— В прошлом году прихожу к ним в прощенный
день. Старик и старуха под образами сидят. А сам Егор, его жена, Нага, Андрей в ноги кланяются, прощения просят. Хлопкозаводчики! Дочь в институте училась— не кончила, сын — в гимназии, не кончил. Денег много, зачем им учиться. Но все это ничего, а вот жену из ревности уродовать — это уж прямо не по-человечески.
— Старик, кажется, владеет какой-то частью в заводах?— спросил Кисляков.
— Все заводы на его имя. Без него Егор ни шагу. Он ему приказал в нынешнем году дочь замуж отдать, а то, говорит, засиделась. За Сыщерова велит отдать, с ним хочет породниться. Сыщеров у них всеми делами ворочает: Сыщеров Нату уж давно обхаживает, да она и сама, кажется,, непрочь за него выйти, довольно погуляла...
Татьяна Андреевна кивала головой мужу на Григория, низко опустившего голову над тарелкой.
— Ничего, ничего, Татьяна, Грише все надо знать. Я уж ему говорю — не для него девку берегут.
Григорий сидел бледный, едва удерживаясь от желания вскочить, наговорить всем дерзостей. Он, чтобы заглушить чувство глубокой неприязни к Волкову, успокоиться, беспрерывно пил вино, не замечая сожалеющих взглядов Татьяны Андреевны.
В рассказах Волкова о семье Мешковых было немало правды, и Григорий не мог отрицать ее. Мешковы были родом из Оренбурга, из мещанской сектантской семьи. Разбогатев, они приняли православие, ходили в церковь, водили дружбу с попами. Но в доме их была тайная сектантская молельня. Ната познакомила его с бабушкой — высокой печальной старухой, у которой был вырезан угол рта, и с глухим сердитым стариком — дедом, неприязненно относившимся к Григорию.
Конец обеда прошел в молчании. Прасковья Васильевна отяжелела от вина и водки, и Татьяна Андреевна отвела ее отдыхать в спальню.
Волков задержал Григория, собравшегося уходить.
— Я знаю, ты торопишься, Гриша, но у тебя до захода солнца время еще есть. Пойдем, поговорим. А ты, Миша, ложись отдыхать в кабинете...
Григорий молча прошел вслед за Волковым в гостиную. Хозяин усадил его у круглого стола и, расправив усы, закурил папиросу.
— Ты на меня не обижайся за Нату, Гриша. Ей богу, тебя жалко. Баб люби, да разум не теряй, а то они живо тебе на шею сядут. Их в руках надо держать. Ты уж поверь мне, кто-кто, а я баб знаю. А Ната бегает за тобой из интереса. Помнишь, тогда с пшеницей неприятность? Я ведь понял, что это она у тебя выпытала, но Клингелю ничего не сказал. Ната тебя давно бросила бы, да, верно, папаша не велит. Он с пшеницей крепко застрял. Половину капитала в нее вложил, а теперь зачуял неладное, боится. Ната сначала с тобой только поиграть хотела, голову поморочить. Ты думаешь, тогда на вечере у Клингеля я ничего не заметил. Все, Гриша, понял. Ты к ней в хорошую минуту подошел. Она тогда голову от злости потеряла, а ты теперь и пользуйся до поры...
Григорий с глубоким отвращением слушал своего бывшего хозяина, но ничего не мог возразить ему. Ната и теперь несколько раз пыталась говорить с ним об операциях Волкова и банка с пшеницей. Но Григорий помнил предупреждение Татьяны Андреевны и старался отмалчиваться. За последнее время Ната становилась все настойчивей, даже сердилась на него: «Ты считаешь меня, вероятно, глупой, не хочешь знакомить со своей работой. Где же твоя любовь, твое доверие».
Настойчивость ее разбивалась об упорство Григория...
Григорий сдержанно сказал, что Арсений Ефимович ошибается в своих предположениях. Ната добропорядочная барышня, их дружба не имеет ничего предосудительного.
Волков иронически улыбнулся.
— Гришенька, я тебя только по-свойски предупредил, а уж дальше ты поступай, как сам знаешь. Любовь, это, брат, как заноза, постороннему тащить больнее, чем самому.
Он встал, похлопал Григория по плечу.
— У меня, Гриша, с тобой большой деловой разговор есть, да минута неподходящая. Ты на меня сердит за Нату и скрыть не можешь. Мы с тобой об одном серьезном деле поговорить должны. Ну, беги, беги на свидание, опоздаешь — от девицы головомойка будет.
