И те же красивые и вялые лица южан, желтоватые от нездорового климата, начинающегося вырождения, сифилиса, туберкулеза и малярии… Но формы жизни все же изменились. Конки уступили место электрическим трамваям, извозчиков вытеснили автомобили. Вдоль приморского бульвара выросли современные отели, людей стало больше, а контраст между богатством и бедностью обострился. Отели отгородились от улицы подвижными щитами из колючей проволоки, а у подъездов торчали, широко расставив ноги, немецкие часовые с сытыми, угрюмыми, холодными физиономиями. Итальянские пленные из корпуса Бадольо перетаскивали какие-то мешки, немецкий унтер-офицер, возвращаясь с пляжа, вез на раме велосипеда полуголую проститутку. Немецкий генерал направлялся в штабной машине на свою загородную виллу. Жизнь, в сущности, осталась прежней, изменились только ее формы: больше разврата, больше жестокости. Прежде старый ленивый властитель расправлялся ятаганом, а эти ограждали себя колючей проволокой и за каждого убитого из засады солдата расстреливали заложников. Проклятие висело над городом. В этом мире хозяев и рабов было что-то тупое, жестокое, противное человеческому разуму, что-то безумное и ненасытное, что пожирало людей, парализовывало их порывы, убивало радость, глумилось над благородством и предавало забвению подвиг. К чему было революционерам 1903 года два месяца копать туннель под землей и взрываться на собственных бомбах? Этот откормленный фельдфебель, который ждет не дождется вечера, чтобы отправиться в публичный дом, даже не подозревает об их жертве. Зачем было ему, Костову, бегать по митингам и произносить пламенные речи в дни Хуриета? О нем помнят только пожилые люди, а Ирина и Борис по невежеству смешивают события тех дней с Хаттишерифом. Какой смысл был ему, Костову, тратить столько сил, столько умения, столько ловкости и красноречия ради обогащения «Никотианы»? Папаша Пьер давно умер, и о нем уже никто не вспоминает. Борис бредит и мечется в лихорадочном жару, а правительство Отечественного фронта рано или поздно потребует с него отчета за все совершенные им грабежи. После «Никотианы» останутся лишь воспоминания о роскоши ее хозяев и нищете рабочих, страшная история подавления большой стачки и имена, которые у одних будут вызывать жажду мести, у других – презрение, у третьих – немую тоску.
Имена, имена!.. Они проходили в памяти Костова, как грустные, безмолвные тени. Какой призрачной казалась ему теперь сама «Никотиана»!.. Думы о ней походили на воспоминания о далеком прошлом и будили только печаль.
Костов шел по главной улице, подавленный горестными образами прошлого. Но вот кто-то хлопнул его по плечу. Эксперт поднял голову и увидел Малони. Черная подстриженная бородка итальянца показалась ему сейчас еще более неприятной, чем утром.
– Что случилось? – спросил эксперт. – Почему не идет Кондоянис?
– Его арестовали, – с притворным негодованием ответил итальянец.
– Когда? – Эксперт был потрясен, но лишь тем, что расстроилась сделка.
– Как только мы разошлись… У вас были неприятности с немцами?
– Нет, – ответил Костов. – Никаких неприятностей не было.
– Хорошо, если бы вы потом ему об этом сказали… Он вообразил, что это я донес о сделке, и оскорбил меня. Если бы это сделал я, немцы арестовали бы и вас, особенно теперь, когда между вами вот-вот вспыхнет война.
Эксперт не ответил, но ему вспомнился покер у Торосяна, когда Малони метил ногтем карты.
– Как, по-вашему, ведь это же несправедливо, правда? – продолжал итальянец.
– Что именно? – спросил Костов.
– Что он обвиняет меня в предательстве.
Эксперт, раздосадованный, опять промолчал. Малони подождал немного, потом добавил:
– Вероятно, его задержали по обвинению в шпионаже… Он финансирует отряды белых андартов, которые помогают немцам, и в то же время поддерживает связь с английскими агентами в Афинах.
– Что же нам делать? – спросил Костов.
– Лучше всего подождать несколько дней – вероятно, его выпустят.
