Среди них была и Лила. По пути к лагерю они встретили местных жителей, снабжавших их провизией, и сейчас шли, сгибаясь под тяжестью вещевых мешков и рюкзаков. Варвара бросилась им навстречу. Пока они шли, почти стемнело, и она с трудом узнавала товарищей, увешанных оружием и рюкзаками. Лила шла позади всех. Она была в бриджах и темном свитере, надетом поверх туристской рубашки. На ногах у нее были высокие офицерские сапоги.
– Варвара, ты? – спросила она из темноты.
– Я! – ответила Варвара.
– Возьми у меня сумку с мукой! Все руки оттянула!
Варвара взяла у нее сумку и тихо сказала:
– К нам прибыл новый товарищ… Павел Морев!
– Как? Давно? – воскликнула Лила.
В голосе ее прозвучала вся тоска двенадцатилетнего ожидания. Она вмиг забыла об усталости и, подхватив автомат за ремень, чуть было не бросилась бежать к лагерю. Варвара поймала ее за руку.
– Постой! Ты чему радуешься?
– Как чему? Ведь он тот… Мы с ним старые товарищи. Вместе работали… Я давно его знаю.
– Его?
– Да! А что?
– Ничего! – растерянно ответила Варвара.
– Что значит «ничего»? – Голос Лилы окреп, – Ты что-то собиралась мне сказать о нем.
– Нет, ничего, – повторила расстроенная Варвара.
Жизнь на нелегальном положении приучила Лилу обращать внимание даже на незначительные мелочи и сразу выяснять все до конца.
– Слушай! – жестко сказала она, сжимая руку Варваре. – Говори сейчас же!
– Не могу! – в отчаянии выдохнула Варвара.
– То есть как – не можешь? Разве мы с тобой не партийные товарищи?
– Ну да, конечно!
– Тогда говори!
И Варвара рассказала обо всем, что видела ночью в Чамкории и что слышала от Мичкина. Лила молча выслушала ее, не перебивая.
– Значит, ты думаешь, что они любовники? Так, что ли? – спросила она наконец.
– Нет, этого я не думаю! – ответила Варвара глухим голосом, раскаиваясь в том, что затеяла этот разговор. – Я только говорю о том, что видела.
– Ну что ж! – У Лилы вырвался холодный смешок. – Может, они и любовники! Но о предательстве не может быть и речи. Я очень хорошо знаю их обоих.
Голос Лилы теперь звучал равнодушно и сухо. Она медленно шла за Варварой к лагерю.
Лукан сидел на полянке перед пещерой и перелистывал блокнот, отмечая, что сделано за день, а что не сделано. Лила подошла к нему, доложила о выполненном поручении и пошла спать. Разговор велся в сухом, официальном тоне. Они уважали, но недолюбливали друг друга, как это часто бывает, когда соприкасаются сильные, неуступчивые характеры. Их прежнее единомыслие превратилось в легкую взаимную неприязнь. Майор понимал, что колкости, которыми они иногда обменивались. – это последний отголосок их прошлой сектантской нетерпимости.
После ужина Павел и майор увлеклись бесконечным разговором о тактике партизанской войны. Когда они наговорились, Павел спросил о Лиле. Майор ответил, что она уже вернулась, но он ее не видел, а Лукан равнодушно пожал плечами.
– Она, наверное, уже легла спать, – сказал он.
Павлу стало и грустно и обидно. Пока они с майором разговаривали, он только и думал о том, скоро ли появится Лила.
Лила подошла к нему у входа в пещеру только на следующее утро. И обида, которую он таил весь вечер, сразу же исчезла, уступив место тому чувству, какое он всегда испытывал к ней.
Лила была как яркий горный цветок, распустившийся среди вольного горьковато-сладостного благоухания чемерицы и можжевельника, папоротника и сосновой смолы. От ее отроческой худобы, малокровия, признаков отравления никотином за время работы на складе не осталось и следа. В округлившихся формах ощущалась сила и гибкость пантеры. Солнце покрыло ее лицо ровным медно-красным румянцем, на слегка обветренной коже еще не было ни морщинки, а ее медный оттенок подчеркивал голубое сияние глаз. Эти глаза, поразительно прозрачные, выражали спокойную уверенность Лилы в своем нравственном превосходстве, и в то же время в них нетрудно было заметить затаенную игривость, которая отдаленно напоминала кокетство женщин из другого мира, но привлекала гораздо сильнее, так как была безыскусственной. На груди у нее перекрещивались ремень автомата и пулеметная лента. И все это вместе создавало образ женщины, которую каждый день подстерегает смерть. Она смотрела на Павла с некоторым раздражением. Лицо у него осталось таким же мужественным, как и двенадцать лет назад. Под коричневой рубашкой угадывались твердые мускулистые руки, которые когда-то обнимали ее так крепко, что она замирала в объятиях. И даже взгляд его не изменился. Этот взгляд по-прежнему воспламенял в ней любовь и ревность. «Он идиотски красив, – со злостью подумала она. – Как раз во вкусе той кошки, с которой он провел ночь в Чамкории».
