Ответ врача был таким же тихим:
Ц Старшина, артиллерист, по-моему. Проникающее ранение нижней части гру
ди справа. Большая потеря крови, травматический шок. Прооперирован пять
часов назад, с резекцией нижней доли... Впрочем, это не так важно. Печень не п
овреждена, перелили много крови. Сейчас давление почти в норме, в сознани
и. Оперировали Ляхин и Ивашутин, надеемся, что все кончится удачно.
Молча командир похлопал старшину по плечу, тот вымученно попытался улыб
нуться. Доктор понял и шепнул:
Ц Пройдемте лучше в рентгенкабинет, это левая дверь. Там пусто.
В рентгенкабинете было тихо и темно, громоздкий аппарат поблескивал за п
олукруглым барьером металлическими трубками и накладками. Войдя, Моска
ленко огляделся вокруг: со дня укомплектования крейсера он был здесь тол
ько один раз.
Ц Вас что-то беспокоит, Иван Степанович, я вижу.
Под пристальным взглядом врача каперанг несколько смутился.
Ц Да вы садитесь, пожалуйста, вот кушетка. Здесь нас никто не потревожит,
рассказывайте, пожалуйста, что с вами.
Ц Да не то чтобы я заболел... Голова вот разве что. И сплю плохо. Трое суток у
же Ц не сплю, а так, мучаюсь. Худо мне...
Ц Знаете что, Ц Раговской взял командира за подбородок, повернув к себе
его голову, и внимательно посмотрел в зрачки. Ц Ложитесь-ка вы лучше вот
так, ноги выпрямите, китель можете расстегнуть.
Он принял фуражку и, откинувшись на низкой табуретке, положил ее на столи
к с негатоскопом, усыпанный ворохом рентгенограмм. Включив клиническое
мышление на максимальные обороты, все в этой жизни повидавший врач уже п
рокручивал в голове десятки возможных ходов, выбирая единственно подхо
дящую тактику ведения беседы. Мягким, внушительным голосом он начал зада
вать малозначащие вопросы о ритме болей, их характере и возникновении, и
змерил пульс и давление, послушал сердце. Проведя пять минут в спокойной
и тихой обстановке, Москаленко начал дышать глубже и спокойнее, мышцы ег
о расслабились, и он без эмоций воспринимал все проводимые исследования
. Постепенно он начал отвечать на наводящие вопросы. Да, груз ответственн
ости давит так, как не бывало никогда, боится, что не выдержит. Начал опаса
ться за свой разум, все время напряжен, мышцы сводит. Сердце колотится, ран
ьше такого не было. Бой провел жестко, каждую секунду отвечал за свои пост
упки, а кончилось Ц и затрясло, пот холодный.
Ц Я не понимаю... Эти люди... Вот любой человек Ц обычный, он целует жену, реб
енка на коленке качает, пьет пиво после работы. Он нормальный! Но его призы
вают, проходят два месяца, и он с хэканьем рубит такого же, как и он, человек
а саперной лопаткой! Штыковой бой Ц это до чего же нужно дойти, чтобы коло
ть человека штыком, рвать его горло... Да и мы не лучше, мы поворачиваем руби
льник, и на сорок километров летят три тонны легированной стали. Это даже
не мы делаем, автомат замыкает цепь стрельбы под командой гироскопа! Мы к
ак бы ни при чем! За пять минут мы прикончили этого британца, а на нем была п
очти тысяча человек!
Командир в возбуждении приподнялся на локте, но врач спокойно положил св
ою руку ему на плечо.
Ц Успокойтесь, Иван Степанович. Не волнуйтесь так, я вас совершенно пони
маю.
«Это совершенно нормально, Ц подумал про себя Раговской. Ц Но не думал,
что это свойственно таким хищникам. Вот это новость».
Москаленко постарался взять себя в руки и снова вытянулся на кушетке, гл
ядя в подволок.
Ц Я профессиональный моряк, мы все здесь моряки, нас готовили для войны,
но это оказалось совсем другое... Мы потеряли почти восемьдесят человек...
Вы лучше меня знаете, что такое человеческое страдание. Когда я увидел эт
их матросов и как выносят ведро с человеческими ногами, меня не то чтобы з
атошнило как барышню Ц мне просто стало очень тяжело...
Ц Вы выиграли этот бой и все, что были до этого. Это то, ради чего строят ко
рабли, и здесь ничего не поделаешь.
Ц Я не могу уснуть. Меня беспокоит даже не само то, как мы убивали их. Меня
больше тревожит, что нам за это будет. Я не верю, что нам удастся уцелеть по
сле всего, что мы натворили. Я не боюсь смерти! Ожидание, что вот сейчас, сию
минуту из-за горизонта вылезут линкоры и всех нас убьют, Ц вот что страш
нее.
