Затем я рассказал ему о встрече с туркменскими старейшинами. За всеми этими разговорами мы просидели довольно долго. В заключение генерал предложил мне самое позднее через день, выехать в Мешхед, отвезти туда все шифры и секретные документы миссии. Затем пристально посмотрел на меня и сказал:
— Против вашего плана в отношении Екатерины я не возражаю. Но будьте осторожны. Действуйте через Дружкина.
Выйдя от генерала, я начал готовиться в дорогу...
Сегодня погода вдруг испортилась. После полудня с севера надвинулись тяжелые тучи и закрыли все небо. Начал моросить дождь. А к вечеру небеса окончательно рассвирепели и принялись щедро поливать землю.
В ожидании прихода капитана Тиг-Джонса я сидел при лампе в своем кабинете и просматривал большевистские прокламации. Теперь местные большевики явно подняли голову, действовали и днем и ночью. Мы также делали все, что было в наших силах, чтобы до своего ухода полностью ликвидировать их хотя бы в Асхабаде. Все, кто внушал подозрение — на транспорте, на фабриках, в типографии, — были схвачены и брошены в тюрьму. Чуть ли не на каждом перекрестке стояли патрули. И вот, несмотря на все это, листовки продолжают появляться!
Особенно беспокоило нас одно обстоятельство: за последние дни в правительственных войсках появились листовки от имени «Группы молодых офицеров». Сначала мы решили, что это работа большевиков. Но затем выяснилось, что среди солдат ведет работу другая группа. С помощью Арсланбекова мы нащупали ее центр. И тут меня поразило одно: к этой группе, возможно, была при-частна и Екатерина! Во всяком случае, стало доподлинно известно, что она встречается с одним офицером, за которым уже велась слежка. Для полной проверки времени уже не оставалось. Мы с капитаном решили этой же ночью захватить не только всю группу, но и всех, кто может поддерживать ее. Операцию наметили закончить к половине второго ночи. Сейчас была уже половина первого.
Пришла Элен. Вместе с другими сотрудниками нашей миссии ей предстояло завтра покинуть Асхабад. Настроение у нее заметно улучшилось. Несмотря на позднюю пору, в лице не чувствовалось усталости, глаза радостно блестели.
Элен заметила печатный портрет Ленина, который лежал на моем столе. Она взяла портрет и начала внимательно разглядывать. Затем, не отрывая от него глаз, тихо проговорила:
—Интеллигентное лицо... Наверно, очень умный человек!
— Смотри не влюбись! — Я показал другой портрет Ленина и с улыбкой посмотрел на нее: — Элен! Что ты сделала бы, если 'бы он сейчас вошел сюда?
Элен взглянула еще раз на портрет и ответила:
— Что я стала бы делать, не знаю... А вот ты сразу же выхватил бы пистолет, чтобы одним выстрелом стать героем!
— Ха-ха-ха! Одним выстрелом?
— Да... Вам с генералом Ленин не дает спокойно спать. Сколько раз мы сжигали его портреты? И эти бросим в огонь. А завтра начнем собирать новые. По-моему, Ленин обладает божественной силой. Сам он находится в Москве... А его дух витает во всем мире!
Я прищурясь посмотрел на Элен. Она поняла, что это не случайно, и быстро добавила:
— Разве я говорю неправду? Ты тоже так думаешь. Но не хочешь признаться. Я не политик и открыто высказываю все, что у меня на душе. Но только тебе одному!
Элен действительно всегда была со мной откровенна, безбоязненно вступала в спор, зная: если она и скажет что-нибудь неподобающее, все равно это останется между нами. Сейчас она говорила чистую правду. Правда и то, что Ленин не дает нам спокойно спать, и то, что дух его витает во всем мире...
Я встал и предложил Элен закурить. Она взяла сигарету и, разминая ее тонкими пальцами, проговорила, не поднимая головы:
— Чарлз! У меня к тебе просьба. Дружеская просьба. .. Исполнишь?
— Заранее обещать не могу. Скажи, может быть, исполню.
Элен еще некоторое время молчала. Затем заговорила, глядя мне прямо в глаза:
— Оставь в покое Екатерину. Мне жаль ее. Разве мало она хлебнула горя? Родители страдают там, она здесь... В трудную минуту потеряла мужа... И тебе она ничего плохого не сделала, наоборот, искренне подарила тебе свою любовь. Поверь: она больше не будет в твоих объятиях. И я на ее месте поступила бы так же!
