— Смотрите, хуже не было бы,— пригрозил он.— Вот я позову миршаба.
— Попробуй крикни,— усмехнулся тот же дехканин.— Ты потом и говорить разучишься.
Приказчик растерянно глядел на толпу, угрожающе замкнувшую его в круг.
— Дехкане, ведь я же мусульманин, как и вы.
— У кого нет совести, у того нет и веры,— сказал старик с длинной белой бородой.
— Ты нас всех обокрал, обвешал, кого на пуд, кого на два, а кого и побольше,— мрачно бросил молодой дехканин.— Меня вон и на сорте надул. Плати всем и нечего нам с тобой говорить.
— Весь хлопок я уже высыпал в амбар, проверить не могу,— возразил приказчик.— Сауру я выпишу за восемь пудов, а остальным ничего не могу сделать.
Григорий вступился за приказчика.
— Он верно говорит, дехкане. Ваш хлопок уже в амбаре, а впредь он станет вешать правильно. Никого обманывать не будет.
Приказчик мрачно глядел на Григория.
— Ну, Григорий, смотри, я тебе за этот скандал покажу. Сейчас хлопок принимать перестану, пойду к Арсению Ефимовичу, он с тобой поговорит.
Григорий не стал слушать угроз взбешенного приказчика, наскоро просмотрев заложенный в банке Волковым хлопок, он пошел к воротам. Из конторы наперерез ему вышел Андрей.
Григорий давно не видал его, и теперь поразился худобой и бледностью лица своего школьного товарища.
Андрей не поздоровался с ним, беспокойно озираясь по сторонам, он тревожным шепотом сказал, точно продолжая неоконченный разговор.
— Теперь у меня не осталось сомнений: Лазарев нам что-то готовит. Вчера Ната и Сыщеров разговаривали в моей комнате, думали, что я сплю, а я не спал. Они говорили, что Лазарев опасный революционер, они боятся за меня. Понимаешь? Сыщеров подарил мне браунинг.
Григорий забыл о своем неприязненном чувстве к Андрею, взял его за руку.
— Андрей, Лазарев никогда ничего не сделает лично против тебя, твоей семьи. Я уверен, что Сыщеров сознательно травит тебя. Низкий он человек!
Глаза Андрея потеряли тревожное выражение.
— Не знаю, может быть, ты прав, а только я боюсь забастовщиков, революционеров. Помнишь? Нам в гимназии рассказывали о Французской революции, а потом отец Антоний говорил о 1905 годе. Сколько жертв, крови! Вся ненависть черни обрушилась на богатых людей; отнимали фабрики, заводы, убивали хозяев, которые защищали свое добро. А вдруг все это у нас здесь случится...
Они проходили мимо конторы. Андрей показал товарищу окошечко кассира в стене.
— Посмотри-ка, кто у нас в кассе сидит... Григорий наклонился, заглянул в окошечко и встретился с глазами Наты. Она отвернулась.
— Видел? Они никому не доверяют. Счастье твое, Гриша, что ты на мою сестрицу не нарвался.
Григорий стал прощаться с Андреем, тот удержал его руку.
— Ты, Гриша, по старей дружбе акта на нас не составляй... Мы уж как-нибудь пополним, подвезем с пунктов...
За воротами завода Григория догнал Саур с толпой дехкан. Он горячо поблагодарил его за помощь и захотел непременно угостить зеленым чаем.
Они вместе с дехканами зашли в придорожную бедную чайхану, расположились на камышовых циновках.
Дехкане рассаживались группами, развязывали кушаки, пересчитывали деньги, проверяя расчеты. Разговоры были невеселые.
Молодой дехканин, у которого весь хлопок был принят низким сортом, хмуро слушал разговор Саура с Григорием. И, точно про себя, сказал вслух, ни к кому не обращаясь:
— С русским дружи, а топор за пазухой держи. Саур сердито прикрикнул на молодого дехканина:
— Эй, зачем ты его обижаешь? Что он тебе плохого сделал?
Сильный дехканин, который защитил Саура от кулаков приказчика, укоризненно сказал:
— Зря ты. Ведь он сейчас за нас заступился. А разве бай заступился бы?
Григорий рассеянно слушал разговор. Он напряженно думал о том, как помочь им, защитить от грубого обирательства промышленниками. И решил научить их для первого раза хотя бы уменью пользоваться десятичными весами.
Григорий тут же нарисовал на листке из блокнота рыча! весов с делениями и стал объяснять способ взвешивания. Дехкане быстро усвоили несложные правила.
Саур не вмешивался в разговор дехкан с Григорием, не задавал, подобно им, вопросов.
