Владимир Иванович внезапно протрезвел, обмяк. Жалко улыбаясь, он крикнул Волкову:
— Дядя Арсюша, ты не сердись, это я не в обиду!.
— Да разве я сержусь?—развел руками Волков.— Я, ведь тоже по-дружески.
Андрей вполголоса торопливо рассказал Григорию про дело, на которое намекал Волков.
Представитель московской комиссионной конторы Владимир Иванович сколотил большой капитал на авариях каюков с товарами.
В первый же год своей работы в ханстве он обратил внимание на то, что страховые общества никогда не выясняли на месте причины аварии каюков. Опасности путешествия по диким, пустынным берегам Аму-Дарьи, да еще верхом на лошади, пугали столичных инспекторов страховых обществ. Акты обследования и свои заключения они составляли в Новом Ургенче по рассказам матросов и владельцев каюков.
Владимир Иванович вошел в компанию с одной дар-гой. Они грузили на каюки вместо товара — мешки с песком; для вида клали сверху немного товара. Ловкий дарга гнал каюк далеко от пристаней, а потом умело разбивал его о черные скалы Аму-Дарьи.
Сестра Андрея подошла к молодым людям.
— Оставили меня одну с мамашей, а сами веселитесь,— обиженно надув пухлые губки, сказала она.
— Надо же Грише показать цвет нашего общества,— возразил Андрей.— Тут, сестрица, разговоры были не для дамских ушей.
— О гадостях ты мог бы помолчать, или рассказать после... Гриша,— обратилась она к Григорию, почтительно приподнявшемуся со стула,— вы непременно приходите к нам. Здесь скучно, хоть поговорить со свежим человеком...
— Мы условились в пятницу,— сказал Андрей, вставая.— Я покажу ему все наши заводы...
Брат и сестра дружески простились с Григорием и, провожаемые его признательным взглядом, вышли из комнаты.
К Григорию тотчас же подошла Прасковья Васильевна,
— Все дома сидите, Григорий Васильевич, разве так можно жить?— сказала она, тяжело опускаясь на стул.
— А как же иначе проводить время, Прасковья Васильевна?
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Мрачное, с похмелья, настроение Волкова рассеялось от комичного вида своего служащего. Он схватил приказчика за плечи, и с громким хохотом потащил его к окну кабинета, где занимался Григорий.
— Гриша, Гриша, выглянь-ка сюда! Григорий поспешно подошел к окну.
— Посмотри на эту образину!
Волков взял за подбородок растерянного приказчика и вздернул его голову кверху.
Григорий, как ему ни было жаль избитого приказчика, не мог удержаться и присоединился к веселому заразительному смеху хозяина.
На лице приказчика изобразилось нечто вроде улыбки. Он невеселым хихиканьем поддержал обидный смех Волкова и Григория.
Волков с трудом успокоился, дружески похлопал приказчика по спине:
— Кто ж это тебя отделал, парень?
— Из-за вас это, хозяин, из-за проклятых арб...
Приказчик рассказал о столкновении, которое произошло накануне между ним и родственником Ша-рифбая.
Слух о покупке Волковым пятисот арб в тот же день распространился среди арбакешей. Работа на пристани остановилась. Встревоженные возчики собирались в группы и горячо обсуждали сообщение, привезенное Григорием. Приказчик не терял времени даром. Он переходил от одной группы арбакешей к другой, уговаривая их уважить хозяина и дать ему копейку с пуда на расходы. Он пугал арбакешей пятьюстами арб хозяина, тяжелой безработицей в зимнее время.
Саура, который имел большое влияние на арбакешей, на пристани не было.
Арбакеши заколебались.
Прежде над приказчиком и его хозяином смеялась вся пристань. Арбакеши изумлялись наглости их желания — получать деньги ни за что, даром, постоянно кричали ему вслед обидные словечки. Теперь они внимательно слушали приказчика, приглашали его к огоньку, угощали чаем, дынями, хлебом.
Родственник Шарифбая, здоровенный ургенчинец, который распоряжался его тридцатью арбами, заметил колебание дехкан.
Он собрал большую толпу арбакешей и уговаривал их не слушать приказчика Волкова.
— У его хозяина через месяц срок договора с конторами кончается, не верьте ему, все врет!
Приказчик попробовал воз|разить, но родственник Шарифбая оборвал его:
— Ты — мусульманин, а идешь против нас. А почему? Потому, что ты не настоящий мусульманин. Вместе с хозяином ты жрешь свинину, вместе с ним оби-
раешь нас, узбеков. Вместе с хозяином вы хотите у бедных дехкан последний кусок хлеба отнять. Собаки вы цепные, рады бы укусить, да цепь коротка. Подождите, будет и на вас палка.