– Все тот же! – признала она, с неудовольствием протягивая ему руку. – Ничуть не изменился! И вид у тебя все такой же.
Он не почувствовал скрытого упрека в ее словах и сказал сердито:
– Наконец-то соблаговолила явиться! Почему ты не пришла вечером?
– Потому что отшагала сорок километров за день. Не затевай ссоры с первой же минуты.
– Ссориться мы будем потом. Разве ты не получила моего письма из Ленинграда? Я предлагал тебе взять отпуск одновременно со мной и провести его вместе.
– Получила, по мне не хотелось проводить лето без моих товарищей.
– А почему ты даже не ответила на это письмо?
– Потому что оно было полно всяких глупостей! – Она рассмеялась небрежно и равнодушно. – Мне рассказывали, что ты научился хорошо говорить по-монгольски. А потом изучил китайский язык. Это правда?
– Отчасти! Я имею звание полковника Красной Армии, три года служил в Алма-Ате. Но китайский – это уж выдумка, которой кто-то украсил мою биографию.
– Значит, с нефтяных промыслов Аргентины – в Испанию, а из Испании – в Алма-Ату! Красота! Скоро тебе будет тесно на земле.
– В этих странах я многому научился.
– И в каждой оставил по разбитому сердцу, а?…
– Ты по-прежнему высокого мнения о моей личной жизни.
– Я всегда отделяла ее от твоих заслуг как коммуниста.
– Благодарю за уточнение.
– Если бы я не отделяла одного от другого, мне было бы очень тяжело, – сказала она. – Тогда я бы слепо любила тебя или так же слепо ненавидела… А сейчас я знаю, как нужно относиться к тебе.
– Ты в этом уверена? – спросил он хмуро.
– Да! С каких пор ты знаком с Ириной?
– С какой Ириной?
– Как «с какой»? Значит, пытаешься все скрыть? С любовницей твоего брата!
– Мне нечего скрывать! – Павел рассмеялся. – Просто я забыл о ее существовании! Так, значит, эта сплетница Варвара доложила тебе о своих подозрениях! Ну и что же? Ты считаешь Ирину своей соперницей?
– О, я не так самонадеянна!
– Глупости говоришь! – Павел нахмурился. – Ты знаешь ее?
– Знаю.
– Она но донесет на меня в полицию?
– Вряд ли! Хотя бы потому, что ты неплохо забавлял ее.
– Довольно болтать. В этой женщине есть что-то трагическое, и это заставило меня призадуматься. Может быть, на меня повлияла необычность встречи, горечь ее слов. Сейчас они кажутся мне слащавой исповедью – этой женщине, должно быть, хотелось оправдаться или покаяться в своих пороках и падении.
– И вот эта горечь и подействовала на тебя, не так ли? Тебя взволновали ее красивое лицо, чудесные руки, золотистая, как янтарь, кожа? Что говорить, от нее исходит теплота, душевная и телесная, которая заставляет мужчин забывать о ее пороках. И все это умело переплетено с аналитическим умом, красноречием и пассивностью перед злом. Вот ты и призадумался! Браво, товарищ инструктор партизанского штаба! Я до глубины души растрогана твоей впечатлительностью!
Лила опустила голову и рассмеялась, прикрыв глаза темными от ружейного масла, огрубевшими ладонями.
– Лила! – Голос Павла пресекся от внезапного волнения. – Почему ты смеешься надо мной? Двенадцать лет я ждал этого дня.
– А зачем тебе я? – удивленно спросила она, приподняв голову.
– Затем, что в тебе воплощено все прекрасное, за что мы боремся.
