Следующее, что я помню – я встал, чувствуя в руке пистолет, хотя не помню, чтобы подбирал его. Оглядел себя – собственное тело показалось мне далеким и уменьшившимся, словно я смотрел на него с обратной стороны бинокля. Увидел, как маленькая рука Шарлен тронула мой локоть.
Тут ко мне направились Гленн Мид и Джек Киллингсворт; шли они осторожно, мягко пытаясь убедить меня отдать пистолет. Но я вскинул оружие. Они отшатнулись, подняв руки. Я почувствовал, что Шарлен подталкивает меня в спину по направлению к стеклянным дверям, к выходу на веранду.
Я опустил глаза и увидел, что мы оставляем на полу танцплощадки следы, пройдя по крови Билла Холтнера. Я почувствовал горячий ветер на затылке, и Шарлен открыла дверь.
15
Мы пробежали через веранду и вскарабкались по деревянным ступеням, что вели обратно, к парковке. Добрались до «линкольна» и выехали со стоянки без приключений. Пересекая автостраду Тихоокеанского побережья, мы услышали первые вопли сирен полицейских машин, мчащихся к «Серф-райдеру».
Я старался держаться в жилых кварталах, направляясь к скоростной магистрали. Все шло отлично, пока я не свернул на бульвар Хоуторн. Мы проехали меньше квартала, когда бело-черные заметили нас и с визгом развернулись так, что зад занесло.
– Детка, я знаю, ты скоростные магистрали не любишь, – сказал я. – Так что лучше не смотри.
Я пролетел на желтый и резко, тоже с визгом и заносом, вывернул на магистраль Сан-Диего, направляясь на север; за нами верещала сирена полицейской машины.
– Скотт, – окликнула она, когда я взлетел по въезду на эстакаду, следя за красно-синими огнями в зеркале заднего вида.
– Что? – меня ослепили фары. Что-то тут было не так.
– Мы едем не в ту сторону.
– Ого! – а она была права.
Заорал чей-то сигнал, свет чужих фар, перекосившись, метнулся по магистрали – кто-то уворачивался от столкновения с нами. Машина, ехавшая за этой, сделала то же самое, вылетела на выгнутый разделительный барьер и сползла обратно на свою полосу; машины резкими зигзагами объезжали ее, их точно так же объезжали другие машины.
Потом я увидел грузовую цистерну, несущуюся на нас, и едва не наложил в штаны. Шарлен вскрикнула, услышав гудок, который дал ее водитель. Завизжали ее тормоза. Я вылетел на крайнюю полосу магистрали за секунду до того, как он пронесся по тому месту, где мы были.
Шарлен все еще прикрывала лицо руками, а я уже мчался по этой полосе, выжимая миль шестьдесят. Полицейская сирена продолжала вопить, в зеркале заднего вида вспыхивали мигалки. Эти чертовы сволочи по-прежнему держались за нами.
Я уж перешел границу, за которой теряется страх – я был уверен, что мы оба погибнем. Орали гудки, машины выскакивали из полосы, едва завидев наше приближение. Ширины полосы для «линкольна» едва хватало, покрытие было неровным. Одно неверное движение могло сбросить нас на, встречную.
Как только мы прошли поворот, я прибавил скорость – больше семидесяти миль; вокруг нас мигал фарами целый каньон машин. От вспышек полицейских мигалок в зеркале заднего вида в глазах плыли пятна. Шарлен сползла с сиденья и скрючилась, закрывая руками голову, напрягшись перед неминуемым столкновением.
Потом я увидел ее, нашу смерть – припаркованную на этой крайней полосе «хонду», на которой мигали оранжевые огни аварийной службы. Ударил по тормозам. Шарлен глянула вперед, слишком испуганная, чтобы закричать. Позади раздался визг тормозов полицейской машины.
Я не успевал остановиться вовремя. Нас должно было размазать о борт «хонды». Меньше, чем за пятнадцать футов от столкновения я вывернул на встречную, с заносом проносясь мимо машин, спешивших убраться с моей дороги. Шарлен обхватила руками голову, закрыв лицо.
Я выскочил обратно на свою кривую почти одновременно с тем, как полицейская машина врезалась в «хонду». Красно-синие огни перестали мигать, сирена смолкла. Я ожидал взрыва, в соответствии с тем, что бывало в фильмах – взрыва не было.
Я увидел съезд с магистрали и сбросил скорость. Нервы были дико напряжены, меня словно всего свело судорогой; я резко развернулся в разрыве разделительного барьера и направился к съезду; какой-то «понтиак» едва не впилился мне в задницу.
