Моим певцом был Лу Рид. Я носил черные ботинки, подбитые гвоздями, и фигачил девочек в общественных местах. Я однажды залепил плевком в Мелани прямо во время концерта.
– Ох ты ж блин, – сказала она. – Могу спорить, ты фанател от «Moody Blues».
– Никогда.
– И Донована.
– Оставь, дай передохнуть.
– Спорим, ты знал наизусть все до единой песни Дилана.
– Еще чего. «Doors», «Captain Beefheart» и Нэнси Синатра – вот это было мое.
Шарлен рассмеялась. Официант, обслуживающий машины, закрепил на окне наш поднос.
Начищенное стекло и коричневая штукатурка этой закусочной для автомобилистов, казалось, уравновешивали грань, на которой сходились скоростные магистрали, по которым рычащие машины неслись на Сансет и Ла Бри. Удушающая безветренная жара усиливала звуки, и казалось, что здесь все так же, как было двадцать лет назад: улицы забиты мощными машинами, ревущими перед красными сигналами светофоров, рвущими с места, визжа шинами и воняя горелой резиной, заставляя подскакивать пожилых дам в радиусе до полумили.
Когда рядом с нами, скрежеща, пристроилась битая «барракуда», битком набитая бритоголовыми морячками в увольнительной, Шарлен даже не обратила особого внимания. Валиум сработал. Она повернулась к «барракуде» спиной и сняла темные очки.
– Я хочу уйти от Денниса, – сообщила она.
Я макнул жаркое по-французски в кетчуп:
– Надо же, просто не понимаю, почему.
– Проблема в том, что я не очень понимаю, как это сделать.
Судя по всему, она говорила в абстрактном, метафизическом смысле – но я решил понять ее буквально.
– Что ж, если ты хочешь развестись, тебе надо обратиться к адвокату.
– Знаю, – огрызнулась она, но тут же сникла. – Дело в том, что я даже ни одного такого не знаю. Все вопросы всегда решал Деннис. А идти к его адвокату я не могу.
– Могу, если хочешь, направить тебя к парню, через которого сам разводился. Нормальный адвокат. В смысле, он не полный подонок. А в этом городе, – добавил я с наигранным цинизмом, – это чуть ли не самая лучшая рекомендация, которую только можно дать.
Она уставилась на тропические мотели, что стояли ниже по Сансет.
– Даже не знаю, – ее тон стал мрачным, как бывает при тяжком несчастье. – Мне уже тридцать четыре. Но во многих отношениях я до сих пор чувствую себя, как будто мне четырнадцать. Мне именно столько было, когда я встретилась с Деннисом. И с тех пор он все время заботится обо мне. Не то что все эти эмансипированные женщины… – Позади нее морячки хрипло заржали. – Просто я совершенно не разбираюсь в этом. Я никогда ничего сама не делала. Ничего. Я ни разу в жизни не заполняла налоговую декларацию и не оплачивала счет. Я даже чек еще ни разу не выписывала. У меня никогда не было работы…
– Ну, я бы так не сказал.
– Именно так. Безработная рок-певица. Так и напишу в заявлении о приеме на работу. Последнее место и время работы: группа «Stingrays», 1964 – 67. Господи. Да они решат, что я, блин, чокнутая.
– Сомневаюсь, что ты собираешься искать место клерка в каком-нибудь универмаге «Зоди». По крайней мере, пока ты не вынесешь оттуда половину всего, что он стоит.
Она засмеялась:
– Думаешь, так и случится? Не знаешь ты Денниса.
– Это мы скоро поправим.
Она хмыкнула:
– Так он тебе уже звонил?
– Нет еще. А что, собирался?
– Ага. Он ужасно переживал по поводу того, что случилось.
– Это хорошо. Тогда, видно, можно отозвать заявление окружному прокурору.
– Это ты шутишь, или как? – она, похоже, испугалась.
– Ну пошутил на минутку.
Она тронула меня за руку:
– Слушай, ты ведь не собираешься на самом деле разосраться с Деннисом? Не думай, что закон тебя защитит. Если уж он захочет до кого-нибудь добраться – доберется.
Я подумал о ее психотерапевте – Деннис заявил, что с ним он «разобрался». Сейчас я уже не был так уверен в том, что это чушь.
– Я просто не хочу, чтоб с тобой что-нибудь случилось, – сказала она, все еще касаясь моей руки. Ее настойчивость беспокоила меня. Все это было так, словно мы уже крутили страстный роман. Она вроде бы почувствовала то же самое, рассмеялась, чтобы рассеять это настроение, и потянулась за сигаретой.
– А почему ты ждала так долго? Это ничего, что я спросил? – поинтересовался я.