– Хороший лозунг, – сказала она. – Но нам, трудящимся женщинам, не хватает утонченности полночных красавиц. Мы не умеем приукрашивать своп чувства горечью, не знаем, как превращать свою скуку в позу и развлечение. Это искусство избранных – кокоток, содержанок! Нам оно недоступно, потому что нам чужды лень, раболепие и глупость трагических женщин, которые заставляют вас «призадумываться". Но может быть, нам надо облениться и поглупеть, как они? Может быть, после победы нам лучше не строить социализм, а бегать по портнихам и парикмахерским, красить себе ногтя, вертеться перед вами в шелковых пеньюарах и прикидываться печальными и нежными до тошноты? Сейчас вы нас любите, ибо мы равны и в борьбе, и в смертельной опасности, а потом, когда буржуазные женщины начнут кидаться вам на шею, мы покажемся вам безобразными и грубыми…
– Тебе подобная опасность не грозит! – улыбнулся он.
– А может быть, грозит – почем ты знаешь? – вскипела вдруг Лила. – Красота женщины не только в гладкой коже, затуманенном взгляде или маникюре. А достоинства женщины вовсе не сводятся к уменью забавлять мужчин.
– Разве я ото говорил?
– Не говорил, но это можно было понять из твоих слов.
– Давай тогда предложим Народному суду в первую очередь заняться Ириной!
– Важен принцип, а не Ирина! Целых двенадцать лег я хранила тебя в своем сердце и ни о ком больше не думала! Вокруг меня было много мужчин, о которых можно было бы подумать, но я этого не делала. Ты понял?
Павел слушал ее затаив дыхание, с улыбкой, с радостным трепетом. Ему казалось, что сияние в глубине ее глаз разгорается, становится все ярче и ярче и заливает все вокруг.
– Не думай, что я ненавижу Ирину! – сказала Лила немного погодя. – Она мне спасла руку!
– Надо будет намылить шею Варваре, – проговорил Павел.
– Не надо. Варвара просто исполнила свой долг.
Они умолкли. Из пещеры вышел майор.
Майор сварил клейстер из муки, склеил обтрепанную от долгого употребления, распавшуюся на куски карту и вышел просушить ее на солнце. Во всей этой работе, отнявшей больше часа, в старании, с каким он припоминал рецепт изготовления клейстера и наконец вспомнил, что из муки только тогда получится хороший клейстер, когда муку заваришь кипятком, в тщательности, с какой он разрезал ножом бумагу на узкие полоски и наклеивал их на сгибы карты, чтобы соединить разорванные куски, сказались свойственные ему огромное трудолюбие, педантизм и аккуратность, которые он неизменно проявлял, тридцать лет служа партии. Эта старая, изорванная топографическая карта крупного масштаба, хранившаяся у майора еще с первой мировой войны, была необходима штабу, и он всегда дрожал над ней. Он расстелил карту па траве и придавил по углам камнями, чтобы ее не унесло ветром.
Майор, по-видимому, с головой ушел в свое занятие, но Лиле и Павлу показалось, что он слышал их разговор. Естественней всего было не выдавать своего смущения.
– Майор! – сказала Лила. – Вы все время с чем-нибудь возитесь. Чем вы сейчас заняты?
– А! – Майор явно притворился, что только сейчас заметил их. – Это вы? Я склеивал карту.
– Как вам понравился наш разговор?
– Я ничего не слышал. – деликатно солгал майор. – О чем же вы разговаривали?
– Так, глупости болтали.
– Продолжайте в том же духе. – Майор лукаво улыбнулся. – Глупости иногда помогают нам получше разобраться в серьезных вещах. Вы еще останетесь здесь?
– Да! – ответила Лила. – Будем печатать воззвание на гектографе.
– Не примите мою карту за лист ненужной бумаги.
– Не беспокойтесь, майор!
Он пошел к ложбинке, в которой после утренних учений отдыхали партизаны. Улыбка еще играла на его сухощавом морщинистом лице. Сидя у выхода из пещеры, он слышал весь разговор Лилы и Павла, был им взволнован и теперь от души радовался их счастью.
«Эти двое – новые люди, – думал он, – и они будут жить и творить после победы».
– Помоги мне напечатать воззвание! – сказала Лила Павлу, когда майор скрылся из виду. – Ты когда-нибудь работал на гектографе?
– Нет! – ответил Павел. – Но ты меня научишь.
Они вошли в пещеру, заваленную штабным багажом – тюками, кожаными сумками и рюкзаками. В глубине на заботливо расстеленном полотнище стояли небольшой батарейный приемник, керосиновый фонарь и пишущая машинка. Когда отряд выступал в поход или объявлялась тревога, тюки и сумки быстро навьючивались на двух ослов, которые паслись поблизости. Упаковку и погрузку багажа майор обдумал сам до мельчайших подробностей. У входа в пещеру было достаточно светло, чтобы там работать. Лила достала из папки лист восковки и рукопись воззвания, которое написала несколько дней назад.
