– Она поколебалась, подбирая слова. – Ей нужна любовь, потому что она была одинока долго, очень долго. Я – знаю. Она тоже сможет подарить много любви. У нее накопилось – за всю жизнь.
– Я люблю ее. Не знаю, что еще тебе ответить.
– Ну а я знаю, что она любит тебя, – Луиза улыбнулась. – Блин, я бы сказала, ты влюбил ее в себя.
– Ага, и я уверен, мы будем счастливы всю оставшуюся жизнь. Если только нам не вышибут мозги между твоим домом и Сан-Диего. Послушай, Луиза, я понимаю, сегодняшнее утро оказалось роковым, но…
– Роковым? – К ней вернулся обычный сардонический тон. – Это в каком же смысле?
– Я просто хотел сказать, что если захочу умереть улыбаясь, я знаю, к кому мне прийти.
Она вздохнула:
– О Господи. У вас, белых мальчиков, такие странные фантазии… – Она начала расстегивать мою рубашку. – Открою тебе один маленький секрет. Быть самой сексуальной черной женщиной Америки – это порой всего лишь нудная тяжелая работа. – Она сунула руки мне под рубашку, провела ладонями по моей потной спине. – Но с другой стороны, надо же чем-то зарабатывать на жизнь.
Я улыбнулся. И она поцеловала меня – глубоким долгим поцелуем. Я особо не сопротивлялся – Пока не увидел выходящую из дома Шарлен. Мы с Луизой все еще стояли вплотную друг к другу, но Шарлен похоже, была занята чем-то своим и не обратила на это внимания.
– Мы готовы ехать? – спросила она.
Я заехал на заправку, попросил подкачать шины, и после этого мы направились на скоростную трассу Харбор. Сначала нам надо было заехать в Голливуд мне нужно было заскочить в свой банк и взять в банкомате хоть сколько-нибудь налички. Но когда я повернул на въезд, Шарлен воскликнула:
– О Боже, нет! Не надо!
После того, что случилось вчера, я не мог осуждать ее. И вместо трассы поехал на север, к Вермонту.
– Рано или поздно нам придется выехать на трассу, – сказал я ей. – Возле Оушенсайда автострада Тихоокеанского побережья переходит в скоростную трассу. И другой дороги в Мексику нет.
– Должна быть. Скотт, я правда не выдержу поездки по трассе. Со мной будет истерика, ты понимаешь, о чем я.
Спорить я не стал. Но внутри у меня все кипело. Если мы действительно будем держаться подальше от всех скоростных трасс, мы до конца жизни до границы не доберемся.
Шарлен молча курила, замкнувшись за стеклами темных очков; жаркий ветер трепал ее волосы.
Мы бы охотно послушали новости, но радио в машине не было – только дырка и свисавшие из нее провода. Солнце палило, температура подбиралась к ста градусам.
К тому времени, как мы повернули налево на Сансет, одежда из синтетики промокла от пота, и мы уже приклеивались к раскаленным виниловым сиденьям.
– Просто не понимаю, как он сумел выжить, – произнесла Шарлен, когда мы проезжали мимо высотки на углу Сансет и Вайн.
Я остановился на светофоре и принялся потирать бровь, как герой фильма – боялся, что кто-нибудь с радиостанции может оказаться неподалеку.
– А куда ты попала?
– Даже толком не знаю. Я просто навела пистолет и нажала на курок; всего лишь пыталась успеть выстрелить во всех троих. Я имею в виду, включая собак.
– Да, забавно. Как правило, я хорошо отношусь к домашним животным. Над «Возвращением Лесси», помнится, все глаза выплакал. Но к этим псам я никакой симпатии не испытывал, уж не знаю, почему.
Мотор захрипел, когда я добавил газу. Мне в голову закралась мысль: а он вообще дотянет до Мексики?
– И все-таки это меняет многое, – сказала Шарлен.
– Что именно?
– Что Деннис остался жив.
Я ждал продолжения, но она молчала.
– Можешь не объяснять. Ты хочешь к нему вернуться.
– Это что, шутка?
– Могу подбросить тебя прямо до вашего дома если хочешь. Сегодня чудесный день, чтобы прокатиться по побережью.
– Ты что, не понимаешь, что я скорее умру? – Она говорила серьезно, но когда поняла, что ее слова прозвучали весьма мелодраматично, издала смешок словно показывая, что здоровое чувство юмора ей не изменило. Я тоже коротко посмеялся, с той же самой целью. Мы оба были до предела измучены. Нам нужно было устроиться где-нибудь и хоть немного поспать.
Я в очередной раз потянулся к радио, которого не было. Мне до зарезу нужно было что-нибудь, что отвлекало бы от мыслей.