Ц Я вам дам успокоительное... Ц доктор потянулся к ящику стола, выкрашен
ного в белый цвет, но Москаленко схватил его за рукав.
Ц Не надо, Вадим Петрович. Мне нельзя сейчас, вы же понимаете. Мне просто н
адо было поговорить Ц а больше не с кем. Мне уже лучше. Скажите мне, как люд
и? Ц Сам он уже знал ответ, но очень хотел, чтобы его успокоил кто-то, кому м
ожно доверять.
Ц Все устали, устали очень, Ц врач не стал говорить о том, как дико устал
он сам, это не было сейчас главным. Ц Но людей держит то, что мы идем домой,
даже победа не имеет здесь такого значения. Домой Ц это отдых...
Ц Нам надо выиграть еще три дня! Три дня, и нас прикроет своя авиация. Если
бы они у нас были, если бы я был уверен, что они у нас есть...
Командир корабля встал с койки и привел себя в порядок, застегнув все пуг
овицы и заправив складки темно-синего френча за пояс. Взгляд его стал чет
ким и жестоким, лицо приобрело непроницаемость, практически полностью л
ишившись мимики.
Ц Вадим Петрович, я крайне благодарен вам за помощь и за все, что вы делае
те. Нет смысла говорить, как важно попытаться сохранить каждого. В Мурман
ске их примут на берег и, может быть, спасут... Спасибо.
Он взял за козырек форменную фуражку и машинальным движением поставлен
ной вертикально ладони выровнял ее. Пожав на прощанье руку врачу, Москал
енко вышел из кабинета, осторожно прикрыв за собой дверь. Майор медслужб
ы еще несколько секунд стоял, глядя на стену, затем присел и, выбросив все
из сознания, закрыл голову руками. До начала его официального дежурства
оставалось два с половиной часа, а не спал он уже более суток.
На обратном пути командир снова дотронулся до плеча того же раненого, пр
отиснулся между коек, на которых неподвижно лежали пропитанные кровью л
юди, и вышел. За его спиной широкоплечий старшина-артиллерист повернулс
я лицом к проходу.
Ц Земеля, видел его?
Ц Угу.
Алексей не спал уже несколько часов, мучаясь болью. Оглушенность от морф
ина еще оставалась где-то на задворках сознания, в голове будто покалыва
ло легкими пузырьками, но лицевые кости под деревянными шинами болели ст
рашной, дергающей болью, от которой не помогало ничего. Он не мог говорить
, не мог встать на ноги, потому что переборки начинали вращаться вокруг не
го. Больше всего ему хотелось изо всех сил прижать ненавистные горячие д
еревяшки к распоротой осколком щеке, впечатать их в разбитые кости, чтоб
ы боль стала если не притупленной, то хотя бы ноющей. «Урод, теперь навсегд
а урод», Ц думал он каждую минуту, в ужасе прогонял эту мысль, но она возвр
ащалась с постоянством голодного комара в темной каюте.
Ц Земеля, эй. Совсем тебе плохо?
Старшина с перебитыми голенями и парой сломанных ребер тоже мучался бол
ью, но его нехилый организм пока держался и держал на поверхности Алексе
я, которому хотелось закричать из-под бинтов каждый раз, когда артиллери
ст замолкал дольше чем на минуту.
Ц Держись, а? Тебя первый раз? Ты кивни просто, не мычи. Первый всегда тяжел
о, меня первый раз тоже осколком, только в мягкое. Доктор выковырял ножом,
прямо без ничего Ц облил только спиртом. И зажило нормально. И две пули в
бедро из пулемета... Так что я уже привык почти. Черт, больно-то как...
Старшина уставился в потолок остекленевшими на секунду глазами, но вско
ре задышал, сглатывая слюну. Алексей смотрел на него одним открытым глаз
ом, мучаясь от желания прижать руки к лицу.
Ц Учу-ум... А, Учу-ум... Ц протянул кто-то из-за спины. Ц Это ты там, я слышу, д
а? Что такое было? Где все наши?
Ц О, проснулся. Не прошло и двух дней...
Матрос задавал эти вопросы не в первый раз, но почти всегда терял сознани
е до того, как с ним успевали заговорить. Он был, по-видимому, единственным
покалеченным из той же башни, что и старшина. Пару часов назад приходил не
высокий лейтенант оттуда же Ц целый, но с жутко ободранным лицом. Сказал,
что парню не выжить. Алексей попытался мычанием подозвать к себе лейтена
нта, Учум объяснил тому, кто он такой, и артиллерист рассказал про утренню
ю драку. Сквозь оглушенность ему слышался тогда звон и грохот, освещение
мигало и качалось, но Алексею казалось, что это все тот же самый ночной бой
со стрельбой на свет, только он лежит где-то не там, где надо.