– Ну а хоть писать на пишущей машинке ты научился? – спросила она.
– Хоть этому научился! А ты умеешь обращаться со всеми видами оружия и управлять автомобилем и мотоциклом?
– Велико дело! Если хочешь, могу тебя поучить. Ну, а чем еще ты собираешься похвастаться?
Павел подошел к Лиле и обнял ее. На них нахлынули воспоминания о тех днях, когда они вот так же беззаботно шутили друг с другом. Соединявшая их любовь еще глубже проникла в их души. Теперь она находилась в полной гармонии с тем, за что они боролись.
Лила ответила на объятие страстным поцелуем. Но спустя мгновение оттолкнула Павла и проговорила строгим тоном:
– Чтобы этого больше не было!
– Почему? – спросил он, упиваясь свежим благоуханием трав и сосновой смолы, исходившим от ее волос.
– Потому что мы здесь не для этого. Подумай, как огорчились бы товарищи, если бы нас увидели. Вот останемся живы, после победы на все будет время.
– На все ли? – Павел с грустью смотрел на нее. – А если не останемся живы?
– Вот это в тебе и плохо! – рассердилась Лила. – Ты привык только брать от жизни, ничего не упуская. А ты подумай о людях вокруг нас… о Лукане, майоре, Варваре… Для них нет ничего, кроме самопожертвования и партийной работы.
Павел медленно кивнул. Лицо его застыло в строгой задумчивости, от чего стало еще прекраснее, таким оно еще больше нравилось Лиле.
– Садись и пиши воззвание! – сказала она.
Отряд карателей снова напал на верный след и направился прямо к центру оперативной зоны, в которой действовали южные отряды партизан. Штаб зоны под руководством майора в спешном порядке разработал план отпора врагу.
Керосиновый фонарь, стоявший на земле, скупо освещал пещеру. Вокруг него, склонившись над картой, совещались майор, Павел, Лукан и Лила. В пещере было душновато. При свете фонаря, идущем снизу, лица мужчин выглядели осунувшимися и мрачными.
– Я не вижу никакого шоссе, – сказал Лукан, показывая на карту.
– Карта устарела, – объяснил майор. – Я достал ее потому, что она крупного масштаба. Сейчас покажу тебе на другой.
– Ладно, не надо, – сказал Лукан.
– Нет, я хочу, чтобы ты убедился.
– Не надо, говорю тебе! Я и так понял! Здесь мы можем наткнуться на моторизованные части.
– Минуточку, минуточку! – бормотал майор, упрямо перерывая свою сумку. – Я хочу, чтобы ты сам увидел, что путь, по которому я предлагаю отступать, самый безопасный.
Он развернул другую карту и с торжеством показал шоссе.
– Ясно, – устало согласился Лукап. – Значит, отступаем к Вододелу, а Шишко будет охранять нас у озер с фланга, и, если противник бросится за нами, мы ответим контратакой.
– Это единственно возможное решение, – заявил майор.
В пещере стало тихо. Павел в раздумье разглядывал карту. Лукан заметил его взгляд и спросил предупредительно:
– А ваше мнение, товарищ?
– Направление выбрано не совсем удачно, – ответил Павел. – Группа Шишко малочисленна, а она сможет рассчитывать только на собственные силы.
– Зато они люди бывалые, – сказала Лила. – Отец не дрогнет, даже если увидит перед собой минометы.
– Потому-то и надо его беречь, – продолжал Павел. – Нам предстоит еще многое испытать. Мой совет – повернуть на юг, сохраняя связь с Шишко. Тогда мы сможем завлечь противника к озерам и атаковать в удобном для нас месте. Пехота карателей не осмелится преследовать нас до Вододела, будьте уверены! А вы, похоже, хотите избежать сражения.
– У нас неважно с оружием, – заметила Липла.
– Тем более! Вот разгромим карателей и добудем оружие.
– А если но разгромим, останемся без патронов, – вставил майор. – Я тоже думал предложить вам такое решение, но не был уверен, что вы его примете из-за этой истории с Динко. Чтобы нанести контрудар противнику, необходим смелый, находчивый и умный командир, который может под огнем вырабатывать план боя и менять его сообразно с обстановкой. Но такой командир у нас только Динко.
– А Шишко не сможет его заменить? – спросил Лукан.