Когда Григорий закончил объяснения, Саур со вздохом сказал ему:
— Разве это поможет? Нам надо по-другому защищаться от жадности баев, а как, ты подумай, друг...
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Григорий столкнулся с Кисляковым у вешалки в прихожей банка.
— Газету читали?— спросил Кисляков, здороваясь с ним.
Он вынул из кармана своего старого потертого пальто номер российской газеты «Русское Слово».
— Вот здесь, я отчеркнул карандашом. «Дельцы за работой». Автор какой-то «Ургенчинец».
Григорий пошел в свою комнату, сел за стол и углубился в чтение.
В обширной статье рассказывалась вся история е выдачей «одним кредитным учреждением» задатков
дехканам на посев хлопка. Автор называл эту операцию аферой, ведущей к закабалению сотни тысяч дехкан. Он писал, что теперь ростовщики, пользуясь мощным русским капиталом, сломают хребет земледельца и окончательно поработят его. Автор приводил многочисленные случаи бесцеремонного хозяйничанья коммерсантов в ханстве, их жадности.
Больше всего в статье приводилось фактов из деловой практики Волкова. Фамилия его не называлась.
— Ну-с, что вы на это скажете?— спросил Кисляков, когда Григорий оторвался от газеты.
Тот взглянул прямо в его неопределенного цвета глаза.
— Тут нечего и говорить, ведь это все правда, вы же сами знаете...
Ответ Григория рассердил Кислякова, он замахал своими не по росту короткими руками.
— Ничего я не знаю. Это все ложь, неправда. Если бы крестьян разоряла система задатков, то они не брали бы их. Они не плодились бы в таком огромном числе.
— Дехкане поставлены перед дилеммой: или немедленная голодная смерть, или ее отсрочка путем постепенного обнищания — возразил Григорий.— Я по поводу плодовитости, так вы, помнится, говорили мне об ужасной детской смертности и еще сетовали на скупость коммерсантов.
Кисляков с некоторым испугом оглянулся на неплотно закрытые двери, повысив голос, сказал:
— А1ы не можем отвечать за культуру ханства. Наша прямая работа — это развитие торговли, промышленности, сельского хозяйства... Поскольку я служу в банке, ем его хлеб, я должен защищать не только интересы, но и репутацию банка. Это Лазаревы мыслят так анархически, они стремятся к уничтожению всего существующего, но вам непростительно...
Кисляков ближе подошел к Григорию, ласково положил руки на его плечи. Григорий слегка отвел лицо в сторону, от неопрятного друга Волкова пахло застарелым едким табачным дымом и запахом, присущим Прасковье Васильевне.
— Вы за последнее время что-то сильно изменились, Григорий Васильевич, явно находитесь под влиянием Татьяны Андреевны. А она критически относится
ко всему, даже к самому факту своего существования, находя его бесцельным. Вы же ясно видите нашу огромную созидательную работу. Наш нечеловеческий труд впоследствии несомненно будет высоко оценен.
Григорий осторожно высвобождался из объятий Кис-лякова. Он приготовился иронически ответить ему, что нечеловеческий груд промышленников-колонизаторов благодарные потомки в будущем несомненно высоко оценят.
Курьер, вошедший в комнату, не дал ему ответить. Он сказал, что директор предлагает господину Лямину немедленно явиться к нему.
В кабинете Клингеля сидели его жена и Волков. Все трое повернулись к Григорию.
— Иди-ка сюда на расправу, Гриша,— сказал Волков, протягивая ему свою большую руку.— Вот тебе директор даст головомойку, да еще при даме, чтобы стыднее было.
Нарядно одетая, вся свежая, благоухающая жена Клингеля задержала руку Григория. Не обращая внимания на сердито сдвинувшего брови мужа, она усадила Григория между собой и Волковым, близко наклонилась к нему.
— Вы их не бойтесь, Григорий Васильевич,— я вас этим людоедам в обиду не дам.
— Ты невозможна,— недовольно проворчал Клин-гель.— Это дело серьезное, а ты позволяешь себе такие неуместные шутки.
Все так же сердито хмуря брови, он исподлобья взглянул на Григория.
— Господин Лямин, вам было приказано проверить на заводе Мешкова заложенный в банке хлопок. А вы вмешались не в свое дело и сорвали приемку хлопка.
Григория не смутил суровый взгляд директора. Он коротко рассказал о своих впечатлениях и не поскупился на краски, описывая работу Сыщерава и приказчика Волкова, и случай с Сауром.
Сердитое выражение лица Клингеля слегка смягчилось.
