Наверное, из-за праздника. – Завтра будет День благодарения.
Отойдя к окну, я бешено пролистал журнал, отыскивая статью; я был слишком возбужден, чтобы читать ее внимательно. Скользнул взглядом по выделенным крупным шрифтом фразам: «Да, это я стреляла в него. Очень жаль, что он выжил». «Скотт приехал, чтобы спасти меня, а не изнасиловать». «Холтнер потерял рассудок. Окажись пистолет у него, он застрелил бы нас обоих». «Я сорвалась, когда узнала, что Скотт тоже любил Ангела. Но он был таким простодушным. Правды он не знал». «Когда я нашла Бобби в детской, я просто сошла с ума».
Были и фотографии: Деннис, «Stingrays», дом, я скалюсь в микрофон на работе. И несколько страниц интервью, включая, как я предполагал, самые непристойные разоблачения, с подробностями которых я решил разобраться позже. Я и так прочел достаточно, чтобы понять, что он убьет ее, как только увидит журнал. Она сделала именно то, чего он больше всего боялся.
Я бросился обратно в бар и сообщил мистеру Рэчету, что планы изменились, и дальше он пусть летит без меня. Дожидаться его реакции я не стал.
Обезумев, я выскочил из «Китти Хоук». Мне нужна была машина, а искать хрен знает где отделение «Hertz»1 времени не было.
Увидев на стоянке шевроле «бель-эйр» пятьдесят седьмого года, я решил, что это знак свыше. Восстановленный до идеального состояния, белый с бледно-голубым – такой же, как тот, что был у меня в юности. Прижимая к себе ранец, я сквозь ливень бросился к нему. Если он окажется незапертым, значит, это судьба.
Не заперт. Я с легкостью соединил провода в замке зажигания и рванул прочь.
В машине был полный бак, восьмидорожечный магнитофон со старыми записями и пластиковая мадонна, приклеенная к приборной доске. Ливень был просто жуткий, на дорогах творился бардак. Час спустя я попал в затор на автостраде Тихоокеанского побережья. Чертыхаясь, я еле-еле полз вперед и наконец разглядел, в чем причина. Очередной оползень на Биг-Рок перекрыл трассу. Все машины направлялись в объезд через каньон Топанга. Блин!
Следующие три часа были сплошным кошмаром из вьющихся горных дорог, тряски при наборе скорости и грязевых оползней. Старую дорогу в Топанге размыло еще до выезда на Малхолланд. Я съехал на боковую дорогу с односторонним движением, вскоре асфальт кончился, пошла грязища. Несколько раз я едва не увяз, сдавал задним ходом, сносил деревья, но, в конце концов, все-таки выбрался на Малхолланд, с трудом перебрался через несколько затопленных участков, свернул на шоссе Энсинал-каньона, ведущую вниз, на побережье – и все это только для того, чтобы обнаружить, что дорогу полностью смыло, когда до автострады Тихоокеанского побережья оставалось не более полумили. Мне пришлось возвращаться на Малхолланд и сворачивать на Декер-роуд, чтобы все-таки попасть на автостраду побережья. Бензина в баке «шевроле» практически не осталось, когда я выбрался, наконец, на покрытую гравием парковку на утесе и увидел, что творится с «мавзолеем у моря».
Мой смутный план вскарабкаться по ступенькам и перелезть через ворота теперь оказался неосуществим. Ступеней больше не было. Ворот тоже, как и почти всей черной стены. Чудовищные волны обрушивались на скалу, подмывая основание гаража. Чаша бассейна была вся наружу. Сам дом казался на данный момент в безопасности, но ставить на это я бы не стал.
Я вытащил из ранца кольт, засунул его за пояс и доверху застегнул молнию на бледно-голубой куртке «Seahunt». Вылез из машины и помчался к эвкалиптам; не пробежав и полпути, я уже промок насквозь.
Подобравшись к воротам, я услышал рев двигателя, потом разглядел на дорожке машину, «ауди», явно ожидавшую открытия ворот. Сквозь шум ливня прорезался голос: «Говнюки пизданутые!». Это был Деннис.
«Ауди» с ревом выкатилась из ворот, проехала мимо меня; четыре светловолосых телохранителя, мокрые и злые. Мне было видно Денниса, провожавшего взглядом машину, стоящего у дверей дома. Я не осмелился проскакивать в ворота, а они тем временем закрылись, жужжа.
Я продрался через деревья обратно и начал свой путь вдоль ограды, направляясь к гаражу. Я подскальзывался в грязи, один раз едва не упал прямо на провода. Задумался, а может, из-за дождя ток отключен – около гаража была покоробившаяся секция, через которую я мог бы перелезть – но проверять это совершенно не хотелось.