– Нет, – тотчас же ответил майор. – Шишко – отличный политкомиссар и хороший командир небольшого отряда, человек в двадцать… Но он и понятия не имеет об огневой позиции и тактике пулеметной стрельбы.
– Опять пошла военная теория, – пробормотал Лукан и, внезапно вспотев, отер пот со лба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
– Варвара, ты? – спросила она из темноты.
– Я! – ответила Варвара.
– Возьми у меня сумку с мукой! Все руки оттянула!
Варвара взяла у нее сумку и тихо сказала:
– К нам прибыл новый товарищ… Павел Морев!
– Как? Давно? – воскликнула Лила.
В голосе ее прозвучала вся тоска двенадцатилетнего ожидания. Она вмиг забыла об усталости и, подхватив автомат за ремень, чуть было не бросилась бежать к лагерю. Варвара поймала ее за руку.
– Постой! Ты чему радуешься?
– Как чему? Ведь он тот… Мы с ним старые товарищи. Вместе работали… Я давно его знаю.
– Его?
– Да! А что?
– Ничего! – растерянно ответила Варвара.
– Что значит «ничего»? – Голос Лилы окреп, – Ты что-то собиралась мне сказать о нем.
– Нет, ничего, – повторила расстроенная Варвара.
Жизнь на нелегальном положении приучила Лилу обращать внимание даже на незначительные мелочи и сразу выяснять все до конца.
– Слушай! – жестко сказала она, сжимая руку Варваре. – Говори сейчас же!
– Не могу! – в отчаянии выдохнула Варвара.
– То есть как – не можешь? Разве мы с тобой не партийные товарищи?
– Ну да, конечно!
– Тогда говори!
И Варвара рассказала обо всем, что видела ночью в Чамкории и что слышала от Мичкина. Лила молча выслушала ее, не перебивая.
– Значит, ты думаешь, что они любовники? Так, что ли? – спросила она наконец.
– Нет, этого я не думаю! – ответила Варвара глухим голосом, раскаиваясь в том, что затеяла этот разговор. – Я только говорю о том, что видела.
– Ну что ж! – У Лилы вырвался холодный смешок. – Может, они и любовники! Но о предательстве не может быть и речи. Я очень хорошо знаю их обоих.
Голос Лилы теперь звучал равнодушно и сухо. Она медленно шла за Варварой к лагерю.
Лукан сидел на полянке перед пещерой и перелистывал блокнот, отмечая, что сделано за день, а что не сделано. Лила подошла к нему, доложила о выполненном поручении и пошла спать. Разговор велся в сухом, официальном тоне. Они уважали, но недолюбливали друг друга, как это часто бывает, когда соприкасаются сильные, неуступчивые характеры. Их прежнее единомыслие превратилось в легкую взаимную неприязнь. Майор понимал, что колкости, которыми они иногда обменивались. – это последний отголосок их прошлой сектантской нетерпимости.
После ужина Павел и майор увлеклись бесконечным разговором о тактике партизанской войны. Когда они наговорились, Павел спросил о Лиле. Майор ответил, что она уже вернулась, но он ее не видел, а Лукан равнодушно пожал плечами.
– Она, наверное, уже легла спать, – сказал он.
Павлу стало и грустно и обидно. Пока они с майором разговаривали, он только и думал о том, скоро ли появится Лила.
Лила подошла к нему у входа в пещеру только на следующее утро. И обида, которую он таил весь вечер, сразу же исчезла, уступив место тому чувству, какое он всегда испытывал к ней.
Лила была как яркий горный цветок, распустившийся среди вольного горьковато-сладостного благоухания чемерицы и можжевельника, папоротника и сосновой смолы. От ее отроческой худобы, малокровия, признаков отравления никотином за время работы на складе не осталось и следа. В округлившихся формах ощущалась сила и гибкость пантеры. Солнце покрыло ее лицо ровным медно-красным румянцем, на слегка обветренной коже еще не было ни морщинки, а ее медный оттенок подчеркивал голубое сияние глаз. Эти глаза, поразительно прозрачные, выражали спокойную уверенность Лилы в своем нравственном превосходстве, и в то же время в них нетрудно было заметить затаенную игривость, которая отдаленно напоминала кокетство женщин из другого мира, но привлекала гораздо сильнее, так как была безыскусственной. На груди у нее перекрещивались ремень автомата и пулеметная лента. И все это вместе создавало образ женщины, которую каждый день подстерегает смерть. Она смотрела на Павла с некоторым раздражением. Лицо у него осталось таким же мужественным, как и двенадцать лет назад. Под коричневой рубашкой угадывались твердые мускулистые руки, которые когда-то обнимали ее так крепко, что она замирала в объятиях. И даже взгляд его не изменился. Этот взгляд по-прежнему воспламенял в ней любовь и ревность. «Он идиотски красив, – со злостью подумала она. – Как раз во вкусе той кошки, с которой он провел ночь в Чамкории».