– Мы не можем больше ждать! – Эксперт окинул Малони взглядом, полным ненависти. – Шеф болен, а русские войска уже на Дунае.
– Пустяки. Немцы готовят на востоке большое контрнаступление и собираются применить новое оружие. Я только что разговаривал с одним полковником, прибывшим из генерального штаба.
Костов презрительно махнул рукой. Он больше ни во что не верил, и его злило, что они с Борисом напрасно приехали в Салоники. Все же стоило выждать еще несколько дней. Так или иначе Кондоянис освободится с помощью своих афинских банкиров, а подписание договора даже на имя такого. мошенника, как Малони, спасало табак «Никотианы» в Беломорье хотя бы юридически. Да, необходимо подождать! Не бросать же на произвол судьбы табак «Никотианы»? Эксперт был обеспокоен, но не судьбой Бориса или Ирины, а судьбой «Никотианы». Он испытывал странное чувство преданности той самой «Никотиане», которая целых тридцать лет развращала его своими бесчинствами и пресыщала наслаждениями. Но чувство это было не только преданностью. Ведь «Никотиана» могла сейчас совершить единственное за все свое существование доброе дело – она могла обеспечить будущее Аликс, превратить больное дитя невежества и бедности в культурного человека. Костов теперь постоянно думал об Аликс. Что бы он ни делал, нравственная ценность его поступков определялась только их пользой для Аликс. Если «Никотиане» удастся продать Кондоянису запасы табака в Беломорье, пять процентов полученной суммы в иностранной валюте достанутся ему. Костову. В его воображении возник тихий, уютный пансион в Швейцарии, где он будет доживать свою жизнь вместе с Аликс.
– У вас здесь есть связи с немцами? – спросил он вдруг.
– Да, – ответил итальянец. – Вам что-нибудь нужно?
– Я хочу переговорить по телефону с Каваллой, а болгарские телефонные станции уже снялись.
– Попытаюсь вам помочь, – пообещал Малони, но лицо его не выразило особой охоты помочь Костову. – Вероятно, вы хотите сообщить кому-нибудь о болезни вашего шефа?
– Да, – ответил эксперт. – Необходимо уведомить его жену.
Малони повел его в одно немецкое военное учреждение на приморском бульваре. Связаться по телефону с Каваллой через немецкую телефонную станцию было довольно трудно, но итальянцу удалось это сделать при помощи какого-то документа, подтверждавшего его привилегии у немцев. Малони уже не старался скрывать этого, и его нахальная бородка опять вызвала раздражение эксперта. Костову было ясно, что этот подлец-итальянец состоит на службе у гестапо. И все же он цеплялся за сделку, потому что рассчитывал получить с этого известный процент. Только страх перед немцами вынудил его стать предателем.
– Прошу вас! – сказал Малони, передавая трубку Костову, после того как связался с его квартирой в Кавалле. – Говорите по-немецки и только про больного.
Эксперт взял трубку в надежде услышать голос Ирины, но вместо нее ответил Виктор Ефимович. Он сказал, что госпожи нет дома и что, обеспокоенная болезнью мужа, она намеревается завтра же выехать в Салоники. Аликс чувствует себя все так же, а в городе в общем спокойно. Некоторые чиновники упаковали свое имущество и на грузовиках отправили его в Болгарию. Виктор Ефимович не забыл также спросить, хватит ли господам на дорогу того белья, которое он положил в их чемоданы. Тут послышалась ругань какого-то разъяренного немца, и разговор прервался. Костов едва успел сказать, что задержится в Салониках еще на несколько дней.
Когда они вышли на улицу, солнце уже зашло. На западе стлался прозрачный сиреневый туман, а в небе носились чайки. У мола зловеще чернели обломки парохода, разбитого во время бомбежки.
– Куда вы теперь? – спросил итальянец.
– Хочу пройтись по магазинам… Надо купить кое-какие мелочи. Вам не приходилось видеть в магазинах куклы?
– Нет, не знаю… Не обращал внимания. – Малони закурил и презрительно усмехнулся: – А на что вам куклы?
– Хочу привезти подарок одной больной девочке.
Но итальянец уже думал о другом и не услышал ответа.