Григорий не пошел на свидание с Натой. Ревность и мучительные сомнения одолевали его. Он припоминал последние встречи с Натой, припоминал угрюмые взгляды Сыщерова. Тот часто прерывал их свидания. Григорий несколько раз встречался с ним в комнатке Наты. А на днях заметил, как тот при его приближении торопливо уходил из карагачевой рощи. Ната охотно шутила с Сыщеровым, забыв о присутствии Григория, подолгу разговаривала о делах отца.
А что, если хоть половина из сказанного Волковым окажется правдой? Григорий задрожал от одной мысли о вероломстве Наты. Он все забыл для нее: книги, любимые занятия, любимые мысли — все отошло, забыто ради одной ее. Григорий твердо решил выждать несколько дней, успокоиться, а потом объясниться с
Натой.
Вечером он зашел в квартиру Клингеля, который разрешил пользоваться его книгами.
Горничная сказала, что ни директора, ни его жены дома нет, а в кабинете занимается Елена Викторовна.
Елена сидела за столом и быстро писала. Она улыбаясь поздоровалась с ним.
— Живем на одном дворе, а видимся редко. Как вы поживаете, Гриша?
Григорий пробормотал о большой занятости делами банка.
— О, Самуил Федорович прямо в восторге от вашего усердия. Я даже один секрет узнала.
Григорий слегка насторожился.
— Это деловой секрет,— смеясь сказала Елена.— Вчера Волков просил Клингеля отпустить вас обратно к нему. Клингель на него рассердился и сказал, что не пустит. Он даже пообещал выдать вам какую-то большую прибавку со дня поступления... А теперь в награду за сообщение расскажите о ваших занятиях. Вид у вас мрачный, озабоченный...
Участливый голос девушки тронул Григория. Он сознался, что два месяца весны ничем не занимался. Но завтра идет договариваться с учителем-узбеком, окончившим Константинопольский университет, будет изучать турецкий язык. Потом собирается учиться в канцелярии хакима каллиграфии.
— Будете писать на согнутом колене?—смеясь спросила Елена.— Мне, Гриша, тоже, нужно сознаться, как началась весна — ничего не лезет в голову. Я все время провожу со своей ученицей в саду, слушаем соловьев. Совсем сентиментальная девица в духе героинь повестей Чарской.
Она рассказала, что за ней несколько раз заезжал на шарабане Андрей.
— Я на него очень сердита...— сказала Елена и покраснела. В последнюю поездку Андрей насильно поцеловал ее, и они чуть не рассорились.
Григорий взял из книжного шкафа последние номера журнала «Пробуждение» и стал прощаться с Еленой.
— Вы слыхали, чем окончилась попытка Шарифбая нанести удар Сауру?
Григорий оживился.
— Это с посылкой черной арбы за его дочерью?
— Ну, да, вы больше не интересовались Сауром. Нам удалось тогда же отправить его дочь в Петро-Александровск, к его родственнику. Она там живет второй месяц. Саур временно перестал извозничать, но это не помогло Шарифбаю. Сбить цены до трех с половиной копеек ему не удалось...
— Я очень жалею, что оторвался от этого дела. Были причины... Постараюсь в ближайшее время побывать у Саура...
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Андрей привез Григорию в банк записку от Наты.
— Вызывает на свидание,— со слабой усмешкой сказал Андрей, передавая товарищу беленький конвертик.— Я на твоем месте не пошел бы, Гриша.
Голос Андрея звучал устало. Григорий с участием взглянул на его осунувшееся лицо, странно блуждающие глаза.
— Ты нездоров?
Андрей растерянно коснулся рукой головы.
— Не знаю... Может быть. Я устаю очень. Просился у отца в Крым — не пускает. .Сыщеров не хочет оставаться без меня, боится забастовки...
Андрей улыбнулся одними углами рта.
— Он и Ната говорят, будто я одним своим присутствием могу воздействовать на рабочих... Но я сам боюсь забастовки, от страха даже плохо сплю по ночам... Гриша, неужели у меня вид авторитетней, чем у отца или Сыщерова?
Григорий оглядел своего товарища — его хилую фигуру с бесцветными глазами, угристым лицом. Он был жалок рядом с налитым кровью широколицым кривоногим Сыщеровым или тучным слонообразным Мешковым-отцом. Почему же они обманывают Андрея? — Андрей, они говорят неправду, но я не могу понять причины обмана...
Андрей рассеянно кивнул головой и, слабо пожав руку товарища, ушел.
Григорий торопливо разорвал конверт, вынул из него листок плотной бумаги, развернул.