Я постарался отделаться шуткой:
— Ты не бросишься в мои объятия, потому что не испытала их. Но она...
— Не шути, Чарлз. Я говорю серьезно. Ну, допустим, ты так или иначе овладеешь ею. А потом? Если твой замысел не удастся, если она по-прежнему будет сопротивляться? ..
— Не будет сопротивляться! — Теперь я был совершенно серьезен. — Она торжествует, думая, что провела меня. Посмотрим, кто кого проведет!
Появился Тиг-Джонс. Элен почему-то яростно ненавидела капитана и старалась избегать его общества. Она молча вышла, как только открылась дверь. Я быстро встал и, не дожидаясь, когда капитан начнет, спросил:
— Ну что? Как прошла операция? Успешно? Капитан ответил с глубоким вздохом:
— Захватили только одного. И знаете кого? Ведь у вас был приятель — князь Дубровинский?
— Да.
— Это он... Ранен в ногу.
— Остальные?
— Остальным удалось уйти. Все были вооружены. Арсланбеков получил два ранения.
— Два ранения? И серьезные?
— Да. Увезли в госпиталь. Екатерина, по-видимому, находилась там же. Однако ее не нашли. Мы перерыли буквально весь дом и двор. Но, видимо, в ночной темноте она успела ускользнуть. Люди Дружкина ищут в соседних домах.
Известие о князе, честно говоря, искренне меня удивило. Я никак не думал, что он осмелится показаться в этих местах. Видимо, он действительно присоединился к большевикам. И Екатерину сбил с пути. Я решил сейчас же повидать князя и приказал капитану привести его на допрос, а сам направился к генералу — доложить о результатах ночной операции. Маллесон с сожалением покачал головой и сказал:
— Нет времени. Если бы у нас была еще хоть неделя. .. Тогда можно было бы расширить поиск.
Выйдя от генерала, я направился прямо в комнату для допросов. Князь с перевязанной ногой полулежал на скамейке. Несмотря на это, он попытался приподняться, как только я вошел, и по-военному отдал честь. Я устремил на него пронзительный взгляд:
— А, дорогой князь! Вы, оказывается, здесь? Облизывая пересохшие губы, князь спокойно смотрел
на меня. Он совершенно переменился. Его худощавое, симпатичное лицо обросло бородкой, которая очень ему шла, усы стали гуще. На глазах поблескивало пенсне. Одет он был в строгий, хорошо пригнанный по его статной фигуре серый костюм, на ногах — черные туфли.
Я с ног до головы оглядел князя и продолжал тем же ироническим тоном:
— Я читал ваше бухарское сочинение, дорогой князь. Вы сами его написали или вам помогли?
— Сам написал!
— Не знал, что у вас имеются такие способности. Но об этом поговорим после. Сейчас меня интересует другое: когда это вы умудрились попасть в сети большевиков?
— Я не большевик.
— А кто же вы тогда?
— Русский.
— Знаю, что не туркмен. — Я постарался принять еще более спокойный вид. — Я говорю о вашей политической платформе. Кому вы служите?
Подавляя боль в ноге, князь гордо ответил:
— России! Родине!
— А-а! Значит, вы из последователей генерала Вос-тросаблина? Судьба России на волоске... Мы хотим ее спасти... Так? — Князь молчал. Я закурил и продолжал: — У нас, дорогой князь, нет времени для спокойной беседы. Завтра я отправляюсь в Мешхед. Если вы откровенно выложите всю правду, мы наш разговор закончим здесь. Но если это вас не устраивает, придется продолжить встречу там, по ту сторону границы. Что вам больше подходит?
— Какую правду я должен, как вы сказали, выложить?
Я сел за стол и все так же спокойно продолжал:
— Пока ответьте только на один вопрос: когда организована «Группа молодых офицеров»? Кто руководит ею?
По-видимому, рана причиняла князю сильную боль. Полулежа на скамье, он то приподнимал ногу, то опускал ее, кусал губы, морщился. Но я делал вид, что ничего не замечаю. Я хотел заранее дать ему почувствовать, что он не дождется пощады.
Князь некоторое время молчал, понурясь, потом, с трудом превозмогая боль, заговорил:
— Организация еще не создана. Но она будет создана. Кто-то из офицеров нарушил клятву... Выдал нас...
— Екатерина тоже входит в вашу организацию? Князь с мольбой посмотрел на меня:
— Я сильно ранен. Неужели вы думаете, что я сейчас способен отвечать на ваши вопросы?