– Вы будете хлопотать об освобождении Кондояниса? – спросил он.
– Об этом, наверное, позаботятся его люди в Афинах.
– Им это не удастся. – Малони вдруг занервничал. – Послушайте, необходимо действовать… Уговорите его людей предложить что-нибудь здесь, на месте! Или, может быть, этой проклятой Дитрих, которая сейчас в Афинах! Вы меня понимаете?
– Не совсем. – Эксперт искусно прикинулся простачком.
– Освобождения Кондояниса необходимо добиваться на месте, – пояснил итальянец. – Надо предложить взятку.
Голос его стал совсем тихим.
– Взятку? – Эксперт тоже заговорил шепотом. – Но ведь это же гестапо.
– Ну и что же, что гестапо? – возразил Малони еле слышно. – Сейчас они заботятся лишь о своих шкурах да о том, чтобы запастись иностранной валютой. Только об этом, и ни о чем больше!
Костов рассмеялся горьким смехом. В начале войны фон Гайер чуть было не заразил его своими идеями о сверхчеловеке и воплощении немецкого духа. Л теперь сверхчеловеки трусили, словно карманники, и охотились за взятками через посредство своих агентов. Малони тоже засмеялся, но холодно и бездушно.
– Таково положение! – цинично добавил он. – Думайте обо мне, что хотите, но я больше вас заинтересован в сделке с Кондоянисом.
Расставшись с Малони, Костов пошел к нотариусу. Он хотел обсудить с ним предложение итальянца и узнать, куплены ли вещи, которые он просил достать для Аликс. Нотариуса не оказалось дома. Вместо него вышла его жена – пожилая опрятная гречанка. Предупрежденная мужем, она ожидала прихода эксперта и пригласила его войти. Немного поколебавшись, Костов рассказал ей о своем разговоре с Малони. Гречанка перепугалась.
– Это очень опасно! – сказала она. – Вы понятия не имеете, что такое гестапо. Может быть, это уловка, чтоб взять моего мужа в заложники. Нет, с ними лучше не связываться!
Эксперт успокоил ее, сказав, что люди Кондояниса сами сделают предложение немцам. Затем она показала ему вещи, которые купила для Аликс. Костов дал ей за них несколько золотых монет. Гречанка с карандашом в руке сделала точный подсчет и вернула одну лиру и несколько миллионов драхм. Костов поблагодарил ее. Приближался полицейский час, а нотариуса все еще не было, поэтому Костов ушел, пообещав зайти на следующий день.
Возвращаясь в гостиницу, он не встретил на улице ни одного болгарина в военной форме. Греческий говор, некогда приятный ему и почти родной, теперь казался чуждым. Каски и физиономии немцев отпугивали своей угрюмой холодностью. Торговцы торопливо спускали железные шторы витрин. Надвигалась враждебная и тревожная ночь, которая грозила непрошеным гостям выстрелами из засады. Костов пожалел, что сообщил Ирине о болезни Бориса. Ведь она собиралась тронуться в опасный путь не из привязанности к мужу, а понукаемая каким-то рассудочным, показным чувством долга, которое еще хранила под оболочкой себялюбия. Эксперт решил еще раз связаться с ней но телефону и отговорить ее от поездки.
Перед гостиницей тоже не оказалось часового, так как солдаты, которые несли караульную службу, перебрались из соседнего здания в интендантство. Но в вестибюле у лестницы сидели мобилизованный священник, подпоручик – комендант гостиницы и еще какой-то прапорщик с орденами на груди. Вид у всех был унылый. На столе у замусоленной книги, в которую комендант записывал имена постояльцев, стояла бутылка ракии. Костов тяжело опустился на клеенчатый диван перед столом. Он боялся оказаться на улице после полицейского часа, а потому очень торопился, и это вызвало у него легкий приступ грудной жабы. Он положил под язык таблетку нитроглицерина и спросил устало:
– Как больной?
– Спит, – ответил священник. – Но одно время бредил и кричал. Похоже, у этого человека совесть нечиста.
Эксперт повернулся к коменданту:
– Есть новости?