И вот она задала неизбежный вопрос:
– О чем ты говорил тогда, у Луизы? Что-то о девушке, которую убили?
– А, да это было давным-давно. Девушку изнасиловали и убили на пляже; я тогда школу заканчивал.
– Ты знал эту девушку?
– Нет. По-видимому, на самом деле ее никто не знал.
Она посмотрела на меня долгим взглядом. Конечно, она могла бы заявить, что я своими увертками пудрю ей мозги. Но я просто не способен был рассказывать ей историю Черил Рэмптон, по крайней мере, прямо сейчас. Я расскажу ей потом, на досуге, в безосном месте, когда мы будем вместе сидеть за стаканчиком на продуваемой ветерком веранде дома в Мазатлане.
О черт, как бы я хотел прибавить громкости с воплем «О, моя любимая песня!» – даже если бы в этот момент передавали «Mandy».
– Так вот почему вы с Норрайн так вырядились прошлой ночью? И твоя прическа…
– Ты только посмотри! – я указал на Шато-Мармон, мимо которого мы как раз проезжали. – О, Белюш! Вот это да!
– Скотт, ответь на мой вопрос.
– Шарлен, прекрати меня доставать. У меня нервы на пределе, да еще и с машиной явно далеко не все в порядке. – На весьма пологом подъеме в гору мотор чихнул несколько раз и едва не заглох.
– Я не достаю тебя. Просто мне интересно. Я хочу сказать, в таком виде она была необычайно похожа на…
– Ностальгия, только и всего. Я думал, будет прикольно. Ты же меня знаешь: все во имя хохмы.
– Просто она в чем-то выглядела очень похожей на меня. То есть на меня, какой я была тогда, давно.
Я почувствовал облегчение. Так вот в чем все дело. Она решила, что я глумился над ее прежним имиджем.
– Шар, в те годы абсолютно все выглядели похожими на тебя. У нас даже один парень в футбольной команде старался быть похожим на тебя…
– Но она-то получилась больше в стиле, который был еще до «Stingrays». Деннис ни за что бы не допустил, чтобы я показалась в дрянном дешевеньком прикиде, вроде того, что…
– Шар, так уж вышло, что это лучшее из всего, что у нее…
– Я имела в виду этот потаскушечный видок – Ну прямо Ангел. Меня именно от этого как током тряхнуло, когда я ее только увидела, ну ты понимаешь когда мы догнали ее на Тихоокеанской автостраде. Я на какую-то секунду даже подумала, что это Ангел сумела выбраться из пожара, – на этот раз вырвавшийся у нее смешок отдавал истеричностью.
У меня было ощущение, будто я только что вылетел на машине с моста:
– О чем ты говоришь?
– Что значит «о чем»?
– Ангел – это ты.
– Я?!
Твою мать, не может быть.
– Шар, я видел на втором этаже гаража твою фотографию в спальне. Ты подписала ее «Ангел»…
– Ты имеешь в виду фотку из «Обсерватора»? На которой Джеймс Дин у дере… – она хохотнула. – Это – не моя фотография! – Ее голос так и дрожал от сарказма. – И ты еще говорил мне, что он водил тебя туда – и что, он не рассказал тебе все о своем Ангеле? Что ж вы, ребята, делали там все это время, слушали старые пластинки из его коллекции, что ли?
– Ты что, хочешь сказать, что была какая-то другая девушка?
– Другая девушка! Ха! Еще как была! Мог бы и сам догадаться. Да, была другая девушка. Единственная любовь всей его жизни, – она произнесла «любовь» таким тоном, каким большинство людей говорят «дрянь».
– И она была у него до тебя? – у меня перехватывало дыхание.
– Да. До меня. После меня. Ныне, присно и во веки веков. Его непреходящая, бессмертная любовь.
То, как изменилась она сама, пугало меня едва ли не больше, чем ее слова. От ее ухмылки веяло извращенной злобой.