Приказчик разозлился и плюнул ему в лицо. Родственник Шарифбая ответил ударом, от которого приказчик полетел на землю. Набежавшие арбакеши развели их...
Волков перестал смеяться. Лицо его приняло жесткое выражение.
— Значит, опять Шарифбай... Ну, ничего, ничего, парень, мы и не с такими справлялись.— А к твоему глазу приложи вот эту примочку, сразу заживет...
Приказчик обрадованно схватил сторублевую бумажку, которую ему протянул Волков.
— Бери, богатей, парень. Я всем служащим за почтовый договор дал... Езжай обратно на пристань и говори арбакешам: «Хозяин, мол, не пятьсот, а тысячу арб заказывает! Теперь, моя с вами и разговарить не захочет».
Он обернулся к Григорию:
— Завтра, Гриша, мы с тобой и Михаилом Ильичей на озеро, на охоту поедем. Да, кстати, дорогой одно дельце наладим.
Весь вечер Григорий вместе с Волковым и оставшимся ночевать Кисляковым готовились к охоте: снаряжали патроны, прочищали и смазывали ружья.
Григорий получил бельгийское бескурковое ружье хозяина.
Выехали незадолго до восхода солнца. Две сильных киргизских лошади легко подхватили широкий казанский тарантас и, звеня медными бубенцами сбруи, понеслись по мягкой дороге.
Город едва начинал просыпаться. По улицам, не спеша, тянулись верблюды с саксаулом, ишаки с хворостом; скрипели редкие арбы. Лепешечников, торопившихся разнести к утреннему чаю горячие лепешки, обгоняли босоногие ребятишки из ближайших курганчей. Они несли на легких палках-коромыслах горшочки с молоком утреннего удоя, с густой простоквашей, со сметаной.
В крытых торговых рядах, мимо которых проезжали охотники, была еще ночь. Тусклые огоньки керосиновых лампочек и туземных масляных светильников едва разгоняли темноту. Душный дневной воздух не выветрился за ночь; пахло пряностями, анилиновыми красками, мылом.
Ночные сторожа, дремавшие у закрытых дверей больших европейских магазинов и туземных мануфактурных дуканов, тревожно окликали вооруженных ружьями седоков.
Вскоре тарантас вырвался из темных закоулков базара и извилистых улиц окраины.
Волков велел кучеру свернуть на проселочную дорогу к видневшемуся невдалеке небольшому базарчику. Там, под старыми раскидистыми ивами, расположились мастерские кустарей.
Здесь уже не спали. Из мастерских, двумя рядами вытянувшихся вдоль дороги, слышался свист мехов, шарканье рубанков, визг пил и стук молотков.
Григорий с любопытством глядел на кустарей-хивинцев в длинных домотканных с красной оторочкой рубашках и в больших мохнатых шапках. Они работали неторопливо, с чувством собственного достоинства и уважения к своему ремеслу. Так учил их относиться к работе написанный много сотен лет тому назад цеховой устав —рисоля,
Здесь все дышало глубоким спокойствием, все было подчинено медленному ритму жизни. Около каждой мастерской виднелись скромные цветники с пахучей мятой, с бальзаминами и крупными бархатцами. На дверях мастерских, на ветвях деревьев висели клетки с перепелами.
Старые дуплистые ивы со множеством больших пушистых маковок и огромных вороньих гнезд, казалось, оберегали это спокойствие.
В прозрачном свежем воздухе разносился приятный вяжущий аромат сзежеобтесанного тала и дубленой кожи. Даже горячий, слегка угарный запах раскаленных углей кузнечных горнов не был противен.
Волков велел кучеру подъехать к дверям большой мастерской. Осторожно обогнув лежащие на земле огромные колеса, кучер остановил тарантас у самого входа в мастерскую.
Из мастерской вышел невысокий, крепкий хивинец в халате, поспешно накинутом на плечи, в руках у него был рубанок.
— Не уставай, хозяин!—приветствовал его Волков, подавая руку.
Мастер арб—арбасоз—торопливо откликнулся на приветствие и подошел к экипажу. Всем, не исключая кучера, он поочередно подал свою темную, шершавую руку.
Волков вылез из тарантаса и, зажмурившись, удовольствием потянулся.
— Дело к тебе есть, хозяин,— сказал он арбасозу.— Тащи кошму, посидим и поговорим с тобой.
Он кивнул головой Григорию и Кислякову.
