Ненавидит он нас, русских.
Кисляков растерялся. Он ничего не мог возразить Волкову. Да, это верно, он часто любил говорить своему другу о прогрессе, требующем жертв. Ведь это непреложный закон! Гужевая контора — это попытка подчинить беспорядочную работу арбакешей интересам русского торгового общества. А ведь это и есть прогресс!
Углубившись в свои мысли, Кисляков не замечал насмешливых глаз Волкова, зорко наблюдавшего из-под полуопущенных век за ним и Григорием. Коммерсанту-дельцу доставлял большое удовольствие вид удрученного тяжелыми мыслями Кислякова и печального молчаливого Григория.
Кисляков встретился глазами с Григорием и пожал плечами: здесь ничего нельзя сделать! Он все же попробовал защитить арбакешей.
— Ты, как всегда, прав, Арсений,— с глубоким вздохом сказал он.— Но если ты не хочешь подумать о себе— подумай об арбакешах!
— Да я же пытался с ними договориться, Гришу к ним посылал, а они, вон, приказчика избили. Если бы они согласились отдать копейку с пуда, так я завтра же от всех арб отказался бы. Разве это от меня зависит?
Григорий не вмешивался в разговор Волкова с Кис-ляковым. Он вновь возвращался к мысли об организации гужевых артелей, против которых так восставал Волков. Он собирался сам переговорить с арбакешами.
Проселочная дорога, извивавшаяся меж полей зеленого хлопчатника и высокоствольной джугары, скоро вырвалась на узкую солончаковую равнину. Вдали показалось длинное озеро, густо поросшее гигантскими камышами и тростником.
Волков обратил внимание Григория на едва видневшийся за озером беленький домик.
— Это хлопковая плантация Мешковых. Егор еще вчера с дочерью туда уехал...
Резвые киргизские лошадки, поощряемые свистом кучера, помчались по мягкой степи к группе деревьев, росших у самого берега озера.
Волков и Кисляков торопливо уговаривались о совместной охоте. Немного поспорив, они решили охотиться с лодки. Григорию Волков посоветовал пройти вдоль берега и бить уток влет.
— Собаки у тебя нет, Гриша, а вода сейчас холодная, замерзнешь, если полезешь за уткой. Лучше не стреляй зря...
Оставив кучера у коней, все трое зарядили ружья и пошли к озеру.
Григорий с некоторым разочарованием смотрел на густые камыши и траву, почти закрывшие поверхность озера. Это было болото, образовавшееся от
сброса воды. Она и сейчас, журча, сбегала в болото из десятков мелких арычков. Неприятный сернистый запах ила затруднял дыхание...
Волков и Кисляков возбужденно суетились около неуклюжего охотничьего каючка, застрявшего у берега в черном вязком иле.
Григорий взял под мышку ружье и медленно пошел вдоль извилистого берега.
Он шел, (рассеянно поглядывая то на зеленые камыши болота, то на дальние поля, где работали дехкане. Дважды над ним низко пролетали стаи уток, но он даже не поднял ружья. Среди своих товарищей в Ташкенте Григорий считался плохим охотником. Охота для него была лишь предлогом для уединений и мечтаний. И теперь он вовсе не думал об утках. Его мысли были заняты Волковым. Работа, которую Григорий выполнял у хозяина, была для него новой. Волков вел обширную переписку с российскими фирмами, с владельцами различных предприятий, с фабриками. В числе его корреспондентов было несколько заграничных компаний: гамбургских, парижских, марсельских. Волков выполнял для них мелкие поручения по закупке небольших партий каракуля, люцерны, ковров, давая справки о кредитоспособности коммерсантов, о состоянии рынка, ценах на сырье.
Волков нравился Григорию: умный, удачливый делец, он ему казался намного выше других новоургенчских коммерсантов. Григорий не мог без отвращения вспомнить ханского ювелира и завистливого коммерсанта, топившего каюки с песком...
Большой залив, свободный от камыша и травы, неожиданно преградил путь Григорию. Он остановился в нерешительности.
На озере стояло глубокое утреннее спокойствие; у берегов шелестел невысокий зеленый камыш, хрустю взлетала мелкая рыбешка, ломая водную гладь, дремотно и таинственно разносилось глухое гуканье выпи.
Внезапно с середины озера донесся выстрел. Мимо Григория в диком испуге низко просвистели чирки, беспорядочно махая крыльями, пролетели большие белоснежные лебеди, тяжелые розовые пеликаны. Высоко в воздухе блеснули изящные белые колпики.