Ц С «Союза» Бородулин передал по БЧ, для сведений, Ц сказал лейтенант.
Ц В них четыре по 356 мэ-мэ попало за ночь на дуэли. Два в левый борт между вер
хней и главной броневой палубами, недалеко друг от друга. Проткнули 25 милл
иметров и дошли аж до барбетов на правом борту, где полноценно рванули. Пл
амя было до неба, это ты видел, наверное. Заклинило все, что можно, как и у на
с этим утром. Может, уже обрезали, правда... Больше суток ведь уже прошло.
Времени этого Алексей не помнил Ц то ли из-за наркотика, то ли просто моз
г выключил память после удара.
Ц ...Еще один пробил двести двадцать миллиметров в носу, на самой ватерли
нии, а последний прошел через кормовой КДП Ц уже в конце, не разорвавшись
. Смешно, право слово, столько вбухали в пояс, половину металлургов лес вал
ить отправили, пока пять толщин не прокатили: триста семьдесят пять, трис
та восемьдесят, триста девяносто... А ни одного попадания в пояс так и не бы
ло. Смешно...
Офицер ушел, пообещав зайти еще, как сможет. С тех пор в лазареты перестали
кого-либо пускать, вот только командир зачем-то приходил. Вроде не ранен
ый, а с врачом разговаривал. Может, про него спрашивал? Алексей вспомнил, ч
то было за четверть часа до того, как его ранило, и мысленно застонал. Он уж
е слышал краем уха, что Чурило погиб в рубке. Теперь он один, если что, и никт
о теперь не поможет.
Дежурный врач подошел к койке, на которой раненый лейтенант, раскачивая
головой, стонал, крепко зажмурив глаза. Парня явно лихорадило. Справа кор
отко стукнуло, врач повернулся и увидел поломанного старшину, который, у
казывая на лейтенанта пальцем, делал бесшумные чмокающие движения ртом.
Врач покачал головой: дышал лейтенант и так плохо, кровь из разбитых кост
ей успела затечь ему в пазухи и, пока валялся без сознания, в легкие, поэто
му слишком много морфина давать было просто опасно. Да и не было его много
. Шесть штатных, положенных по нормам комплектов медикаментов и перевязо
чных материалов ушли за пару дней. Морфий стоил теперь дороже золота: без
него, пока дойдут до базы, умрет еще несколько человек, это точно. И с линко
ра не взять Ц у них своих раненых выше головы. Разве что с «Чапаева»? Пого
ворить, скажем, с Вадимом, пусть запросит командира, не зря же тот к нему пр
иходил.
Ляхин достал из кармана узкий пенал, который не доверял даже аптечному ш
кафу. Золотой запас. Улирон, тибатин, ультрасептил Ц немецкие сульфанил
амидные препараты, из новейших. То ли диверсанты их вытащили откуда-то, то
ли купили, то ли захватили где-нибудь в Венгрии Ц но сейчас это была сама
я ценная вещь на корабле. Если у лейтенанта начнется воспаление легких о
т затекшей в альвеолы крови, то в его состоянии надежды, кроме как на них, м
ало. Взяв с привинченного к полу столика мерный стаканчик с водой, врач ак
куратно смочил пальцем губы лейтенанту, всунул между ними таблетку, по к
апле влил воду из стаканчика. Раненый посмотрел мутным взглядом, и старш
ина сбоку тяжело вздохнул, сочувствуя парню.
Люди вокруг стонали, скрипели зубами от боли, про себя, чтобы не беспокоит
ь соседей. Большинство были без сознания или спали, как спали вповалку и в
рачи, кроме него самого. Сколько это еще будет продолжаться... Сколько чело
век еще будет убито или умрет, пока они не смогут перенести раненых в норм
альный госпиталь Ц с полной аптекой, с морфином, с медсестрами. Ляхин уже
говорил с Вадимом про свою идею: всех генералов, всех командиров, каждого,
кому хочется воевать, заставить смотреть на роды. А лучше приставить к же
нщине, месяца с третьего беременности, чтобы ухаживал за ней. И потом чтоб
ы не отворачивался, когда она будет орать, рожая, в муках, залитая своей кр
овью, исходя на крик. Смотри, сука, чего стоит выносить ребенка, чего стоит
его родить. Смотри, гад! И родит она крохотного, ни на что не способного чел
овечка, которого нужно растить восемнадцать лет, пропитывать своей муко
й, только для того, чтобы какой-то идиот ударил его штыком в грудь и бросил
умирать на промерзшей равнине или оставил, пропоротого осколком, в раска
чивающемся стальном гробу посреди океана, в тысяче миль от родных людей.