В конце концов, мне удалось пробраться под самый фундамент гаража, открытый и беззащитный. Если б мне удалось преодолеть его, я мог бы взобраться наверх, во внутренний дворик, и оказаться на твердой земле. Вот только я, наконец, разглядел, как ненадежно держался теперь гараж. Примерно половина фундамента уже выступала над обрывом. Казалось, что он балансирует на краю, и если мраморный шарик перекатится из угла в угол – этого будет достаточно, чтобы весь гараж обрушился в бушующее под ним море. Волны бились о заляпанный грязью утес, пока я пробирался под фундаментом, держась за торчащие наружу трубы. Если б я попал под большую волну, меня бы смыло вниз.
Я уже почти добрался до внутреннего дворика – и тут накатила большая волна. Я зажмурился и вцепился в трубы изо всех сил. Сокрушительный удар размозжил меня о скалу. Мне показалось, что прошла целая минута, в течение которой не было ничего, только мощь равнодушно убивающей волны. Сквозь шум воды я услышал ужасающий грохот.
Когда волна отхлынула, я увидел, что чаша бассейна разломилась надвое, и одну из частей смыло. А где-то надо мной послышался хруст и скрежет. Ох, блядь, гараж начинал сползать.
Цепляясь ногтями, я вскарабкался во внутренний двор, в уцелевшую половину бассейна, в то время, как за моей спиной раздался треск штукатурки. Но когда я оглянулся, гараж еще стоял. Обвалился кусок задней стены, выставив напоказ часть помещений обоих этажей. Это было как на картинке, где убрана часть стены, чтобы показать, что происходит внутри. Или как в домике для кукол.
Внутри стоял «стингрэй», как всегда, сверкающий. Фары горели, пробивая резкими лучами пелену дождя; мотор работал. Входная дверь в гараж была поднята. Кто-то прогревал мотор, чтобы уехать.
Внутреннюю лестницу освещала, качаясь, голая лампочка; деннисовская доска для серфа валялась на ступенях. Верхняя дверь была открыта.
Голубая спальня была освещена мягким, романтическим светом свечей; примыкающую комнату не было видно. Струи ливня врывались внутрь, заливая плетеный ковер. Фотография Черил в рамке упала со стены.
На кровати лежала Шарлен, обнаженная, неподвижно застыв. Едва увидев ее, я понял – она мертва.
На тумбочке возле нее стояло множество свечей. Она лежала, не двигаясь. Налетевший порыв ливня погасил свечи.
Я бы расплакался – но не мог. Не мог даже шевельнуться; я был просто раздавлен. Но надо мной раздался скрип открываемой стеклянной двери, ведущей в музыкальную комнату. Я мгновенно шагнул назад, в бассейн, откуда меня не было видно сверху.
Быстрые, частые шаги по плитке. Деннис; его черная шелковая рубашка промокла, пока он бежал к гаражу. Он понесся по лестнице в спальню; а мне отсюда было ее не видно.
Секунду я выжидал, соображая, где сейчас может быть Большой Уилли. Может, он тоже сбежал с тонущего корабля? Из дома больше никто не выходил; а Деннис не возвращался из спальни. Дождь хлестал меня по лицу. Я вышел из бассейна по лесенке и через внутренний двор приблизился к гаражу. Пока я шел, сначала был слышен только шум ливня да треск переломившейся доски для серфа наверху, потом стало слышно мягкое урчание «стингрэя», сверкающего, как на фотографии. Я прошел мимо него в ярко освещенный гараж.
Вытащив кольт, я направился вверх по лестнице, и тут очередная волна тяжко ударила под здание. На полпути к спальне я увидел его тень на стене, по которой понял, что он стоит возле кровати. Я сделал еще несколько шагов и услышал его голос. Он говорил. Говорил.
– Не волнуйся, детка. С тобой все будет в порядке. Я только соберу здесь кое-что из твоих вещей.
Его тон был совершенно обычным – и этого я не понимал. Но, с другой стороны, когда это я понимал его? Я был совершенно уверен, что она мертва. Но оказалось, что нет. Он разговаривал с ней; она была жива.
Добравшись до последней ступеньки, я расслышал звяканье ключей, а он все говорил:
– Я нашел чудесное место для тебя, девочка моя. Далеко в пустыне, где никогда не бывает дождей. Мы будем счастливы там, в прохладной темной комнате. Только ты и я, детка. Я никогда тебя не покину, клянусь.