Григорий, закинув за плечи ружье, повернул к месту стоянки, как вдруг его окликнул женский голос. Он: удивленно остановился: навстречу ему шла Ната.
У Григория застучало сердце. Эта девушка, в коротком английском жакете и небрежно наброшенном на голову шелковом платке, показалась ему необыкновенно привлекательной.
Ната мягко пожала руку Григория.
— Как рада встрече с вами, Гриша... Я давно сле--дила в бинокль за охотниками и сразу узнала вас...
— Представьте, такая неожиданная, необычайная встреча у этого дикого озера!..
Ната посмотрела на пустой ягдташ Григория.
— Вы не стреляли, Гриша? Я не слыхала ни одного вашего выстрела... Охота неудачна?
— Скорее охотник неудачный. Случай стрелять мне представлялся не раз...
— Значит вы...— она не знала, чем объяснить его поведение.
Григорий закончил фразу, оборванную на середине!
— ...чувствуете сострадание к несчастным птицам?— Не совсем так, Ната. Выстрелы просто мешают мне думать.
Ната, высоко подняв свои тяжелые, точно припухшие веки, с любопытством глядела на Григория.
— Такого охотника, как вы, я еще не встречала! Те, которых я знаю, любят охоту ради развлечения...
Они остановились у большого стога сухого тростни,-ка. Григорий снял с плеча ружье и сел рядом с Натой на траву. Она смотрела в лицо Григория, говорила медленно и печально:
— Я смотрю на вас, вы такой мягкий, культурный, и мне становится грустно. Зачем вы приехали в наш дикий край, Гриша?..
Григория тронул ее участливый тон. Разве Андрей ничего не говорил сестре о причине его приезда, о его оборвавшемся ученьи. Ната не ждала ответа и продолжала говорить:
— Если бы вы знали, Гриша, как у нас здесь скучно, тоскливо в зимние дни... Грязь, сплетни, водка, пельмени, преферанс, и эти ужасные коммерческие дела. Только это и наполняет жизнь... Я училась в Оренбургском институте, не кончать его меня убедила мама. Зачем мне диплом? Учительницей я не стала бы, да и
папа был против... А теперь, Гриша, -мне, ей богу, хочется обратно в институт. Как мы там дружно и весело жили! Какие чудные балы и вечера бывали в нашем институте! А мои милые подруги? Я до сих пор с ними переписываюсь...
Ната переменила позу.
— Расскажите мне, Гриша, про Ташкент, про вашу жизнь, про ваших знакомых. Вы знаете, как приятно слышать свежий голос, рассказ нового человека — без этих новоургенчских трафаретных вопросов о здоровье, о погоде и без этих затасканных анекдотов!?.
Ната, полузакрыв глаза, с нескрываемым интересом слушала горячий, взволнованный ее близостью голос Григория. Она с первой же встречи поняла его характер. Наивный юноша, он только что вступал в жизнь, он знал ее меньше, чем знала она, еще пятнадцатилетней институткой пережившая свой первый серьезный роман. А с тех пор прошло девять лет, опытность ее возросла. Она с наслаждением следила за ним, за его смущенным взглядом, который он поспешно отводил от ее ног в ажурных шелковых чулках. Как давно ей не встречались такие юноши!.. Он вознаградит ее за все годы скучной жизни на ролях первой барышни колонии, ожидающей заморского жениха.
Ната протянула свою большую пухлую руку, желая коснуться руки Григория, как вдруг пронзительный детский крик задрожал над озером. Григорий встревожился.
Ната удержала его за руку. — Это, вероятно, дерутся узбекские мальчишки.
Детский крик, полный смертельного страха и мольбы, донесся вторично.
Григорий вскочил и, схватив ружье, побежал к берегу.
На середине озера, у рассыпавшегося тростникового плота, барахтался мальчик. Он изнемогал. Жалобно вскрикнув:—Ата! Ата!—мальчик скрылся под водой.
Швырнуть ружье, сбросить куртку, сапоги, брюки было делом мгновенья для Григория. Он бросился в озеро. Ледяная осенняя вода обожгла тело, нестерпимо заныли ноги...
Мальчик, беспомощно колотя по воде руками и ногами, опять показался на поверхности.
— Держись, держись,— крикнул ему Григорий по-узбекски.
Несколькими сильными взмахами руки он доплыл до тонувшего мальчика. Тот судорожно обхватил шею спасителя руками и приник к нему.
Григорий с мальчиком на спине поплыл к берегу.
А там, размахивая руками, испуская нечленораздельные крики, бежал высокий худой узбек. Не снимая сапог, он вбежал в воду и взял мальчика на руки.
