От безделья ребята режутся в карты на деньги, командиры не успевают отбирать колоды, не помогают политбеседы на тему того, что азартные игры — это мерзкий пережиток старого мира, подлежащий искоренению. Самогонки, правда, в обращении пока немного, только по случаю. Хуже станет, если придется задержаться до осени, пойдут зерно нового урожая да картофель, в теплую погоду любо-дорого гнать в глуши это зелье, сейчас самогон дороже денег стоит. А когда из трубочки закапало, то и жаждущие найдутся.
Одна надежда, что к осени части Красной Армии будут всюду сформированы и твердый порядок установлен. Иначе и быть не может. Уже приступили к выдаче обмундирования, помаленьку все и наладится.
Аунвярк отводит Олли в амбар, где мы за неимением лучшего содержим под замком своих клиентов. У Авлоя, как видно, что-то еще на душе.
Командир, у тебя тут что, отряд Красной гвардии или разгульная ватага анархистов? Да нет, я не о том, что к тебе прямо в штаб забредают коровы! Сам ведаешь, с кем обитаешь, да и не с руки тебе деревенского пастуха играть! Только вот пошел я наряды проверять — постовых и след простыл. Вдруг эдакий разбойничий свист с дерева: стой, кто идет? Часовой — и на тебе, на дереве! Ты только представь себе. Кругом мальчишество да партизанщина!
Собственно, мы и есть партизаны, до сих пор нас так называют, в недалеком будущем нас, по слухам, только еще начнут записывать в Тартуский полк. Ничего не поделаешь. Никто из моих ребят и не нюхал армейской службы, молодо-зелено. Мог ли я за каких-то два месяца перековать их в обученных солдат? Большинство и призывного-то возраста не достигли, кое-кто еще в прошлом году играл в казаков-разбойников между кренгольмскими казармами. Откуда мне взять более искушенных? Бывалые остались на полях сражений, кто ноги унес, те и по сей день разбросаны с остатками своих частей по всей России, теперь ребятам приходится взрослеть быстрее обычного. Не было времени выжидать, пока возмужают,— немец с приходом не повременил. Им бы еще в песочек играть...
Ладно, говори обидное, думаешь этим заставить меня закручивать гайки? Видел и похуже, в Забайкальском округе у нас до войны были самые отпетые на всю Россию шкуры-сверхсрочники. Истинные тюремщики по натуре. Наверное, самые передовые командиры полков с удовольствием отсылали их со всех краев государства туда, в предбанник ада, лишь бы отделаться. Шкуры эти пытались всем данным им правом и властью вытесать из нас покладистых и послушных служак. Ничего не вышло.
А знаешь ли ты, питерский товарищ Авлой, ведь мы тут тоже кое-что видим и соображаем. На передовой свои законы, на передовой нужно быть умным и хитрым, если хочешь выжить. Возможно, и на самом деле ни в
одном уставе не сказано, что солдату порой надлежит сидеть на дереве, ему конечно же следует прилежно стоять на часах, с винтовкой на ремне и неукоснительно на том самом месте, которое мне и со сна известно. Только много ли нам от этого пользы набежит? Тогда бы это назавтра было ведомо любому лазутчику, такие сведения от одной передовой к другой распространяются легким дуновением ветерка. Значит, уставы отстали от жизни. Пусть ребята лучше один раз спрячутся на дереве, в другой раз — за кочкой, попробуй угадай, откуда они свалятся тебе на голову. У меня и без того людей недобор, да и те, что есть, иногда соснуть должны. Кем же я прикрою свой участок границы, если не схитрить? Нам сейчас приходится жить не по уставу, а по трезвому раскладу.
С чего это я принялся оправдываться? Или почувствовал себя в чем-то виновным? Ведь я уже пришел к успокоительному выводу, что он для меня никакое не начальство. Дело, видимо, все же в том, что начальственные повадки волей-неволей производят впечатление. Заставляют относиться к своей особе почтительно, внушают потребность подчиняться и отчитываться. По крайней мере мне, человеку, годами жившему по военному распорядку и прошедшему хорошую школу.
Да ну, наладился валить все на свою военную службу! В тот же миг к дому подлетел Волли Мальтсроос, вздыбил с ходу своего жеребца и с грохотом спрыгнул на приступки, просто чудо, что не подломились тронутые гнилью доски. Топот и грохот вынудили Авлоя вздрогнуть и резко обернуться, и он впился взглядом в Волли, который без стука и доклада влетел в комнату.