– Боялась, наверное, – она закурила. – Он сказал мне, что если я хотя бы попытаюсь уйти от него, он меня убьет.
За ее спиной один из моряков что-то прошепелявил; остальные загоготали.
– А зачем ему так нужно удерживать тебя, если он больше…
– Не трахает меня? – она пожала плечами. – Он меня боится. Я слишком много знаю.
– О чем?
– Обо всем. – Она попыталась уйти от вопроса. – Понимаешь, он думает, что я тогда напишу книгу или что-нибудь вроде этого. Выдам все его тайны. У него их много. Слушай, – она подалась вперед, не дав мне даже рот открыть, – мне очень жаль, что я загрузила тебя всем этим. Мне надо было поговорить с Луизой. Но что, по ее мнению, мне надо сделать, я знаю. Думаю, я просто хотела услышать еще чье-нибудь мнение.
– Думаю, что вы, ребята, все еще можете наладить жизнь, – произнес я занудным тоном консультанта по семейным проблемам. – А в следующий раз я хотел бы поговорить с вами обоими. – Она улыбнулась. – Но если б я мог на секунду стать беспристрастным, я бы сказал, что единственное разумное решение для тебя – это уйти от него и оставшуюся жизнь провести вместе со мной.
Она рассмеялась, и это меня порадовало.
– Что, правда? – спросила она. – И где? В «Тропикане»?
– Эй-эй-эй, я всего лишь ди-джей. Не могу обещать, что смогу создать тебе условия, к которым ты за все эти годы так привыкла.
– Ну, с этим все в порядке. В том, чтобы сидеть взаперти, мало радостей, – на миг она приуныла, погрузившись в свои мысли. – Я бы очень хотела снова петь.
– Не вижу к тому препятствий. Ты по-прежнему просто невероятна. Я слышал тебя, когда первый раз попал в ваш дом.
– Деннис говорит, что я уже давно не та.
– Чушь он порет.
– Он считает, что я никогда ничего из себя не представляла. Что это он создал меня. Своими песнями. Он говорит, без него я провалюсь.
– Шарлен, он сам не понимает, что несет.
Она поглядела сквозь лобовое стекло:
– Ох, черт, меня засекли.
Я поднял глаза и увидел в здании «Крошки Нейлорса» латиноса-посудомойщика, который ухмылялся и указывал на Шарлен помощнику официанта азиатской внешности. Я огляделся в поисках официанта, чтобы отдать ему поднос, но посудомойщик уже приближался.
– О Господи, на кой мне все это, – Шарлен прикрыла ладонью бровь.
Он подошел с ее стороны машины, разлыбившись в придурковатом обожании. Около сорока, под глазом – вытатуированная слезинка.
– Шарлен?! Ох, дружище, глазам не верю! Шарлен Контрелл, надо же! Это уж слишком!
Шарлен улыбнулась ему улыбкой стюардессы и бросила на меня отчаянный взгляд.
– Я ведь, считай, практически всю жизнь твоим фанатом был, дружище. У меня на деке вот прямо сейчас стоит «Люби меня сегодня ночью».
Внимание официанта я, наконец, привлек.
– Спасибо, – ответила Шарлен.
Он закатал рукав, открыв татуировку в форме сердечка, стратегически расположенную так, чтобы скрыть следы от уколов на сгибе локтя. Внутри сердечка красовалась надпись «Шар».
– Моя первая жена, дружище. Она была в точности как ты, бля буду. Все так говорили. А, слушай, а что случилось с остальными из «Stingrays»? Как это вы, ребят, до сих пор не воссоединились, не дали по этому случаю несколько концертов?
Шарлен ответила ровным тоном, словно механически:
– Ну, Бобби загнулся от передоза еще в шестьдесят девятом, а Фрэнк докололся до смерти в семьдесят втором. Билли разбился на мотоцикле в семьдесят пятом, а Джимми обратился к Иисусу в семьдесят девятом.
– Й-о-о, ну и хрень, дружище, – сказал он, слегка обалдев. – Про Бобби-то я помню, а вот про других… я-то все семидесятые в кутузке парился, так что вот, не в курсе.
Официант забрал наш поднос. Я завел мотор.
– Знаете, спасибо, что вы меня помните, – сказала Шарлен.
– Помню? Блин, дружище, да разве такое забудешь? Я до сих пор каждую субботу звоню на KRLA в ночной эфир, посвящаю моей первой жене «Люби меня этой ночью». Она, дружище, померла. Авария. Пятнадцать лет назад. Хренова тачка с откидным верхом. «Камарро» шестьдесят седьмого года. Кувыркнулась с автострады, дружище. Ей голову оторвало.
Я дал задний ход.
– Спасибо, – сказала Шарлен. – Спасибо еще раз.