Плач отца слился с плачем сына.
Дрожа от страха, от холодной воды, захлебываясь слезами, рассказал мальчик отцу о своем несчастьи.
Он давно приметил запоздалые выводок молодых чирков, плавающих по озеру, и решил поймать их. Потихоньку от отца он смастерил плот из тростника и поехал за чирками. На середине озера плот рассыпался, он начал тонуть, а этот русский спас его.
Крепко обняв ребенка, отец подошел к Григорию, стаскивавшему с себя мокрое белье.
— Если бы не ты, мой сынок уже не дышал бы...
По мягкой русой бородке отца скатывались слезы.
Григорий ласково взглянул на мальчика, улыбавшегося ему:
— Он молодец, твой сынок, он и сам выплыл бы.,,
Лицо дехканина показалось Григорию знакомым.
—- А ведь мы где-то встречались,— сказал он.
— На пристани. Ты приезжал от Волкова. Я — Саур... Пойдем ко мне, высушим твое белье, напьемся чаю.
Григорий охотно согласился. С помощью Саура он скрутил белье в жгут, выжал из него воду, надел на голое тело куртку и брюки.
— Теперь пойдем, а то здесь, пожалуй, и лихорадку подцепишь.
Из кустов навстречу Григорию вышла Ната. Глаза ее горели от возбуждения, она схватила его за руку и сильно пожала ее.
— Вы необыкновенный герой, Гриша! Как я рада! Точно боясь, что ее кто-нибудь подслушает, она,
понизив голос, сказала:
— Я видела вас... вы стояли голый... и мне не было стыдно...
Она выпустила его руку и, не оглядываясь, быстро пошла к белевшему вдали домику.
Григорий, красный от смущенья, смотрел вслед девушке. Он совсем забыл о ее присутствии.
Голос Саура нарушил молчание.
— Какая бесстыдница,— ворчливо сказал дехканин.— Разве можно так конфузить молодых людей.
Курганча Саура стояла неподалеку от озера.
Григорий впервые видел вблизи жилище хивинского дехканина. Оно произвело на него гнетущее впечатление своим внешним видом. От непомерной тяжести необычайно толстых глинобитных стен неуклюжее жилище глубоко вросло в землю. Никаких хозяйственных пристроек вблизи курганчи не было, все помещалось внутри ее.
Саур ухватился за большое железное кольцо ворот и с трудом открыл пронзительно заскрипевшие створки. В лицо пахнуло крепким аммиачным запахом навоза.
Узкий двор курганчи был тесен, темен и неприютен. Половину двора занимала арба и привязанная к ее колесу серая лошадь: в глубине виднелось пустое стойло коровы.
На зов Саура из небольшой, захватанной руками двери, прикрывая лицо платком, выбежала его жена. Она подхватила мокрого ребенка на руки и унесла.
Григорий, в ожидании Саура, задававшего корм лошади, заглянул в единственную жилую комнату курганчи. Слабый свет проникал в нее через дымовое отверстие, вырубленное высоко под камышовой крышей. В середине комнаты, около небольшого, смазанного глиной очага, виднелась яма, прикрытая досками. Этой ямой пользовались для малой нужды, в нее же сливали помои. Неподалеку от очага, на камышовых плетенках, лежала куча старых одеял; на них спала и ела семья Саура.
В комнате стоял тяжелый душный запах.
Саур подошел к Григорию.
— Смотришь, как живет бедный дехканин? Плохо живет, друг, как скот живет, разве только говорить умеет... Пойдем на воздух пить чай.
Молча шагая за Сауром, Григорий вспомнил свой разговор с Кисляковым на каюке. Тот ужасался, рассказывая о беспросветной темноте дехкан, их дикости,
нежелании жить культурно. «Я пробовал научить их жить культурно,— говорил с горечью Кисляков.— За свой счет я нанял русского печника и велел ему сложить печь в курганчезнакомого дехканина. Но он отказался. Хивинский дехканин предпочитает снести вязанку хвороста на базар, чем истопить ею печь. Сколько я ни пытался объяснить ему, что холод понижает работоспособность,— он не соглашался». В этот разговор вмешался тогда Шарифбай, он сослался на уклад жизни дехкан, не позволяющий им вводить европейские новшества, и утверждал, что дехкане привыкли к такому,; тысячелетиями установленному образу жизни и никогда от нее не откажутся.
Григорий передал этот разговор Сауру. Тот рассмеялся.