Товарищ командир пакет товарищу Дауманувручен...
Ну и темп стрельбы у этого пулемета! Все окончания опускает, стремится выглядеть эдаким лихим удальцом.
Чего это ты так спешишь, что влетаешь с конем на крыльцо? Горит где?
Неудержлставкомандир...
Шея Авлоя багровеет. Хулиганские выходки! Мы тут формируем из отрядов Красной гвардии регулярную Красную Армию, нам нужны дисциплина и сознательность, а не цирковые фокусы! А они на деревьях качаются, верхом на лошади в дома врываются! Детский сад, черт-те что! Да с такими ли советскую власть строить? Вы вообще-то хоть знаете, что пишет товарищ Ленин о дисциплине Красной Армии?
Шел бы ты, Дикий Запад, сгинь с моих глаз, видать, опять твой командир за тебя в ответе, такая уж она, командирская доля, и ничем ты ему не поможешь, скорее наоборот. Мне трудно объяснить Авлою, что я вовсе не распускаю вас, а, наоборот, собираю мало-помалу в кулак. Он привык иметь дело с другими людьми и пользоваться другими средствами. Лишь спустя некоторое время, когда отойдет, он и сам начнет соображать, что перегнул палку. Надеюсь, что так.
К счастью, Волли мигом схватывает обстановку и уже не мозолит глаза в комнате, он улетучивается с той же стремительностью — словно отскакивает от моих слов. Ну, вот с глаз долой — из сердца вон. Сегодня они будто сговорились разозлить до белого каления Авлоя.
Да, жилы с ними повытягиваешь, пока сколотишь нормальное подразделение. Но зато они все до последнего сильны духом, хоть завтра ринутся в бой, ни один не оробеет и не закинет винтовку в кусты, что легко может случиться при первой же неудаче с измотанными войной старослужащими. Ради одного этого стоит с ребятами и не так еще повозиться.
Я говорю очень медленно и очень рассудительно, чтобы дать Авлою время поостыть.
Ладно, командир, может, вы в чем-то и правы, вы же, очевидно, своих людей лучше знаете. Сами и отвечаете. Возможно, я и чертей малюю. Так я же их не сам выдумываю. У нас в Питере Кронштадт под боком, случается, оттуда наваливается на город такая лавина одичавшей на судне от скуки и раззадоренной анархистами матросни, аж страшно становится. Такое хмельное самоуправство— посторонись подобру-поздорову! И нам работы прибавляют. Некоторые вожаки на первом же углу принимаются вовсю горло драть: да здравствует всеобщая свобода и братство, за них мы кровь проливали, порядок — это подлая придумка контры, давай контру к стенке да на фонарный столб... А как это к другим пристает! Никто уже трезвого голоса слушать не хочет, не желает считаться с революционной неотвратимостью. Подавай ему тут же всеобщую свободу, будто свежеиспеченную булку, каждый волен делать то, что ему заблагорассудится. В то же время нам еще ох как рано говорить о всеобщей свободе! Сперва мы обязаны выковырять и обезвредить несчетное количество уползших в норы белогвардейцев, да и Красную Армию иначе как твердой рукой и железным порядком не сколотишь. Поди, и у вас тут не обойдется простой погоней за махорочницами да спекулянтской мелюзгой.
И верно, не обойдется. Долго ли винтовкам заговорить. Немцы пока прочно засели в Нарве, а мы и отсюда чуем, как в том котле пар все поднимается. Да если бы одни только немцы. За их спинами остались в целости эстонские полки со всеми своими золотопогонниками, ждут не дождутся полковничьего часа. Разве так просто возьмут и пустят нас обратно в Эстонию? Они и так на бога не намолятся, что он нагнал на нас немцев.
Да, уж они-то пустят, как бы не так!
Значит, все-таки война?
Было бы хорошо, если бы удалось обойтись малой кровью, так ведь... Да чего мне вами темнить? Среди них этому никто... Теперь весь вопрос в том, сколько нам отпустят времени на подготовку.