– Сколько хотите! – с горечью ответил подпоручик. – Русские войска уже вступают в Болгарию, а немцы отходят к Скопле. Сегодня утром образовано правительство Отечественного фронта.
– Откуда вы знаете?
– Сообщили по радио.
– Это хорошо, – успокоился эксперт. – В новое правительство, вероятно, входят члены Земледельческого союза и радикалы.
– Надейтесь на радикалов! – саркастически произнес комендант. – Почему ты не снимешь эти медали, остолоп? – вдруг обратился он к офицеру.
– Не сниму, – мрачно заявил тот.
Это был высокий бледнолицый юноша с модными усиками. Из кармана его гимнастерки торчала авторучка – подарок его величества за усердие при несении караульной службы во дворце.
– Кто поднимет меч, от меча погибнет, – философски заметил священник.
– Молчи, поп!.. – огрызнулся комендант. – Почуял, что тебя резать не станут, и перекинулся на сторону новой власти!
– Да ведь я сам из народа, – ответил священник. – И думаю о своих детках.
– Не угодно ли ракии? – обратился комендант к Костову.
– Нет, спасибо, – отказался эксперт. – Но я бы хотел еще раз поговорить по телефону с Каваллой.
– Безнадежное дело. – Комендант вылил последнее капли ракии из бутылки в свой стакан. – Наши линии связи давно свернуты.
– Знаю, но нельзя ли попытаться через какую-нибудь немецкую станцию?
– Немцы нас уже ни во что по ставят. Отношения довольно натянутые.
– Вы бы попробовали из «библиотеки», – нерешительно посоветовал прапорщик.
– Какой библиотеки?
– Это вертеп! – с возмущением пояснил священник. – Здесь «библиотекой» называют немецкий публичный дом для офицеров… Но вас не пустят – вы штатский.
– Не вмешивайся, поп! – сказал комендант. – А не то скажем попадье, что ты сам узнал туда дорожку.
Подпоручик пьяно рассмеялся.
– Это пустяки, – обратился он к Костову. – Вы можете пройти и в штатском… Если не ошибаюсь, у вас есть пропуск, выданный немецким штабом в Кавалле, верно?
– Да, – ответил эксперт.
– Тогда все в порядке. Этот пропуск годится и для входа в «библиотеку». Вот поужинаем и сходим туда.
– Вы считаете, что мне удастся поговорить по телефону? – спросил Костов.
– Не сомневаюсь, – отметил прапорщик. – Найдем какого-нибудь немца – поможет. У меня там есть знакомые.
Комендант гостиницы поджарил овечьего сыра и предложил гостям поужинать с ним. Он надеялся втайне, что Костов за это щедро угостит его вином в «библиотеке». Прапорщик и священник набросились на еду, а у Костова не было аппетита, и он лишь закусил. Тревожное чувство обреченности и неизвестности полностью овладело им. И среди целого хаоса страхов вдруг выделилось беспокойство за Ирину. Если ему не удастся предупредить ее по телефону, думал он, завтра утром она отправится в Салоники и подвергнется всем опасностям, с какими ввязано это путешествие. Эксперт был немало удивлен, что судьба этой женщины еще волнует его. Но Ирина уже стала для него частью «Никотианы», как папаша Пьер, как Борис, как меланхолический образ Марии.
Пока другие ужинали, эксперт ушел в комнату больного и долго смотрел на его лицо. Борис, недвижимый и бледный, был в полубессознательном состоянии. Волосы у него были мокрые, и грязная наволочка отсырела. Костов коснулся рукой его лба. Лоб был горячий и потный. «Значит, жив», – с облегчением подумал эксперт. Жив Борис, жива и «Никотиана». В это время раздался голос подпоручика, звавшего Костова, – пора было идти.