Съехав с магистрали, я проехал несколько кварталов; датчик температуры горел красным – я съехал на темную улицу, вдоль которой стояли дома, и заглушил мотор. И тут же об этом пожалел. Стало слышно шипение радиатора. Но мне нужно было восстановить дыхание.
– Ты как? – спросил я Шарлен.
Она была похожа на привидение в лунном свете.
– Ага, да, конечно. Я в порядке.
Выглядела она, как жертва изнасилования – в синяках, блузка порвана, волосы во все стороны. В зеркале заднего вида я разглядел, что у меня лицо и волосы измазаны засохшей кровью. И вся рубашка тоже.
– Мне бы на воздух, – и Шарлен вылезла из машины.
Я последовал ее примеру. Мы прислонились к «линкольну», выкурили две последние сигареты, что у меня оставались. Улица была темной и словно вымершей, окна придорожных домов заперты. Ветер нес по асфальту листья.
– Ну и кто был этот парень? – спросила она.
– Бывший одноклассник.
– Это-то я поняла.
– И еще он коп.
– Коп? – она потрясла головой и презрительно фыркнула. – Ну, ладно, все равно это он начал.
– Ага, напился и полез.
– Я хочу сказать, это была самозащита.
– Фактически он сам в себя выстрелил.
– Да? Похоже на то. Какая же скотина! – она посмотрела на пустую улицу. – Как ты думаешь, он выживет?
– Наверное. Но соревнования на дальность плевка для него позади.
– Господи, – она обхватила себя руками.
Я положил руку ей на плечи:
– Слушай, мне ужасно жаль, что это все обрушилось, когда и всего остального немало стряслось. Это был старый конфликт. К тебе он на самом деле не имеет никакого отношения.
– Разве? – Там, где Билл ударил ее, щека у нее покраснела и распухла.
Я избегал ее глаз. Я был просто не готов рассказывать ей историю Черил Рэмптон, по крайней мере, сейчас.
– Ну в любом случае, спасибо, что запрыгнула на него. Знаешь, ты могла бы прославиться, если б занялась женской борьбой.
Она устало улыбнулась:
– Да уж, кое-какая практика у меня есть.
Я поцеловал ее в лоб:
– Нам лучше двигаться дальше.
Как я и ожидал, «линкольн» не завелся. Увеселительная прогулка по скоростной магистрали слишком сильно сказалась на его хрупкой нервной системе. С ним случился инфаркт, и он скончался. Пистолет я оставил в багажнике. В магазине оставался всего один патрон, и что-то мне не хотелось давать копам повод для запоздалых извинений в том, что они меня прихлопнули. Мы пошли пешком.
Дойдя до Розенкранц-авеню, мы свернули на восток и прошли несколько кварталов, прежде чем нашли темную мойку машин с самообслуживанием. Я бросил в щель автомата четвертак и тщательно смыл с лица кровь. Вытерся рубашкой, потом швырнул ее в мусорный контейнер.
Ночь была достаточно теплой, чтобы и без рубашки выглядеть достаточно благообразно, но и садясь в автобус, я чувствовал, что притягиваю лишнее внимание. Наскоро обсудив, мы определились с конечным пунктом нашего путешествия, выбрав хорошее место для того, чтобы перегруппироваться в безопасности – если только сумеем добраться туда живыми.
А сомнения в этом были. Кроме нас, других белых в автобусе не было. Я боялся всех и каждого, кто входил: уборщицы, санитары, стайки молодых девчонок, парни с магнитофонами – пробираясь по проходу все изумленно кидали один, а после секундной паузы, и второй взгляд на мой лилейно-белый торс. Шарлен смотрела в окно на подсвеченные оранжевым строящиеся дома, а я тем временем пытался не замечать повернутых голов и взглядов.
Мы вышли на углу Авалона и 103-й улицы и зашагали как можно, быстрее. Последний раз белые появлялись на этих улицах в 1965 году, и они были национальными гвардейцами.
Мы проходили магазины напитков, на парковке возле которых черные старики распивали что-то; мимо ларьков «экспресс-закусочных», где молодые черные прекращали жевать и в шоке смотрели на нас. Скорее всего, нас спасла только неожиданность. Они просто не могли поверить, что мы действительно пришли сюда, что нашлась настолько бестолковая белая парочка. А к тому времени, когда они готовы были полезть к нам, мы были уже далеко.
Но в конце концов за нами увязался форд-ривьера, из динамиков разносилось пение Лайонела Ричи.