— Да... Думаю, что вы вполне способны отвечать на мои вопросы, — возразил я, не меняя тона. — Если вы хотите облегчить свое положение, говорите скорее. Говорите честно, открыто... Иначе вам не избежать смерти. Умрете тут же!
— Что я должен говорить?
— Когда вас завербовали большевики?
— Я ненавижу большевиков!
— Вот как! А ведь только что вы сказали, что сами сочинили свое знаменитое послание.
— Меня заставили. Работники Чрезвычайной комиссии вынудили. Я все расскажу. Покажите меня врачу. Я хочу жить!
— Хотите жить? Это для меня новость!
Видно было, что боль в раненой ноге все больше одолевала князя. Он согнулся вдвое. В лице — ни кровинки. На глаза набежали слезы.
Я решил продолжить заслуженную им пытку:
— Где Екатерина?
— Она ненавидит вас. Я все расскажу. Но вызовите врача. Я не могу больше сидеть!
— Что вы, князь... Вам ли проявлять слабость? Ну-ка, садитесь как следует. Выпрямитесь! — Князь с трудом выпрямился. — Вот так.. Теперь продолжим наш разговор. Вы говорите: Екатерина ненавидит меня?
— Да, да... ненавидит! — Князь опять согнулся, положил закованные руки на раненую ногу.
Я крикнул:
— Встать!
Князь попытался встать, но ноги не слушались. Он бешеными глазами посмотрел на меня и дико закричал:
— Вы человек или зверь? Я повторил команду:
— Встать!
Но князь уже не реагировал на приказание. Сидел
как человек, потерявший рассудок, закрыв глаза и тяжело дыша. Потом, с трудом подняв голову, вдруг обвел меня взглядом, полным ненависти:
— Будьте вы прокляты!
Князь покачнулся и повалился на бок. Я понял, что оп потерял сознание от боли, и, поручив своего пленника дежурному офицеру, вышел.
От дурной погоды или оттого, что целый день прошел в спешке, в сборах в дорогу, у меня жестоко разболелась голова. Казалось, череп раскалывается. В сердце я ощущал какую-то щемящую тяжесть. А через несколько ча-сов предстояло выступать в путь. Дважды я опускал голову на подушку, стараясь уснуть, но это не удалось. Неотвязные мысли давили меня, как тяжелые тучи, нависшие сейчас в небе. Хотелось, чтобы все наконец окончилось, чтобы поскорее наступил момент отъезда.
Дежурный офицер доложил, что прибыл Дружкин. Я вышел в приемную. Протирая платком глаза, приглаживая волосы, министр приводил себя в порядок. Едва я вошел, он с волнением заговорил:
— Господин полковник, Екатерину не нашли.
— Что же она — провалилась сквозь землю?
— Бог знает! Мы перерыли все, что могли. Целый день только ее одну искали.
У меня было намерение — присоединить Екатерину к князю и обоих увезти с собой. Сейчас уже не было времени заниматься расследованием. А оставить князя на попечение наших местных друзей я боялся. По совести говоря, не доверял им. Поэтому сразу поднял на ноги и своих людей, и людей Дружкина. И вот усилия целого дня ни к чему не привели, не найдены ни единомышленники князя, ни Екатерина. Что делать?
Я повторил вслух этот вопрос:
— Что делать дальше, господии министр? Дружкин ответил решительно:
— Будьте покойны, господин полковник... Найдем! Далеко уйти она не могла. На этой же неделе я привезу ее в Мешхед. Не сомневайтесь!
Я простился с Дружкиным и, собрав сотрудников, выезжающих вместе со мной, отдал последние распоряже-
ния. Затем ушел к себе в комнату. Пережитое за день взяло свое — я повалился как сноп на постель и заснул тяжелым сном.
Если бы не Элен, я спал бы еще долго...
На рассвете мы выступили в путь. Дождь перестал, но тяжелые тучи не рассеялись, все еще нависая своей грозной тяжестью. На улицах стояла грязь, лошади и мулы медленно, с натугой переставляли ноги. Город, как видно, был еще погружен в сладкий предрассветный сон: кругом не было видно ни души.
Погрузив на нескольких мулов наиболее ценный груз, мы молча нырнули в непроглядную темень ночи. Большая часть грузов находилась еще в казарме на южной окраине города. Там же нас ожидал конный конвой, который должен был выступить вместе с нами. Сейчас мы везли только деньги и секретные документы.