«Гриша, я нездорова, жду сейчас же после занятия на обычном месте. Ната».
Он взглянул на часы. До конца занятий оставалось больше тридцати минут. Григорий наклонился над бумагой, но мысли его были далеко. Три дня он не встречался с Натой. Не будучи в силах перебороть сомнений, зароненные Волковым, он не решался и на объяснения с Натой. Потеряв всякую уверенность в ее любви, он старался подавить свое, как ему казалось, глубокое чувство к ней. Встреча с Натой должна была выяснить их отношения...
Григорий с трудом дождался отъезда директора из банка. Его отъезд возвещал конец занятиям. Он торопливо сложил свои бумаги в стол и, на ходу надевая пальто, быстро пошел на место их обычного свидания. Он издалека увидел Нату. Она сидела на карагачевом бревне и, низко наклонив голову, чертила концом зонта по земле. На шум шагов Григория она подняла
голову.
Григорий поразился ее лицу: оно было бледно, глаза провалились, под ними лежала синяя тень. Он бросился к ней. Все его сомнения исчезли от одного взгляда на измученное лицо девушки. Нужно ли более яркое доказательство ее искренности, ее любви к нему? Раскаяние охватило его. Он, как было обычно при их встречах, обнял ее и хотел поцеловать.
Ната резким движением высвободилась из его объятий.
— Почему ты не появлялся три дня?—сухо спросила она.
Григорий побоялся причинить ей еще большее страдание и не посмел сказать правды. Она, конечно, никогда не простила бы ему недостойных подозрений. Он заговорил о большой подготовительной работе к сезону, которую ему пришлось проделать за эти три дня.
— До хлопкового сезона времени еще два месяца,— недоверчиво сказала Ната.— Но... это не в связи с закупкой пшеницы?
Григорий утвердительно кивнул головой. Он не остановился перед ложью, лишь бы увидеть на ее осунувшемся лице прежнюю улыбку.
Сухое выражение лица Наты слегка смягчилось. Она подвинулась, очищая ему место рядом с собой. Сказала обиженно:
— Ты отнесся ко мне так пренебрежительно. Ведь об этом можно было сообщить мне хотя бы запиской... А что именно ты делал?
— Клингель велел высчитать потребность населения в пшенице. Чтобы это узнать, мне пришлось статистические сведения составлять самому.
Ната внезапно притянула к себе Григория и крепко поцеловала.
— Прости. Гриша, за сомнения, мне было очень тяжело все эти дни. Но теперь я не сержусь. За таким делом, действительно, можно забыть о любви. Ты знаешь, папа тоже беспокоится. Он недавно говорит мне:. «Наточка, осенью дехканам может не хватить хлеба». Папа закупает в Оренбурге через банк много пшеницы... Как ты высчитал потребный завоз?
У Григория отлегло от души. Он подробно рассказал ей о способе исчисления.
Лицо Наты приняло озабоченное деловое выражение, которое раньше так забавляло Григория.
— Гриша, но ведь пшеницы могут завести больше потребности, тогда она упадет в цене. Папа вкладывает много денег в эту операцию, и я начинаю бояться за него. А вдруг и Волков ее завезет? Ведь на этом и он, и папа могут потерпеть большие убытки. Ты, конечно, знаешь, сколько завозит Волков?
Неприятное чувство овладело Григорием. Интерес Наты к делам банка возбудил в нем прежние сомнения.
Он с трудом подавил неприятное чувство, ласково обнял девушку.
— Ната, оставим этот деловой разговор. Я так соскучился о тебе за эти три дня...
Ната взяла его за руку.
— Твоя откровенность, Гриша, только докажет любовь ко мне, заставит забыть все сомнения.
— О делах Волкова я ничего не могу говорить,— сказал Григорий.— Я когда-то был неосторожен в разговоре с тобой. Это причинило мне много неприятностей. Честь служащего — мое единственное богатство. Я должен быть осторожен в деловых разговорах.
Ната отодвинулась от него. Лицо ее приняло неприязненное выражение.
— Должен быть осторожен,— передразнила она.— Ты считаешь, что честь девушки, которая доверилась тебе, ниже чести служащего.
Григорий качнул головой.
— Это неверно, Ната,—спокойно сказал он.— Ради твоей чести готов пожертвовать многим. Но сохранение секретов банка никак не задевает тебя.
— Разве я говорю об этом? Я только сравниваю. Ты, ради интересов банка, ради сохранения своей репутации, готов рассориться со мной. Но ты никогда не заботился так о моей репутации. Я просила тебя в тот вечер быть осторожным...