Теперь я его увидел – стоя спиной ко мне, он открывал дверь в примыкающую комнату. Он включил свет, и в зеркалах во весь рост, которыми были увешаны все стены, возникли его бесчисленные отражения. Это была тщательно обустроенная женская гардеробная; некоторые зеркала были отодвинуты, за ними были стеллажи с женской одеждой: блузки и брючки-«капри» в пластиковых пакетах, горы сандалий. Одежда Черил. Он подошел к шкафу, снял с плечиков красный виниловый плащ-дождевик и подобрал подходящие к нему красные виниловые сапожки.
Потом повернулся – и увидел меня; и замер, как робот, которого неожиданно выключили. На его лице не было видно ни потрясения, ни чувства вины. Выражение его было безучастным, бессовестным; расширенные зрачки метнулись к Шарлен на узкой кровати, потом обратно ко мне. Прижимая к груди плащ и сапожки, он улыбнулся и застенчиво пожал плечами, как мальчишка, ожидающий нагоняя.
– Привет, Скотт.
Я снова взглянул на Шарлен и вновь убедился, что она мертва. Она была такой бледной, лежала в тени верхней койки так неподвижно, в преднамеренно приданной позе, ноги прямые, как у манекена, руки не сложены на груди, а слегка разведены в стороны, словно в напыщенном жесте, каким принимают что-либо большое. Ее кожа была слишком бледной, словно она перенесла нечто большее, нежели просто смерть. В режущем свете из гардеробной ее лодыжка блестела, словно у лакированной керамической статуэтки.
Я все еще держал его под прицелом, хотя, кроме меня, к нападению здесь никто не готовился. Он казался измученным, но каким-то безмятежным, словно самое плохое, что могло случиться, уже случилось.
– Что ты с ней сделал? – спросил я.
– Посмотри сам, – с благоговением ответил он.
Я потянулся к выключателю на стене. Он осторожно шагнул к двери, следя за моей реакцией, как отец, наблюдающий за вскрывающим подарок ребенком.
– Ты ведь всегда знал, что она здесь, правда? – спросил он в момент, когда я нажал на выключатель.
Лампочки в верхней люстре были розовыми, но их света хватило, чтобы я увидел. О да, я увидел.
– Разве она не точно такая, какой ты ее помнишь?
– Господи Боже мой.
Это была Черил.
И он был прав. Она была точно такой, какой я ее помнил. Ее сладкие губы, такие же красные, как в тот день, когда я последний раз целовал их. Полуприкрытые глаза с густыми ресницами, словно она пребывала в блаженстве. Казалось, вот-вот они распахнутся, эти чудесные голубые глаза, и встретятся с моим взглядом. Ее нежная шея, мягкая, как в тот день, когда мы последний раз ласкали друг друга, и в тот раз я целовал ее от шеи вниз, к ее высоким, восхитительным, безупречным грудям. Ее тонкая талия, ее бедра, как у Ким Новак, мерцают в свете ламп. А на лобке ее блестящие густые каштановые волосы навеки были залиты твердым прозрачным полиуретановым пластиком, в который она была полностью заключена – и лишь здесь, ниже лобковых волос, она не была ангельски прекрасна; здесь время не остановилось.
Я отшатнулся, увидев свежую кровь, блестевшую у входа во влагалище. Как такое могло быть? Как могло существовать отверстие, не приводя к разложению тела? Потом я разглядел, в чем дело. Никакого отверстия не было. Между ее ногами, вплотную к залитым пластиком гениталиям, он соорудил влагалище из постного сырого мяса. Разлохмаченный мясной край был смазан прозрачным увлажняющим гелем и испещрен перламутровыми полосками спермы. Под ее ягодицы была подложена прозрачная пластиковая простыня, чтобы защитить покрывало с кактусами от потеков крови.
Не знаю, как долго я стоял там. Мне казалось, я брежу или галлюцинирую, или просто сошел с ума. Постепенно до меня стало доходить, что он говорит что-то:
– …потому что она была так прекрасна. И в тот же миг, как я ее увидел, я понял, что другой такой никогда не будет. И что значила бы для меня жизнь без нее, навсегда без нее? Мой Ангел.
У меня возник жуткий порыв – защитить ее. Я хотел прикрыть ее чем-нибудь, словно она только что умерла или вообще спит. Или смыть кровь, или хоть что-нибудь! Что угодно. Дождь ударил в ее лицо, по щеке поползли капли. Ее каштановые волосы под пластиком были взлохмачены, стояли вокруг головы дыбом, хотя отраженный свет делал их похожими на нимб.
– Как ты мог это сделать? – наконец выдавил я. Он заулыбался:
– Как я мог не сделать этого?