— Друг, они нашей жизни не знают. Вязанка хвороста на базаре стоит двадцать пять копеек, я на них шесть футов муки могу купить. Зачем же мне пищу в очаге сжигать? Сытому холод не страшен, а голодному и в тепле голодно. И Шарифбай врет. Грязи и скотина не любит, а мы люди, мусульмане. Не давил бы меня налог, подати, да был бы подобрее ростовщик, так я не только печку — дом, как у русских, выстроил бы, Теперь не об этом думаем, к нашим волкам прибавляются все новые и новые...
К курганче Саура собирались его ближайшие соседи. Они здоровались с Григорием, как со знакомым. Многих из них Григорий видел в свою поездку на пристань. Он решил рассказать им о переговорах Волкова с кустарями и заказе на арбы.
Дехкане в молчании слушали Григория, убеждавшего их согласиться на условия Волкова. Он говорил им о настойчивости, с которой Волков взялся за организацию гужевой конторы, доказывал бескорыстность своего хозяина, не останавливающегося перед крупными убытками ради престижа русского имени. Григорий передал им разговор между Волковым и Кисляковым, подчеркивая сердечное отношение его хозяина к арба-кешам, которым грозит безработица.
Дехкане в смущении смотрели на Саура. Он молчал,
— Как же быть, брат Саур?— спросил сутулый дехканин с большими руками.
Саур покачал головой.
— Тысячу арб нелегко достать, содержать их— большой убыток. А бай без пользы работать не будет. Не обманывает ли он нас, дехкане?
— Может, только пугает?— неуверенно предполо-жил сутулый дехканин.— Мы сами-то от извоза нажи-вали по дедовской пословице: «Арба есть ось, а арба-кеш — дерьмо». На нашем деле никто не богател. А от тысячи арб — тысячи рублей убытков.
Саур пристально посмотрел в глаза Григорию.
— Ты хочешь, чтобы мы платили Волкову копейку с пуда на его контору?
Григорий задумался. Хотел ли он этого? Да, конечно, хотел и не только ради Волкова, у которого служил, а ради самих дехкан, которым, по его мнению, грозила нужда и разорение. Он искренне верил, что Волков, забирая у арбакешей копейку с пуда клади, действительно заботился не о своей пользе, а о пользе дехкан. Григорий уверил Саура в своей искренности и тут же рассказал, как он предложил Волкову создать гужевую артель...
Саур с любопытством глядел на Григория, недоверчивое настороженное выражение сбежало с его лица.
— Артель? Ты говорил об артели? А он что сказал? Молчи, молчи, я знаю, что он сказал. Он сказал «нельзя»! Этого, и мы знаем, делать нельзя. Мы говорили об артели с хорошими и честными людьми, нам обещали помочь. Но хаким сказал, что всех нас закует в цепи и навечно посадит в зиндан, если мы соединимся в гужевую артель.
— Но ведь Волков разорит вас своей тысячей арб!— взволнованно воскликнул Григорий.
Он долго и упорно уговаривал дехкан принять предложение Волкова, но дехкане не соглашались. Устав от непривычного спора, Саур, чтобы закончить затянувшийся разговор, сказал:
— Мы подумаем, друг. Дехкан тысячи. За всех мы говорить не можем. Если согласимся—потом все будут ругать меня, скажут — сбил цены.
Прощаясь с Григорием, он крепко сжал его руку.
— Твой хозяин хитрый, как старый тигр. А ты прост, молод еще. Но мы подумаем, подумаем.
Григорий возвращался к месту стоянки в веселом
расположении духа. Начало мира между Волковым и арбакешами было положено!
Кисляков и Волков уже вернулись с охоты. Они сидели в тени дерева и закусывали. У ног Волкова лежало несколько уток и большой лебедь с простреленной головой; белое оперение его было окрашено капельками густой рубиновой крови.
— Эх ты, горе-охотник!— презрительно бросил Волков подошедшему Григорию.— Мы не слыхали ни одного твоего выстрела. Спал, что ли?
Григорий не смутился от пренебрежительного тона хозяина.
— Охотник я, правда, неудачный, но кое-что мне все-таки удалось сделать для вас, Арсений Ефимович...
И, умолчав о спасении мальчика и о встрече с Натой, Григорий коротко рассказал Волкову о своем разговоре с Сауром и дехканами.
Глаза Волкова заблестели от радости.