– Что ж, если ты не знаешь про Ангела, значит, ты вообще ничего не знаешь, понял? Он меня ни разу не трахал, даже не пробовал. Знаешь, что он мне сказал в первый вечер знакомства? Что я напоминаю ему девушку, которую он когда-то знал. Я-то думала, это все обычная трепотня, всякая чушь, с которой лезут кадриться. А знаешь что? Мне еще тогда надо было к нему прислушаться. Вот из-за чего он создал «Stingrays». Он делал из меня ее копию, чтобы все было, как у нее. Одежда, прическа, весь внешний вид. Я не понимала, что он делает. Я думала, что он делает все это ради меня. Мне было всего четырнадцать! Что я понимала в жизни, блин?! Песни – все, что он писал, были о ней и для нее. Он по-прежнему любил ее. «Люби меня сегодня ночью» – это была песня не для меня, как все думают. Это была песня для нее. Я была просто вещью, куклой, гребаной куколкой-ангелочком, которую он двигал по сцене и заставлял выражать его убогие больные фантазии. А когда ему это надоело, когда он, наконец, высказал все, что хотел – я стала ему больше не нужна. Я была ничем, я просто не существовала. Парням повезло больше. Они смогли уйти. Даже Бобби… – ее голос сорвался. – Но все же я за нет вышла! Вот какая я была дура. Я-то ведь думала что он делает все это для меня. Думала, что это всё потому, что он любит меня. И, мать его, как же я им восхищалась! – по ее щекам бежали слезы. – Когда я узнала правду, у меня чуть сердце не разорвалось Мне всю душу искорежило, меня этим убило! Это все Деннис, все из-за него. Все из-за Ангела, абсолютно все, только из-за нее! Ангел! – она грубо хохотнула. – Похоже, она чертовски классно трахалась.
Мы все еще ехали по Стрип, но я едва сознавал где мы. Глаза заливал пот. Я был в таком шоке, что в любой момент мог врезаться во что-нибудь.
– Она умерла?
– О да. Умерла, с этим все в порядке. – Ярость схлынула, уступив место ледяному спокойствию. – Авария. Вот это-то и забавно, для любителей черного юмора, конечно. «Ангел с хайвея» была, разумеется, написана раньше, примерно за год до того, как они вообще познакомились. Он стал называть ее Ангелом после своего первого большого хита. Можно сказать, поцелуя смерти. Это было в то бесконечное лето, он как раз строил дом на Малибу. Дом их мечты и все такое. Очень романтично! Как-то вечером они поехали туда посмотреть, как идут работы; начался дождь. На обратном пути Деннис слишком резко вошел в поворот, а было скользко, и он вылетел с трассы. Сорвался с обрыва, вмазался в скалы, и Ангел погибла, хнык-хнык. Не совсем как в песне. В смысле, за своим школьным кольцом она не возвращалась. Зная ее, скорей уж она гоняла ему шкурку, а он, кончая, надавил на газ. Самое печальное, что все это было сплошным посмешищем. Она не любила его, и не надо быть особым гением, чтобы прочесть это между строк. Он для нее был кормушкой, только и всего. Таланта у нее не было, она не могла ни петь, ни держаться на сцене, вообще ничего. Они и знакомы-то были всего пару месяцев. Все, что у нее было – только дырка. Она была ничем, уж поверь мне. Обыкновенная дешевая поблядушка из Ломиты.
Я чувствовал, что мотор вот-вот сдохнет, но мне это сейчас было неважно. Существующий реальный мир казался призрачным. Не особо задумываясь, что делаю, я повернул на желтый свет на Сан-Винсенте и подкатил к заправке напротив клуба «Виски». Может быть, я тихонько смеялся, сам с собой.
– Ага, Черил, – сказал я. – Ее ведь так звали по-настоящему, да? Черил Рэмптон?
Я смотрел, как Шарлен словно разваливается на части, и понимал, что не могу сделать ничего, чтобы остановить это. На месте завзятой стервы оказалась запутавшаяся, перепуганная девочка:
– Что? Что ты… Что?!
– Я знал ее до того, как она познакомилась с Деннисом. Мы вместе учились в средней школе. Это именно та девушка, о которой я думал, что ее изнасиловали и убили на пляже. Двадцать лет я считал, что с ней случилось именно это. И только вчера ночью я….
Она зажала уши:
– Не хочу! Не хочу ничего слышать!
– Я тоже любил ее, Шар. Она была необыкновенной…
Она завопила, чтобы заглушить меня.
– Послушай, Шар… – я притронулся к ее руке и она набросилась на меня, продолжая кричать Я вскинул руки, прикрывая лицо. Если б у нее было оружие, она убила бы меня, это уж точно. Будь у нее нож, она колола бы им меня даже после тою как я был бы мертв. Наконец, она выскочила из машины.
И бегом бросилась по тротуару. В этой дешевой одежде и с таким макияжем она похожа была на шлюху, спасающуюся от разъяренного сутенера. Заправщик на колонке заорал на меня, когда я рванул следом за ней. Она увидела меня бегущим и, резко свернув, помчалась через дорогу. Если б не случайный просвет в потоке машин, ее бы точно сбили. Но прежде, чем я успел проскочить следом за ней, поток снова сомкнулся. Она завернула за здание Тауэр Рекорде, и я потерял ее из виду. Наконец, мне удалось перебежать на другую сторону, я кинулся следом за ней, но ее нигде не было. И тут я услышал ее вопль.