– Далеко еще? – спросил я.
– Уже пришли, – она свернула за угол. И я. И «ривьера».
В конце короткого квартала возвышалось что-то вроде загадочной мавританской крепости с высокими стенами, фальшивыми минаретами по углам и толстыми арочными воротами – словно «шинное дерево» из двадцатых годов. Штукатурка на фасаде потрескалась, стены были исписаны и изрисованы из баллончиков.
– Что, здесь?! – спросил я.
– Ага, – Шарлен нажала кнопку интеркома на воротах.
Я оглянулся. «Ривьера» остановилась, сидевшие в ней рассматривали нас.
Из интеркома донесся женский голос:
– Надеюсь, у вас важное дело?
– Луиза? Это я.
Ворота, жужжа, открылись. «Ривьера» сдала задним ходом по подъездной дорожке и рванула прочь.
Снаружи особняк выглядел преднамеренно фальшивым. Садик же за стенами был безукоризненным – хотя утихший к этому времени ветер сделал свое дело и здесь. На дорожке валялись коричневатые ветки пальм, а листья их были сметены к мраморным ступеням, ведущим в сам дом – мечту об Али-Бабе магната джазовой эры. Шарлен указала путь – под центральным портиком, где красные и синие огни бросали похожие на ладони тени от листьев пальм на затейливые стенные изразцы.
Мы вошли в помещение наподобие большой пещеры, меблированной множеством персидских ковров, обитыми блестящей арабской тканью кушетками и десятками подушек. Здесь же стояли кальян и огромное медное блюдо, наполненное марихуаной. На широкоэкранном телевизоре крутилась реклама подержанных машин; усыпляющая песня Эла Грина доносилась откуда-то из глубины дома.
По плиткам пола простучали тонкие шпильки, и последовал выход на сцену Луизы Райт. Кроме туфель на каблуках, на ней было еще пикантное черное просвечивающее неглиже – и все; но фигура у нее была просто невероятная. Она словно сошла с тех старых плакатов «Frederick's of Hollywood» – высокие упругие груди, которые заканчивались острыми сосками, были просто головокружительны. Тонкая талия, ровные мускулистые коричневые ноги, достаточно сильные, чтобы одним рывком сломать шею Редьярду Киплингу. А из темной промежности шел влажный мускусный запах, смешивавшийся с острым «конголезским» ароматом духов.
Она вошла широкими шагами, но увидев, в каком состоянии Шарлен, резко остановилась. Безукоризненные черты эбонитового лица перекосились в гримасе:
– Вот блин; что, опять? – произнесла она с мягким тягучим миссисипским выговором.
– Все кончено, – ответила Шарлен. – Сегодня вечером я застрелила его. Он мертв.
Луиза и глазом не моргнула. Вместо этого она стряхнула пепел со своей сигареты «Шерман».
– Свой следующий концерт я посвящу его памяти, – сообщила она, словно прислушиваясь к собственным словам. – Спою «Прилив волны огня» а капелла.
– Ох, Луиза!..
Женщины обнялись. Луиза бормотала что-то успокаивающее, а Шарлен в охватившем ее порыве рассказывала подруге обо всем случившемся – о пожаре, о двери-решетке, о том, как я примчался, чтобы спасти ее. Луиза оценивающе глянула на меня поверх плеча Шарлен.
– А мне объятия не полагаются? – уточнил я.
Луиза шагнула поближе и осмотрела меня с головы до ног, даже не пытаясь изображать, что смотрит мне в лицо.
– Шарлен, что это за тип? – язвительно поинтересовалась она. Она прекрасно знала, кто я такой. – И чего это он весь потом провонял? – она сунула палец за влажный пояс моих жокейских шортов, оставшихся теперь неприкрытыми. – Аж до трусов взмок.
– Э-э, крошка, – я отвел ее палец, – если б ты вылетела не на ту полосу на четыреста пятой магистрали, от твоих трусов не только потом воняло бы.
– Я не ношу трусов, – протянула она.
– Да, я уже заметил.
– Не сомневаюсь в этом, – она уставилась в пространство, выдыхая дым через широкие ноздри.
Я вздохнул:
– Я мог бы принять душ.
– Сам предложил. До конца холла и налево. Грязную одежду оставь у двери. Я пошлю кого-нибудь из прислуги забрать ее.
– Спасибо, – ответил я и пошел куда сказали.
По пути в душ я прошел мимо спальни Луизы. На кровати с балдахином лежал голый парень, курил, прищелкивал пальцами и подпевал играющей на стерео «Wang Dang Doodle».