— Вы должны раз и навсегда запомнить, господин Лямин. Нашему банку нет никакого дела до того, как работают клиенты. Непосредственно с дехканами банк дела не имеет, а коммерсанты сами отвечают за себя.
Волков похлопал Григория по плечу.
— Пришел бы ты ко мне да рассказал в чем дело. Твоего, Саурку я рассчитал бы, как он захотел. Приказчик глупый, скандал поднял. А на заводе перевеса никак нельзя делать...
Волков рассказал, что случай с Сауром стал быстро известен всем дехканам, которые сдавали хлопок. Они стали присматриваться к работе Сыщерова и его приемщика, обнаружили мошенничество. На заводе поднялся невероятный шум. Обманутые дехкане потребовали от зятя Мешкова перевеса всего хлопка. Сыщеров крикнул на помощь миршаба. Это рассердило дехкан. Они осыпали Сыщерова тугосвитыми нагайками, у перепуганного миршаба отняли его кривую шашку. Зять Мешкова получил удар в лицо и упал. Пока дехкане нагайками пороли приемщика, Сыщеров на четвереньках уполз в контору. Оттуда прибежал Мешков, он с трудом успокоил дехкан, пообещал уволить приемщика и сам встал за весы.
Волков красочно описывал физиономию Сыщерова с багровой полосой, которая пересекала его лицо: видимо, избиение зятя Мешкова доставило ему большое удовольствие.
— Это ничего, что Сыщерова избили, а вот плохо, что с весами вышло. Они теперь и больше могут потребовать,— озабоченно сказал Волков.— Ты ведь, Гриша, приятель Саура, поговорил бы с ним, надо бы дехкан успокоить. Он нам тогда с арбакешами хорошо помог. Мы дело выиграли. На охоту съездить бы нам с тобой, как в прошлом году...
Григорий с холодным вниманием слушал Волкова, Бывший хозяин имел наглость рассчитывать на его помощь, чтобы пресечь растущее сопротивление дехкан. На охоту он уже никогда с ним не поедет. А если и будет говорить с Сауром, то только для того, чтобы убедить их сплоченно защищаться от жуликов, как Сыщеров и Волков.
Жена Клингеля давно уж нетерпеливо постукивала кокетливо обутой ножкой, ей надоели деловые разговоры.
— Довольно вам, дядя Арсюша,— сказала она.— Или я рассержусь, если вы будете обижать бедного Григория Васильевича.
Она наклонилась к Григорию, заглянула в его глаза.
— Из любви и уважения к Елене Викторовне, я всегда буду защищать вас— Она выпрямилась, сказала, обращаясь к мужу и Волкову.— Отныне Григорий Васильевич под моей защитой, у нас с ним договор.
— А мы тогда будем вас крепко ревновать,— предупредил ее Волков.— Гриша парень редкий: и красивый, и умный, и деловой. Он опасный сердцеед.
Волков вынул из кармана кусок твердого бристольского картона с золотым обрезом.
— Егор на вечер приглашает, свадебный ужин хочет справить, летом-то не удалось... Ты слыхал, Самуил Федорович, как Сыщеров женился?
Волков со смехом рассказал об их свадьбе. Свадьбу Мешковы справляли в Петро-Александровске. Весь военный и чиновний мир был приглашен на торжество, со всех концов ханства съехались коммерсанты со своими женами. Венчание должно было происходить в маленькой военной церкви города. В назначенный час Ната вместе с шаферами приехала в церковь. Жениха там не оказалось. Мешков вместе с Андреем бросились разыскивать. Они нашли его дома. Вместе с Сыщеро-вым сидел незнакомый седоватый господин.
Сыщеров, видимо, дожидался будущего тестя. Он вежливо предложил Мешкову сесть за письменный стол. Полный недоумения, Мешков сел.
— Надо оформить мое вступление членом торгового дома «Мешков и Сыщеров»,—сказал будущий зять,, кладя перед ним бумаги.— А заодно подпишите чек на десять тысяч рублей на свадебное путешествие.
Мешков бессмысленно таращил свои большие бычьи глаза. Он поймал презрительный взгляд Андрея и в бешенстве вскочил со стула.
— Ничего не подпишу!—заорал он, топнув ногой.— Ты должен верить мне, я Мешков, а не кто-нибудь!
— Егору Петровичу я верю, а хлопкозаводчику Мешкову нет,— скривился в улыбке Сыщеров.— Оренбургский купец вашему отцу верил и без штанов остался. Мне, если хотите знать, сама Ната посоветовала оформить до свадьбы.
