или, как это делают люди научные, что они поняли его,
когда изучили часть тех внешних явлений, которыми оно выразилось. Причина
непонимания - и в недоразумениях о неисполнимости учения и о том, что оно
должно быть заменено учением о любви к человечеству, но главная причина,
породившая все эти недоразумения, - та, что учение Христа считается таким
учением, которое можно принять или не принять, не изменяя своей жизни.
Люди, привыкшие к существующему порядку вещей, любящие его, боящиеся
изменить его, стараются понять учение как собрание откровений и правил,
которые можно принять, не изменяя своей жизни, тогда как учение Христа не
есть только учение о правилах, которым должен следовать человек, но
выяснение нового смысла жизни, определяющего всю, совсем иную, чем прежняя,
деятельность человечества в тот период, в который она вступает.
Жизнь человеческая движется, проходит, как жизнь отдельного человека,
возрасты, и каждый возраст имеет соответствующее ему жизнепонимание, и
жизнепонимание это неизбежно усваивается людьми. Те люди, которые не
усваивают соответствующего возрасту жизнепонимания сознательно, приводятся
к этому бессознательно. То, что происходит с изменением взглядов на жизнь
отдельных людей, то же происходит и с изменением взглядов на жизнь народов
и всего человечества. Если человек семейный продолжает руководствоваться в
своей деятельности ребяческим жизнепониманием, то жизнь его сделается так
трудна ему, что он невольно будет искать иного жизнепонимания и охотно
усвоит то, которое свойственно его возрасту.
То же происходит и теперь в нашем человечестве при переходе, переживаемом
нами, от языческого жизнепонимания к христианскому. Общественный человек
нашего времени приводится самою жизнью к необходимости отречься от
языческого понимания жизни, несвойственного теперешнему возрасту
человечества, и подчиниться требованиям христианского учения, истины
которого, как бы они ни были извращены и перетолкованы, все-таки известны
ему и одни представляют разрешение тех противоречий, в которых он путается.
Если человеку общественного жизнепонимания кажутся странными и даже
опасными требования христианского учения, то точно столь же странными,
непонятными и опасными представлялись в давнишние времена дикарю требования
учения общественного, когда еще он не вполне понимал их и не мог предвидеть
их последствий.
Неразумно жертвовать своим спокойствием или жизнью", говорит дикарь, "чтобы
защищать что-то непонятное и неосязаемое, условное: семью, род, отечество,
и главное - опасно отдавать себя в распоряжение чуждой власти". Но пришло
время для дикаря, когда, с одной стороны, он хотя и смутно, но понял
значение общественной жизни, значение главного двигателя ее, общественного
одобрения или осуждения, - славы; с другой стороны, когда страдания его
личной жизни стали так велики, что он не мог уже продолжать верить в
истинность своего прежнего понимания жизни, и он принял учение
общественное, государственное и подчинился ему.
Точно то же теперь совершается и с человеком общественным, государственным.
"Неразумно", говорит человек общественный, "жертвовать благом своим, своей
семьи, своего отечества для исполнение требований какого-то высшего закона,
требующего от меня отречения от самых естественных и добрых чувств любви к
себе, к своей семье, к родине, к отечеству и главное - опасно отвергать
обеспечение жизни, даваемое государственным устройством".
Но приходит время, когда, с одной стороны, смутное сознание в душе своей
высшего закона любви к Богу и ближнему, с другой - страдания, вытекающие из
противоречий жизни, заставляют человека отречься от жизнепонимания
общественного и усвоить новое, предлагаемое ему, разрешающее все
противоречия и устраняющее страдания его жизни - жизнепонимание
христианское. И время это пришло теперь.
Нам, пережившим тысячелетия назад уже переход от жизнепонимания животного,
личного к жизнепониманию общественному, кажется, что тот переход был
необходим и естественен, а этот - тот, который мы переживаем теперь, эти
последние 1800 лет - и произволен, и неестественен, и страшен. Но это нам
кажется только потому, что тот переход уже совершен и деятельность его уже
перешла в бессознательную; теперешний переход еще не окончен, и мы
сознательно должны совершить его.
Жизнепонимание общественное входило в сознание людей веками, тысячелетиями,
проходило через разные нормы и теперь уже взошло для человечества в область
бессознательного, передаваемого наследственностью, воспитанием и привычкой;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72