— Вот это я понимаю охота!—воскликнул он.— Ты, пожалуй, больше убил, чем я. Я лебедя подстрелил, а ты матерого кабана. Если Саурка колеблется, то об остальных и говорить нечего, они быстро сдадутся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Кисляков растерялся. Он ничего не мог возразить Волкову. Да, это верно, он часто любил говорить своему другу о прогрессе, требующем жертв. Ведь это непреложный закон! Гужевая контора — это попытка подчинить беспорядочную работу арбакешей интересам русского торгового общества. А ведь это и есть прогресс!
Углубившись в свои мысли, Кисляков не замечал насмешливых глаз Волкова, зорко наблюдавшего из-под полуопущенных век за ним и Григорием. Коммерсанту-дельцу доставлял большое удовольствие вид удрученного тяжелыми мыслями Кислякова и печального молчаливого Григория.
Кисляков встретился глазами с Григорием и пожал плечами: здесь ничего нельзя сделать! Он все же попробовал защитить арбакешей.
— Ты, как всегда, прав, Арсений,— с глубоким вздохом сказал он.— Но если ты не хочешь подумать о себе— подумай об арбакешах!
— Да я же пытался с ними договориться, Гришу к ним посылал, а они, вон, приказчика избили. Если бы они согласились отдать копейку с пуда, так я завтра же от всех арб отказался бы. Разве это от меня зависит?
Григорий не вмешивался в разговор Волкова с Кис-ляковым. Он вновь возвращался к мысли об организации гужевых артелей, против которых так восставал Волков. Он собирался сам переговорить с арбакешами.
Проселочная дорога, извивавшаяся меж полей зеленого хлопчатника и высокоствольной джугары, скоро вырвалась на узкую солончаковую равнину. Вдали показалось длинное озеро, густо поросшее гигантскими камышами и тростником.
Волков обратил внимание Григория на едва видневшийся за озером беленький домик.
— Это хлопковая плантация Мешковых. Егор еще вчера с дочерью туда уехал...
Резвые киргизские лошадки, поощряемые свистом кучера, помчались по мягкой степи к группе деревьев, росших у самого берега озера.
Волков и Кисляков торопливо уговаривались о совместной охоте. Немного поспорив, они решили охотиться с лодки. Григорию Волков посоветовал пройти вдоль берега и бить уток влет.
— Собаки у тебя нет, Гриша, а вода сейчас холодная, замерзнешь, если полезешь за уткой. Лучше не стреляй зря...
Оставив кучера у коней, все трое зарядили ружья и пошли к озеру.
Григорий с некоторым разочарованием смотрел на густые камыши и траву, почти закрывшие поверхность озера. Это было болото, образовавшееся от
сброса воды. Она и сейчас, журча, сбегала в болото из десятков мелких арычков. Неприятный сернистый запах ила затруднял дыхание...
Волков и Кисляков возбужденно суетились около неуклюжего охотничьего каючка, застрявшего у берега в черном вязком иле.
Григорий взял под мышку ружье и медленно пошел вдоль извилистого берега.
Он шел, (рассеянно поглядывая то на зеленые камыши болота, то на дальние поля, где работали дехкане. Дважды над ним низко пролетали стаи уток, но он даже не поднял ружья. Среди своих товарищей в Ташкенте Григорий считался плохим охотником. Охота для него была лишь предлогом для уединений и мечтаний. И теперь он вовсе не думал об утках. Его мысли были заняты Волковым. Работа, которую Григорий выполнял у хозяина, была для него новой. Волков вел обширную переписку с российскими фирмами, с владельцами различных предприятий, с фабриками. В числе его корреспондентов было несколько заграничных компаний: гамбургских, парижских, марсельских. Волков выполнял для них мелкие поручения по закупке небольших партий каракуля, люцерны, ковров, давая справки о кредитоспособности коммерсантов, о состоянии рынка, ценах на сырье.
Волков нравился Григорию: умный, удачливый делец, он ему казался намного выше других новоургенчских коммерсантов. Григорий не мог без отвращения вспомнить ханского ювелира и завистливого коммерсанта, топившего каюки с песком...
Большой залив, свободный от камыша и травы, неожиданно преградил путь Григорию. Он остановился в нерешительности.
На озере стояло глубокое утреннее спокойствие; у берегов шелестел невысокий зеленый камыш, хрустю взлетала мелкая рыбешка, ломая водную гладь, дремотно и таинственно разносилось глухое гуканье выпи.
Внезапно с середины озера донесся выстрел. Мимо Григория в диком испуге низко просвистели чирки, беспорядочно махая крыльями, пролетели большие белоснежные лебеди, тяжелые розовые пеликаны. Высоко в воздухе блеснули изящные белые колпики.
