Меня всего трясло. Я сел так, чтобы Норрайн не видела, как дрожат мои колени.
– Это выглядит… не знаю, как сказать… неправдоподобно, – сказала она.
Я быстро продолжил:
– А может, вся эта пляжная тусовка уже давно обкурилась, как компания идиотов, что выпускает диски с Шелли Фабарес, и через пять секунд Черил уже сваливает. И вот выходит она одна на парковку и говорит себе: «Блин, сейчас середина шестидесятых, у нас тут культурной революции не было или как? Чего я до сих пор болтаюсь с этим быдлом, застрявшим в пятидесятых, они относятся ко мне по-свински только потому, что мне нравится секс? Где все это продвинутое, крутое, стильное „новое поколение“?» И тут она сталкивается с сияющим юным «нордическим аполлоном» с кудрявыми белокурыми волосами ниже колен и глазами, бездонными, как аэродинамические трубы, который закинулся голубенькими от «Сандоз» на тысячу микрограмм, что, в общем-то, пока что не так уж незаконно. Он говорит ей, что она прелестнейшее дитя вселенной, и начинает ее раздевать. Не здесь, протестует она, и тогда они уходят в ветхий многоквартирный дом, что стоит ниже по побережью, где двадцать проигрывателей играют одновременно, а три сотни людей корчатся и лыбятся под вспышками стробоскопа, и тоже одновременно. Так вот, этот Галахад уводит ее в сортир, переделанный в спальню, они на пару закидываются кислотой и под пластинку Донована медленно и красиво занимаются любовью, но только это не кислота, это стрихнин, и они уже почти добрались до туинала, когда она вдруг окоченела, как летучая мышь.
Порыв ветра взметнул песок, и Норрайн прикрыла глаза: – А что подумали ее родители, что с ней случилось?
– У нее была только мать.
– Ну так что считала ее мать?
– Что это я убил ее.
Норрайн искоса посмотрела на меня долгим взглядом:
– А ты ее убил?
Я не мог ответить ей прямо, просто не мог.
– А что, если я скажу «да», это добавит к впечатлению от моей персоны возбуждающего ощущения опасности?
Она не улыбнулась, как я надеялся:
– Нет, скорее это приведет к тому, что я не захочу больше с тобой общаться.
Ветер нес листья по травяному покрытию.
– Не дергайся. Я невиновен.
– Тогда почему они тебя подозревали?
– Не они. Она. Только ее мать. Полиция никогда не выдвигала обвинения всерьез.
– А почему ее мать тебя подозревала?
– Потому что я был одним из немногих, у кого действительно был мотив.
– Какой мотив?
Я отшвырнул сигарету:
– Я любил ее, – ответил я.
Со следующего дня я начал выходить на работу – хотя мой приличный вид все еще портили синяки, а шрам над левой бровью должен был остаться навсегда. По тому, как со мной общались (похлопывая по спине, тревожно выражая сочувствие – но не задавая никаких вопросов), я понял, что все знали о случившемся, и, как и Нил, считали это всего лишь неудавшимся любовным приключением. Я хочу сказать, что если бы меня ограбили на улице, то тут же завалили бы вопросами: когда это случилось, что сказала полиция, ну и так далее. Но то, что произошло, было ценой, которую приходится платить тому, кто пытается украсть чужую жену. Порой мне хотелось схватить кого-нибудь за грудки и постараться заставить понять, но я знал, что в результате буду выглядеть, как кретин с «волчьей пастью», который пытается декламировать один из сонетов Шекспира. И все же больше всего на свете я хотел забыть ее.
Но не мог. Все время приходили запросы от слушателей на композиции Контрелла – моя вина, раньше я ставил их много и часто. Я пил понемногу, но все время, и дома, и на работе – вероятно, это тоже вносило свой вклад в мое отношение к случившемуся.
– Студия KRUF. С вами говорит Эрнест Геморроид.
– Привет, Скотт. Меня зовут Фред. Поставь, пожалуйста, ту старую песню «Vectors» – «Ринкон»…
– Эй-эй, стоп. Извини, Фред, ничего не получится. Похоже, ты просто еще не слышал, приятель – но у нас тут смена формата. Мы теперь играем только зарубежные каверы. Как насчет «Lady» Кении Роджерса в варианте филиппинского техно-попа? О, вот тут еще кое-что есть – может, «Little Red Corvette» в исполнении детского хора Камбоджи?… – щелчок, гудки.
Ближе к рассвету мое обаяние иссякало.
– Привет, Скотт, ты не поставишь «Stingrays», «Люби ме…»
– Ни за что! Я больше не ставлю этот идиотский гребаный хлам. Хочется поплавать в этом дерьмовом сиропчике – позвони доктору Маразмато.