Мы шли, укрывшись за темной завесой ночи, боязливо оглядываясь по сторонам, точно шайка разбойников, остерегающаяся дневного света. Почему? Какое преступление мы совершили? Я пытался убедить генерала, что надо уходить днем, открыто, с высоко поднятой головой. Но он не согласился. «Сбежится весь город, на нас посыплются проклятия», — сказал он. Что ж? Пусть сбегаются, пусть проклинают... Как говорят на Востоке: «Проклятия собаки не страшны волку». Оттого что кучка бездельников будет осыпать нас проклятьями, наш клинок не затупится! А такой уход — это величайший позор. Непобедимые воины Великой Британии уходят тайком, призвав в союзницы темноту ночи. Стыдно!
Мы быстро выехали на южную окраину города. Около двух сотен всадников ожидали нас на дороге перед казармой. Часть конных поехала вперед, остальные последовали за нами. Мы намеревались еще до рассвета достичь гор. Особая опасность нам не угрожала. Мы понимали, что большевики не рискнут напасть на такой отряд. Но все же на душе было тревожно. Мне не хотелось оглядываться назад, я неотрывно смотрел вперед. А мысль моя уже перешагнула горы Копетдага и витала в окрестностях Мешхеда. И я задавал себе вопрос: боже мой, чем же закончится эта бродячая жизнь?
ЭПИЛОГ
В прошлом году в это самое время я был в Герате. Тогда дорога была открыта, я мог двигаться в любом направлении, в каком пожелаю. Никто не смел преградить мне путь. А теперь я вынужден скитаться, ежедневно меняя свой облик и пристанище... Всего один год прошел! Но за этот промежуток времени столько раз весь мир трещал по швам, такие непостижимые уму события произошли! Не буду уходить мыслями слишком далеко. Достаточно восстановить в памяти только три последних месяца, и то голова закружится. Не подумайте, что это слабость! Нет! Судите сами.
Двадцать шестого марта 1919 года я, выехал из Асха-бада в Мешхед. В дороге сильно простудился, заболел воспалением легких и почти месяц провалялся в постели. В конце апреля, вместе с Арсланбековым, я направился в Герат. А третьего мая наши войска двинулись на Афганистан, начались ожесточенные бои.
Мы предчувствовали, что эта война дастся нам нелегко, так как существовала сила, которая поддерживала афганцев. Это были большевики. Не прошло и месяца с того дня, как Аманулла-хан взошел на престол, а он уже отправил в Москву свое послание. И Ленин в ответном письме, переданном по радио, объявил, что готов
протянуть ему руку дружества. Большевик, революционер, потрясший весь мир, и молодой чванливый эмир Афганистана открыли против нас единый фронт! К тому же неблагополучно было и в самой Индии. Большевистский пожар достиг глубинных ее районов. Но все же мы были уверены в том, что быстро охладим афганцев. Ведь в нашем распоряжении была закаленная в боях, почти полумиллионная армия, а у них не было, в сущности, регулярной армии, оснащенной современной техникой.
На мою долю выпала тяжелая задача: я должен был предотвратить возможную поддержку афганцам со стороны большевистского Туркестана и организовать диверсионную деятельность в северных провинциях страны. Это, разумеется, было нелегким делом. Но на этот раз счастье мне улыбнулось: с двумя десятками помощников мне удалось провести ряд успешных операций. К сожалению, война продолжалась недолго. Уже третьего июня было заключено перемирие с афганцами. Опять Лондон преждевременно отступил, опять мы были фактически биты.
Сегодня четырнадцатое июля. Из Мазари-Шерифа я с невероятными трудностями пробрался в Герат и поселился на окраине города, в доме одного из друзей Абдур-рахмана (сам он был арестован, как только началась война). За чаем хозяин дома сообщил мне, что большевики девятого июля овладели Асхабадом. Это сообщение не явилось для меня неожиданным. Я понимал, что наши друзья не смогут долго оставаться там хозяевами положения. Меня удивляло другое: держава, поставившая на колени половину мира, теперь неизменно отступает. Не может совладать с голодными и оборванными красноармейцами. Не может наказать желторотого эмира. Почему? Где причина такого невиданного отступления?