Григорий, закинув за плечи ружье, повернул к месту стоянки, как вдруг его окликнул женский голос. Он: удивленно остановился: навстречу ему шла Ната.
У Григория застучало сердце. Эта девушка, в коротком английском жакете и небрежно наброшенном на голову шелковом платке, показалась ему необыкновенно привлекательной.
Ната мягко пожала руку Григория.
— Как рада встрече с вами, Гриша... Я давно сле--дила в бинокль за охотниками и сразу узнала вас...
— Представьте, такая неожиданная, необычайная встреча у этого дикого озера!..
Ната посмотрела на пустой ягдташ Григория.
— Вы не стреляли, Гриша? Я не слыхала ни одного вашего выстрела... Охота неудачна?
— Скорее охотник неудачный. Случай стрелять мне представлялся не раз...
— Значит вы...— она не знала, чем объяснить его поведение.
Григорий закончил фразу, оборванную на середине!
— ...чувствуете сострадание к несчастным птицам?— Не совсем так, Ната. Выстрелы просто мешают мне думать.
Ната, высоко подняв свои тяжелые, точно припухшие веки, с любопытством глядела на Григория.
— Такого охотника, как вы, я еще не встречала! Те, которых я знаю, любят охоту ради развлечения...
Они остановились у большого стога сухого тростни,-ка. Григорий снял с плеча ружье и сел рядом с Натой на траву. Она смотрела в лицо Григория, говорила медленно и печально:
— Я смотрю на вас, вы такой мягкий, культурный, и мне становится грустно. Зачем вы приехали в наш дикий край, Гриша?..
Григория тронул ее участливый тон. Разве Андрей ничего не говорил сестре о причине его приезда, о его оборвавшемся ученьи. Ната не ждала ответа и продолжала говорить:
— Если бы вы знали, Гриша, как у нас здесь скучно, тоскливо в зимние дни... Грязь, сплетни, водка, пельмени, преферанс, и эти ужасные коммерческие дела. Только это и наполняет жизнь... Я училась в Оренбургском институте, не кончать его меня убедила мама. Зачем мне диплом? Учительницей я не стала бы, да и
папа был против... А теперь, Гриша, -мне, ей богу, хочется обратно в институт. Как мы там дружно и весело жили! Какие чудные балы и вечера бывали в нашем институте! А мои милые подруги? Я до сих пор с ними переписываюсь...
Ната переменила позу.
— Расскажите мне, Гриша, про Ташкент, про вашу жизнь, про ваших знакомых. Вы знаете, как приятно слышать свежий голос, рассказ нового человека — без этих новоургенчских трафаретных вопросов о здоровье, о погоде и без этих затасканных анекдотов!?.
Ната, полузакрыв глаза, с нескрываемым интересом слушала горячий, взволнованный ее близостью голос Григория. Она с первой же встречи поняла его характер. Наивный юноша, он только что вступал в жизнь, он знал ее меньше, чем знала она, еще пятнадцатилетней институткой пережившая свой первый серьезный роман. А с тех пор прошло девять лет, опытность ее возросла. Она с наслаждением следила за ним, за его смущенным взглядом, который он поспешно отводил от ее ног в ажурных шелковых чулках. Как давно ей не встречались такие юноши!.. Он вознаградит ее за все годы скучной жизни на ролях первой барышни колонии, ожидающей заморского жениха.
Ната протянула свою большую пухлую руку, желая коснуться руки Григория, как вдруг пронзительный детский крик задрожал над озером. Григорий встревожился.
Ната удержала его за руку. — Это, вероятно, дерутся узбекские мальчишки.
Детский крик, полный смертельного страха и мольбы, донесся вторично.
Григорий вскочил и, схватив ружье, побежал к берегу.
На середине озера, у рассыпавшегося тростникового плота, барахтался мальчик. Он изнемогал. Жалобно вскрикнув:—Ата! Ата!—мальчик скрылся под водой.
Швырнуть ружье, сбросить куртку, сапоги, брюки было делом мгновенья для Григория. Он бросился в озеро. Ледяная осенняя вода обожгла тело, нестерпимо заныли ноги...
Мальчик, беспомощно колотя по воде руками и ногами, опять показался на поверхности.
— Держись, держись,— крикнул ему Григорий по-узбекски.
Несколькими сильными взмахами руки он доплыл до тонувшего мальчика. Тот судорожно обхватил шею спасителя руками и приник к нему.
Григорий с мальчиком на спине поплыл к берегу.
А там, размахивая руками, испуская нечленораздельные крики, бежал высокий худой узбек. Не снимая сапог, он вбежал в воду и взял мальчика на руки.