И тебя туда же, жопа с ручкой! – Отбой.
Как-то утром (нервы с похмелья были ни к черту) я прочел заметку в «Биллборде», давясь омлетом с арахисовым маслом и киви в кофейне «Дьюк».
«Легендарный продюсер и композитор Деннис Контрелл объявил о своих планах записать новый сингл со своей женой, Шарлен, которая более всего известна как ведущая вокалистка «Stingrays», рок-группы шестидесятых. "Я уже долгое время работал над инструментальной частью, – сообщил затворник Контрелл. – Но я не был уверен в том, кому отдать вокал, пока однажды меня не осенило. Ну конечно же! Кто был величайшим голосом этой или любой другой эры? Иногда для того, чтобы разглядеть то, что находится прямо перед тобой, надо уехать довольно далеко от дома».
Я рассмеялся, как папаша, только что усадивший свою маленькую дочку-калеку в свою новехонькую машину. Все до единого, кто был в «Дьюке», уставились на меня.
В этот вечер я приехал в студию рано, успев закинуть в себя пару «черных красоток» и пинту текилы и выкурить несколько плотных косячков крепкой дури из Бангкока. Я побрился, просрался, принял душ, и все это время у меня играли песни Мэри Уэллс: «My Guy», «You Beat Me to the Punch», «Two Lovers» и все остальное, и так до того времени, когда мне пора уже было выходить – но вместо этого я хлопнулся на кровать и схватился за телефон. Я проникся сущностью Мэри Уэллс, фактически став ею, и это было именно то, чего я добивался.
– Алло, – сказал я бархатистым голосом негритянки, – студия «Санрайз»? Да, пожалуйста, могу я поговорить с мисс Шарлен Контрелл? Да, просто скажите ей, что это Мэри, Мэри Уэллс.
Долгая пауза; настоящая Мэри пела с моей пластинки «You Beat Me to the Punch», стены начали качаться.
Наконец Шарлен взяла трубку и сказала ровным бесцветным голосом:
– Алло?
– Алло, Шарлен? Это Мэри Уэллс. Ты, наверное, помнишь меня? Двадцать лет назад у меня был грандиозный хит «My Guy».
Пауза.
– Кто это?
– Говорю же тебе, Мэри. Мэри Уэллс. Неужели ты не слышишь, у меня тут прямо сейчас играет еще один мой хит? Ну да ладно, на самом деле, девушка, я вот зачем звоню. Я тут на прошлой неделе прилетала на одну ночь в Оранжевый округ, совместный концерт «снова на сцене» у нас был, с Мартой Ривз и еще несколькими легендарными рок-дамами, и тут смотрю – знакомое лицо в первом ряду. После концерта он зашел ко мне в гримерную и говорит: «Мэри Уэллс, у меня глубокая психическая травма. Ты не согласишься проехаться со мной в моем переоборудованном «линкольне», я бы поплакал у тебя на плече и рассказал бы тебе о моем провалившемся романе с Шарлен Контрелл?». Думаю, теперь ты, девушка, понимаешь, о ком я?
Сперва она не ответила. Где-то вдали играла композиция Денниса.
– Ты вообще в своем уме? – язык у нее заплетался. То ли она была пьяна вдрызг, то ли еще что.
– Ну я-то так не думаю, – ответил я все так же мягко и протяжно. – Но я весьма и весьма озадачена и поражена. Просто не могу понять, девушка, с чего ты вдруг решила вернуться к психопату вместо того, чтобы остаться с тем, кто тебя по-настоящему любит?
Долгая пауза. Музыка прекратилась. Мужские голоса. Может, она была в комнате звукозаписи?
– Возможно, я просто решила, что люблю своего мужа, – говорила она так, словно рот у нее был забит ватой.
– Честно говоря, девушка, плохо верится. После всего, через что тебе довелось пройти с этим человеком…
– А может, – ее голос зазвучал резко и саркастически, – я просто решила, что предпочитаю быть с настоящим мужчиной.
– Секундочку, – сказал я своим обычным голосом, – я только пакетик для рвоты возьму.
– Сам ты пакет для рвоты!
Вот тут мне надо было бы повесить трубку.
– Ну что, хорошо, что между нами не осталось тяжелых чувств. Просто решил, надо бы в этом убедиться. Выберемся как-нибудь вместе на чашечку кофе.
– Мне от тебя дурно.
– Сама ты дура, сука гребаная, – я вдруг утратил чувство юмора.
– Ты пустое место, ноль без палочки. Обычный расфуфыренный фанат. А я замужем за гением, и он снова сделает меня звездой…
– Ты замужем за свихнувшимся моральным уродом, который сидит на колесах и сколько раз уже тебя бил, ты, пизда тупая.