Втроем они пошли по затемненным улицам к пристани. На черном небе мерцали яркие звезды. Было тепло и неимоверно душно. Время от времени вспыхивали синие фары запоздалого автомобиля. Подпоручик рассказывал неприятную историю про какого-то немецкого майора, которого прошлой ночью убили из засады. Безлюдная улица откликалась на его слова мрачным эхом. Костов заметил при свете звезд, что подпоручик держит руку в кармане, сжимая в ней пистолет. Наконец они подошли к большому трехэтажному зданию, у входа в которое тускло горела синяя электрическая лампочка. Она освещала небольшую вывеску, на которой эксперт прочел безобидную надпись: «Deutsches Hotel f?r reisende Offiziere». Подпоручик открыл дверь и вошел первым. Они оказались в маленьком вестибюле, из которого широкая лестница вела на второй этаж. Под лестницей стоял столик, возле него в плюшевом кресле дремал лысый фельдфебель в очках. Немец внимательно проверил пропуск Костова, а подпоручика и прапорщика только окинул рассеянным взглядом. Очевидно, он знал их как завсегдатаев этого заведения.
Гардероб был на втором этаже. Обслуживала его толстая размалеванная женщина. Прапорщик небрежно бросил ей фуражку в спросил на ломаном греческом языке; – Капитан Вебер здесь?
Женщина кивнула и указала на дверь.
– Здесь мой знакомый, он вам поможет, – сказал прапорщик.
– Благодарю вас, – ответил эксперт.
Молодой человек задержался у зеркала, чтобы причесать своп каштановые волосы, а Костов и подпоручик вошли в зал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Имена, имена!.. Они проходили в памяти Костова, как грустные, безмолвные тени. Какой призрачной казалась ему теперь сама «Никотиана»!.. Думы о ней походили на воспоминания о далеком прошлом и будили только печаль.
Костов шел по главной улице, подавленный горестными образами прошлого. Но вот кто-то хлопнул его по плечу. Эксперт поднял голову и увидел Малони. Черная подстриженная бородка итальянца показалась ему сейчас еще более неприятной, чем утром.
– Что случилось? – спросил эксперт. – Почему не идет Кондоянис?
– Его арестовали, – с притворным негодованием ответил итальянец.
– Когда? – Эксперт был потрясен, но лишь тем, что расстроилась сделка.
– Как только мы разошлись… У вас были неприятности с немцами?
– Нет, – ответил Костов. – Никаких неприятностей не было.
– Хорошо, если бы вы потом ему об этом сказали… Он вообразил, что это я донес о сделке, и оскорбил меня. Если бы это сделал я, немцы арестовали бы и вас, особенно теперь, когда между вами вот-вот вспыхнет война.
Эксперт не ответил, но ему вспомнился покер у Торосяна, когда Малони метил ногтем карты.
– Как, по-вашему, ведь это же несправедливо, правда? – продолжал итальянец.
– Что именно? – спросил Костов.
– Что он обвиняет меня в предательстве.
Эксперт, раздосадованный, опять промолчал. Малони подождал немного, потом добавил:
– Вероятно, его задержали по обвинению в шпионаже… Он финансирует отряды белых андартов, которые помогают немцам, и в то же время поддерживает связь с английскими агентами в Афинах.
– Что же нам делать? – спросил Костов.
– Лучше всего подождать несколько дней – вероятно, его выпустят.
– Мы не можем больше ждать! – Эксперт окинул Малони взглядом, полным ненависти. – Шеф болен, а русские войска уже на Дунае.
– Пустяки. Немцы готовят на востоке большое контрнаступление и собираются применить новое оружие. Я только что разговаривал с одним полковником, прибывшим из генерального штаба.
Костов презрительно махнул рукой. Он больше ни во что не верил, и его злило, что они с Борисом напрасно приехали в Салоники. Все же стоило выждать еще несколько дней. Так или иначе Кондоянис освободится с помощью своих афинских банкиров, а подписание договора даже на имя такого. мошенника, как Малони, спасало табак «Никотианы» в Беломорье хотя бы юридически. Да, необходимо подождать! Не бросать же на произвол судьбы табак «Никотианы»? Эксперт был обеспокоен, но не судьбой Бориса или Ирины, а судьбой «Никотианы». Он испытывал странное чувство преданности той самой «Никотиане», которая целых тридцать лет развращала его своими бесчинствами и пресыщала наслаждениями. Но чувство это было не только преданностью. Ведь «Никотиана» могла сейчас совершить единственное за все свое существование доброе дело – она могла обеспечить будущее Аликс, превратить больное дитя невежества и бедности в культурного человека. Костов теперь постоянно думал об Аликс. Что бы он ни делал, нравственная ценность его поступков определялась только их пользой для Аликс. Если «Никотиане» удастся продать Кондоянису запасы табака в Беломорье, пять процентов полученной суммы в иностранной валюте достанутся ему. Костову. В его воображении возник тихий, уютный пансион в Швейцарии, где он будет доживать свою жизнь вместе с Аликс.