Под нами перекосились доски пола, а он подошел к ней, поднял несгибающееся тело, натянул рукава плаща на ее руки. Я не мог шелохнуться.
– Удивительно, что ты не узнал ее голос на кассете, – сказал он, суетливо застегивая на ней плащ. – Хотя качество на ней было никакое. Оригинал записан на восьми дорожках. Единственная запись ее голоса, которая у меня осталась. Уверен, ты узнал бы ее, если б прослушал запись целиком. Ближе к концу она смеялась. Это все была игра. На самом деле я не причинял ей никакой боли. Как я мог бы хоть в чем-то обидеть моего Ангела?
Фундамент накренился. Я вцепился в дверной косяк, чтобы удержаться от падения; он ухватился за кровать. В гардеробной с полок посыпались флакончики, воздух заполнился сладким тропическим запахом духов.
– Ого как, Скотти, – беспечно сказал он. – Похоже, от этого места вот-вот ничего не останется.
Он натянул красные сапожки Черил на ее негнущиеся ножки и поднял ее вертикально. При этом мясо соскользнуло вниз и шмякнулось на пол.
Это несколько расстроило его:
– Я понимаю, о чем ты думаешь, Скотти. Мне тоже это мясо не нравится, правда-правда. Такой дешевый суррогат. Почти святотатство, серьезно. Но что еще я мог сделать? Я изо всех сил старался оставить вход внутрь. Всю голову сломал, но этот орешек оказался мне просто не по зубам. В конце концов, у меня совсем не осталось времени. Она уже начинала разлагаться. – Он изобразил на лице самурайскую стойкость. – Мне ужасно не нравится мясо. А что бы ты сделал?
Снизу ударила чудовищная волна, и здание еще сильнее накренилось. Я устоял на ногах; он тоже. Когда волна схлынула, он потащил Черил к двери.
– Забавно, Скотти, – сообщил он. – У меня с самого начала было какое-то необычное ощущение насчет тебя. Я всегда чувствовал, что нас связывает нечто большее, чем взаимная любовь к рок-н-роллу. – Он рассмеялся. – Но, клянусь, до сегодняшнего дня я и понятия не имел, что именно.
Меня швырнуло обратно в реальность. Он прочел статью. Шар.
Пол опасно накренился, комод съехал в море. Я все еще держался за косяк, преграждая ему путь:
– Где Шар?
Вопрос он проигнорировал:
– Знаешь, а ведь Черил рассказывала мне о тебе, – мягко сообщил он. – Хотя, конечно же, я не знал, что это ты. Ее бывший парень. Который бросил ее, узнав, что она забеременела. Как же она ненавидела тебя, мальчик. Я хотел, чтобы она оставила ребенка, вот как я любил ее. Но она сказала – нет, это его ребенок, не хочу. Так что сыночка твоего из нее высосали.
Я оттолкнул его назад, к стене. Черил оказалась между нами, воняя сладкими духами. Я потерял голову:
– Где Шарлен?
Он ухмыльнулся:
– Правда, не знаю. Попробуй в помойке посмотреть. Ой, нет, подожди минутку. Сегодня как раз мусор вывозили.
– Ты, выблядок убогий! Если ты причинил ей боль…
– И что, если я причинил боль ей? – саркастически переспросил он. – Она только для этого и годится. Ей так нравится. А что, ты до сих пор так и не заметил?
Я ударил его по лицу. Еще и еще раз. В известном смысле я обезумел, это было за все те разы, когда я хотел дать ему по морде, но не дал. В конце концов, я, наверное, убил бы его, если б здание не накренилось снова; на сей раз в море улетел туалетный столик. Деннис и я грохнулись на пол, опрокинув и Черил. Я придавил его к полу, а он продолжал держаться за нее.
– Где Шар?
– Не скажу. Пошла она на хер. Говно собачье. И я это говно уже оттер.
– Где она? – я вдавил дуло револьвера ему под подбородок. Похоже, его это ничуть не впечатлило.
– Как-то раз она заявилась сюда. – Его губа кровоточила. – Она прервала нас. Да, конечно, я взбесился, но эта блядь сама виновата, что потеряла нашего ребенка. Потом она пошла и все рассказала Бобби. – Он осклабился. – Она прекрасно знала, что будет, если она еще хоть раз осмелится заговорить.
– Где она?! – я навел револьвер на восхитительное лицо Черил, впервые заметив кровь в ее волосах.
Его тон резко изменился:
– Нет, – спокойно сказал он. – Не сделаешь. Не сможешь.
Я взвел курок:
– Для меня это всего лишь трупак двадцатилетней свежести.