– Да что ты понимаешь в женщинах, да ничего! Вот потому ты и убогий такой. Поэтому тебя все женщины бросают. Потому что ты ничтожество.
– Угу, тут ты, наверное, права, пожалуй, если б я тебе зубы выбил, ты бы и сейчас была со мной.
– Черта с два. А знаешь, почему?
– Потому что я в постели никакой?
– Именно. Ни хера трахаться не умеешь.
Я рассмеялся. Она была так патетична.
– Ну в таком случае тебе полагается «Оскар» за лучшее изображение страсти со времен Джейн Фонды в «Клют».
– А не пошел бы ты в жопу?
– Какая прелесть! По-моему, именно так говорила Лоретта Янг в «Рамоне»?
– Пошла ты сама в жопу, вонючая свиная пиз…
И вдруг где-то рядом с трубкой послышался голос Денниса, громкий, безумный:
– Что ты делаешь? С кем говоришь?
– Это М-м-мэри Уэллс… – заикаясь от страха, пролепетала она, и он вырвал трубку у нее.
– Алло! – рявкнул он.
Я повесил свою трубку.
12
Вот и все. Кончилось. Я не собирался плескаться в чьем бы то ни было дерьме. Да пошла она, и паяльную лампу ей в жопу.
Я вышвырнул ее из головы. Почти неделю я считал, что все осталось позади.
На деле же я пахал как ненормальный: разрабатывал дурацкие проекты, делал миллиарды дурацких звонков, и занимался подобной чушью – всем, чем угодно, лишь бы не давать себе думать. Я смотался в бар знакомств на Беверли-Хиллз, в среду притащил домой распечатки звонков в студию, вызвал на дом агента по недвижимости в четверг. В пятницу остался дома, дрочил три раза.
Спать я не мог, нервы были на пределе. Звуки раздражали. Музыка, которая мне нравилась, воспринималась как дребезжащий треск – как слушать Брюса Спрингстина по дешевому приемнику. Я начинал чувствовать себя, как комок нервов, капитально подсевший на «скоростняк» – аж подпрыгивал, стоило кому-то за стеной кашлянуть. Прямо как Деннис.
Я стал избегать Нила, голоса своего разума. И уж точно не собирался рассказывать ему о том, что звонил Шар. Я и так знал, что он по этому, поводу скажет. И еще не хотел говорить, что после недельной передышки моя одержимость вернулась; да говорить и не надо было. Он знал меня достаточно хорошо, чтобы понять это, лишь поглядев на меня.
Когда я вспоминал тот телефонный звонок, я вновь чувствовал ненависть к ней. Но думая о чем угодно еще, по-прежнему испытывал множество совсем других чувств.
В один, из дней, когда я сидел в «Тропикане» и думал о чем угодно, Нил позвонил сам. Он был в хорошем, веселом настроении, усугубившем мою и без того тяжкую депрессию. В конце концов он упомянул встречу выпускников, о которой я совершенно позабыл. От самого этого выражения («встреча выпускников») и того, как эту встречу нарисовало мое воображение, меня самым натуральным образом затошнило.
– Похоже, я собираюсь пропустить это событие, Нил.
– Пропустить? То есть как это? Ты же обещал принести пластинки.
Вот это меня встревожило:
– Я никогда такого не обещал.
– Разве Гейл Спайви тебе не звонила?
– Нет. В жопу Гейл Спайви, – мрачно сказал я.
– Ну, это я пытался. Господь свидетель, пытался, – он издал быстрый смешок в стиле вегасовских комиков, но тут же глубоко вздохнул, переходя к тону «будем серьезными людьми». – Что с тобой, Скотт? Даже после истории с той прелестной мордашкой…
– Нил, не хочу грубить, но у меня тут в разгаре тренировка с Джейн Фондой, понимаешь, о чем я? А ты сбиваешь меня с ритма.
Я словно увидел, как он снисходительно улыбается:
– Ну тогда ладно, приятель. Но на встречу приходи. Как ни крути, еще половина твоих проблем на тебе висит. Ты с ними еще не расстался. А там оторвешься всласть. Жизнь продолжается, дружище. Пока.
На следующий день мне позвонила Гейл Спайви. Я сразу узнал ее голос, словно и не было всех этих лет: этакий «мышкетерский» полуистеричный голосок. Мне она запомнилась эльфийски-пикантной, в нарядном розовом платье – и почему-то этот образ был связан с сырным запахом пиццы, выблеванной на сиденье стоящего на станции вагона. Может, однажды на свидании «двое на двое» ее стошнило? Некоторые события утрачиваются навсегда.