– У вас здесь есть связи с немцами? – спросил он вдруг.
– Да, – ответил итальянец. – Вам что-нибудь нужно?
– Я хочу переговорить по телефону с Каваллой, а болгарские телефонные станции уже снялись.
– Попытаюсь вам помочь, – пообещал Малони, но лицо его не выразило особой охоты помочь Костову. – Вероятно, вы хотите сообщить кому-нибудь о болезни вашего шефа?
– Да, – ответил эксперт. – Необходимо уведомить его жену.
Малони повел его в одно немецкое военное учреждение на приморском бульваре. Связаться по телефону с Каваллой через немецкую телефонную станцию было довольно трудно, но итальянцу удалось это сделать при помощи какого-то документа, подтверждавшего его привилегии у немцев. Малони уже не старался скрывать этого, и его нахальная бородка опять вызвала раздражение эксперта. Костову было ясно, что этот подлец-итальянец состоит на службе у гестапо. И все же он цеплялся за сделку, потому что рассчитывал получить с этого известный процент. Только страх перед немцами вынудил его стать предателем.
– Прошу вас! – сказал Малони, передавая трубку Костову, после того как связался с его квартирой в Кавалле. – Говорите по-немецки и только про больного.
Эксперт взял трубку в надежде услышать голос Ирины, но вместо нее ответил Виктор Ефимович. Он сказал, что госпожи нет дома и что, обеспокоенная болезнью мужа, она намеревается завтра же выехать в Салоники. Аликс чувствует себя все так же, а в городе в общем спокойно. Некоторые чиновники упаковали свое имущество и на грузовиках отправили его в Болгарию. Виктор Ефимович не забыл также спросить, хватит ли господам на дорогу того белья, которое он положил в их чемоданы. Тут послышалась ругань какого-то разъяренного немца, и разговор прервался. Костов едва успел сказать, что задержится в Салониках еще на несколько дней.
Когда они вышли на улицу, солнце уже зашло. На западе стлался прозрачный сиреневый туман, а в небе носились чайки. У мола зловеще чернели обломки парохода, разбитого во время бомбежки.
– Куда вы теперь? – спросил итальянец.
– Хочу пройтись по магазинам… Надо купить кое-какие мелочи. Вам не приходилось видеть в магазинах куклы?
– Нет, не знаю… Не обращал внимания. – Малони закурил и презрительно усмехнулся: – А на что вам куклы?
– Хочу привезти подарок одной больной девочке.
Но итальянец уже думал о другом и не услышал ответа.
– Вы будете хлопотать об освобождении Кондояниса? – спросил он.
– Об этом, наверное, позаботятся его люди в Афинах.
– Им это не удастся. – Малони вдруг занервничал. – Послушайте, необходимо действовать… Уговорите его людей предложить что-нибудь здесь, на месте! Или, может быть, этой проклятой Дитрих, которая сейчас в Афинах! Вы меня понимаете?
– Не совсем. – Эксперт искусно прикинулся простачком.
– Освобождения Кондояниса необходимо добиваться на месте, – пояснил итальянец. – Надо предложить взятку.
Голос его стал совсем тихим.
– Взятку? – Эксперт тоже заговорил шепотом. – Но ведь это же гестапо.
– Ну и что же, что гестапо? – возразил Малони еле слышно. – Сейчас они заботятся лишь о своих шкурах да о том, чтобы запастись иностранной валютой. Только об этом, и ни о чем больше!
Костов рассмеялся горьким смехом. В начале войны фон Гайер чуть было не заразил его своими идеями о сверхчеловеке и воплощении немецкого духа. Л теперь сверхчеловеки трусили, словно карманники, и охотились за взятками через посредство своих агентов. Малони тоже засмеялся, но холодно и бездушно.
