Грязная клевета на Советскую Армию — вот основное содержание статьи «Кто такие русские?»
«Будущее коммунизма как фактора, влияющего на международную жизнь, зависит от успеха или поражения английского лейбористского правительства. Если политика лейбористского правительства увенчается успехом, то мировой коммунизм утратит какое бы то ни было влияние. Если же политика лейбористов потерпит крах, то силы коммунизма возрастут в гигантских размерах...» — такова была тема, которая подробнейшим образом освещалась в статье «Удастся ли английским лейбористам спасти Европу от коммунизма?»
«...Соединенные Штаты... способны руководить свободным миром в соответствии с теми требованиями, которые они сами выдвигают. Но сейчас Соединенные Штаты стоят перед дилеммой. Одно из двух — либо Соединенные Штаты выступят на мировую арену исключительно ради того, чтобы господствовать над всем миром, являя собой новый пример империи, обогащающейся за счет всех мировых богатств и естественных ресурсов, либо...»
Фурукава читал статью «Может ли Америка руководить миром?» Его знобило, по спине пробегали мурашки.
— Ты. что, уж не заболел ли? Смотри, какое лицо красное, — услыхав кашель Фурукава, встревоженно проговорил Синъити, прилежно работавший над книгой «Государство и революция». Фурукава наполовину высунул из-под одеяла голые плечи и, поскрипывая пером, усердно писал на чистых бланках со штампом компании. Внезапно он перестал писать.
— Послушай-ка, — проговорил он, настороженно глядя на Икэнобэ. — Скажи, вот эта оккупационная
армия — она и должна проводить в жизнь решения Потсдамской декларации?
— Ну да, так считается... — ответил Икэнобэ.
Лицо у Фурукава было воспаленное, раскрасневшееся. Сощурив глаза, как будто стараясь что-то понять, он склонил голову набок.
— Хотел бы я знать, читают ли эти журналы японские коммунисты? Известно ли японским коммунистам, о чем пишут в этих журналах?
На следующий день, преодолевая легкое головокружение, Фурукава опять сидел за экраном в кабинете директора.
Зачеркивая и исправляя написанное, он продолжал переводить статью «Может ли Америка руководить миром?». Он чувствовал слабость во всем теле и время от времени облокачивался на стол, подпирая щеку рукой. В красивом заграничном журнале среди текста в нежных, ласкающих глаз тонах были изображены собачьи морды и человеческие лица. Журнал, перелетающий через океаны! Журнал, который стремится распространить по всему свету американскую идеологию! — Что-то тут не так!
«Странно... ведь мы до сих пор не допускали и сомнения в том, что решения Потсдамской декларации действительно будут осуществляться...» — раздумывал Фурукава.
Ему вдруг стало трудно дышать... Он со злостью отбросил перо.
Знают ли его товарищи о том, что здесь пишут? Араки-сан, например?
Ужасно зябнет спина. За окном светит солнце. Горные склоны, окрашенные в нежно-зеленые тона, Которые с каждым днем становятся всё ярче, озарены солнечными лучами; сейчас они кажутся ему далекими, уплывают куда-то, словно он видит их во сне.
«Нет, всё дело в том, что мы, рабочие, слишком мало знаем!.. А попадись нашим в руки такой американский журнал, вот, наверное, удивились бы тому, что здесь написано!»
Подняв воротник шинели, он снова взялся за перо. Как холодно! Или, может быть, он и впрямь заболел?
— Фурукава-кун! Ну-ка, покажи, что у тебя готово! — донесся до него голос директора.
Соорав начисто переписанные листки, Фурукава подошел к обитому сукном столу.
— Присаживайся, присаживайся! — директор сам пододвинул ему стул и усадил рядом с собой; казалось, он был в отличном настроении. — Что это с тобой? Простудился?
— Похоже на то.
Взяв листы с переводом, директор поднял очки на лоб.
— Так нельзя, так нельзя... надо беречься... — машинально проговорил он, глядя на перевод. Он начал вслух читать его, потом круто повернулся к Фурукава вместе с креслом, в котором сидел.
— Ну что, каково? Замечательная страна Америка?
— Угу.
— Что ни говори, а в послевоенный период Америка— ведущая страна мира... А?
Фурукава чувствовал сильную усталость. Он сидел согнувшись, почти скорчившись, около круглой газовой нечки. Над самым ухом его бубнил, словно рассуждая сам с собой, директор:
— Взять, например, наш завод... Ведь о нем кругом идет слава как о «красном»... Беда, да и только! Вот хочу просить тебя — не поможешь ли ты как-нибудь справиться с этими... ну, как их... с комсомольцами?... А?