– А я все собиралась тебе позвонить, Скотти, – и она принялась взахлеб, с неестественным энтузиазмом рассказывать о встрече выпускников, о каких-то людях, чьи имена мне уже ничего не говорили, и под ее пересказ их нудных историй я принялся выковыривать из-под ногтей грязь. В конечном счете все должно было вылиться в самый паскудный, скучный и душный вечер, который только можно было себе представить. Но когда она спросила, не могу ли я принести что-нибудь из музыки нашей юности, я ответил с тем же, что у нее, фальшивым энтузиазмом, словно работал в самые ходовые эфирные часы на студии KRLA в программе «Топ 40» в году этак шестьдесят пятом:
– У-у! Классная идея, Гейл. Обязательно, крошка. Не подведу.
– Ой, как здорово! – взвизгнула она, словно победитель ТВ-игры. – Просто я же знала, что у тебя полно старых пластинок, ну раз ты ди-джей, и вообще. Мы с Перри слушаем тебя всякий раз, как выпадает возможность.
Ну и врушка же ты Гейл, надо же. Держу пари на левое яичко, что в твоем «вольво» на какую кнопку приемника не нажми – все настроено на мягкие мелодии Кристофера Кросса.
– Да, у меня с тех времен много чего осталось, – сообщил я. – Например, женских групп полно. «Marvelettes», «Ronettes». «Etteettes». Ну, конечно, «Beehives»… и Би Джейс Кэти и «Coke Bottles». Да, вот уж крутая была группа.
Прямо слышно было, как ее всю корчит:
– Уверена, что бы ты ни принес, это будет то, что надо. Что ж, очень жду встречи с тобой. Ах да, чуть не забыла. Мне нужно будет имя твоей жены для нагрудной таблички…
– Я приду без жены, Гейл. Миссис Кокрэн погибла под колесами разгоняющегося школьного автобуса всего лишь на прошлой неделе.
– О Господи!
– Да, чудо какая жуть. Но так ей было предначертано, – я почувствовал пустоту внутри. – Гейл? Это шутка. На самом деле мы с моей миссис дошли недавно до рукоприкладства. Но я повел себя как настоящий мужчина и подал судебный иск на все ее сбережения, до последнего цента. Ну ладно, давай серьезно. Мне вот нравится мысль пригласить Черил Рэмптон. Ты ведь помнишь Черил, да? Может, у тебя по какой-нибудь случайности есть ее адрес?
Последовала такая долгая пауза, что за это время она могла бы успеть позвонить по другой линии своему психиатру, получить совет, помедитировать, налить стаканчик, сходить в сортир и написать Энн Лэндерс.
Я уж даже перестал воображать ее реакцию. Когда она, наконец, ответила, ее голос был полон скорби, как в телесериале, что звучало совершенно нелепо:
– Все это так печально, верно? Ей было ради чего жить.
Да ну? Чтобы ее оттрахали еще девятьсот парней? Мы говорили об одном и том же человеке? Может, она понимала что-то, чего я не замечал, например, что Черил предстояло блестящее будущее члена Верховного Суда или ядерного физика, а то и астронавта. Первая шлюха на орбите.
– Да, это уж точно, – подхватил я ее телефонную скорбь. – Она ведь могла бы стать отличным членом семьи Мэнсона, принимай она побольше кислоты и проживи еще лет пять-шесть.
– Думаю, в каком-то смысле стало легче, когда выяснилось, наконец, что произошло, – она не обратила внимания на мой юмор. – А то было совсем как извещения «пропал без вести» из Вьетнама. По крайней мере, теперь люди могут перестать судачить об этом.
Мое сердце запнулось – и заколотилось в декседриновом бешеном ритме:
– Что-что?
– Ну, я имею в виду, когда нашли ее останки.
– Что?! Что нашли?
– Боже мой, я была уверена, что ты в курсе. Это было уже года два назад.
– Где?
– Скотт, у меня еще миллион звонков на сегодня. Может, поговорим об этом на встрече?…
– Гейл, не вешай трубку! Если ты мне сейчас же все не расскажешь, я приеду к тебе и затолкаю твою колли в мусорный бак, и буду ей лапы по одной перешибать. Давай выкладывай, либшен.
Я представил себе, как ее «мышкетирские» груди бабы средних лет трясутся от страха.
– Обнаружено ее тело, вот и все, – ответила она, задыхаясь. – Скелет. Когда строили эти многоквартирные дома. Вроде бы она носила браслет на лодыжке. Вот так ее и опознали.
– Это новостройки на Эспланаде?
– Да. Помнишь, там были старые многоэтажки? Она была закопана во дворике позади одного из них. Ее нашли, когда рыли фундамент для нового дома.
– Как она умерла?
– Не помню. Да там и был только скелет.
– Ну же, Гейл. Не темни с жизненно важной информацией. Уверен, ты после этой находки полгода ни о чем другом не говорила.
– Скотт, я действительно не помню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38