— Ни один человек не знает о наших отношениях. Ната с нескрываемой ненавистью смотрела на Григория.
— Не разыгрывай из себя невинного мальчика,— топнув ногой, закричала она.— Никакая сплетня не может пристать ко мне, я выше сплетен. Но ты поступил гнусно, гадко. Ты не мог зайти в аптекарский магазин и теперь я... беременна...— Она отвернулась от него, низко опустила голову.
Григорий несколько мгновений сидел неподвижно. Он понял причину нервозности Наты и почувствовал к ней глубокую жалость.
— Ната, я честный человек, тебе не придется краснеть за свою репутацию. Я женюсь на тебе.
Григопий наклонился, нежно и почтительно поцеловал ее руку...
Ната с изумлением смотрела на него. Сердитое выражение ее лица сменилось ироническим.
— Ты... серьезно?
Она встала и решительно взяла его под руку.
— Пойдем, Гришенька, к маме. Ты будешь у нее официально просить мою руку.
Ната, быстро и легко шагая, вела Григория к дому. Всю дорогу она возбужденно болтала, не давая ему вставить и слова. Она говорила об их будущей совместной жизни, об уютном уголке, который они устроят после свадьбы. Она обещала ему народить много-много детей, заранее подбирала для них имена.
Григорий в большом смущении слушал болтовню Наты. Она попросила его посидеть и убежала к матери.
Григорий сел в кресло и протянул руку, чтобы взять с этажерки книжку. Большая фотографическая карточка на ночном столике у кровати заинтересовала Григория. Три дня назад ее не было.
Он встал с кресла и подошел к столику.С карточки на него в упор глядело скуластое лицо Сыщерова.
Ната вошла с веселой, радостной улыбкой.
— Так хорошо все устраивается, Гришенька. Мама ждет нас в гостиной. Папа тоже предупрежден и готовится к поздравлениям.
Она подхватила его под руку и повела в гостиную.
Мать Наты сидела за большим круглым столом, покрытым кружевной скатертью. Над ее головой в дорогих тяжелых рамах висели портреты царя и царицы.
Она едва кивнула головой на приветствие Григория, не протянула ем,у руки, не предложила сесть.
Григорий, смущенный холодным приемом, стоял молча.
Мать Наты нервно поправила пенснэ.
— Вы, кажется, хотите жениться на моей дочери? Григорий ответил молчаливым поклоном. Тон матери Наты был явно недоброжелателен.
— Желание неплохое,— иронически улыбнулась жена Мешкова.— Но в состоянии ли вы содержать жену и детей? Или, может быть, вы рассчитываете на ее приданое?
— С октября я буду получать сто пятьдесят рублей в месяц. У меня бесплатная квартира, отопление, освещение. Это для двоих вполне достаточно,— сдержанно ответил Григорий.
— Моя дочь имеет горничную, ей нужны повар, кучер, лошади...— Мать Наты желчно рассмеялась.— Впрочем, это дело отца. Ответ вам даст он сам.
Она встала.
— Ната, вы посидите, пока мы поговорим с папой. Григорий растерянно опустился на диван рядом с
Натой. Недоброжелательное отношение Мешковой расстроило его. Он пытался объяснять этот ее враждебный тон нежеланием расставаться с единственной дочерью, но это не успокаивало. Григорий взглянул на Нату, ему хотелось рассказать ей о своих сомнениях. Она нервно теребила в руках кружевной батистовый платочек, прислушиваясь к глухому разговору на веранде. Он не успел спросить ее ни о чем. Вошла горничная и позвала их.
— Господа ожидают вас на веранде.
Проходя мимо молоденькой горничной, Григорий поймал на себе ее сожалеющий взгляд, и сердце его Тревожно застучало. Он с трудом овладел собой. У этой сектантской семьи могли быть смешные обряды, обычаи, он должен с уважением отнестись к ним, избегать всего, что может оскорбить их религиозные чувства.
На веранде за столом, уставленным цветами, сидели Мешков, Сышеров и магь Наты. Мешков и Сыще-ров, одетые в торжественные черные сюртуки, крупные, широкоспинные, сидели рядом.
Мешков предложил Григорию и Нате сесть и спросил жену:
— Почему не позвали Андрея?
— Он отказался придти,— сказала Ната.
По знаку Мешкова горничная принесла на подносе пять бокалов шампанского. Заводчик дождался, пока все взяли бокалы в руки, потом встал.