– Таково положение! – цинично добавил он. – Думайте обо мне, что хотите, но я больше вас заинтересован в сделке с Кондоянисом.
Расставшись с Малони, Костов пошел к нотариусу. Он хотел обсудить с ним предложение итальянца и узнать, куплены ли вещи, которые он просил достать для Аликс. Нотариуса не оказалось дома. Вместо него вышла его жена – пожилая опрятная гречанка. Предупрежденная мужем, она ожидала прихода эксперта и пригласила его войти. Немного поколебавшись, Костов рассказал ей о своем разговоре с Малони. Гречанка перепугалась.
– Это очень опасно! – сказала она. – Вы понятия не имеете, что такое гестапо. Может быть, это уловка, чтоб взять моего мужа в заложники. Нет, с ними лучше не связываться!
Эксперт успокоил ее, сказав, что люди Кондояниса сами сделают предложение немцам. Затем она показала ему вещи, которые купила для Аликс. Костов дал ей за них несколько золотых монет. Гречанка с карандашом в руке сделала точный подсчет и вернула одну лиру и несколько миллионов драхм. Костов поблагодарил ее. Приближался полицейский час, а нотариуса все еще не было, поэтому Костов ушел, пообещав зайти на следующий день.
Возвращаясь в гостиницу, он не встретил на улице ни одного болгарина в военной форме. Греческий говор, некогда приятный ему и почти родной, теперь казался чуждым. Каски и физиономии немцев отпугивали своей угрюмой холодностью. Торговцы торопливо спускали железные шторы витрин. Надвигалась враждебная и тревожная ночь, которая грозила непрошеным гостям выстрелами из засады. Костов пожалел, что сообщил Ирине о болезни Бориса. Ведь она собиралась тронуться в опасный путь не из привязанности к мужу, а понукаемая каким-то рассудочным, показным чувством долга, которое еще хранила под оболочкой себялюбия. Эксперт решил еще раз связаться с ней но телефону и отговорить ее от поездки.
Перед гостиницей тоже не оказалось часового, так как солдаты, которые несли караульную службу, перебрались из соседнего здания в интендантство. Но в вестибюле у лестницы сидели мобилизованный священник, подпоручик – комендант гостиницы и еще какой-то прапорщик с орденами на груди. Вид у всех был унылый. На столе у замусоленной книги, в которую комендант записывал имена постояльцев, стояла бутылка ракии. Костов тяжело опустился на клеенчатый диван перед столом. Он боялся оказаться на улице после полицейского часа, а потому очень торопился, и это вызвало у него легкий приступ грудной жабы. Он положил под язык таблетку нитроглицерина и спросил устало:
– Как больной?
– Спит, – ответил священник. – Но одно время бредил и кричал. Похоже, у этого человека совесть нечиста.
Эксперт повернулся к коменданту:
– Есть новости?
– Сколько хотите! – с горечью ответил подпоручик. – Русские войска уже вступают в Болгарию, а немцы отходят к Скопле. Сегодня утром образовано правительство Отечественного фронта.
– Откуда вы знаете?
– Сообщили по радио.
– Это хорошо, – успокоился эксперт. – В новое правительство, вероятно, входят члены Земледельческого союза и радикалы.
– Надейтесь на радикалов! – саркастически произнес комендант. – Почему ты не снимешь эти медали, остолоп? – вдруг обратился он к офицеру.
– Не сниму, – мрачно заявил тот.
Это был высокий бледнолицый юноша с модными усиками. Из кармана его гимнастерки торчала авторучка – подарок его величества за усердие при несении караульной службы во дворце.
– Кто поднимет меч, от меча погибнет, – философски заметил священник.
– Молчи, поп!.. – огрызнулся комендант. – Почуял, что тебя резать не станут, и перекинулся на сторону новой власти!
– Да ведь я сам из народа, – ответил священник. – И думаю о своих детках.
– Не угодно ли ракии? – обратился комендант к Костову.
– Нет, спасибо, – отказался эксперт. – Но я бы хотел еще раз поговорить по телефону с Каваллой.