– Эй, приятель, ты рули поосторожней! – крикнул он, пока мы выезжали. – Не кувыркнись!
Вернувшись к «Тропикане», я проводил ее к ее машине, белому «мустангу» шестьдесят пятого года с откидным верхом – не восстановленному, судя по тонким, как волос, трещинам краски; но на нем явно почти не ездили. Небольшой ярко-красный салончик казался залитым свежей кровью.
Я записал имя своего адвоката на спичечной коробке из «Дьюка» и уточнил:
– Ты уверена, что чувствуешь себя нормально? Что сможешь вести машину?
– Ara, я сейчас в полном порядке, правда. Ехать назад всегда легче.
Я все еще не мог определиться, как отнестись ко всему этому агорафобскому делу – я-то всегда считал это одним из моднючих психиатрических расстройств, – но в том, что для нее это было серьезно, сомнений у меня не было.
– Знаешь, спасибо тебе за все, – сказала она. – Думаю, мне на самом деле просто нужно было с кем-нибудь поговорить.
– Рад, что ты выбрала меня, – мне вспомнилось, как она тогда лежала на розовом атласном покрывале кровати. – Есть у меня такая тенденция – зацикленность на самом себе. Мне обычно как раз помогает поговорить с кем-нибудь, у кого серьезные проблемы.
Она импульсивно обняла меня. Держа ее в объятиях, я вдруг заколебался – меня охватило что-то вроде парализующе острого желания, какого я уже много лет не чувствовал. Она отодвинулась, слегка смущенная, и села в свою машину.
На миг она напряглась за рулем; затем выехала на улицу, не глядя в зеркало. Завопили гудки; какой-то «бьюик» едва не врезался в нее сзади, а она махнула мне рукой и дала газу.
Поднимаясь к себе в комнату, я встретил молодую женщину, которая спускалась вниз.
– Скотт Кокрэн – это вы? – спросила она, сияя натужным телевизионным шармом.
– Возможно.
Она набрала полную грудь воздуха и в бешеном темпе выдала первый горестно-извинительный куплет из «I'm Sorry» Бренды Ли, вызвав несколько смешков у тех, кто оказался возле бассейна.
Она подала мне небольшой пухлый конвертик, и я выдавил улыбку:
– Спасибо. Это было круто.
В моей комнате зазвонил телефон. Я сунул ей доллар и отпер дверь.
Звонок я предоставил автоответчику, а пока он предлагал оставить сообщение, вскрыл конверт. Там оказался маленький пакетик, набитый кокаином. Автоответчик дал длинный гудок.
– Скотт, надеюсь, ты уже получил мое предложение о мире, и если эта тупая сука, которая поющий посыльный, сделала, что ей сказали, то ты уже знаешь, каково мне сейчас. Тебя, друг мой, надо к лику святых причислить за то, что ты меня терпишь. Я был первостатейным засранцем – дальше некуда; а если б не признал это, оказался бы еще и полным дубьем. Скотти, я валяюсь у тебя в ногах, умоляю, ною, вылизываю твои грязные ботинки. Умоляю, позвони мне и скажи, что я не потерял своего единственного настоящего друга, – отбой.
Я с отвращением засмеялся и стер сообщение.
Вечером, когда я собирался отправиться на свою ночную смену, мне нанес визит Хэнк. Я сделал ошибку, оставив кассеты с интервью в прямом эфире на студии. Хэнк их прослушал, и теперь был в экстазе. Деннис был великолепен, как я и обещал: словоохотлив, скандален и четко выражал свои мысли. Пожалуй, несколько двинутый, но это было частью его таинственного ореола.
Хэнк ввалился в ванную, когда я брился, и завел разговор о возможности видеосъемок. Нашей компании-учредителю принадлежала кабельная сеть, которая по выходным пускала записи концертов рок-звезд и ток-шоу с ними. Деннис Контрелл и «конюшня» его исполнителей могли потянуть на двухчасовой специальный выпуск. Конечно же, это будет мое шоу. С моей отличной внешностью я был просто создан для малого экрана. И потенциальные возможности записи были решительно безграничны, тут и говорить нечего.
Это было еще не все. Хэнк успел поговорить с одним литератором – уважаемым журналистом, который сделал множество материалов для журнала «Роллинг Стоун». Преданный поклонник Контрелла, этот парень уже около десяти лет пытался взять интервью у Денниса. Узнав, что мы с Деннисом нашли общий язык, он бешено завертелся. Если бы я мог ему помочь… словом, для тупых: как я смотрю на то, чтобы написать книгу в соавторстве. Она наверняка прогремит не слабее, чем биография Моррисона несколько лет назад.
Захватывающая идея, сказал я Хэнку, выходя из ванной и небрежно бросая грязные жокейские шорты поверх кассет с интервью, пока Хэнк их не заметил.