— Самым большим нашим желанием было выдать Нату замуж за достойного человека, а не за какого-нибудь прощелыгу с улицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
день. Старик и старуха под образами сидят. А сам Егор, его жена, Нага, Андрей в ноги кланяются, прощения просят. Хлопкозаводчики! Дочь в институте училась— не кончила, сын — в гимназии, не кончил. Денег много, зачем им учиться. Но все это ничего, а вот жену из ревности уродовать — это уж прямо не по-человечески.
— Старик, кажется, владеет какой-то частью в заводах?— спросил Кисляков.
— Все заводы на его имя. Без него Егор ни шагу. Он ему приказал в нынешнем году дочь замуж отдать, а то, говорит, засиделась. За Сыщерова велит отдать, с ним хочет породниться. Сыщеров у них всеми делами ворочает: Сыщеров Нату уж давно обхаживает, да она и сама, кажется,, непрочь за него выйти, довольно погуляла...
Татьяна Андреевна кивала головой мужу на Григория, низко опустившего голову над тарелкой.
— Ничего, ничего, Татьяна, Грише все надо знать. Я уж ему говорю — не для него девку берегут.
Григорий сидел бледный, едва удерживаясь от желания вскочить, наговорить всем дерзостей. Он, чтобы заглушить чувство глубокой неприязни к Волкову, успокоиться, беспрерывно пил вино, не замечая сожалеющих взглядов Татьяны Андреевны.
В рассказах Волкова о семье Мешковых было немало правды, и Григорий не мог отрицать ее. Мешковы были родом из Оренбурга, из мещанской сектантской семьи. Разбогатев, они приняли православие, ходили в церковь, водили дружбу с попами. Но в доме их была тайная сектантская молельня. Ната познакомила его с бабушкой — высокой печальной старухой, у которой был вырезан угол рта, и с глухим сердитым стариком — дедом, неприязненно относившимся к Григорию.
Конец обеда прошел в молчании. Прасковья Васильевна отяжелела от вина и водки, и Татьяна Андреевна отвела ее отдыхать в спальню.
Волков задержал Григория, собравшегося уходить.
— Я знаю, ты торопишься, Гриша, но у тебя до захода солнца время еще есть. Пойдем, поговорим. А ты, Миша, ложись отдыхать в кабинете...
Григорий молча прошел вслед за Волковым в гостиную. Хозяин усадил его у круглого стола и, расправив усы, закурил папиросу.
— Ты на меня не обижайся за Нату, Гриша. Ей богу, тебя жалко. Баб люби, да разум не теряй, а то они живо тебе на шею сядут. Их в руках надо держать. Ты уж поверь мне, кто-кто, а я баб знаю. А Ната бегает за тобой из интереса. Помнишь, тогда с пшеницей неприятность? Я ведь понял, что это она у тебя выпытала, но Клингелю ничего не сказал. Ната тебя давно бросила бы, да, верно, папаша не велит. Он с пшеницей крепко застрял. Половину капитала в нее вложил, а теперь зачуял неладное, боится. Ната сначала с тобой только поиграть хотела, голову поморочить. Ты думаешь, тогда на вечере у Клингеля я ничего не заметил. Все, Гриша, понял. Ты к ней в хорошую минуту подошел. Она тогда голову от злости потеряла, а ты теперь и пользуйся до поры...
Григорий с глубоким отвращением слушал своего бывшего хозяина, но ничего не мог возразить ему. Ната и теперь несколько раз пыталась говорить с ним об операциях Волкова и банка с пшеницей. Но Григорий помнил предупреждение Татьяны Андреевны и старался отмалчиваться. За последнее время Ната становилась все настойчивей, даже сердилась на него: «Ты считаешь меня, вероятно, глупой, не хочешь знакомить со своей работой. Где же твоя любовь, твое доверие».
Настойчивость ее разбивалась об упорство Григория...
Григорий сдержанно сказал, что Арсений Ефимович ошибается в своих предположениях. Ната добропорядочная барышня, их дружба не имеет ничего предосудительного.
Волков иронически улыбнулся.
— Гришенька, я тебя только по-свойски предупредил, а уж дальше ты поступай, как сам знаешь. Любовь, это, брат, как заноза, постороннему тащить больнее, чем самому.
Он встал, похлопал Григория по плечу.
— У меня, Гриша, с тобой большой деловой разговор есть, да минута неподходящая. Ты на меня сердит за Нату и скрыть не можешь. Мы с тобой об одном серьезном деле поговорить должны. Ну, беги, беги на свидание, опоздаешь — от девицы головомойка будет.