Лет двадцати, с грязными светлыми волосами, татуировки на бицепсах и самый здоровенный похабно торчащий член, какой я когда-либо видел. Парень пялился в потолок, погрузившись в песню, и даже не заметил, как я прошел мимо двери.
Я нашел ванную, стянул шорты и бросил их у двери.
Стоя под душем, я заново прокрутил в голове драку на встрече выпускников. Шарлен была права – все начал Билл, это он к ней пристал. Когда пистолет выпал, он кинулся к нему. И если бы Шарлен не бросилась на Билла, он застрелил бы меня, в этом я не сомневался. А если бы я не сгреб его снова, он мог выстрелить в нее. Так все и было; он был слишком близко к тому, чтобы вышибить мне мозги. Именно это он и намеревался сделать, когда нажал на спусковой крючок, вот только случайно выстрелил в себя.
Так-то так; но как это увидели мои бывшие одноклассники? Было ли им ясно, что он собирается застрелить Шарлен? Или казалось, что он просто держит ее под прицелом? Они поняли, что он приставал к ней, или заметили только, что я ударил его, несомненно, затевая драку? Наверняка они видели, что это был мой пистолет. Но разглядели ли они, что он собирался застрелить меня из него? И жалели ли, что у него это не вышло?
Вся эта история была – хреновей некуда. Мне нужно было поговорить с Нилом. Именно этим я и намеревался заняться сразу же.
А пока что я прислонился к облицованной плиткой стене и подставил тело мощным струям горячей воды. Надо было обдумать еще многое. Все эти годы я обвинял Билла в том, что случилось с Черил по моим предположениям. И даже если он рассказал правду и там действительно были две девушки, он все равно нес ответственность за то, что произошло с Черил – хоть прямо, хоть косвенно. Он мог бы попытаться прекратить все это – но не стал. Как ни посмотри на то, что случилось, он был виновен. Я и хотел бы поверить, что он получил, наконец, именно то, что заслужил. Но когда я вспомнил его сидящим на полу танцплощадки, с льющейся с лица кровью, по задней стороне моих бедер пробежала дрожь – примерно такое же обезличенное, нутряное сочувствие можно ощутить, случайно встретившись на миг взглядом с изуродованной жертвой дорожной аварии. И даже несмотря на то, что я сам несколькими мгновениями раньше готов был застрелить его, то, что произошло на самом деле, похоже, было намного хуже неожиданной чистой смерти от придуманной мной мести.
А была ли там вторая девушка? Я поверил ему, когда он рассказывал о ней – тем более, что теперь, спустя столько лет, ему было незачем преподносить мне такую нелепую выдумку.
Разумеется, из этого вполне могло следовать, что Черил жива и сейчас. Только где она? Вышла замуж за какого-нибудь придурка из Бейкерсфильда и стала зачуханной домохозяйкой с четырьмя горластыми детишками? И теперь целыми днями намазывает арахисовое масло «Jif» на ломтики «чудо-хлеба», смотрит по телевизору «Главный госпиталь», ездит за покупками в «Фуд Барн» на «монте-карло» семьдесят второго года с откидной крышей из винила, потягивает из жестянки содовую «Schlitz», читая в «Стар» свой гороскоп.
Или же она пробилась наверх, выйдя замуж за врача или адвоката в два раза старше ее? И стала стройной матерью семейства из Монтесито с бумажником, набитым кредитными карточками, ездящей на серебристом «мерседесе» 500-SEL на занятия по французской кулинарии и в спортивный зал.
Да какое значение имело все это?!
Если она была жива, и все двадцать лет прожила без меня – значит, для меня она была мертва, только совсем в другом смысле по сравнению с тем, как было, когда я считал, что она умерла, по-прежнему любя меня. Если она была жива, она давно уже не имела ничего общего с памятью о ней. И даже если бы я знал, где она сейчас, у меня не было бы никакого права беспокоить ее. Каким-то образом (я так и не понял до конца, каким) понимание того, что она жива, лишь помогало избавиться от мыслей о ней. Может быть, я и любил-то по-настоящему память о ней, а не саму Черил, какой бы она ни была сейчас.
Вытираясь, я совершил ошибку – посмотрел на себя в зеркало. И только тогда понял, каким же ненормальным выгляжу. Весь мой облик менялся, словно я закинулся низкопробной кислотой. Я увидел себя шестнадцатилетнего, такого славного и милого – и потом меня грубо состарило до выветрившихся тридцати шести. Потом я увидел себя красивым, мужественным, похожим на небритого сексуального изгоя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38