Провожая меня вниз, до машины, он спросил, когда я в следующий раз увижу Денниса.
– Думаю, в следующий понедельник. В уголовном суде.
– Э-э?
– Не бери в голову.
Пока я садился в машину, Хэнк продолжал оживленно говорить. «Главное – поддерживай с ним хорошие отношения», – это было последним, что он сказал мне.
Если б только можно было переключить на автоответчик телефон, по которому в студию поступают заявки, моя жизнь могла бы повернуться совсем иначе. Поскольку он позвонил, это было неизбежно.
– Ты разве не слышал моего сообщения?
– Угу, слышал.
– И все же по-прежнему ненавидишь меня? Да, так?
Я вздохнул.
– Нет, Деннис, вовсе не так.
– Тогда давай встретимся завтра в три, в клубе «Виски». На нейтральной территории, ага? Я не виню тебя, что ты так подозрительно ко мне относишься. Я поступил плохо, очень плохо. Но теперь это все в прошлом, вот увидишь. Значит, в «Виски», договорились?
– Не знаю, Деннис, действительно не знаю.
– Скотт, мне нужно идти, я сейчас в студии. Но завтра мы увидимся. Я знаю, ты меня не подведешь. Ты же знаешь, я люблю тебя, Скотт. Правда. Люблю как младшего брата, которого у меня никогда не было.
Бар «Виски» был заперт и забит досками уже не первый день. Любопытно, знал ли об этом Деннис, подумал я, шагая по сверкающей боковой дорожке к узкому входу со стороны Стрип. Черные стены были облеплены постерами с «Police» и Пиа Задора, но дверь оказалась открытой. Подойдя ближе, я услышал игру на рояле и пение.
Я шагнул внутрь, смена освещения ударила по глазам, пока они не привыкли к полумраку. На тускло освещенной сцене я обнаружил источник музыки: Большой Уилли стоя наяривал «My Blue Heaven» в стиле Фэтса Домино. Получалось у него неплохо. А если совсем честно… и тут меня вдруг озарило, кто такой или, вернее, кем был Большой Уилли лет двадцать тому назад. Я все еще переживал свое открытие, когда от двери ко мне подтолкнули высокий стул у стойки бара, и я услышал голос Денниса: «Вот здесь, Скотт».
Я увидел лишь темный силуэт да тлеющий кончик сигареты – и шарахнулся в сторону, ударившись голенью о ножку стула.
– Осторожней, Скотти, – он добродушно рассмеялся.
Приблизившись, я сумел разглядеть его. Он был спокойнее, чем когда-либо – ни следа скрывающейся в глубинах жестокости. Если он сейчас и был под дозой, на сей раз, по крайней мере, на текущий момент, это была идеально точно подобранная доза. Он повел рукой в сторону пещерообразного зала, и я заметил глубокую вмятину у него на лбу – от ногтя?
А в зале царил полный развал, будто здесь панки сорвали последний концерт – пол был усеян поломанными столами, стульями, битым стеклом.
– О-о, «Виски»… – произнес он с напыщенной ностальгией.
– О-о, да, – подхватил я его тон. – Да, конечно. Отис в своем красном костюме, вызвавший здесь прямо настоящий шторм. «Love».
Помнишь Артура Ли и «Love»? И, конечно, «The Byrds» и «Buffalo Springfield».
Эй, «мистер Спейсмен»!
Привет, «мистер Соул»!
Черт, у меня тогда было жуткое времечко. Я как раз учился в коллеже, и кто-то под видом наркоты толкнул мне эстрогены. У меня целый семестр были огромные титьки. Так, кто у нас еще был? Ах да, Скай Сэксон и «The Seeds». «You're Pushing Too Hard».
Так я и не смог проникнуться этой песней. Но, конечно, настоящий дебют здесь был только один, верно? Джим! Король ящериц!
Веришь, нет – я ведь был здесь в ту ночь, именно в ту самую ночь, приятель, когда он вообще первый раз пел на публике «The End».
А наверху подвесили прозрачную будку, и в ней была девица из клуба. Она стала знаменитой несколько лет спустя, кажется, как террористка. Ну, это неважно, в общем, когда Джим дошел до строчки про то, что хочет сделать со своей мамашей сам-знаешь-что (и слово, которое он употребил, было совсем не «играть»), так вот, эта девица из клуба так ошалела, что описалась прямо в своей будке. Но это еще не все. Угадай, кто стоял прямо под ней? Джон Уэйн, приятель! Сам Дьюк, собственной персоной, бля буду! Только не спрашивай меня, что он там делал. Может, у них там на Эльдорадо техника накрылась, вот он и заглянул позвонить с платного телефона. Но самое-то плохое не в этом. Самое плохое в том, что… будка дала течь!