— Слезайте...
Худенький подросток вынес из мастерской старенькую кошму, расстелил ее около цветника и подал под-нос с чаем и лепешками.
Звучно прихлебывая горячий чай, Волков долго и обстоятельно расспрашивал арбасоза — мастера арбо ценах на материалы, о том, где и когда он его достает, о сроках изготовления арбы, о выгодности ремес-ла. Григорий с удивлением слушал Волкова, тот хорошо знал все тонкости ремесла арбасоза, даже поспорил с ним и доказал ему возможность изготовления огромной ступицы хивинской арбы из акации, вместо дорогого карагача.
Арбасоз с большой предупредительностью отвечал на расспросы приезжего. Он был единственным мастером арб на этом базарчике, и в месяц сбивал две арбы. Все деревянные части арб изготовлялись в мастерской; только железные втулки для ступиц, гвозди и скрепы приобретались у кузнецов.
Арбасоз показал на старика и подростка, возившихся в глубине мастерской.
— Работаем втроем: я, мой племянник и знакомый старик. Помогает тот ученик...
Арбасоз заметил взгляд сочувствия, брошенный Григорием на старика и подростка, которые с трудом поднимали короб арбы.
— Я их не обижаю, плачу по совести...— сказал он.— И держу их больше из жалости. Какие они работники?..
Все четверо вошли в его дукан-мастерскую. Это было длинное, темное помещение. На усыпанном стружками земляном полу стояло грубое подобие верстака, лежала куча несложных инструментов. Тут же были спалены и запасы материалов: груды двухаршинных спиц, готовых ободьев, коротко распиленных стволов тала, тополя и карагача.
Полком остановился около старика и долго присматривался к его работе. Старик, забавно ворочая высунутым языком, старательно вырезал на столбиках короба затейливые узоры...
Арбасоз, наскучив ожиданием, предложил гостям выпить свежего чаю.
— Давай лучше о деле говорить, хозяин,— сказал Волков, похлопывая его по плечу.— Чаю мы с тобой еще попьем не раз.
Кисляков удержал Волкова за рукав. — Арсений, ты отсюда до вечера не выберешься... Волков вынул из жилетного кармана большие золотые часы.
— Ровно через тридцать минут выедем... Уж вы с Гришей потерпите. Надо дело закончить...
Они вернулись.
— Я хочу заказать тебе, хозяин, двадцать арб,— сказал Волков, садясь на кошму.— Срок — один месяц.
Арбасоз, высоко подняв брови, смотрел на Волкова, точно не понимая его предложения.
— В месяц?.. Двадцать арб?..—растерянно переспросил он.— Но мы за год делаем двадцать четыре арбы!'
Волков снисходительно улыбнулся.
— Верно, ты так работаешь, но ты сумей сделать двадцать четыре арбы в месяц, а не в год.
Нарочито громкий голос Волкова привлек внимание всех кустарей. Плотники, кузнецы, шорники один за другим оставляли свою работу и собирались вокруг приезжих. Предложение Волкова вызвало среди них легкий смешок.
Волков перестал улыбаться.
— Я не шучу!— внушительно сказал он.— На двух арбах в месяц ты никогда не разбогатеешь. А будешь делать двадцать — они тебе обойдутся дешевле. Все дехкане к тебе пойдут за дешевыми арбами...
Он достал из кармана серебряный портсигар и уго-
стил папиросами хозяина и кустарей, обступивших его, кивнул головой на старика-резчика.
— Разве от того, что старик делает на коробе резьбу, арба станет крепче?
Старик услыхал вопрос Волкова и сам ответил ему.
— Крепче не будет, бай, а дехканин красивое любит... Ведь он с восхода солнца и до захода с арбы не слезаег. Работать тяжело, он устает, а на красивую арбу взглянет, и сердце отойдет, петь захочется...
Кустари встретили ответ старика гулом одобрительных восклицаний:
— Дедушка правильно говорит, от красивой вещи и сердитый человек добрым становится.
Арбасоз сказал с гордостью:
— Во всем ханстве резчика лучше его нет. Мои арбы все знают, дехкане их отличают.
— А сколько дней старик делает эту резьбу?—презрительно сощурившись, спросил Волков,— семь дней? Значит, на две арбы четырнадцать... Целая арба времени уходит даром... Так... Обод ты сбиваешь гвоздями, на это у тебя уходит пять дней на два колеса, а на четыре — десять дней. Обтянуть их шинами хорошему кузнецу полдня...
Волков подробно разобрал все процессы работы над арбой, вычислил время, которое кустарь бесполезно тратит из-за неуменья строить свой труд.