12
Поверишь ли, тетя Зина, что мы уже какое-то время жили в Пыльт-самаа — сняли там малюсенькую комнатку и распаковали вещи,— а я все еще просыпалась по ночам в слезах и упрашивала маму: пойдем домой! Мама терпеливо объясняла мне, что мы туда не можем вернуться, в Нарве стреляют и поезда туда не ходят. Пойдем пешком, упрямо твердила я, не все же время там стреляют, у них патроны кончатся, я хочу домой. Думаю, ей нелегко со мной приходилось. Однажды она меня даже к доктору отвела. Что мог доктор поделать прогив войны? Сказал, у ребенка, дескать, слабая нервная система, и посоветовал поить по вечерам валерьяновым чаем. Целую неделю мать вечерами заваривала корень валерьяны, потом запасы кончились, и мне больше не пришлось тайком выплескивать это отвратительное пойло в помойное ведро, вокруг которого затем отирался хозяйкин кот.
Мне все это казалось временным прозябанием, которое вот-вот должно кончиться. И до возвращения домой оставалось уже немного
Наконец они взгромоздили меня вместе с прочими своими пожитками на случайную машину, чтобы отвезти в Таллинн. Помню, я была зажата вещами в левом переднем углу окрашенного в серый цвет кузова боком к черной железной башенке, которая всю дорогу приятно меня грела. Потом я спросила, что это такое; мне сказали, что газогенератор. То ли они соврали мне или тогда действительно были такие машины? Шофер раза два останавливался по дороге и кидал в башенку деревянные чурки. Так, говоришь, и вправду на дровах ходили? Чудно, чего нам только видеть не довелось.
Отец все повторял, что будущее сокрыто мраком, поди знай русских, что они могут с нами сделать, мы ведь оставались под немцами Когда мы в порту полезли вверх по крутому трапу на судно, на меня дохнул таким холодом железный борт парохода, что даже ноги подкосились, и я заревела во весь голос Стыдно, сказал отец, ну как тебе не стыдно, большая девочка и такая трусиха. Но я-то нисколько не боялась, просто я знала, что уже никогда не вернусь домой. С тех пор я не люблю подниматься по трапу на пароход. Даже летом не езжу на Аландские острова, где любят отдыхать многие мои знакомые. Отплывать на пароходе из порта мне представляется до отчаяния бесповоротным
Ты не поверишь: я твердо знала, что уже никогда больше не попаду домой.
Бедное, умудренное опытом дитя! Когда я бегала в отряд к Яану, к твоему дяде Яану, мне и в голову не приходило волноваться о доме. Наоборот. Скажи мне Яан: больше в город не возвращайся, оставайся со мной,-я бы, и секунды не помедлив, согласилась. С великой радостью. Ни малейшего сомнения: не случись с ним то, что случилось, он бы меня взял потом с собой. Ребята ведь отправились из-под Нарвы на Украину и в Крым, несколько лет кружили по России и воевали с белыми. Яан несомненно отправился бы вместе с ними, я конечно же за ним. Нашлось бы и в отряде дело. Нет, не помню, чтобы я по ночам просыпалась в слезах от тоски по Нарве. В страхе из-за Яана — это да. Особенно теперь я это прекрасно представляю, когда знаю, чего следует бояться. А за Нарву я в то время была абсолютно спокойна: твердо стоит на своем месте и будет ждать меня, сколько потребуется.
Самое важное — человек, тот единственный и верный, за которого надо держаться. Если же у тебя его нет, то ты, конечно, и слаб, и беззащитен.
Может, лишь когда-нибудь позже мы перебрались бы в Ленинград, как это сделал брат Виллу, чтобы все-таки ближе к дому. Когда кончилась бы война и пробудилась бы тоска по родине. Уж не знаю, просыпался ли там Виллу в слезах по ночам, этого он мне не говорил, мужчины ведь не плачут. По крайней мере, в открытую. Вольна была думать и так и эдак. Я следила за выражением его лица все эти последние полтора часа, в течение которых он осматривал ввергнутую в неразбериху близких боев Нарву. То были не одни лишь воспоминания, в глубине души он определенно мог чувствовать, что пришел сюда в последний раз и уже больше ему возврата не будет.
Я, конечно, понимаю, что мать никогда не рассказывала тебе, с каким рвением мы в то лето торопились выбраться из Нарвы, когда наши ребята располагались в Аннинском. Что бы ты в этом могла понять? Ведь там твоего отца не было, с твоим отцом они познакомились спустя несколько лет. В этом смысле упрекнуть ее не в чем. Один только твой покойный отец не любил вспоминать про те времена.
На миг нас разделило наполненное воспоминаниями молчание. Эта тишина у каждой из нас своя.