Резко подняв голову, Фурукава взглянул на директора.
— Нет, нет, я просто советуюсь с тобой... — директор Сагара тоже внимательно смотрел на него, как бы наблюдая за тем впечатлением, которое производят его слова. Он улыбнулся. — Ведь я отнюдь не против демократии или, скажем, профсоюза. Этого я вовсе не хотел
сказать!
Взяв со стола папиросы, директор, подавшись вперед, протянул их Фурукава. Фурукава подозрительно разглядывал его лицо с прищуренными глазами, постепенно принимавшее огорченное, скорбное выражение.
— Надо же войти и в мое положение! Я отвечаю перед компанией за восемьсот человек, которых мне доверили! Я никогда еще никому не жаловался, но скажу тебе откровенно... Сколько сейчас комсомольцев на заводе?
— Сто семь человек.
— А вожак кто? Ты, кажется?
— Нет, Синъити Икэнобэ-кун из экспериментального цеха...
— Икэнобэ? Гм, гм... Но ты ведь тоже, кажется, заведуешь молодежной секцией в профсоюзе?.. Так, может быть, ты тоже всё-таки сумеешь чем-нибудь нам помочь?
Внутренне содрогнувшись, Фурукава поднял мучительно болевшую голову. Всё перед ним кружилось, лицо директора двоилось и троилось у него в глазах. До сих пор он отвечал не задумываясь, откровенно — ведь речь шла о массовой организации. Но что означают эти последние слова: «Сумеешь помочь?»
— Что вы хотите, чтобы я сделал? Фурукава охватило раздражение. Какая горькая папироса!..
— Видишь ли... э-э... неужели ты сам не понимаешь? Теперь директор откинулся на спинку кресла. Углы его рта нервно подергивались.
— Тебя ожидает прекрасная будущность... Фурукава отвернулся и скомкал горькую папиросу.
— Посуди сам... — директор барабанил толстыми пальцами по листкам с переводом. — Я полагаю, что даже из этих вот материалов ты мог бы понять, каково отношение оккупационных властей к компартии...
Лихорадочно блестевшие глаза Фурукава вспыхнули. Теперь ему стало ясно, зачем директор заставлял его переводить «Ридерс дайджест». Кровь бросилась ему в лицо.
— Нет, не понял.
Это был прямой отпор директору.
— Не понял?
— Да, не понял.
На лбу у директора от гнева набухла синяя жила.
— Да ты... ты... Я для,тебя, можно сказать, столько... — он с силой стукнул кулаком по столу. — У тебя голова всё еще набита этими твоими извращенными понятиями о демократии? Ты всё еще думаешь о коммунизме? — кричал директор.
— У меня представления обо всем правильные! — Фурукава тоже повысил голос и в свою очередь ударил кулаком по столу.
— А я тебе говорю, что извращенные! — от удара
директорского кулака подпрыгнули настольный телефон и ваза с цветами. — Америка — родина демократии!
— Ничего подобного! Родина демократии — Советский Союз!
Оба вскочили со своих мест и стояли теперь друг против друга, разделенные газовой печкой.
— Вон! Убирайся вон!
Управляющий делами бросился успокаивать директора, и тот, стараясь сохранить достоинство, с усилием овладел собой. Тяжело дыша, он вытер пот со лба.
— Хватит... Довольно! Вон!.. Возвращайся обратно в цех!
Глава седьмая
ОТДАТЬ СЕБЯ БЕЗ ОСТАТКА ОБЩЕМУ ДЕЛУ
Из-за нехватки электроэнергии опять предстоял нерабочий день, первый в этом месяце. Накануне вечером, после занятий на рабочих курсах, Рэн, Хацуэ и другие девушки, шумно переговариваясь, возвращались в одиннадцатую комнату третьего общежития.
— Добрый вечер! Пожалуйте домой! — по старому обычаю низко поклонилась Сигэ Тоёда. Она сидела одйа в комнате за своим излюбленным занятием — шитьем.
— Добрый вечер!
Хацуэ, Мицу, Синобу и Кику тоже поклонились ей. Одна только Рэн не стала кланяться. Во-первйх, она считала, что подобные поклоны — пережиток феодализма, а во-вторых, Рэн была недовольна, что Сигэ единственная из их комнаты не посещает занятий рабочих
курсов.
— Ну, Оикава-сан, давай я объясню т.ебе этот отрывок. Иди сюда! — предложила Рэн Мицу Оикава, усаживаясь на свое место. За спиной у нее стоял кожаный чемодан, ящик с книгами и единственный в этой комнате небольшой туалет с зеркалом.