Один из древних мудрецов сказал: «Того, кто боится бога, все страшит: и земля, и вода, и воздух, и небо, и тьма, и свет». Я, конечно, особого страха перед большевиками не испытываю. Но не могу отрицать и того, что мысль о них завладела всем моим существом, не покидает меня ни днем, ни ночью. И мне кажется, что это страшное поветрие большевизма охватило весь мир: и землю, и воду, и воздух, и небо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
— Против вашего плана в отношении Екатерины я не возражаю. Но будьте осторожны. Действуйте через Дружкина.
Выйдя от генерала, я начал готовиться в дорогу...
Сегодня погода вдруг испортилась. После полудня с севера надвинулись тяжелые тучи и закрыли все небо. Начал моросить дождь. А к вечеру небеса окончательно рассвирепели и принялись щедро поливать землю.
В ожидании прихода капитана Тиг-Джонса я сидел при лампе в своем кабинете и просматривал большевистские прокламации. Теперь местные большевики явно подняли голову, действовали и днем и ночью. Мы также делали все, что было в наших силах, чтобы до своего ухода полностью ликвидировать их хотя бы в Асхабаде. Все, кто внушал подозрение — на транспорте, на фабриках, в типографии, — были схвачены и брошены в тюрьму. Чуть ли не на каждом перекрестке стояли патрули. И вот, несмотря на все это, листовки продолжают появляться!
Особенно беспокоило нас одно обстоятельство: за последние дни в правительственных войсках появились листовки от имени «Группы молодых офицеров». Сначала мы решили, что это работа большевиков. Но затем выяснилось, что среди солдат ведет работу другая группа. С помощью Арсланбекова мы нащупали ее центр. И тут меня поразило одно: к этой группе, возможно, была при-частна и Екатерина! Во всяком случае, стало доподлинно известно, что она встречается с одним офицером, за которым уже велась слежка. Для полной проверки времени уже не оставалось. Мы с капитаном решили этой же ночью захватить не только всю группу, но и всех, кто может поддерживать ее. Операцию наметили закончить к половине второго ночи. Сейчас была уже половина первого.
Пришла Элен. Вместе с другими сотрудниками нашей миссии ей предстояло завтра покинуть Асхабад. Настроение у нее заметно улучшилось. Несмотря на позднюю пору, в лице не чувствовалось усталости, глаза радостно блестели.
Элен заметила печатный портрет Ленина, который лежал на моем столе. Она взяла портрет и начала внимательно разглядывать. Затем, не отрывая от него глаз, тихо проговорила:
—Интеллигентное лицо... Наверно, очень умный человек!
— Смотри не влюбись! — Я показал другой портрет Ленина и с улыбкой посмотрел на нее: — Элен! Что ты сделала бы, если 'бы он сейчас вошел сюда?
Элен взглянула еще раз на портрет и ответила:
— Что я стала бы делать, не знаю... А вот ты сразу же выхватил бы пистолет, чтобы одним выстрелом стать героем!
— Ха-ха-ха! Одним выстрелом?
— Да... Вам с генералом Ленин не дает спокойно спать. Сколько раз мы сжигали его портреты? И эти бросим в огонь. А завтра начнем собирать новые. По-моему, Ленин обладает божественной силой. Сам он находится в Москве... А его дух витает во всем мире!
Я прищурясь посмотрел на Элен. Она поняла, что это не случайно, и быстро добавила:
— Разве я говорю неправду? Ты тоже так думаешь. Но не хочешь признаться. Я не политик и открыто высказываю все, что у меня на душе. Но только тебе одному!
Элен действительно всегда была со мной откровенна, безбоязненно вступала в спор, зная: если она и скажет что-нибудь неподобающее, все равно это останется между нами. Сейчас она говорила чистую правду. Правда и то, что Ленин не дает нам спокойно спать, и то, что дух его витает во всем мире...
Я встал и предложил Элен закурить. Она взяла сигарету и, разминая ее тонкими пальцами, проговорила, не поднимая головы:
— Чарлз! У меня к тебе просьба. Дружеская просьба. .. Исполнишь?
— Заранее обещать не могу. Скажи, может быть, исполню.
Элен еще некоторое время молчала. Затем заговорила, глядя мне прямо в глаза:
— Оставь в покое Екатерину. Мне жаль ее. Разве мало она хлебнула горя? Родители страдают там, она здесь... В трудную минуту потеряла мужа... И тебе она ничего плохого не сделала, наоборот, искренне подарила тебе свою любовь. Поверь: она больше не будет в твоих объятиях. И я на ее месте поступила бы так же!