Да, только после Нарвы у нас началась сплошная кочевая жизнь. В Пыльтсамаа мы жили в маленькой комнатушке с отгороженной плитой, в Германии прозябали в бараке; когда наконец добрались до Швеции, то и тут нам вначале дрли комнату в бараке. Теперь мне уже многие годы кажется, что я так и продолжаю жить в бараке, только и всего, что бараки стали попросторнее и с удобствами, окна шире и комнаты не такие крохотные, да и мебели со склада выдали побольше. Когда вышла замуж, почувствовала себя на мгновение по-другому, но только на мгновение. Супруг мой быстро отучил меня от ощущения родного дома. Сентиментальная тоска по прошлому, которому нет места в деловом разумном мире. Там, где тепло и уютно, там и дом родной,— просто и доходчиво, не так ли? Он был до мозга костей человеком гостиничных номеров.
Ну, девка, теперь ты, наверное, сгущаешь краски.
По такому случаю выпьем бокал вина, ведь кто знает, тетя! Зина, когда нам еще доведется посидеть вместе, и доведется ли вообще. Тут и визы требуются, да и вообще с каждым годом все меньше остается предприимчивости. С тобой у меня странно получается. Мы ведь так мало бывали вместе, но, несмотря на это, все равно возникает ощущение, будто я лишь через тебя смогу узнать что-то очень существенное и затаенное про самое себя. Неужели это только потому, что ты вызываешь перед моими глазами к жизни юность моей матери, о которой она сама предпочитает умалчивать? Нет, я не верю, что это так просто объясняется. Я не настолько Явно я человек, но уже особый разговор. Так в чем же дело?
Девонька ты моя, и что за странной жизнью вы живет. Каждый только за себя. У наших ребят оставалось для нас куда меньше времени. Они сокрушали государство и вовсю раскручивали мировую революцию. Нам друг с другом удавалось бывать лишь урывками. И все же, рассуждая теперь задним числом, этого было так бесконечно много, хватило воспоминаний на всю жизнь. Странно подумать, но сейчас мне кажется, будто я все это необыкновенное лето восемнадцатого года выстояла бок о бок с Яаном. Но где там! У него свой отряд и своя граница, с которой нельзя было глаз спускать, у меня в Нарве — родители и младшая сестренка, о которых надо было заботиться. И все равно мы с ним были нераздельны, хотя, случалось, проходило недели две без единого поцелуя, когда мы друг друга и в глаза не видели.
Тетя Зина, вы, наверное, больше по существу воспринимали идею мужского и женского равноправия, вы за нее боролись. У нас же оно, как утверждают, само собой разумеется да и достигнуто так давно, что никто ею уже и в грош не ставит. Мой муженек никогда об этом и не заикался. Как только ему становилось со мной скучно, он сразу же подыскивал себе более увлекательное занятие. Ну, разумеется, предоставлял и мне полную свободу поступать так же. Ему и в голову не приходило,,что мне нужна не свобода возможности в любую минуту куда-нибудь уйти руки в брюки, а, наоборот, ощущение защищенности и сознание того, что рядом близкий человек. Мы, женщины, видимо, иначе созданы Мужчинам зачастую достаточно дома горячего обеда и свежевыглаженной рубашки, чтобы где-то на стороне, в интеллектуально насыщенных кругах, жить своей большой и глубокой духовной жизнью, к которой, правда, время от времени неизбежно присовокупляются и маленькие взбадривающие плотские удовольствия. Мы, разумеется, сами виноваты в своих средневековых устремлениях и влечениях, с нами ведь невозможно мириться продолжительное время, современный мужчина этого не выдерживает.
Ну и повыцвела же у тебя душа!
Да уж чего там.
Не знаю, пожалуй, я покажусь тебе чересчур ветхозаветной, но, по-моему, у каждого человека должна быть своя цель или свои идеалы, неважно какие. Это для тебя как становой хребет, если вдруг беспомощно опустятся руки
Ах, тетя, ну разве можно быть такой наивной в последней четверти двадцатого века! Откуда ты берешь эту веру эпохи Возрождения да еще пытаешься и другим ее привить? Прошел беззаботно денек, ничего плохого не случилось — и слава богу. Еще не грянул тот последний всеповергающий гром Значит, доживем до завтра. Жизнь все равно похабна, государство погрязло в зле, а политика питается сплошной коррупцией, не стоит и руки марать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35