– Все тот же! – признала она, с неудовольствием протягивая ему руку. – Ничуть не изменился! И вид у тебя все такой же.
Он не почувствовал скрытого упрека в ее словах и сказал сердито:
– Наконец-то соблаговолила явиться! Почему ты не пришла вечером?
– Потому что отшагала сорок километров за день. Не затевай ссоры с первой же минуты.
– Ссориться мы будем потом. Разве ты не получила моего письма из Ленинграда? Я предлагал тебе взять отпуск одновременно со мной и провести его вместе.
– Получила, по мне не хотелось проводить лето без моих товарищей.
– А почему ты даже не ответила на это письмо?
– Потому что оно было полно всяких глупостей! – Она рассмеялась небрежно и равнодушно. – Мне рассказывали, что ты научился хорошо говорить по-монгольски. А потом изучил китайский язык. Это правда?
– Отчасти! Я имею звание полковника Красной Армии, три года служил в Алма-Ате. Но китайский – это уж выдумка, которой кто-то украсил мою биографию.
– Значит, с нефтяных промыслов Аргентины – в Испанию, а из Испании – в Алма-Ату! Красота! Скоро тебе будет тесно на земле.
– В этих странах я многому научился.
– И в каждой оставил по разбитому сердцу, а?…
– Ты по-прежнему высокого мнения о моей личной жизни.
– Я всегда отделяла ее от твоих заслуг как коммуниста.
– Благодарю за уточнение.
– Если бы я не отделяла одного от другого, мне было бы очень тяжело, – сказала она. – Тогда я бы слепо любила тебя или так же слепо ненавидела… А сейчас я знаю, как нужно относиться к тебе.
– Ты в этом уверена? – спросил он хмуро.
– Да! С каких пор ты знаком с Ириной?
– С какой Ириной?
– Как «с какой»? Значит, пытаешься все скрыть? С любовницей твоего брата!
– Мне нечего скрывать! – Павел рассмеялся. – Просто я забыл о ее существовании! Так, значит, эта сплетница Варвара доложила тебе о своих подозрениях! Ну и что же? Ты считаешь Ирину своей соперницей?
– О, я не так самонадеянна!
– Глупости говоришь! – Павел нахмурился. – Ты знаешь ее?
– Знаю.
– Она но донесет на меня в полицию?
– Вряд ли! Хотя бы потому, что ты неплохо забавлял ее.
– Довольно болтать. В этой женщине есть что-то трагическое, и это заставило меня призадуматься. Может быть, на меня повлияла необычность встречи, горечь ее слов. Сейчас они кажутся мне слащавой исповедью – этой женщине, должно быть, хотелось оправдаться или покаяться в своих пороках и падении.
– И вот эта горечь и подействовала на тебя, не так ли? Тебя взволновали ее красивое лицо, чудесные руки, золотистая, как янтарь, кожа? Что говорить, от нее исходит теплота, душевная и телесная, которая заставляет мужчин забывать о ее пороках. И все это умело переплетено с аналитическим умом, красноречием и пассивностью перед злом. Вот ты и призадумался! Браво, товарищ инструктор партизанского штаба! Я до глубины души растрогана твоей впечатлительностью!
Лила опустила голову и рассмеялась, прикрыв глаза темными от ружейного масла, огрубевшими ладонями.
– Лила! – Голос Павла пресекся от внезапного волнения. – Почему ты смеешься надо мной? Двенадцать лет я ждал этого дня.
– А зачем тебе я? – удивленно спросила она, приподняв голову.
– Затем, что в тебе воплощено все прекрасное, за что мы боремся.
– Хороший лозунг, – сказала она. – Но нам, трудящимся женщинам, не хватает утонченности полночных красавиц. Мы не умеем приукрашивать своп чувства горечью, не знаем, как превращать свою скуку в позу и развлечение. Это искусство избранных – кокоток, содержанок! Нам оно недоступно, потому что нам чужды лень, раболепие и глупость трагических женщин, которые заставляют вас «призадумываться". Но может быть, нам надо облениться и поглупеть, как они? Может быть, после победы нам лучше не строить социализм, а бегать по портнихам и парикмахерским, красить себе ногтя, вертеться перед вами в шелковых пеньюарах и прикидываться печальными и нежными до тошноты? Сейчас вы нас любите, ибо мы равны и в борьбе, и в смертельной опасности, а потом, когда буржуазные женщины начнут кидаться вам на шею, мы покажемся вам безобразными и грубыми…
– Тебе подобная опасность не грозит! – улыбнулся он.