– Ну это уже чушь собачья, – снисходительно отозвался Деннис.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
– Ох ты ж блин, – сказала она. – Могу спорить, ты фанател от «Moody Blues».
– Никогда.
– И Донована.
– Оставь, дай передохнуть.
– Спорим, ты знал наизусть все до единой песни Дилана.
– Еще чего. «Doors», «Captain Beefheart» и Нэнси Синатра – вот это было мое.
Шарлен рассмеялась. Официант, обслуживающий машины, закрепил на окне наш поднос.
Начищенное стекло и коричневая штукатурка этой закусочной для автомобилистов, казалось, уравновешивали грань, на которой сходились скоростные магистрали, по которым рычащие машины неслись на Сансет и Ла Бри. Удушающая безветренная жара усиливала звуки, и казалось, что здесь все так же, как было двадцать лет назад: улицы забиты мощными машинами, ревущими перед красными сигналами светофоров, рвущими с места, визжа шинами и воняя горелой резиной, заставляя подскакивать пожилых дам в радиусе до полумили.
Когда рядом с нами, скрежеща, пристроилась битая «барракуда», битком набитая бритоголовыми морячками в увольнительной, Шарлен даже не обратила особого внимания. Валиум сработал. Она повернулась к «барракуде» спиной и сняла темные очки.
– Я хочу уйти от Денниса, – сообщила она.
Я макнул жаркое по-французски в кетчуп:
– Надо же, просто не понимаю, почему.
– Проблема в том, что я не очень понимаю, как это сделать.
Судя по всему, она говорила в абстрактном, метафизическом смысле – но я решил понять ее буквально.
– Что ж, если ты хочешь развестись, тебе надо обратиться к адвокату.
– Знаю, – огрызнулась она, но тут же сникла. – Дело в том, что я даже ни одного такого не знаю. Все вопросы всегда решал Деннис. А идти к его адвокату я не могу.
– Могу, если хочешь, направить тебя к парню, через которого сам разводился. Нормальный адвокат. В смысле, он не полный подонок. А в этом городе, – добавил я с наигранным цинизмом, – это чуть ли не самая лучшая рекомендация, которую только можно дать.
Она уставилась на тропические мотели, что стояли ниже по Сансет.
– Даже не знаю, – ее тон стал мрачным, как бывает при тяжком несчастье. – Мне уже тридцать четыре. Но во многих отношениях я до сих пор чувствую себя, как будто мне четырнадцать. Мне именно столько было, когда я встретилась с Деннисом. И с тех пор он все время заботится обо мне. Не то что все эти эмансипированные женщины… – Позади нее морячки хрипло заржали. – Просто я совершенно не разбираюсь в этом. Я никогда ничего сама не делала. Ничего. Я ни разу в жизни не заполняла налоговую декларацию и не оплачивала счет. Я даже чек еще ни разу не выписывала. У меня никогда не было работы…
– Ну, я бы так не сказал.
– Именно так. Безработная рок-певица. Так и напишу в заявлении о приеме на работу. Последнее место и время работы: группа «Stingrays», 1964 – 67. Господи. Да они решат, что я, блин, чокнутая.
– Сомневаюсь, что ты собираешься искать место клерка в каком-нибудь универмаге «Зоди». По крайней мере, пока ты не вынесешь оттуда половину всего, что он стоит.
Она засмеялась:
– Думаешь, так и случится? Не знаешь ты Денниса.
– Это мы скоро поправим.
Она хмыкнула:
– Так он тебе уже звонил?
– Нет еще. А что, собирался?
– Ага. Он ужасно переживал по поводу того, что случилось.
– Это хорошо. Тогда, видно, можно отозвать заявление окружному прокурору.
– Это ты шутишь, или как? – она, похоже, испугалась.
– Ну пошутил на минутку.
Она тронула меня за руку:
– Слушай, ты ведь не собираешься на самом деле разосраться с Деннисом? Не думай, что закон тебя защитит. Если уж он захочет до кого-нибудь добраться – доберется.
Я подумал о ее психотерапевте – Деннис заявил, что с ним он «разобрался». Сейчас я уже не был так уверен в том, что это чушь.
– Я просто не хочу, чтоб с тобой что-нибудь случилось, – сказала она, все еще касаясь моей руки. Ее настойчивость беспокоила меня. Все это было так, словно мы уже крутили страстный роман. Она вроде бы почувствовала то же самое, рассмеялась, чтобы рассеять это настроение, и потянулась за сигаретой.
– А почему ты ждала так долго? Это ничего, что я спросил? – поинтересовался я.
– Боялась, наверное, – она закурила. – Он сказал мне, что если я хотя бы попытаюсь уйти от него, он меня убьет.