Григорий не пошел на свидание с Натой. Ревность и мучительные сомнения одолевали его. Он припоминал последние встречи с Натой, припоминал угрюмые взгляды Сыщерова. Тот часто прерывал их свидания. Григорий несколько раз встречался с ним в комнатке Наты. А на днях заметил, как тот при его приближении торопливо уходил из карагачевой рощи. Ната охотно шутила с Сыщеровым, забыв о присутствии Григория, подолгу разговаривала о делах отца.
А что, если хоть половина из сказанного Волковым окажется правдой? Григорий задрожал от одной мысли о вероломстве Наты. Он все забыл для нее: книги, любимые занятия, любимые мысли — все отошло, забыто ради одной ее. Григорий твердо решил выждать несколько дней, успокоиться, а потом объясниться с
Натой.
Вечером он зашел в квартиру Клингеля, который разрешил пользоваться его книгами.
Горничная сказала, что ни директора, ни его жены дома нет, а в кабинете занимается Елена Викторовна.
Елена сидела за столом и быстро писала. Она улыбаясь поздоровалась с ним.
— Живем на одном дворе, а видимся редко. Как вы поживаете, Гриша?
Григорий пробормотал о большой занятости делами банка.
— О, Самуил Федорович прямо в восторге от вашего усердия. Я даже один секрет узнала.
Григорий слегка насторожился.
— Это деловой секрет,— смеясь сказала Елена.— Вчера Волков просил Клингеля отпустить вас обратно к нему. Клингель на него рассердился и сказал, что не пустит. Он даже пообещал выдать вам какую-то большую прибавку со дня поступления... А теперь в награду за сообщение расскажите о ваших занятиях. Вид у вас мрачный, озабоченный...
Участливый голос девушки тронул Григория. Он сознался, что два месяца весны ничем не занимался. Но завтра идет договариваться с учителем-узбеком, окончившим Константинопольский университет, будет изучать турецкий язык. Потом собирается учиться в канцелярии хакима каллиграфии.
— Будете писать на согнутом колене?—смеясь спросила Елена.— Мне, Гриша, тоже, нужно сознаться, как началась весна — ничего не лезет в голову. Я все время провожу со своей ученицей в саду, слушаем соловьев. Совсем сентиментальная девица в духе героинь повестей Чарской.
Она рассказала, что за ней несколько раз заезжал на шарабане Андрей.
— Я на него очень сердита...— сказала Елена и покраснела. В последнюю поездку Андрей насильно поцеловал ее, и они чуть не рассорились.
Григорий взял из книжного шкафа последние номера журнала «Пробуждение» и стал прощаться с Еленой.
— Вы слыхали, чем окончилась попытка Шарифбая нанести удар Сауру?
Григорий оживился.
— Это с посылкой черной арбы за его дочерью?
— Ну, да, вы больше не интересовались Сауром. Нам удалось тогда же отправить его дочь в Петро-Александровск, к его родственнику. Она там живет второй месяц. Саур временно перестал извозничать, но это не помогло Шарифбаю. Сбить цены до трех с половиной копеек ему не удалось...
— Я очень жалею, что оторвался от этого дела. Были причины... Постараюсь в ближайшее время побывать у Саура...
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Андрей привез Григорию в банк записку от Наты.
— Вызывает на свидание,— со слабой усмешкой сказал Андрей, передавая товарищу беленький конвертик.— Я на твоем месте не пошел бы, Гриша.
Голос Андрея звучал устало. Григорий с участием взглянул на его осунувшееся лицо, странно блуждающие глаза.
— Ты нездоров?
Андрей растерянно коснулся рукой головы.
— Не знаю... Может быть. Я устаю очень. Просился у отца в Крым — не пускает. .Сыщеров не хочет оставаться без меня, боится забастовки...
Андрей улыбнулся одними углами рта.
— Он и Ната говорят, будто я одним своим присутствием могу воздействовать на рабочих... Но я сам боюсь забастовки, от страха даже плохо сплю по ночам... Гриша, неужели у меня вид авторитетней, чем у отца или Сыщерова?
Григорий оглядел своего товарища — его хилую фигуру с бесцветными глазами, угристым лицом. Он был жалок рядом с налитым кровью широколицым кривоногим Сыщеровым или тучным слонообразным Мешковым-отцом. Почему же они обманывают Андрея? — Андрей, они говорят неправду, но я не могу понять причины обмана...
Андрей рассеянно кивнул головой и, слабо пожав руку товарища, ушел.
Григорий торопливо разорвал конверт, вынул из него листок плотной бумаги, развернул.