– А может быть, грозит – почем ты знаешь? – вскипела вдруг Лила. – Красота женщины не только в гладкой коже, затуманенном взгляде или маникюре. А достоинства женщины вовсе не сводятся к уменью забавлять мужчин.
– Разве я ото говорил?
– Не говорил, но это можно было понять из твоих слов.
– Давай тогда предложим Народному суду в первую очередь заняться Ириной!
– Важен принцип, а не Ирина! Целых двенадцать лег я хранила тебя в своем сердце и ни о ком больше не думала! Вокруг меня было много мужчин, о которых можно было бы подумать, но я этого не делала. Ты понял?
Павел слушал ее затаив дыхание, с улыбкой, с радостным трепетом. Ему казалось, что сияние в глубине ее глаз разгорается, становится все ярче и ярче и заливает все вокруг.
– Не думай, что я ненавижу Ирину! – сказала Лила немного погодя. – Она мне спасла руку!
– Надо будет намылить шею Варваре, – проговорил Павел.
– Не надо. Варвара просто исполнила свой долг.
Они умолкли. Из пещеры вышел майор.
Майор сварил клейстер из муки, склеил обтрепанную от долгого употребления, распавшуюся на куски карту и вышел просушить ее на солнце. Во всей этой работе, отнявшей больше часа, в старании, с каким он припоминал рецепт изготовления клейстера и наконец вспомнил, что из муки только тогда получится хороший клейстер, когда муку заваришь кипятком, в тщательности, с какой он разрезал ножом бумагу на узкие полоски и наклеивал их на сгибы карты, чтобы соединить разорванные куски, сказались свойственные ему огромное трудолюбие, педантизм и аккуратность, которые он неизменно проявлял, тридцать лет служа партии. Эта старая, изорванная топографическая карта крупного масштаба, хранившаяся у майора еще с первой мировой войны, была необходима штабу, и он всегда дрожал над ней. Он расстелил карту па траве и придавил по углам камнями, чтобы ее не унесло ветром.
Майор, по-видимому, с головой ушел в свое занятие, но Лиле и Павлу показалось, что он слышал их разговор. Естественней всего было не выдавать своего смущения.
– Майор! – сказала Лила. – Вы все время с чем-нибудь возитесь. Чем вы сейчас заняты?
– А! – Майор явно притворился, что только сейчас заметил их. – Это вы? Я склеивал карту.
– Как вам понравился наш разговор?
– Я ничего не слышал. – деликатно солгал майор. – О чем же вы разговаривали?
– Так, глупости болтали.
– Продолжайте в том же духе. – Майор лукаво улыбнулся. – Глупости иногда помогают нам получше разобраться в серьезных вещах. Вы еще останетесь здесь?
– Да! – ответила Лила. – Будем печатать воззвание на гектографе.
– Не примите мою карту за лист ненужной бумаги.
– Не беспокойтесь, майор!
Он пошел к ложбинке, в которой после утренних учений отдыхали партизаны. Улыбка еще играла на его сухощавом морщинистом лице. Сидя у выхода из пещеры, он слышал весь разговор Лилы и Павла, был им взволнован и теперь от души радовался их счастью.
«Эти двое – новые люди, – думал он, – и они будут жить и творить после победы».
– Помоги мне напечатать воззвание! – сказала Лила Павлу, когда майор скрылся из виду. – Ты когда-нибудь работал на гектографе?
– Нет! – ответил Павел. – Но ты меня научишь.
Они вошли в пещеру, заваленную штабным багажом – тюками, кожаными сумками и рюкзаками. В глубине на заботливо расстеленном полотнище стояли небольшой батарейный приемник, керосиновый фонарь и пишущая машинка. Когда отряд выступал в поход или объявлялась тревога, тюки и сумки быстро навьючивались на двух ослов, которые паслись поблизости. Упаковку и погрузку багажа майор обдумал сам до мельчайших подробностей. У входа в пещеру было достаточно светло, чтобы там работать. Лила достала из папки лист восковки и рукопись воззвания, которое написала несколько дней назад.
– Ну а хоть писать на пишущей машинке ты научился? – спросила она.