Я постарался отделаться шуткой:
— Ты не бросишься в мои объятия, потому что не испытала их. Но она...
— Не шути, Чарлз. Я говорю серьезно. Ну, допустим, ты так или иначе овладеешь ею. А потом? Если твой замысел не удастся, если она по-прежнему будет сопротивляться? ..
— Не будет сопротивляться! — Теперь я был совершенно серьезен. — Она торжествует, думая, что провела меня. Посмотрим, кто кого проведет!
Появился Тиг-Джонс. Элен почему-то яростно ненавидела капитана и старалась избегать его общества. Она молча вышла, как только открылась дверь. Я быстро встал и, не дожидаясь, когда капитан начнет, спросил:
— Ну что? Как прошла операция? Успешно? Капитан ответил с глубоким вздохом:
— Захватили только одного. И знаете кого? Ведь у вас был приятель — князь Дубровинский?
— Да.
— Это он... Ранен в ногу.
— Остальные?
— Остальным удалось уйти. Все были вооружены. Арсланбеков получил два ранения.
— Два ранения? И серьезные?
— Да. Увезли в госпиталь. Екатерина, по-видимому, находилась там же. Однако ее не нашли. Мы перерыли буквально весь дом и двор. Но, видимо, в ночной темноте она успела ускользнуть. Люди Дружкина ищут в соседних домах.
Известие о князе, честно говоря, искренне меня удивило. Я никак не думал, что он осмелится показаться в этих местах. Видимо, он действительно присоединился к большевикам. И Екатерину сбил с пути. Я решил сейчас же повидать князя и приказал капитану привести его на допрос, а сам направился к генералу — доложить о результатах ночной операции. Маллесон с сожалением покачал головой и сказал:
— Нет времени. Если бы у нас была еще хоть неделя. .. Тогда можно было бы расширить поиск.
Выйдя от генерала, я направился прямо в комнату для допросов. Князь с перевязанной ногой полулежал на скамейке. Несмотря на это, он попытался приподняться, как только я вошел, и по-военному отдал честь. Я устремил на него пронзительный взгляд:
— А, дорогой князь! Вы, оказывается, здесь? Облизывая пересохшие губы, князь спокойно смотрел
на меня. Он совершенно переменился. Его худощавое, симпатичное лицо обросло бородкой, которая очень ему шла, усы стали гуще. На глазах поблескивало пенсне. Одет он был в строгий, хорошо пригнанный по его статной фигуре серый костюм, на ногах — черные туфли.
Я с ног до головы оглядел князя и продолжал тем же ироническим тоном:
— Я читал ваше бухарское сочинение, дорогой князь. Вы сами его написали или вам помогли?
— Сам написал!
— Не знал, что у вас имеются такие способности. Но об этом поговорим после. Сейчас меня интересует другое: когда это вы умудрились попасть в сети большевиков?
— Я не большевик.
— А кто же вы тогда?
— Русский.
— Знаю, что не туркмен. — Я постарался принять еще более спокойный вид. — Я говорю о вашей политической платформе. Кому вы служите?
Подавляя боль в ноге, князь гордо ответил:
— России! Родине!
— А-а! Значит, вы из последователей генерала Вос-тросаблина? Судьба России на волоске... Мы хотим ее спасти... Так? — Князь молчал. Я закурил и продолжал: — У нас, дорогой князь, нет времени для спокойной беседы. Завтра я отправляюсь в Мешхед. Если вы откровенно выложите всю правду, мы наш разговор закончим здесь. Но если это вас не устраивает, придется продолжить встречу там, по ту сторону границы. Что вам больше подходит?
— Какую правду я должен, как вы сказали, выложить?
Я сел за стол и все так же спокойно продолжал:
— Пока ответьте только на один вопрос: когда организована «Группа молодых офицеров»? Кто руководит ею?
По-видимому, рана причиняла князю сильную боль. Полулежа на скамье, он то приподнимал ногу, то опускал ее, кусал губы, морщился. Но я делал вид, что ничего не замечаю. Я хотел заранее дать ему почувствовать, что он не дождется пощады.
Князь некоторое время молчал, понурясь, потом, с трудом превозмогая боль, заговорил:
— Организация еще не создана. Но она будет создана. Кто-то из офицеров нарушил клятву... Выдал нас...
— Екатерина тоже входит в вашу организацию? Князь с мольбой посмотрел на меня:
— Я сильно ранен. Неужели вы думаете, что я сейчас способен отвечать на ваши вопросы?