— Твое дело изготовить ступицу и ободья для колес, да сбить арбу,— говорил Волков.— А уж плотники пусть тешут доски для короба, спицы, оглобли; кузнецы пусть обтягивают колеса шинами, и работа двинется, и соседям заработок будет.
И он тут же посоветовал плотникам не пилить досох из тала, а купить готовые, сосновые.
Кустари, вначале возражавшие, теперь в глубоком молчании слушали уверенный голос Волкова. Он говорил по-узбекски почти без акцента. Подражая хивинскому народному говору, Волков тянул слова, щелкал языком, заменял целые предложения выразительными междометиями, принятыми среди дехкан.
В конце разговора Волков вынул из бумажника пачку кредиток и предложил мастеру взять задаток. Арбасоз нерешительно качнул головой и опустил глаза, точно боялся соблазниться видом денег.
Старик-резчик ответил за него Волкову:
— Если мы станем делать по двадцать арб в месяц, то нам некогда будет дышать, заработаемся до смерти...
Хозяин сердито остановил его.
— С помощью бога, если соседи помогут, почему нам не взяться, не выполнить просьбы русского бая?
Волков протянул деньги.
- Здесь тысяча рублей. Приходи завтра утром ко мне, составим документ... Мне, хозяин, надо не двадцать, а тысячу арб.
Григорий слушал разговор Волкова с кустарями со смешанным чувством уважения к своему умному, сообразительному хозяину и жалости к арбакешам. против которых он боролся. Он вспомнил свою поездку на пристань, вспомнил смущение Саура, страх и растерянность возчиков. Они боялись безработицы, но не хотели сдаваться, может быть, потому, что не верили в эту тысячу арб! Григорий не понимал их упрямства, их нежелания работать в гужевой конторе Волкова. Он не стал доискиваться до истинной причины упрямства арбакешей. Его страшила участь тысячи человек, которым грозила безработица.
Пока Волков заканчивал расчеты с арбасозом, Григорий торопливо рассказал Кислякову об их сделке. Он высказал ему свои мысли о грядущем бедствии арбакешей.
Кисл яков заволнопался:
— Этого никак нельзя допустить, Григорий Васильевич. Я с ним поговорю дорогой.
Большая толпа кустарей молча следила за отъездом охотников. Арбасоз, держась за крыло экипажа, проводил неожиданных посетителей до конца базарчика и потом долго глядел вслед тарантасу.
Когда базарчяк скрылся из виду, Кисляков обратился к Волкову:
— Арсений,, ты серьезно думаешь завести свой транспорт?
Волков повернулся к своему другу всем корпусом, посмотрел на него с веселой улыбкой.
- А ты что думал? Волков так дело на полдороге И бросит?
Толстые губы Кислякова дрогнули.
— Но, Арсений, ведь это разорит тебя?! На лице Волкова выразилось огорчение.
— Разве я хочу разоряться, Миша?— спросил он...— Но у меня выхода нет. Если я откажусь, тогда конторы передадут все дело Шарифбаю, а уж он дехкан прижмет, он и на них заработает и на наших коммерсантах. Да как отказаться? Ты ж мне сам говорил «прогресс требует жертв». Для арбакешей копейка пустяки, а они не хотят ее давать. Наконец, тут дело не обо мне идет, а о нашем престиже. Нельзя теперь мне этого дела бросать!
Волков долго говорил о своей готовности идти на жертвы ради престижа русского имени. Он убедительно доказывал и Кислякову и Григорию, что держать собственный транспорт для него — убыток.
— Ты банковец, Миша, финансист, вот и подсчитай, сколько это будет стоить: тысяча арб, тысяча лошадей, да сбруя для них. Одной колесной мази десять пудов в день надо! А содержание лошадей, рабочих? Арбаке-шу что?— Он дехканин, ему лошадь прокормить ничего не стоит, а мне — все с базара купи? Разорюсь я с этого дела, Миша. Ей богу!
— Тогда брось к черту!—воскликнул Кисляков.— Раз это дело убыточное, пусть кто-нибудь другой возьмется, а не ты.
— Опять скажу тебе твои же слова: «прогресс требует жертв». Мне ли плохо будет, арбакешам ли, но русское дело должно выиграть.
Волков ласково обнял Кислякова левой рукой.
— Миша, Миша, друг мой, разве я с арбакешами борюсь? Я с Шарифбаем борюсь. Арбакеши давно сдались бы, да Шарифбай их натравливает на меня, он мне везде поперек становится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33