— Сейчас иду, подождите минутку... — Вечно голодная девушка с косичкой подошла к ведру, стоявшему в
нише под окном, и, зачерпнув ковшиком воды, стала пить.
— Касуга-саи, а ты?
Синобу и Кику уселись на подоконник и, болтая ногами, барабанили пятками о дощатую стенку. Они ничего не ответили
— Кино посмотреть бы, что ли! — сказала Синобу. За окном сгущались сумерки.
— Зачаточная форма — иначе сказать, такое состояние, когда только начинают набухать почки... То есть, иными словами, самое начало какого-либо явления...
Подсев к ним, Хацуэ тоже что-то записывала и исправляла в своей тетради. Рэн, развернув на коленях блокнот и книгу, с раздражением прислушивалась к приглушенному смеху и перешептываниям Синобу и Кику.
— Стихийный подъем... Стихийный — то есть такой, который происходит не в силу сознания, а как нечто противоположное сознательному, нечто непроизвольное...
Они изучали сейчас ту главу из книги Ленина «Что делать?», в которой говорилось о тред-юнионах.
— Сознательный элемент... Преподаватель сказал, что это очень важно... Важно понять, что социалистическое сознание не возникает само по себе из стихийной борьбы, которую ведут рабочие. Без научной основы, без учебы и твердой целеустремленности...
Вдруг Рэн выпрямилась и резко повернулась к окну. Ее ровные, точно нарисованные брови поднялись.
— Потише вы там!
При этих словах Синобу и Кику съежились и втянули головы в плечи, но тотчас же снова донесся их приглушенный смех.
— Сознательный рост... Скажи, пожалуйста!
— Что это она командует! — вполголоса сказала Кику, обращаясь к Синобу.
С тех пор как Рэн поселилась здесь, девушкам начало казаться, будто комната вдруг стала тесной. Почему-то с первого же дня получилось так, что Рэн стала верховодить в этой комнате. Нельзя сказать, чтобы староста Хацуэ выделяла Рэн среди других девушек, но всегда выходило как-то так, словно Рэн была на особом положении. И хотя Рэн почти никогда не брала в руки щетку или тряпку и никогда не мыла уборную, которую
девушки, обязаны были убирать по очереди, никто ничего не говорил по этому поводу.
Даже Кику — и та не решалась прямо сказать что-нибудь самой Рэн. И Кику, лучше чем кто бы то ни было, знала, отчего это происходит. Помимо того, что ее семья арендовала землю у Торидзава, работа отца в лесу, все поделки в усадьбе и другие перепадавшие время от времени мелкие заработки — всё целиком зависело от милостей семейства Торидзава. В таком же положении находились и семьи Хацуэ и Сигэ, и потому у девушек были некоторые основания по-особому относиться к Рэн.
— Ух, до чего же жрать охота! — дурачась, громко сказала Синобу, нарочно употребляя грубые выражения, и все девушки — и Сигэ, продолжавшая шить, и Мицу, и даже Хацуэ — рассмеялись.
— Спать! Спать! Давайте скорее ложиться! Пользуясь свободным днем, девушки собирались
завтра с утра отправиться в Торидзава менять полученный паек табака и кое-какие вещи на рис и муку. Путь предстоял далекий, и они должны были завтра встать
пораньше.
Синобу Касуга раздвинула сёдзи и принесла из коридора щетку.
— А ну-ка, пустите! Отойдите. Дайте подмести, —
начала она разгонять девушек.
Она не видела в Рэн Торидзава ничего особенного, разве лишь то, что та окончила колледж да была, пожалуй, красивее ее.
Касуга начала подметать пол, да так энергично, что пыль летела прямо на девушек. Хацуэ и Мицу со смехом отскочили в сторону. Хацуэ — самая рослая, самая крепкая из девушек, двигалась легко и проворно. Девушки с веселым визгом бросились в противоположный угол комнаты. Но Рэн продолжала сидеть не двигаясь.
— О чем это вы там сейчас говорили?
Несмотря на хрупкое сложение Рэн, во всем ее облике, когда она сидела вот так, выпрямившись, чувствовалась властность, какой не было у Хацуэ.
— Мы?.. Ни о чем!.. Право ни о чем... — спрятавшись за спину Синобу, прошептала Кику.
— Нет, я слышала! Ты сказала: что это она командует! Вот что ты сказала! — проговорила Рэн, не повышая
голоса. Но тем более внушительно прозвучали эти слова.
Синобу Касуга несколько секунд пристально смотрела на Рэн, держа щетку на весу, затем взмахнула щеткой и обдала Рэн пылью с головы до ног. — Ворчанье да кляузы будем слушать потом! Нечего из-за пустяков кипятиться. Ну, вставай, вставай, я подмету.