— Да... Думаю, что вы вполне способны отвечать на мои вопросы, — возразил я, не меняя тона. — Если вы хотите облегчить свое положение, говорите скорее. Говорите честно, открыто... Иначе вам не избежать смерти. Умрете тут же!
— Что я должен говорить?
— Когда вас завербовали большевики?
— Я ненавижу большевиков!
— Вот как! А ведь только что вы сказали, что сами сочинили свое знаменитое послание.
— Меня заставили. Работники Чрезвычайной комиссии вынудили. Я все расскажу. Покажите меня врачу. Я хочу жить!
— Хотите жить? Это для меня новость!
Видно было, что боль в раненой ноге все больше одолевала князя. Он согнулся вдвое. В лице — ни кровинки. На глаза набежали слезы.
Я решил продолжить заслуженную им пытку:
— Где Екатерина?
— Она ненавидит вас. Я все расскажу. Но вызовите врача. Я не могу больше сидеть!
— Что вы, князь... Вам ли проявлять слабость? Ну-ка, садитесь как следует. Выпрямитесь! — Князь с трудом выпрямился. — Вот так.. Теперь продолжим наш разговор. Вы говорите: Екатерина ненавидит меня?
— Да, да... ненавидит! — Князь опять согнулся, положил закованные руки на раненую ногу.
Я крикнул:
— Встать!
Князь попытался встать, но ноги не слушались. Он бешеными глазами посмотрел на меня и дико закричал:
— Вы человек или зверь? Я повторил команду:
— Встать!
Но князь уже не реагировал на приказание. Сидел
как человек, потерявший рассудок, закрыв глаза и тяжело дыша. Потом, с трудом подняв голову, вдруг обвел меня взглядом, полным ненависти:
— Будьте вы прокляты!
Князь покачнулся и повалился на бок. Я понял, что оп потерял сознание от боли, и, поручив своего пленника дежурному офицеру, вышел.
От дурной погоды или оттого, что целый день прошел в спешке, в сборах в дорогу, у меня жестоко разболелась голова. Казалось, череп раскалывается. В сердце я ощущал какую-то щемящую тяжесть. А через несколько ча-сов предстояло выступать в путь. Дважды я опускал голову на подушку, стараясь уснуть, но это не удалось. Неотвязные мысли давили меня, как тяжелые тучи, нависшие сейчас в небе. Хотелось, чтобы все наконец окончилось, чтобы поскорее наступил момент отъезда.
Дежурный офицер доложил, что прибыл Дружкин. Я вышел в приемную. Протирая платком глаза, приглаживая волосы, министр приводил себя в порядок. Едва я вошел, он с волнением заговорил:
— Господин полковник, Екатерину не нашли.
— Что же она — провалилась сквозь землю?
— Бог знает! Мы перерыли все, что могли. Целый день только ее одну искали.
У меня было намерение — присоединить Екатерину к князю и обоих увезти с собой. Сейчас уже не было времени заниматься расследованием. А оставить князя на попечение наших местных друзей я боялся. По совести говоря, не доверял им. Поэтому сразу поднял на ноги и своих людей, и людей Дружкина. И вот усилия целого дня ни к чему не привели, не найдены ни единомышленники князя, ни Екатерина. Что делать?
Я повторил вслух этот вопрос:
— Что делать дальше, господии министр? Дружкин ответил решительно:
— Будьте покойны, господин полковник... Найдем! Далеко уйти она не могла. На этой же неделе я привезу ее в Мешхед. Не сомневайтесь!
Я простился с Дружкиным и, собрав сотрудников, выезжающих вместе со мной, отдал последние распоряже-
ния. Затем ушел к себе в комнату. Пережитое за день взяло свое — я повалился как сноп на постель и заснул тяжелым сном.
Если бы не Элен, я спал бы еще долго...
На рассвете мы выступили в путь. Дождь перестал, но тяжелые тучи не рассеялись, все еще нависая своей грозной тяжестью. На улицах стояла грязь, лошади и мулы медленно, с натугой переставляли ноги. Город, как видно, был еще погружен в сладкий предрассветный сон: кругом не было видно ни души.
Погрузив на нескольких мулов наиболее ценный груз, мы молча нырнули в непроглядную темень ночи. Большая часть грузов находилась еще в казарме на южной окраине города. Там же нас ожидал конный конвой, который должен был выступить вместе с нами. Сейчас мы везли только деньги и секретные документы.