Плач отца слился с плачем сына.
Дрожа от страха, от холодной воды, захлебываясь слезами, рассказал мальчик отцу о своем несчастьи.
Он давно приметил запоздалые выводок молодых чирков, плавающих по озеру, и решил поймать их. Потихоньку от отца он смастерил плот из тростника и поехал за чирками. На середине озера плот рассыпался, он начал тонуть, а этот русский спас его.
Крепко обняв ребенка, отец подошел к Григорию, стаскивавшему с себя мокрое белье.
— Если бы не ты, мой сынок уже не дышал бы...
По мягкой русой бородке отца скатывались слезы.
Григорий ласково взглянул на мальчика, улыбавшегося ему:
— Он молодец, твой сынок, он и сам выплыл бы.,,
Лицо дехканина показалось Григорию знакомым.
—- А ведь мы где-то встречались,— сказал он.
— На пристани. Ты приезжал от Волкова. Я — Саур... Пойдем ко мне, высушим твое белье, напьемся чаю.
Григорий охотно согласился. С помощью Саура он скрутил белье в жгут, выжал из него воду, надел на голое тело куртку и брюки.
— Теперь пойдем, а то здесь, пожалуй, и лихорадку подцепишь.
Из кустов навстречу Григорию вышла Ната. Глаза ее горели от возбуждения, она схватила его за руку и сильно пожала ее.
— Вы необыкновенный герой, Гриша! Как я рада! Точно боясь, что ее кто-нибудь подслушает, она,
понизив голос, сказала:
— Я видела вас... вы стояли голый... и мне не было стыдно...
Она выпустила его руку и, не оглядываясь, быстро пошла к белевшему вдали домику.
Григорий, красный от смущенья, смотрел вслед девушке. Он совсем забыл о ее присутствии.
Голос Саура нарушил молчание.
— Какая бесстыдница,— ворчливо сказал дехканин.— Разве можно так конфузить молодых людей.
Курганча Саура стояла неподалеку от озера.
Григорий впервые видел вблизи жилище хивинского дехканина. Оно произвело на него гнетущее впечатление своим внешним видом. От непомерной тяжести необычайно толстых глинобитных стен неуклюжее жилище глубоко вросло в землю. Никаких хозяйственных пристроек вблизи курганчи не было, все помещалось внутри ее.
Саур ухватился за большое железное кольцо ворот и с трудом открыл пронзительно заскрипевшие створки. В лицо пахнуло крепким аммиачным запахом навоза.
Узкий двор курганчи был тесен, темен и неприютен. Половину двора занимала арба и привязанная к ее колесу серая лошадь: в глубине виднелось пустое стойло коровы.
На зов Саура из небольшой, захватанной руками двери, прикрывая лицо платком, выбежала его жена. Она подхватила мокрого ребенка на руки и унесла.
Григорий, в ожидании Саура, задававшего корм лошади, заглянул в единственную жилую комнату курганчи. Слабый свет проникал в нее через дымовое отверстие, вырубленное высоко под камышовой крышей. В середине комнаты, около небольшого, смазанного глиной очага, виднелась яма, прикрытая досками. Этой ямой пользовались для малой нужды, в нее же сливали помои. Неподалеку от очага, на камышовых плетенках, лежала куча старых одеял; на них спала и ела семья Саура.
В комнате стоял тяжелый душный запах.
Саур подошел к Григорию.
— Смотришь, как живет бедный дехканин? Плохо живет, друг, как скот живет, разве только говорить умеет... Пойдем на воздух пить чай.
Молча шагая за Сауром, Григорий вспомнил свой разговор с Кисляковым на каюке. Тот ужасался, рассказывая о беспросветной темноте дехкан, их дикости,
нежелании жить культурно. «Я пробовал научить их жить культурно,— говорил с горечью Кисляков.— За свой счет я нанял русского печника и велел ему сложить печь в курганчезнакомого дехканина. Но он отказался. Хивинский дехканин предпочитает снести вязанку хвороста на базар, чем истопить ею печь. Сколько я ни пытался объяснить ему, что холод понижает работоспособность,— он не соглашался». В этот разговор вмешался тогда Шарифбай, он сослался на уклад жизни дехкан, не позволяющий им вводить европейские новшества, и утверждал, что дехкане привыкли к такому,; тысячелетиями установленному образу жизни и никогда от нее не откажутся.
Григорий передал этот разговор Сауру. Тот рассмеялся.