– Но это же Черил…
Мой палец лег на спуск:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Отойдя к окну, я бешено пролистал журнал, отыскивая статью; я был слишком возбужден, чтобы читать ее внимательно. Скользнул взглядом по выделенным крупным шрифтом фразам: «Да, это я стреляла в него. Очень жаль, что он выжил». «Скотт приехал, чтобы спасти меня, а не изнасиловать». «Холтнер потерял рассудок. Окажись пистолет у него, он застрелил бы нас обоих». «Я сорвалась, когда узнала, что Скотт тоже любил Ангела. Но он был таким простодушным. Правды он не знал». «Когда я нашла Бобби в детской, я просто сошла с ума».
Были и фотографии: Деннис, «Stingrays», дом, я скалюсь в микрофон на работе. И несколько страниц интервью, включая, как я предполагал, самые непристойные разоблачения, с подробностями которых я решил разобраться позже. Я и так прочел достаточно, чтобы понять, что он убьет ее, как только увидит журнал. Она сделала именно то, чего он больше всего боялся.
Я бросился обратно в бар и сообщил мистеру Рэчету, что планы изменились, и дальше он пусть летит без меня. Дожидаться его реакции я не стал.
Обезумев, я выскочил из «Китти Хоук». Мне нужна была машина, а искать хрен знает где отделение «Hertz»1 времени не было.
Увидев на стоянке шевроле «бель-эйр» пятьдесят седьмого года, я решил, что это знак свыше. Восстановленный до идеального состояния, белый с бледно-голубым – такой же, как тот, что был у меня в юности. Прижимая к себе ранец, я сквозь ливень бросился к нему. Если он окажется незапертым, значит, это судьба.
Не заперт. Я с легкостью соединил провода в замке зажигания и рванул прочь.
В машине был полный бак, восьмидорожечный магнитофон со старыми записями и пластиковая мадонна, приклеенная к приборной доске. Ливень был просто жуткий, на дорогах творился бардак. Час спустя я попал в затор на автостраде Тихоокеанского побережья. Чертыхаясь, я еле-еле полз вперед и наконец разглядел, в чем причина. Очередной оползень на Биг-Рок перекрыл трассу. Все машины направлялись в объезд через каньон Топанга. Блин!
Следующие три часа были сплошным кошмаром из вьющихся горных дорог, тряски при наборе скорости и грязевых оползней. Старую дорогу в Топанге размыло еще до выезда на Малхолланд. Я съехал на боковую дорогу с односторонним движением, вскоре асфальт кончился, пошла грязища. Несколько раз я едва не увяз, сдавал задним ходом, сносил деревья, но, в конце концов, все-таки выбрался на Малхолланд, с трудом перебрался через несколько затопленных участков, свернул на шоссе Энсинал-каньона, ведущую вниз, на побережье – и все это только для того, чтобы обнаружить, что дорогу полностью смыло, когда до автострады Тихоокеанского побережья оставалось не более полумили. Мне пришлось возвращаться на Малхолланд и сворачивать на Декер-роуд, чтобы все-таки попасть на автостраду побережья. Бензина в баке «шевроле» практически не осталось, когда я выбрался, наконец, на покрытую гравием парковку на утесе и увидел, что творится с «мавзолеем у моря».
Мой смутный план вскарабкаться по ступенькам и перелезть через ворота теперь оказался неосуществим. Ступеней больше не было. Ворот тоже, как и почти всей черной стены. Чудовищные волны обрушивались на скалу, подмывая основание гаража. Чаша бассейна была вся наружу. Сам дом казался на данный момент в безопасности, но ставить на это я бы не стал.
Я вытащил из ранца кольт, засунул его за пояс и доверху застегнул молнию на бледно-голубой куртке «Seahunt». Вылез из машины и помчался к эвкалиптам; не пробежав и полпути, я уже промок насквозь.
Подобравшись к воротам, я услышал рев двигателя, потом разглядел на дорожке машину, «ауди», явно ожидавшую открытия ворот. Сквозь шум ливня прорезался голос: «Говнюки пизданутые!». Это был Деннис.
«Ауди» с ревом выкатилась из ворот, проехала мимо меня; четыре светловолосых телохранителя, мокрые и злые. Мне было видно Денниса, провожавшего взглядом машину, стоящего у дверей дома. Я не осмелился проскакивать в ворота, а они тем временем закрылись, жужжа.
Я продрался через деревья обратно и начал свой путь вдоль ограды, направляясь к гаражу. Я подскальзывался в грязи, один раз едва не упал прямо на провода. Задумался, а может, из-за дождя ток отключен – около гаража была покоробившаяся секция, через которую я мог бы перелезть – но проверять это совершенно не хотелось.