За ее спиной один из моряков что-то прошепелявил; остальные загоготали.
– А зачем ему так нужно удерживать тебя, если он больше…
– Не трахает меня? – она пожала плечами. – Он меня боится. Я слишком много знаю.
– О чем?
– Обо всем. – Она попыталась уйти от вопроса. – Понимаешь, он думает, что я тогда напишу книгу или что-нибудь вроде этого. Выдам все его тайны. У него их много. Слушай, – она подалась вперед, не дав мне даже рот открыть, – мне очень жаль, что я загрузила тебя всем этим. Мне надо было поговорить с Луизой. Но что, по ее мнению, мне надо сделать, я знаю. Думаю, я просто хотела услышать еще чье-нибудь мнение.
– Думаю, что вы, ребята, все еще можете наладить жизнь, – произнес я занудным тоном консультанта по семейным проблемам. – А в следующий раз я хотел бы поговорить с вами обоими. – Она улыбнулась. – Но если б я мог на секунду стать беспристрастным, я бы сказал, что единственное разумное решение для тебя – это уйти от него и оставшуюся жизнь провести вместе со мной.
Она рассмеялась, и это меня порадовало.
– Что, правда? – спросила она. – И где? В «Тропикане»?
– Эй-эй-эй, я всего лишь ди-джей. Не могу обещать, что смогу создать тебе условия, к которым ты за все эти годы так привыкла.
– Ну, с этим все в порядке. В том, чтобы сидеть взаперти, мало радостей, – на миг она приуныла, погрузившись в свои мысли. – Я бы очень хотела снова петь.
– Не вижу к тому препятствий. Ты по-прежнему просто невероятна. Я слышал тебя, когда первый раз попал в ваш дом.
– Деннис говорит, что я уже давно не та.
– Чушь он порет.
– Он считает, что я никогда ничего из себя не представляла. Что это он создал меня. Своими песнями. Он говорит, без него я провалюсь.
– Шарлен, он сам не понимает, что несет.
Она поглядела сквозь лобовое стекло:
– Ох, черт, меня засекли.
Я поднял глаза и увидел в здании «Крошки Нейлорса» латиноса-посудомойщика, который ухмылялся и указывал на Шарлен помощнику официанта азиатской внешности. Я огляделся в поисках официанта, чтобы отдать ему поднос, но посудомойщик уже приближался.
– О Господи, на кой мне все это, – Шарлен прикрыла ладонью бровь.
Он подошел с ее стороны машины, разлыбившись в придурковатом обожании. Около сорока, под глазом – вытатуированная слезинка.
– Шарлен?! Ох, дружище, глазам не верю! Шарлен Контрелл, надо же! Это уж слишком!
Шарлен улыбнулась ему улыбкой стюардессы и бросила на меня отчаянный взгляд.
– Я ведь, считай, практически всю жизнь твоим фанатом был, дружище. У меня на деке вот прямо сейчас стоит «Люби меня сегодня ночью».
Внимание официанта я, наконец, привлек.
– Спасибо, – ответила Шарлен.
Он закатал рукав, открыв татуировку в форме сердечка, стратегически расположенную так, чтобы скрыть следы от уколов на сгибе локтя. Внутри сердечка красовалась надпись «Шар».
– Моя первая жена, дружище. Она была в точности как ты, бля буду. Все так говорили. А, слушай, а что случилось с остальными из «Stingrays»? Как это вы, ребят, до сих пор не воссоединились, не дали по этому случаю несколько концертов?
Шарлен ответила ровным тоном, словно механически:
– Ну, Бобби загнулся от передоза еще в шестьдесят девятом, а Фрэнк докололся до смерти в семьдесят втором. Билли разбился на мотоцикле в семьдесят пятом, а Джимми обратился к Иисусу в семьдесят девятом.
– Й-о-о, ну и хрень, дружище, – сказал он, слегка обалдев. – Про Бобби-то я помню, а вот про других… я-то все семидесятые в кутузке парился, так что вот, не в курсе.
Официант забрал наш поднос. Я завел мотор.
– Знаете, спасибо, что вы меня помните, – сказала Шарлен.
– Помню? Блин, дружище, да разве такое забудешь? Я до сих пор каждую субботу звоню на KRLA в ночной эфир, посвящаю моей первой жене «Люби меня этой ночью». Она, дружище, померла. Авария. Пятнадцать лет назад. Хренова тачка с откидным верхом. «Камарро» шестьдесят седьмого года. Кувыркнулась с автострады, дружище. Ей голову оторвало.
Я дал задний ход.
– Спасибо, – сказала Шарлен. – Спасибо еще раз.
– Эй, приятель, ты рули поосторожней! – крикнул он, пока мы выезжали. – Не кувыркнись!