– Безнадежное дело. – Комендант вылил последнее капли ракии из бутылки в свой стакан. – Наши линии связи давно свернуты.
– Знаю, но нельзя ли попытаться через какую-нибудь немецкую станцию?
– Немцы нас уже ни во что по ставят. Отношения довольно натянутые.
– Вы бы попробовали из «библиотеки», – нерешительно посоветовал прапорщик.
– Какой библиотеки?
– Это вертеп! – с возмущением пояснил священник. – Здесь «библиотекой» называют немецкий публичный дом для офицеров… Но вас не пустят – вы штатский.
– Не вмешивайся, поп! – сказал комендант. – А не то скажем попадье, что ты сам узнал туда дорожку.
Подпоручик пьяно рассмеялся.
– Это пустяки, – обратился он к Костову. – Вы можете пройти и в штатском… Если не ошибаюсь, у вас есть пропуск, выданный немецким штабом в Кавалле, верно?
– Да, – ответил эксперт.
– Тогда все в порядке. Этот пропуск годится и для входа в «библиотеку». Вот поужинаем и сходим туда.
– Вы считаете, что мне удастся поговорить по телефону? – спросил Костов.
– Не сомневаюсь, – отметил прапорщик. – Найдем какого-нибудь немца – поможет. У меня там есть знакомые.
Комендант гостиницы поджарил овечьего сыра и предложил гостям поужинать с ним. Он надеялся втайне, что Костов за это щедро угостит его вином в «библиотеке». Прапорщик и священник набросились на еду, а у Костова не было аппетита, и он лишь закусил. Тревожное чувство обреченности и неизвестности полностью овладело им. И среди целого хаоса страхов вдруг выделилось беспокойство за Ирину. Если ему не удастся предупредить ее по телефону, думал он, завтра утром она отправится в Салоники и подвергнется всем опасностям, с какими ввязано это путешествие. Эксперт был немало удивлен, что судьба этой женщины еще волнует его. Но Ирина уже стала для него частью «Никотианы», как папаша Пьер, как Борис, как меланхолический образ Марии.
Пока другие ужинали, эксперт ушел в комнату больного и долго смотрел на его лицо. Борис, недвижимый и бледный, был в полубессознательном состоянии. Волосы у него были мокрые, и грязная наволочка отсырела. Костов коснулся рукой его лба. Лоб был горячий и потный. «Значит, жив», – с облегчением подумал эксперт. Жив Борис, жива и «Никотиана». В это время раздался голос подпоручика, звавшего Костова, – пора было идти.
Втроем они пошли по затемненным улицам к пристани. На черном небе мерцали яркие звезды. Было тепло и неимоверно душно. Время от времени вспыхивали синие фары запоздалого автомобиля. Подпоручик рассказывал неприятную историю про какого-то немецкого майора, которого прошлой ночью убили из засады. Безлюдная улица откликалась на его слова мрачным эхом. Костов заметил при свете звезд, что подпоручик держит руку в кармане, сжимая в ней пистолет. Наконец они подошли к большому трехэтажному зданию, у входа в которое тускло горела синяя электрическая лампочка. Она освещала небольшую вывеску, на которой эксперт прочел безобидную надпись: «Deutsches Hotel f?r reisende Offiziere». Подпоручик открыл дверь и вошел первым. Они оказались в маленьком вестибюле, из которого широкая лестница вела на второй этаж. Под лестницей стоял столик, возле него в плюшевом кресле дремал лысый фельдфебель в очках. Немец внимательно проверил пропуск Костова, а подпоручика и прапорщика только окинул рассеянным взглядом. Очевидно, он знал их как завсегдатаев этого заведения.
Гардероб был на втором этаже. Обслуживала его толстая размалеванная женщина. Прапорщик небрежно бросил ей фуражку в спросил на ломаном греческом языке; – Капитан Вебер здесь?
Женщина кивнула и указала на дверь.
– Здесь мой знакомый, он вам поможет, – сказал прапорщик.
– Благодарю вас, – ответил эксперт.
Молодой человек задержался у зеркала, чтобы причесать своп каштановые волосы, а Костов и подпоручик вошли в зал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109