На лице Рэн медленно проступала краска.
— Что ты сказала? Повтори!
Она слегка повернулась к Синобу Касуга, но продолжала сидеть всё так же прямо.
— Да ну тебя, надоело! Что без конца повторять. Сказала, что нечего из-за пустяков кипятиться... Вставай-ка лучше, я подмету! — огрызнулась Синобу Касуга. Касуга была девушка нервная, с наклонностью к истерии. — Что это ты, в самом деле, какую барышню из себя корчишь! Уж если так тебя зло разбирает, пошла бы лучше да попробовала хоть разок уборную вымыть!
Рэн побледнела, руки ее судорожно вцепились в юбку. Еще никогда в жизни ей не наносили такого оскорбления.
— Ты... ты... — гнев мешал Рэн говорить. Вся кровь бросилась ей в голову, она была уже не в силах связно продолжать речь и, потеряв самообладание, высказала всё, что думала. — Люмпен... Люмпен-пролетарий... Сколько ии тверди ей о борьбе, о практическом опыте, а как была, так и останется потаскушкой!
Это были ужасные слова, до того ужасные, что Ха-цуэ и все остальные девушки оцепенели, а Синобу замахнулась на Рэн щеткой.
— Пустите! Пустите!.. — кричала Синобу, когда Кику и другие работницы пытались вырвать у нее щетку. Синобу сопротивлялась так отчаянно, что даже сильная Хацуэ едва удерживала ее. — Что она сказала! Что она.... Пустите!
Стиснув зубы, Рэн наблюдала, как девушки, толкая друг друга, стараются вырвать у Синобу щетку.
Рэн никто никогда не обижал с самого детства, и она не слишком задумывалась над тем, насколько задевали другого человека сказанные ею слова; но оскорбление, которое нанесли ей самой, уязвило Рэн так
больно, что у нее едва хватило выдержки, чтобы сохранить внешнее спокойствие.
— Я ее изобью! Гадина!.. Пустите! Что она тут басни рассказывает про сознательный рост, про... Только и знает, что командует, а ни разу, небось, не пошла расклеивать плакаты! Ни разу не вышла вместе со всеми в город! Пустите! — чуть не плача кричала
Синобу.
Подруги удерживали ее, но она, стараясь освободиться, металась из стороны в сторону. Она рванулась к Рзн, и ее растрепанные волосы, с которых свалился берет, почти коснулись лица девушки.
— Все это говорят, и Кику-тян, и Мицу-тян! Если злость тебя разбирает, так поднялась бы да сходила разок вместе со всеми, хоть бы пыль обмела!.. А не нравится, так собирай вещи и убирайся отсюда!..
Больше Рэн была не в силах сдерживаться. Бледное лицо ее дрогнуло, уголки губ скривились и, резко отвернувшись, она уткнулась в циновки.
Рэн проплакала всю ночь.
Она никогда не плакала громко, вот и сейчас девушка тихо всхлипывала и, только когда уже совсем не было сил терпеть, давясь рыданиями, кусала край одеяла. На время Рэн как будто затихала, но тотчас же снова к горлу подступали рыдания, и она снова заглушала их, уткнувшись в подушку.
В комнате царил полумрак. Сквозь сёдзи проникал слабый свет горевшей в коридоре лампочки. Среди шести разостланных в ряд постелей ярким пятном выделялось дорогое одеяло Рэн.
«Разве можно здесь оставаться!» — шептала Рэн всю ночь напролет. Но повторив эту фразу несчетное число раз, она вдруг поняла, что это никого не интересует. Так во имя чего она здесь?
Справа от нее под жестким одеялом из темной хлопчатобумажной ткани, открыв рот, спала Мицу Оикава. Слева от Рэн была постель Синобу Касуга, между ними лежала Хацуэ Яманака. Чуть приоткрыв рот с ровными, белыми зубами, прижавшись круглой щекой к подушке, она спала спокойно и безмятежно. «Поступай, как тебе заблагорассудится!» — как будто говорило ее лицо.
— А-а-а... Икэнобэ-сан! — Рэн, кусая край одеяла,
готова была громко заплакать. Она вдруг почувствовала себя совсем одинокой.
Никто не считал ее присутствие здесь обязательным. Останется она или уйдет — по-прежнему профсоюз завода Кавадзои будет бороться, по-прежнему будет крепнуть и расти рабочий класс...
Жизнь в общежитии давалась Рэн нелегко. Но у нее был упрямый характер. За этот месяц она старалась свыкнуться с пищей в заводской столовой, примениться к совместной жизни с простыми людьми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38