Вернувшись к «Тропикане», я проводил ее к ее машине, белому «мустангу» шестьдесят пятого года с откидным верхом – не восстановленному, судя по тонким, как волос, трещинам краски; но на нем явно почти не ездили. Небольшой ярко-красный салончик казался залитым свежей кровью.
Я записал имя своего адвоката на спичечной коробке из «Дьюка» и уточнил:
– Ты уверена, что чувствуешь себя нормально? Что сможешь вести машину?
– Ara, я сейчас в полном порядке, правда. Ехать назад всегда легче.
Я все еще не мог определиться, как отнестись ко всему этому агорафобскому делу – я-то всегда считал это одним из моднючих психиатрических расстройств, – но в том, что для нее это было серьезно, сомнений у меня не было.
– Знаешь, спасибо тебе за все, – сказала она. – Думаю, мне на самом деле просто нужно было с кем-нибудь поговорить.
– Рад, что ты выбрала меня, – мне вспомнилось, как она тогда лежала на розовом атласном покрывале кровати. – Есть у меня такая тенденция – зацикленность на самом себе. Мне обычно как раз помогает поговорить с кем-нибудь, у кого серьезные проблемы.
Она импульсивно обняла меня. Держа ее в объятиях, я вдруг заколебался – меня охватило что-то вроде парализующе острого желания, какого я уже много лет не чувствовал. Она отодвинулась, слегка смущенная, и села в свою машину.
На миг она напряглась за рулем; затем выехала на улицу, не глядя в зеркало. Завопили гудки; какой-то «бьюик» едва не врезался в нее сзади, а она махнула мне рукой и дала газу.
Поднимаясь к себе в комнату, я встретил молодую женщину, которая спускалась вниз.
– Скотт Кокрэн – это вы? – спросила она, сияя натужным телевизионным шармом.
– Возможно.
Она набрала полную грудь воздуха и в бешеном темпе выдала первый горестно-извинительный куплет из «I'm Sorry» Бренды Ли, вызвав несколько смешков у тех, кто оказался возле бассейна.
Она подала мне небольшой пухлый конвертик, и я выдавил улыбку:
– Спасибо. Это было круто.
В моей комнате зазвонил телефон. Я сунул ей доллар и отпер дверь.
Звонок я предоставил автоответчику, а пока он предлагал оставить сообщение, вскрыл конверт. Там оказался маленький пакетик, набитый кокаином. Автоответчик дал длинный гудок.
– Скотт, надеюсь, ты уже получил мое предложение о мире, и если эта тупая сука, которая поющий посыльный, сделала, что ей сказали, то ты уже знаешь, каково мне сейчас. Тебя, друг мой, надо к лику святых причислить за то, что ты меня терпишь. Я был первостатейным засранцем – дальше некуда; а если б не признал это, оказался бы еще и полным дубьем. Скотти, я валяюсь у тебя в ногах, умоляю, ною, вылизываю твои грязные ботинки. Умоляю, позвони мне и скажи, что я не потерял своего единственного настоящего друга, – отбой.
Я с отвращением засмеялся и стер сообщение.
Вечером, когда я собирался отправиться на свою ночную смену, мне нанес визит Хэнк. Я сделал ошибку, оставив кассеты с интервью в прямом эфире на студии. Хэнк их прослушал, и теперь был в экстазе. Деннис был великолепен, как я и обещал: словоохотлив, скандален и четко выражал свои мысли. Пожалуй, несколько двинутый, но это было частью его таинственного ореола.
Хэнк ввалился в ванную, когда я брился, и завел разговор о возможности видеосъемок. Нашей компании-учредителю принадлежала кабельная сеть, которая по выходным пускала записи концертов рок-звезд и ток-шоу с ними. Деннис Контрелл и «конюшня» его исполнителей могли потянуть на двухчасовой специальный выпуск. Конечно же, это будет мое шоу. С моей отличной внешностью я был просто создан для малого экрана. И потенциальные возможности записи были решительно безграничны, тут и говорить нечего.
Это было еще не все. Хэнк успел поговорить с одним литератором – уважаемым журналистом, который сделал множество материалов для журнала «Роллинг Стоун». Преданный поклонник Контрелла, этот парень уже около десяти лет пытался взять интервью у Денниса. Узнав, что мы с Деннисом нашли общий язык, он бешено завертелся. Если бы я мог ему помочь… словом, для тупых: как я смотрю на то, чтобы написать книгу в соавторстве. Она наверняка прогремит не слабее, чем биография Моррисона несколько лет назад.
Захватывающая идея, сказал я Хэнку, выходя из ванной и небрежно бросая грязные жокейские шорты поверх кассет с интервью, пока Хэнк их не заметил.
Провожая меня вниз, до машины, он спросил, когда я в следующий раз увижу Денниса.