Я поднял глаза и увидел в витрине Тауэр Рекордс плакат с ее портретом в натуральную величину, рекламный плакат сингла «Преждевременное погребение». Она возвышалась надо мной в черной футболке и джинсах, руки скрещены на груди, ноги широко расставлены, волосы растрепаны и взбиты вверх, свежая вариация на тему «Stingrays» с пристальным взглядом голубых глаз. Еще один вопль, словно визг тормозов. Она была внутри, в супермаркете.
Я кинулся ко входу, но войти не смог. Помещение было битком набито ребятишками, которые пришли посмотреть на выступление какой-то группы. Я пытался протолкаться внутрь, и тут она опять закричала. Я нашел ее глазами – она была зажата толпой в дальнем конце. Из потолочных динамиков грохотала музыка, группа играла синтезированный римейк «Don't Worry, Baby». Вокалист, молодой блондин, выглядел ошеломленным. Он явно узнал Шар. Впрочем, остальные лишь смеялись – нервным, возбужденным смехом. Какая-то чокнутая дамочка, вульгарная потаскушка прорывалась вперед изо всех сил.
Я начал протискиваться, пытаясь нагнать ее. Наступал на ноги; толкнул локтем девчонку, которая огрызнулась: «Смотри, куда прешь!». Шарлен была в совершеннейшем исступлении; царапаясь, она пробивалась сквозь толпу, как рвущийся из капкана зверь. На миг наши глаза встретились, но похоже, она даже не узнала меня. Она погибала. С криками. Режущими, пронзительными, срывающимися криками. Это жутчайшим образом напоминало финал ее песни. Она была заживо погребена в магазинной толпе, тонула в море недружелюбных молодых лиц, задыхалась под грудами песка острого приступа агорафобии. Она ловила ртом воздух и продолжала кричать; волосы взлетали вихрем, а она все билась и продиралась сквозь плотную толпу.
Я почти нагнал ее у отдела пластинок с записями прежних лет. Даже коснулся пальцами ее плеча, но она дико отмахнулась и продолжала рваться вперед, к стеклянным витринам фасада супермаркета.
Не могла же она… Она так и сделала. Проломилась наружу сквозь витрину с ее собственным плакатом на стекле: силуэт, подсвеченный солнцем – и стекло рухнуло, еще в воздухе рассыпаясь осколками. Вокруг ахнули, как изумленно ахают, увидев прыгающего с перил моста. Шарлен упала на тротуар с высоты нескольких футов.
К тому времени, как я протиснулся к витрине, на улице уже орали сирены – подкатывали полицейские машины. За столпившимися я не мог разглядеть Шарлен, но ясно видел струйку крови, стекающую в трещину на тротуаре. Копы выскакивали из машин и осматривались. Я окликнул Шарлен по имени; один из копов поднял голову и узнал меня. Его рука потянулась к пистолету. Музыка все еще гремела, а я принялся пробираться через толпу обратно.
17
Шарлен поправилась. У нее было множество порезов, и она пять дней провела в клинике «Седарс». Окружной прокурор не стал пока выдвигать против нее обвинений, дожидаясь результатов расследования всех обстоятельств.
Деннис тоже оправился от «поверхностного ранения кожи головы». Его отпустили из клиники на два дня раньше Шарлен. Когда она наконец оказалась перед телекамерами, он держал ее за локоть. Новый отряд профессиональных телохранителей отгонял репортеров, пока Деннис вел свою натерпевшуюся жену через их толпу. На ней были «карамельные» темные очки, повязка через лоб; выглядела она заторможенной. Она не обращала на репортеров никакого внимания; многострадальный супруг провел ее к «кадиллаку»; за рулем сидел Большой Уилли. Машина уехала, унося трагическую семейную пару обратно, в их разрушенный прибережный, скрытый от глаз земной рай.
Билл Холтнер находился в клинике, в стабильном состоянии. Ему предстояла грандиозная по объему пластическая операция, прежде чем он смог бы снова показаться в баре знакомств; однако каким-то чудом врачам удалось сохранить ему язык. Он был предметом всенародного сочувствия, изливавшегося на него. Должно было пройти еще немало времени, прежде чем он сможет снова говорить, но когда ему позвонил Президент, он взял трубку и мычал в нее. И высоко поднял грифельную доску, на которой написал печатными буквами: «Благослови вас всех Господь». Если б он собрался куда-нибудь баллотироваться, то одержал бы полную и безоговорочную победу.
А я был избран психопатом года. Бывшие одноклассники, свидетели кошмара на Редондо-Бич, говорили, что я «всегда был несколько неуравновешенным».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38