Ненавижу.

Во все времена людям, которые ненавидят убийства Ц пусть и узаконенные
политикой, конституциями, чем угодно, Ц приходится скрывать свое мнени
е от многих, кто привык к другим принципам. Нет, в здравом уме никто не буде
т орать: «Я маньяк! Я люблю расстреливать! Я люблю, чтобы по моему приказу л
юди умирали тысячами!» Это, в конце концов, просто неприлично. Поэтому воз
никли понятия политической и экономической необходимости, обострения
классовой борьбы, «Lebensraum»
Жизненное пространство (нем.).
, «высшей расы», «Untermenshen», «врагов народа» и черт знает чего еще. Все это
служит оправданием убийству. И каждый, кто стремится укрепить свою власт
ь, стремится, в первую очередь, повязать кровью окружающих Ц потому что н
ормальные люди, убивая подобных себе, не могут не испытывать отвращения.
А теми, у кого есть совесть, очень легко управлять. Легко управлять также с
опливыми пацанами, ничего еще не соображающими и наслаждающимися насто
ящим боевым оружием. Еще легче, когда эти две категории людей смешаны меж
ду собой. Такую часть можно бросить в любую бойню, и восемнадцатилетние п
ойдут туда лишь потому, что еще не осознают простого факта: смерть Ц это н
авсегда, и твоя собственная гибель не имеет никакого значения для хода и
стории. А осознавшие себя пойдут на смерть, даже не нужную никому, просто и
з чувства долга, ответственности перед восемнадцатилетними.
К середине дня 24 ноября на фронтах наступило относительное затишье Ц ко
нечно, по масштабам предшествовавших дней. Накрывшие север Европы тучи н
е давали подняться в воздух самолетам, дав небольшую передышку как истер
занным боями эскадрильям, так и тем, кого они штурмовали и бомбили эти дни
. На земле перемешанные друг с другом армии и корпуса пытались подтянуть
резервы, топливо, боеприпасы. Такая возможность была не у всех. Попавшие в
окружение американские и немецкие части, пытаясь вкопаться в промерзшу
ю землю, медленно вымирали под атаками русских подвижных конно-механизи
рованных групп. Наспех сформированные из еще боеспособных частей, такие
группы двигались без дорог, выжигая очаги сопротивления. Начинающаяся з
има обещала быть на редкость суровой, что в значительной степени было не
ожиданным для советских солдат, привыкших считать европейцев изнеженн
ыми теплолюбивыми созданиями. Устойчивость немцев в обороне не была нов
остью, и за взятие каждого защищаемого ими опорного пункта приходилось п
латить жизнями Ц но оказалось, что когда американских солдат загоняют в
угол, они могут драться не хуже.
В те годы, когда Красная Армия сражалась с Рейхом в одиночку, отдаленная о
т не имеющих для нее значения театров военных действий, типа Сингапура и
ли Туниса, и в последние полгода после открытия Второго фронта, в ней сфор
мировался устойчивый стереотип американского солдата, как любящего во
евать издалека, техникой, боящегося ближнего боя. А раз не хотят «честно д
раться» Ц значит понимают, что мы их сильнее. Да и вообще, пуля Ц дура, шты
к Ц молодец, и вот когда мы их технику побьем, вот тогда ужо...
В значительной степени это было правдой. Какой смысл гнать вперед пехоту
с примкнутыми штыками, когда можно сначала неделю бомбить и штурмовать
позиции противника, затем провести артподготовку, а уже потом пустить та
нки с пехотой. Несмотря на то что к сорок четвертому году советская армия
приняла почти такой же стиль ведения войны, стереотип остался. Советские
солдаты считали себя примерно равными немцам и, пожалуй, британцам, но яв
но лучше американцев. Лучшими считались и наши танки, хотя «шерманы», ког
да им везло, жгли «тридцатьчетверки» не хуже, чем «тридцатьчетверки» жгл
и их. Лучше считались пушки, хотя солдату, чью шинель пробил остро огранен
ный осколок, все равно, из какой пушки он выпущен, Ц истекая кровью, челов
ек думает совсем о другом. Воюющие быстро понимали, что к чему, но жизнь фр
онтовика в бойне такой интенсивности не слишком длинна, и в строй каждый
раз становились новые и новые люди со стереотипами «американцы Ц слаба
ки» или «все русские мечтают сдаться в плен и уехать в Америку».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72