«Гриша, я нездорова, жду сейчас же после занятия на обычном месте. Ната».
Он взглянул на часы. До конца занятий оставалось больше тридцати минут. Григорий наклонился над бумагой, но мысли его были далеко. Три дня он не встречался с Натой. Не будучи в силах перебороть сомнений, зароненные Волковым, он не решался и на объяснения с Натой. Потеряв всякую уверенность в ее любви, он старался подавить свое, как ему казалось, глубокое чувство к ней. Встреча с Натой должна была выяснить их отношения...
Григорий с трудом дождался отъезда директора из банка. Его отъезд возвещал конец занятиям. Он торопливо сложил свои бумаги в стол и, на ходу надевая пальто, быстро пошел на место их обычного свидания. Он издалека увидел Нату. Она сидела на карагачевом бревне и, низко наклонив голову, чертила концом зонта по земле. На шум шагов Григория она подняла
голову.
Григорий поразился ее лицу: оно было бледно, глаза провалились, под ними лежала синяя тень. Он бросился к ней. Все его сомнения исчезли от одного взгляда на измученное лицо девушки. Нужно ли более яркое доказательство ее искренности, ее любви к нему? Раскаяние охватило его. Он, как было обычно при их встречах, обнял ее и хотел поцеловать.
Ната резким движением высвободилась из его объятий.
— Почему ты не появлялся три дня?—сухо спросила она.
Григорий побоялся причинить ей еще большее страдание и не посмел сказать правды. Она, конечно, никогда не простила бы ему недостойных подозрений. Он заговорил о большой подготовительной работе к сезону, которую ему пришлось проделать за эти три дня.
— До хлопкового сезона времени еще два месяца,— недоверчиво сказала Ната.— Но... это не в связи с закупкой пшеницы?
Григорий утвердительно кивнул головой. Он не остановился перед ложью, лишь бы увидеть на ее осунувшемся лице прежнюю улыбку.
Сухое выражение лица Наты слегка смягчилось. Она подвинулась, очищая ему место рядом с собой. Сказала обиженно:
— Ты отнесся ко мне так пренебрежительно. Ведь об этом можно было сообщить мне хотя бы запиской... А что именно ты делал?
— Клингель велел высчитать потребность населения в пшенице. Чтобы это узнать, мне пришлось статистические сведения составлять самому.
Ната внезапно притянула к себе Григория и крепко поцеловала.
— Прости. Гриша, за сомнения, мне было очень тяжело все эти дни. Но теперь я не сержусь. За таким делом, действительно, можно забыть о любви. Ты знаешь, папа тоже беспокоится. Он недавно говорит мне:. «Наточка, осенью дехканам может не хватить хлеба». Папа закупает в Оренбурге через банк много пшеницы... Как ты высчитал потребный завоз?
У Григория отлегло от души. Он подробно рассказал ей о способе исчисления.
Лицо Наты приняло озабоченное деловое выражение, которое раньше так забавляло Григория.
— Гриша, но ведь пшеницы могут завести больше потребности, тогда она упадет в цене. Папа вкладывает много денег в эту операцию, и я начинаю бояться за него. А вдруг и Волков ее завезет? Ведь на этом и он, и папа могут потерпеть большие убытки. Ты, конечно, знаешь, сколько завозит Волков?
Неприятное чувство овладело Григорием. Интерес Наты к делам банка возбудил в нем прежние сомнения.
Он с трудом подавил неприятное чувство, ласково обнял девушку.
— Ната, оставим этот деловой разговор. Я так соскучился о тебе за эти три дня...
Ната взяла его за руку.
— Твоя откровенность, Гриша, только докажет любовь ко мне, заставит забыть все сомнения.
— О делах Волкова я ничего не могу говорить,— сказал Григорий.— Я когда-то был неосторожен в разговоре с тобой. Это причинило мне много неприятностей. Честь служащего — мое единственное богатство. Я должен быть осторожен в деловых разговорах.
Ната отодвинулась от него. Лицо ее приняло неприязненное выражение.
— Должен быть осторожен,— передразнила она.— Ты считаешь, что честь девушки, которая доверилась тебе, ниже чести служащего.
Григорий качнул головой.
— Это неверно, Ната,—спокойно сказал он.— Ради твоей чести готов пожертвовать многим. Но сохранение секретов банка никак не задевает тебя.
— Разве я говорю об этом? Я только сравниваю. Ты, ради интересов банка, ради сохранения своей репутации, готов рассориться со мной. Но ты никогда не заботился так о моей репутации. Я просила тебя в тот вечер быть осторожным...