В конце концов, мне удалось пробраться под самый фундамент гаража, открытый и беззащитный. Если б мне удалось преодолеть его, я мог бы взобраться наверх, во внутренний дворик, и оказаться на твердой земле. Вот только я, наконец, разглядел, как ненадежно держался теперь гараж. Примерно половина фундамента уже выступала над обрывом. Казалось, что он балансирует на краю, и если мраморный шарик перекатится из угла в угол – этого будет достаточно, чтобы весь гараж обрушился в бушующее под ним море. Волны бились о заляпанный грязью утес, пока я пробирался под фундаментом, держась за торчащие наружу трубы. Если б я попал под большую волну, меня бы смыло вниз.
Я уже почти добрался до внутреннего дворика – и тут накатила большая волна. Я зажмурился и вцепился в трубы изо всех сил. Сокрушительный удар размозжил меня о скалу. Мне показалось, что прошла целая минута, в течение которой не было ничего, только мощь равнодушно убивающей волны. Сквозь шум воды я услышал ужасающий грохот.
Когда волна отхлынула, я увидел, что чаша бассейна разломилась надвое, и одну из частей смыло. А где-то надо мной послышался хруст и скрежет. Ох, блядь, гараж начинал сползать.
Цепляясь ногтями, я вскарабкался во внутренний двор, в уцелевшую половину бассейна, в то время, как за моей спиной раздался треск штукатурки. Но когда я оглянулся, гараж еще стоял. Обвалился кусок задней стены, выставив напоказ часть помещений обоих этажей. Это было как на картинке, где убрана часть стены, чтобы показать, что происходит внутри. Или как в домике для кукол.
Внутри стоял «стингрэй», как всегда, сверкающий. Фары горели, пробивая резкими лучами пелену дождя; мотор работал. Входная дверь в гараж была поднята. Кто-то прогревал мотор, чтобы уехать.
Внутреннюю лестницу освещала, качаясь, голая лампочка; деннисовская доска для серфа валялась на ступенях. Верхняя дверь была открыта.
Голубая спальня была освещена мягким, романтическим светом свечей; примыкающую комнату не было видно. Струи ливня врывались внутрь, заливая плетеный ковер. Фотография Черил в рамке упала со стены.
На кровати лежала Шарлен, обнаженная, неподвижно застыв. Едва увидев ее, я понял – она мертва.
На тумбочке возле нее стояло множество свечей. Она лежала, не двигаясь. Налетевший порыв ливня погасил свечи.
Я бы расплакался – но не мог. Не мог даже шевельнуться; я был просто раздавлен. Но надо мной раздался скрип открываемой стеклянной двери, ведущей в музыкальную комнату. Я мгновенно шагнул назад, в бассейн, откуда меня не было видно сверху.
Быстрые, частые шаги по плитке. Деннис; его черная шелковая рубашка промокла, пока он бежал к гаражу. Он понесся по лестнице в спальню; а мне отсюда было ее не видно.
Секунду я выжидал, соображая, где сейчас может быть Большой Уилли. Может, он тоже сбежал с тонущего корабля? Из дома больше никто не выходил; а Деннис не возвращался из спальни. Дождь хлестал меня по лицу. Я вышел из бассейна по лесенке и через внутренний двор приблизился к гаражу. Пока я шел, сначала был слышен только шум ливня да треск переломившейся доски для серфа наверху, потом стало слышно мягкое урчание «стингрэя», сверкающего, как на фотографии. Я прошел мимо него в ярко освещенный гараж.
Вытащив кольт, я направился вверх по лестнице, и тут очередная волна тяжко ударила под здание. На полпути к спальне я увидел его тень на стене, по которой понял, что он стоит возле кровати. Я сделал еще несколько шагов и услышал его голос. Он говорил. Говорил.
– Не волнуйся, детка. С тобой все будет в порядке. Я только соберу здесь кое-что из твоих вещей.
Его тон был совершенно обычным – и этого я не понимал. Но, с другой стороны, когда это я понимал его? Я был совершенно уверен, что она мертва. Но оказалось, что нет. Он разговаривал с ней; она была жива.
Добравшись до последней ступеньки, я расслышал звяканье ключей, а он все говорил:
– Я нашел чудесное место для тебя, девочка моя. Далеко в пустыне, где никогда не бывает дождей. Мы будем счастливы там, в прохладной темной комнате. Только ты и я, детка. Я никогда тебя не покину, клянусь.