– Думаю, в следующий понедельник. В уголовном суде.
– Э-э?
– Не бери в голову.
Пока я садился в машину, Хэнк продолжал оживленно говорить. «Главное – поддерживай с ним хорошие отношения», – это было последним, что он сказал мне.
Если б только можно было переключить на автоответчик телефон, по которому в студию поступают заявки, моя жизнь могла бы повернуться совсем иначе. Поскольку он позвонил, это было неизбежно.
– Ты разве не слышал моего сообщения?
– Угу, слышал.
– И все же по-прежнему ненавидишь меня? Да, так?
Я вздохнул.
– Нет, Деннис, вовсе не так.
– Тогда давай встретимся завтра в три, в клубе «Виски». На нейтральной территории, ага? Я не виню тебя, что ты так подозрительно ко мне относишься. Я поступил плохо, очень плохо. Но теперь это все в прошлом, вот увидишь. Значит, в «Виски», договорились?
– Не знаю, Деннис, действительно не знаю.
– Скотт, мне нужно идти, я сейчас в студии. Но завтра мы увидимся. Я знаю, ты меня не подведешь. Ты же знаешь, я люблю тебя, Скотт. Правда. Люблю как младшего брата, которого у меня никогда не было.
Бар «Виски» был заперт и забит досками уже не первый день. Любопытно, знал ли об этом Деннис, подумал я, шагая по сверкающей боковой дорожке к узкому входу со стороны Стрип. Черные стены были облеплены постерами с «Police» и Пиа Задора, но дверь оказалась открытой. Подойдя ближе, я услышал игру на рояле и пение.
Я шагнул внутрь, смена освещения ударила по глазам, пока они не привыкли к полумраку. На тускло освещенной сцене я обнаружил источник музыки: Большой Уилли стоя наяривал «My Blue Heaven» в стиле Фэтса Домино. Получалось у него неплохо. А если совсем честно… и тут меня вдруг озарило, кто такой или, вернее, кем был Большой Уилли лет двадцать тому назад. Я все еще переживал свое открытие, когда от двери ко мне подтолкнули высокий стул у стойки бара, и я услышал голос Денниса: «Вот здесь, Скотт».
Я увидел лишь темный силуэт да тлеющий кончик сигареты – и шарахнулся в сторону, ударившись голенью о ножку стула.
– Осторожней, Скотти, – он добродушно рассмеялся.
Приблизившись, я сумел разглядеть его. Он был спокойнее, чем когда-либо – ни следа скрывающейся в глубинах жестокости. Если он сейчас и был под дозой, на сей раз, по крайней мере, на текущий момент, это была идеально точно подобранная доза. Он повел рукой в сторону пещерообразного зала, и я заметил глубокую вмятину у него на лбу – от ногтя?
А в зале царил полный развал, будто здесь панки сорвали последний концерт – пол был усеян поломанными столами, стульями, битым стеклом.
– О-о, «Виски»… – произнес он с напыщенной ностальгией.
– О-о, да, – подхватил я его тон. – Да, конечно. Отис в своем красном костюме, вызвавший здесь прямо настоящий шторм. «Love».
Помнишь Артура Ли и «Love»? И, конечно, «The Byrds» и «Buffalo Springfield».
Эй, «мистер Спейсмен»!
Привет, «мистер Соул»!
Черт, у меня тогда было жуткое времечко. Я как раз учился в коллеже, и кто-то под видом наркоты толкнул мне эстрогены. У меня целый семестр были огромные титьки. Так, кто у нас еще был? Ах да, Скай Сэксон и «The Seeds». «You're Pushing Too Hard».
Так я и не смог проникнуться этой песней. Но, конечно, настоящий дебют здесь был только один, верно? Джим! Король ящериц!
Веришь, нет – я ведь был здесь в ту ночь, именно в ту самую ночь, приятель, когда он вообще первый раз пел на публике «The End».
А наверху подвесили прозрачную будку, и в ней была девица из клуба. Она стала знаменитой несколько лет спустя, кажется, как террористка. Ну, это неважно, в общем, когда Джим дошел до строчки про то, что хочет сделать со своей мамашей сам-знаешь-что (и слово, которое он употребил, было совсем не «играть»), так вот, эта девица из клуба так ошалела, что описалась прямо в своей будке. Но это еще не все. Угадай, кто стоял прямо под ней? Джон Уэйн, приятель! Сам Дьюк, собственной персоной, бля буду! Только не спрашивай меня, что он там делал. Может, у них там на Эльдорадо техника накрылась, вот он и заглянул позвонить с платного телефона. Но самое-то плохое не в этом. Самое плохое в том, что… будка дала течь!
– Ну это уже чушь собачья, – снисходительно отозвался Деннис.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38