Мешков отвел взгляд от Андрея, схватил ручку, нервно подписал чек и договор и потребовал немедленно
ехать в церковь. Но Сыщеров до тех пор не вышел из комнаты, пока нотариус не оформил документа.
— Грешок-то Наты дорого обошелся Егору! — захохотал Волков и погрозил пальцем Григорию.— А все вот такие тихони! Тихо,говорится,гукает, да звонко пахнет.
Григорий, сжав губы, спокойно выслушал рассказ Волкова и как только он кончил, встал с кресла. Клин-гель знаком руки остановил его.
— Господин Лямин,— сказал он, беря в руки газету.— Не знаете ли вы, кем написана эта безобразная статья?
— Я знаком только с одним журналистом — Арсением Ефимовичем Волковым,— сказал Григорий.
Директор раздраженно отшвырнул от себя газету.
— С легкой руки Арсения Ефимовича у нас в ханстве развелись корреспонденты газет.
— Я пишу одну правду, а здесь нахальная ложь,— сердясь сказал Волков.— Да что ты в конце концов кипятишься. На такую чепуху, ложь никто и внимания не обратит. А потом в ней не сказано, что это про меня, про Волкова, написано или про банк...
Клингель провел рукой по крашеным усам.
— Господин Лямин, в «Ниве» была напечатана легенда за вашей подписью. Знаете, это как-то странно: служащий банка и вдруг пишет в журналах... Я попрошу вас впредь показывать мне все, что вы готовите для печати...
У больших северных ворот старинной Ургенчской крепости Григорий увидел Татьяну Андреевну. Она вела за руку мальчика лет семи; щека его была завязана белым платком.
Григорий пересек им дорогу, поздоровался с Татьяной Андреевной.
Задернутое белой вышитой вуалью.лицо жены Волкова оживилось, она протянула ему руку.
— Проводите нас в амбулаторию и поговорите с мальчиком. Это сын нашего конюха. Ему надо выдернуть зуб, а он боится...
Они медленно шли по извилистым тесным улицам внутренней части города, Легкие каркасные дома тянулись сплошной стеной вдоль всей длинной улицы. Уны-
лое однообразие построек, лишенных окон, балконов, оживляли низенькие калитки, украшенные резьбой, и редкие мастерские кустарей: сапожников, кузнецов, жестянщиков.
На грязных, загаженных помоями, человеческими экскрементами улицах играли оборванные дети; изредка проходил ишак с вязанкой хвороста, скрипела арба. Тогда дети бросали игры и прижимались к стенам.
У дувала, около которого была навалена гора золы, костей, старого тряпья, Татьяна Андреевна остановилась.
— Здесь живет моя соперница,— засмеялась она.— Правда, мы большие приятельницы, она часто бывает у меня, немного сердится, что я отбиваю у нее заработок. Татьяна Андреевна толкнула низенькую калитку. Они вошли в небольшой чистенький дворик с единственным старым дуплистым тутовым деревом. Навстречу им вышел подросток. Он шепотом сказал, что мать его лечит и просил обождать.
Григорий поймал его беспокойный взгляд, брошенный на окно без рамы и стекол: оттуда слышалось неясное глухое бормотанье. Григорий осторожно подошел к окну и заглянул в помещение.
В комнате, с выложенным обожженным кирпичом полом, на черной кошме лежал мужчина с бледным страдальческим лицом. Небольшая, опрятно одетая старушка, водила над его обнаженным животом чашку, наполненную горячей золой, и озабоченно бормотала. Григорий вслушался. Это было леченье от сглаза.
«Выходи, выходи, выходи, что тебе здесь делать? Иди в горы, иди в камни, иди к богатым купцам; большим баям с большими животами, иди. Эй, слушайся же, все равно я тебя не оставлю в покое. Выходи же,
выходи!» , Григорий, улыбаясь, отошел от окна, передал Татьяне Андреевне содержание заклинания. Она живо обернулась к сыну старушки, спросила его о больном.
— Сглаз,— коротко пояснил подросток,— это наш сосед. У него уже не в первый раз. Мать говорила ему: «Не ешь пищи на улице; завистливый увидит — заболеешь». Он не послушался...
Татьяна Андреевна засмеялась, сказала, чтобы его мать вечером зашла к ней.
— Я дам ей касторки для больного «сглазом»,— пояснила она Григорию.
Они не стали дожидаться конца лечения и пошли в амбулаторию. Фельдшер, маленький полный человек с густыми рыжими усами, увидел в окно амбулатории Татьяну Андреевну. Он выбежал навстречу ей.
— С посторонним пациентом идете? — сказал он, почтительно кланяясь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33