Теперь я его увидел – стоя спиной ко мне, он открывал дверь в примыкающую комнату. Он включил свет, и в зеркалах во весь рост, которыми были увешаны все стены, возникли его бесчисленные отражения. Это была тщательно обустроенная женская гардеробная; некоторые зеркала были отодвинуты, за ними были стеллажи с женской одеждой: блузки и брючки-«капри» в пластиковых пакетах, горы сандалий. Одежда Черил. Он подошел к шкафу, снял с плечиков красный виниловый плащ-дождевик и подобрал подходящие к нему красные виниловые сапожки.
Потом повернулся – и увидел меня; и замер, как робот, которого неожиданно выключили. На его лице не было видно ни потрясения, ни чувства вины. Выражение его было безучастным, бессовестным; расширенные зрачки метнулись к Шарлен на узкой кровати, потом обратно ко мне. Прижимая к груди плащ и сапожки, он улыбнулся и застенчиво пожал плечами, как мальчишка, ожидающий нагоняя.
– Привет, Скотт.
Я снова взглянул на Шарлен и вновь убедился, что она мертва. Она была такой бледной, лежала в тени верхней койки так неподвижно, в преднамеренно приданной позе, ноги прямые, как у манекена, руки не сложены на груди, а слегка разведены в стороны, словно в напыщенном жесте, каким принимают что-либо большое. Ее кожа была слишком бледной, словно она перенесла нечто большее, нежели просто смерть. В режущем свете из гардеробной ее лодыжка блестела, словно у лакированной керамической статуэтки.
Я все еще держал его под прицелом, хотя, кроме меня, к нападению здесь никто не готовился. Он казался измученным, но каким-то безмятежным, словно самое плохое, что могло случиться, уже случилось.
– Что ты с ней сделал? – спросил я.
– Посмотри сам, – с благоговением ответил он.
Я потянулся к выключателю на стене. Он осторожно шагнул к двери, следя за моей реакцией, как отец, наблюдающий за вскрывающим подарок ребенком.
– Ты ведь всегда знал, что она здесь, правда? – спросил он в момент, когда я нажал на выключатель.
Лампочки в верхней люстре были розовыми, но их света хватило, чтобы я увидел. О да, я увидел.
– Разве она не точно такая, какой ты ее помнишь?
– Господи Боже мой.
Это была Черил.
И он был прав. Она была точно такой, какой я ее помнил. Ее сладкие губы, такие же красные, как в тот день, когда я последний раз целовал их. Полуприкрытые глаза с густыми ресницами, словно она пребывала в блаженстве. Казалось, вот-вот они распахнутся, эти чудесные голубые глаза, и встретятся с моим взглядом. Ее нежная шея, мягкая, как в тот день, когда мы последний раз ласкали друг друга, и в тот раз я целовал ее от шеи вниз, к ее высоким, восхитительным, безупречным грудям. Ее тонкая талия, ее бедра, как у Ким Новак, мерцают в свете ламп. А на лобке ее блестящие густые каштановые волосы навеки были залиты твердым прозрачным полиуретановым пластиком, в который она была полностью заключена – и лишь здесь, ниже лобковых волос, она не была ангельски прекрасна; здесь время не остановилось.
Я отшатнулся, увидев свежую кровь, блестевшую у входа во влагалище. Как такое могло быть? Как могло существовать отверстие, не приводя к разложению тела? Потом я разглядел, в чем дело. Никакого отверстия не было. Между ее ногами, вплотную к залитым пластиком гениталиям, он соорудил влагалище из постного сырого мяса. Разлохмаченный мясной край был смазан прозрачным увлажняющим гелем и испещрен перламутровыми полосками спермы. Под ее ягодицы была подложена прозрачная пластиковая простыня, чтобы защитить покрывало с кактусами от потеков крови.
Не знаю, как долго я стоял там. Мне казалось, я брежу или галлюцинирую, или просто сошел с ума. Постепенно до меня стало доходить, что он говорит что-то:
– …потому что она была так прекрасна. И в тот же миг, как я ее увидел, я понял, что другой такой никогда не будет. И что значила бы для меня жизнь без нее, навсегда без нее? Мой Ангел.
У меня возник жуткий порыв – защитить ее. Я хотел прикрыть ее чем-нибудь, словно она только что умерла или вообще спит. Или смыть кровь, или хоть что-нибудь! Что угодно. Дождь ударил в ее лицо, по щеке поползли капли. Ее каштановые волосы под пластиком были взлохмачены, стояли вокруг головы дыбом, хотя отраженный свет делал их похожими на нимб.
– Как ты мог это сделать? – наконец выдавил я. Он заулыбался:
– Как я мог не сделать этого?