— Ни один человек не знает о наших отношениях. Ната с нескрываемой ненавистью смотрела на Григория.
— Не разыгрывай из себя невинного мальчика,— топнув ногой, закричала она.— Никакая сплетня не может пристать ко мне, я выше сплетен. Но ты поступил гнусно, гадко. Ты не мог зайти в аптекарский магазин и теперь я... беременна...— Она отвернулась от него, низко опустила голову.
Григорий несколько мгновений сидел неподвижно. Он понял причину нервозности Наты и почувствовал к ней глубокую жалость.
— Ната, я честный человек, тебе не придется краснеть за свою репутацию. Я женюсь на тебе.
Григопий наклонился, нежно и почтительно поцеловал ее руку...
Ната с изумлением смотрела на него. Сердитое выражение ее лица сменилось ироническим.
— Ты... серьезно?
Она встала и решительно взяла его под руку.
— Пойдем, Гришенька, к маме. Ты будешь у нее официально просить мою руку.
Ната, быстро и легко шагая, вела Григория к дому. Всю дорогу она возбужденно болтала, не давая ему вставить и слова. Она говорила об их будущей совместной жизни, об уютном уголке, который они устроят после свадьбы. Она обещала ему народить много-много детей, заранее подбирала для них имена.
Григорий в большом смущении слушал болтовню Наты. Она попросила его посидеть и убежала к матери.
Григорий сел в кресло и протянул руку, чтобы взять с этажерки книжку. Большая фотографическая карточка на ночном столике у кровати заинтересовала Григория. Три дня назад ее не было.
Он встал с кресла и подошел к столику.С карточки на него в упор глядело скуластое лицо Сыщерова.
Ната вошла с веселой, радостной улыбкой.
— Так хорошо все устраивается, Гришенька. Мама ждет нас в гостиной. Папа тоже предупрежден и готовится к поздравлениям.
Она подхватила его под руку и повела в гостиную.
Мать Наты сидела за большим круглым столом, покрытым кружевной скатертью. Над ее головой в дорогих тяжелых рамах висели портреты царя и царицы.
Она едва кивнула головой на приветствие Григория, не протянула ем,у руки, не предложила сесть.
Григорий, смущенный холодным приемом, стоял молча.
Мать Наты нервно поправила пенснэ.
— Вы, кажется, хотите жениться на моей дочери? Григорий ответил молчаливым поклоном. Тон матери Наты был явно недоброжелателен.
— Желание неплохое,— иронически улыбнулась жена Мешкова.— Но в состоянии ли вы содержать жену и детей? Или, может быть, вы рассчитываете на ее приданое?
— С октября я буду получать сто пятьдесят рублей в месяц. У меня бесплатная квартира, отопление, освещение. Это для двоих вполне достаточно,— сдержанно ответил Григорий.
— Моя дочь имеет горничную, ей нужны повар, кучер, лошади...— Мать Наты желчно рассмеялась.— Впрочем, это дело отца. Ответ вам даст он сам.
Она встала.
— Ната, вы посидите, пока мы поговорим с папой. Григорий растерянно опустился на диван рядом с
Натой. Недоброжелательное отношение Мешковой расстроило его. Он пытался объяснять этот ее враждебный тон нежеланием расставаться с единственной дочерью, но это не успокаивало. Григорий взглянул на Нату, ему хотелось рассказать ей о своих сомнениях. Она нервно теребила в руках кружевной батистовый платочек, прислушиваясь к глухому разговору на веранде. Он не успел спросить ее ни о чем. Вошла горничная и позвала их.
— Господа ожидают вас на веранде.
Проходя мимо молоденькой горничной, Григорий поймал на себе ее сожалеющий взгляд, и сердце его Тревожно застучало. Он с трудом овладел собой. У этой сектантской семьи могли быть смешные обряды, обычаи, он должен с уважением отнестись к ним, избегать всего, что может оскорбить их религиозные чувства.
На веранде за столом, уставленным цветами, сидели Мешков, Сышеров и магь Наты. Мешков и Сыще-ров, одетые в торжественные черные сюртуки, крупные, широкоспинные, сидели рядом.
Мешков предложил Григорию и Нате сесть и спросил жену:
— Почему не позвали Андрея?
— Он отказался придти,— сказала Ната.
По знаку Мешкова горничная принесла на подносе пять бокалов шампанского. Заводчик дождался, пока все взяли бокалы в руки, потом встал.
— Самым большим нашим желанием было выдать Нату замуж за достойного человека, а не за какого-нибудь прощелыгу с улицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33