– Хоть этому научился! А ты умеешь обращаться со всеми видами оружия и управлять автомобилем и мотоциклом?
– Велико дело! Если хочешь, могу тебя поучить. Ну, а чем еще ты собираешься похвастаться?
Павел подошел к Лиле и обнял ее. На них нахлынули воспоминания о тех днях, когда они вот так же беззаботно шутили друг с другом. Соединявшая их любовь еще глубже проникла в их души. Теперь она находилась в полной гармонии с тем, за что они боролись.
Лила ответила на объятие страстным поцелуем. Но спустя мгновение оттолкнула Павла и проговорила строгим тоном:
– Чтобы этого больше не было!
– Почему? – спросил он, упиваясь свежим благоуханием трав и сосновой смолы, исходившим от ее волос.
– Потому что мы здесь не для этого. Подумай, как огорчились бы товарищи, если бы нас увидели. Вот останемся живы, после победы на все будет время.
– На все ли? – Павел с грустью смотрел на нее. – А если не останемся живы?
– Вот это в тебе и плохо! – рассердилась Лила. – Ты привык только брать от жизни, ничего не упуская. А ты подумай о людях вокруг нас… о Лукане, майоре, Варваре… Для них нет ничего, кроме самопожертвования и партийной работы.
Павел медленно кивнул. Лицо его застыло в строгой задумчивости, от чего стало еще прекраснее, таким оно еще больше нравилось Лиле.
– Садись и пиши воззвание! – сказала она.
Отряд карателей снова напал на верный след и направился прямо к центру оперативной зоны, в которой действовали южные отряды партизан. Штаб зоны под руководством майора в спешном порядке разработал план отпора врагу.
Керосиновый фонарь, стоявший на земле, скупо освещал пещеру. Вокруг него, склонившись над картой, совещались майор, Павел, Лукан и Лила. В пещере было душновато. При свете фонаря, идущем снизу, лица мужчин выглядели осунувшимися и мрачными.
– Я не вижу никакого шоссе, – сказал Лукан, показывая на карту.
– Карта устарела, – объяснил майор. – Я достал ее потому, что она крупного масштаба. Сейчас покажу тебе на другой.
– Ладно, не надо, – сказал Лукан.
– Нет, я хочу, чтобы ты убедился.
– Не надо, говорю тебе! Я и так понял! Здесь мы можем наткнуться на моторизованные части.
– Минуточку, минуточку! – бормотал майор, упрямо перерывая свою сумку. – Я хочу, чтобы ты сам увидел, что путь, по которому я предлагаю отступать, самый безопасный.
Он развернул другую карту и с торжеством показал шоссе.
– Ясно, – устало согласился Лукап. – Значит, отступаем к Вододелу, а Шишко будет охранять нас у озер с фланга, и, если противник бросится за нами, мы ответим контратакой.
– Это единственно возможное решение, – заявил майор.
В пещере стало тихо. Павел в раздумье разглядывал карту. Лукан заметил его взгляд и спросил предупредительно:
– А ваше мнение, товарищ?
– Направление выбрано не совсем удачно, – ответил Павел. – Группа Шишко малочисленна, а она сможет рассчитывать только на собственные силы.
– Зато они люди бывалые, – сказала Лила. – Отец не дрогнет, даже если увидит перед собой минометы.
– Потому-то и надо его беречь, – продолжал Павел. – Нам предстоит еще многое испытать. Мой совет – повернуть на юг, сохраняя связь с Шишко. Тогда мы сможем завлечь противника к озерам и атаковать в удобном для нас месте. Пехота карателей не осмелится преследовать нас до Вододела, будьте уверены! А вы, похоже, хотите избежать сражения.
– У нас неважно с оружием, – заметила Липла.
– Тем более! Вот разгромим карателей и добудем оружие.
– А если но разгромим, останемся без патронов, – вставил майор. – Я тоже думал предложить вам такое решение, но не был уверен, что вы его примете из-за этой истории с Динко. Чтобы нанести контрудар противнику, необходим смелый, находчивый и умный командир, который может под огнем вырабатывать план боя и менять его сообразно с обстановкой. Но такой командир у нас только Динко.
– А Шишко не сможет его заменить? – спросил Лукан.
– Нет, – тотчас же ответил майор. – Шишко – отличный политкомиссар и хороший командир небольшого отряда, человек в двадцать… Но он и понятия не имеет об огневой позиции и тактике пулеметной стрельбы.
– Опять пошла военная теория, – пробормотал Лукан и, внезапно вспотев, отер пот со лба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109