Под нами перекосились доски пола, а он подошел к ней, поднял несгибающееся тело, натянул рукава плаща на ее руки. Я не мог шелохнуться.
– Удивительно, что ты не узнал ее голос на кассете, – сказал он, суетливо застегивая на ней плащ. – Хотя качество на ней было никакое. Оригинал записан на восьми дорожках. Единственная запись ее голоса, которая у меня осталась. Уверен, ты узнал бы ее, если б прослушал запись целиком. Ближе к концу она смеялась. Это все была игра. На самом деле я не причинял ей никакой боли. Как я мог бы хоть в чем-то обидеть моего Ангела?
Фундамент накренился. Я вцепился в дверной косяк, чтобы удержаться от падения; он ухватился за кровать. В гардеробной с полок посыпались флакончики, воздух заполнился сладким тропическим запахом духов.
– Ого как, Скотти, – беспечно сказал он. – Похоже, от этого места вот-вот ничего не останется.
Он натянул красные сапожки Черил на ее негнущиеся ножки и поднял ее вертикально. При этом мясо соскользнуло вниз и шмякнулось на пол.
Это несколько расстроило его:
– Я понимаю, о чем ты думаешь, Скотти. Мне тоже это мясо не нравится, правда-правда. Такой дешевый суррогат. Почти святотатство, серьезно. Но что еще я мог сделать? Я изо всех сил старался оставить вход внутрь. Всю голову сломал, но этот орешек оказался мне просто не по зубам. В конце концов, у меня совсем не осталось времени. Она уже начинала разлагаться. – Он изобразил на лице самурайскую стойкость. – Мне ужасно не нравится мясо. А что бы ты сделал?
Снизу ударила чудовищная волна, и здание еще сильнее накренилось. Я устоял на ногах; он тоже. Когда волна схлынула, он потащил Черил к двери.
– Забавно, Скотти, – сообщил он. – У меня с самого начала было какое-то необычное ощущение насчет тебя. Я всегда чувствовал, что нас связывает нечто большее, чем взаимная любовь к рок-н-роллу. – Он рассмеялся. – Но, клянусь, до сегодняшнего дня я и понятия не имел, что именно.
Меня швырнуло обратно в реальность. Он прочел статью. Шар.
Пол опасно накренился, комод съехал в море. Я все еще держался за косяк, преграждая ему путь:
– Где Шар?
Вопрос он проигнорировал:
– Знаешь, а ведь Черил рассказывала мне о тебе, – мягко сообщил он. – Хотя, конечно же, я не знал, что это ты. Ее бывший парень. Который бросил ее, узнав, что она забеременела. Как же она ненавидела тебя, мальчик. Я хотел, чтобы она оставила ребенка, вот как я любил ее. Но она сказала – нет, это его ребенок, не хочу. Так что сыночка твоего из нее высосали.
Я оттолкнул его назад, к стене. Черил оказалась между нами, воняя сладкими духами. Я потерял голову:
– Где Шарлен?
Он ухмыльнулся:
– Правда, не знаю. Попробуй в помойке посмотреть. Ой, нет, подожди минутку. Сегодня как раз мусор вывозили.
– Ты, выблядок убогий! Если ты причинил ей боль…
– И что, если я причинил боль ей? – саркастически переспросил он. – Она только для этого и годится. Ей так нравится. А что, ты до сих пор так и не заметил?
Я ударил его по лицу. Еще и еще раз. В известном смысле я обезумел, это было за все те разы, когда я хотел дать ему по морде, но не дал. В конце концов, я, наверное, убил бы его, если б здание не накренилось снова; на сей раз в море улетел туалетный столик. Деннис и я грохнулись на пол, опрокинув и Черил. Я придавил его к полу, а он продолжал держаться за нее.
– Где Шар?
– Не скажу. Пошла она на хер. Говно собачье. И я это говно уже оттер.
– Где она? – я вдавил дуло револьвера ему под подбородок. Похоже, его это ничуть не впечатлило.
– Как-то раз она заявилась сюда. – Его губа кровоточила. – Она прервала нас. Да, конечно, я взбесился, но эта блядь сама виновата, что потеряла нашего ребенка. Потом она пошла и все рассказала Бобби. – Он осклабился. – Она прекрасно знала, что будет, если она еще хоть раз осмелится заговорить.
– Где она?! – я навел револьвер на восхитительное лицо Черил, впервые заметив кровь в ее волосах.
Его тон резко изменился:
– Нет, – спокойно сказал он. – Не сделаешь. Не сможешь.
Я взвел курок:
– Для меня это всего лишь трупак двадцатилетней свежести.
– Но это же Черил…
Мой палец лег на спуск:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38