— Друг, они нашей жизни не знают. Вязанка хвороста на базаре стоит двадцать пять копеек, я на них шесть футов муки могу купить. Зачем же мне пищу в очаге сжигать? Сытому холод не страшен, а голодному и в тепле голодно. И Шарифбай врет. Грязи и скотина не любит, а мы люди, мусульмане. Не давил бы меня налог, подати, да был бы подобрее ростовщик, так я не только печку — дом, как у русских, выстроил бы, Теперь не об этом думаем, к нашим волкам прибавляются все новые и новые...
К курганче Саура собирались его ближайшие соседи. Они здоровались с Григорием, как со знакомым. Многих из них Григорий видел в свою поездку на пристань. Он решил рассказать им о переговорах Волкова с кустарями и заказе на арбы.
Дехкане в молчании слушали Григория, убеждавшего их согласиться на условия Волкова. Он говорил им о настойчивости, с которой Волков взялся за организацию гужевой конторы, доказывал бескорыстность своего хозяина, не останавливающегося перед крупными убытками ради престижа русского имени. Григорий передал им разговор между Волковым и Кисляковым, подчеркивая сердечное отношение его хозяина к арба-кешам, которым грозит безработица.
Дехкане в смущении смотрели на Саура. Он молчал,
— Как же быть, брат Саур?— спросил сутулый дехканин с большими руками.
Саур покачал головой.
— Тысячу арб нелегко достать, содержать их— большой убыток. А бай без пользы работать не будет. Не обманывает ли он нас, дехкане?
— Может, только пугает?— неуверенно предполо-жил сутулый дехканин.— Мы сами-то от извоза нажи-вали по дедовской пословице: «Арба есть ось, а арба-кеш — дерьмо». На нашем деле никто не богател. А от тысячи арб — тысячи рублей убытков.
Саур пристально посмотрел в глаза Григорию.
— Ты хочешь, чтобы мы платили Волкову копейку с пуда на его контору?
Григорий задумался. Хотел ли он этого? Да, конечно, хотел и не только ради Волкова, у которого служил, а ради самих дехкан, которым, по его мнению, грозила нужда и разорение. Он искренне верил, что Волков, забирая у арбакешей копейку с пуда клади, действительно заботился не о своей пользе, а о пользе дехкан. Григорий уверил Саура в своей искренности и тут же рассказал, как он предложил Волкову создать гужевую артель...
Саур с любопытством глядел на Григория, недоверчивое настороженное выражение сбежало с его лица.
— Артель? Ты говорил об артели? А он что сказал? Молчи, молчи, я знаю, что он сказал. Он сказал «нельзя»! Этого, и мы знаем, делать нельзя. Мы говорили об артели с хорошими и честными людьми, нам обещали помочь. Но хаким сказал, что всех нас закует в цепи и навечно посадит в зиндан, если мы соединимся в гужевую артель.
— Но ведь Волков разорит вас своей тысячей арб!— взволнованно воскликнул Григорий.
Он долго и упорно уговаривал дехкан принять предложение Волкова, но дехкане не соглашались. Устав от непривычного спора, Саур, чтобы закончить затянувшийся разговор, сказал:
— Мы подумаем, друг. Дехкан тысячи. За всех мы говорить не можем. Если согласимся—потом все будут ругать меня, скажут — сбил цены.
Прощаясь с Григорием, он крепко сжал его руку.
— Твой хозяин хитрый, как старый тигр. А ты прост, молод еще. Но мы подумаем, подумаем.
Григорий возвращался к месту стоянки в веселом
расположении духа. Начало мира между Волковым и арбакешами было положено!
Кисляков и Волков уже вернулись с охоты. Они сидели в тени дерева и закусывали. У ног Волкова лежало несколько уток и большой лебедь с простреленной головой; белое оперение его было окрашено капельками густой рубиновой крови.
— Эх ты, горе-охотник!— презрительно бросил Волков подошедшему Григорию.— Мы не слыхали ни одного твоего выстрела. Спал, что ли?
Григорий не смутился от пренебрежительного тона хозяина.
— Охотник я, правда, неудачный, но кое-что мне все-таки удалось сделать для вас, Арсений Ефимович...
И, умолчав о спасении мальчика и о встрече с Натой, Григорий коротко рассказал Волкову о своем разговоре с Сауром и дехканами.
Глаза Волкова заблестели от радости.
— Вот это я понимаю охота!—воскликнул он.— Ты, пожалуй, больше убил, чем я. Я лебедя подстрелил, а ты матерого кабана. Если Саурка колеблется, то об остальных и говорить нечего, они быстро сдадутся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33