Мы шли, укрывшись за темной завесой ночи, боязливо оглядываясь по сторонам, точно шайка разбойников, остерегающаяся дневного света. Почему? Какое преступление мы совершили? Я пытался убедить генерала, что надо уходить днем, открыто, с высоко поднятой головой. Но он не согласился. «Сбежится весь город, на нас посыплются проклятия», — сказал он. Что ж? Пусть сбегаются, пусть проклинают... Как говорят на Востоке: «Проклятия собаки не страшны волку». Оттого что кучка бездельников будет осыпать нас проклятьями, наш клинок не затупится! А такой уход — это величайший позор. Непобедимые воины Великой Британии уходят тайком, призвав в союзницы темноту ночи. Стыдно!
Мы быстро выехали на южную окраину города. Около двух сотен всадников ожидали нас на дороге перед казармой. Часть конных поехала вперед, остальные последовали за нами. Мы намеревались еще до рассвета достичь гор. Особая опасность нам не угрожала. Мы понимали, что большевики не рискнут напасть на такой отряд. Но все же на душе было тревожно. Мне не хотелось оглядываться назад, я неотрывно смотрел вперед. А мысль моя уже перешагнула горы Копетдага и витала в окрестностях Мешхеда. И я задавал себе вопрос: боже мой, чем же закончится эта бродячая жизнь?
ЭПИЛОГ
В прошлом году в это самое время я был в Герате. Тогда дорога была открыта, я мог двигаться в любом направлении, в каком пожелаю. Никто не смел преградить мне путь. А теперь я вынужден скитаться, ежедневно меняя свой облик и пристанище... Всего один год прошел! Но за этот промежуток времени столько раз весь мир трещал по швам, такие непостижимые уму события произошли! Не буду уходить мыслями слишком далеко. Достаточно восстановить в памяти только три последних месяца, и то голова закружится. Не подумайте, что это слабость! Нет! Судите сами.
Двадцать шестого марта 1919 года я, выехал из Асха-бада в Мешхед. В дороге сильно простудился, заболел воспалением легких и почти месяц провалялся в постели. В конце апреля, вместе с Арсланбековым, я направился в Герат. А третьего мая наши войска двинулись на Афганистан, начались ожесточенные бои.
Мы предчувствовали, что эта война дастся нам нелегко, так как существовала сила, которая поддерживала афганцев. Это были большевики. Не прошло и месяца с того дня, как Аманулла-хан взошел на престол, а он уже отправил в Москву свое послание. И Ленин в ответном письме, переданном по радио, объявил, что готов
протянуть ему руку дружества. Большевик, революционер, потрясший весь мир, и молодой чванливый эмир Афганистана открыли против нас единый фронт! К тому же неблагополучно было и в самой Индии. Большевистский пожар достиг глубинных ее районов. Но все же мы были уверены в том, что быстро охладим афганцев. Ведь в нашем распоряжении была закаленная в боях, почти полумиллионная армия, а у них не было, в сущности, регулярной армии, оснащенной современной техникой.
На мою долю выпала тяжелая задача: я должен был предотвратить возможную поддержку афганцам со стороны большевистского Туркестана и организовать диверсионную деятельность в северных провинциях страны. Это, разумеется, было нелегким делом. Но на этот раз счастье мне улыбнулось: с двумя десятками помощников мне удалось провести ряд успешных операций. К сожалению, война продолжалась недолго. Уже третьего июня было заключено перемирие с афганцами. Опять Лондон преждевременно отступил, опять мы были фактически биты.
Сегодня четырнадцатое июля. Из Мазари-Шерифа я с невероятными трудностями пробрался в Герат и поселился на окраине города, в доме одного из друзей Абдур-рахмана (сам он был арестован, как только началась война). За чаем хозяин дома сообщил мне, что большевики девятого июля овладели Асхабадом. Это сообщение не явилось для меня неожиданным. Я понимал, что наши друзья не смогут долго оставаться там хозяевами положения. Меня удивляло другое: держава, поставившая на колени половину мира, теперь неизменно отступает. Не может совладать с голодными и оборванными красноармейцами. Не может наказать желторотого эмира. Почему? Где причина такого невиданного отступления?
Один из древних мудрецов сказал: «Того, кто боится бога, все страшит: и земля, и вода, и воздух, и небо, и тьма, и свет». Я, конечно, особого страха перед большевиками не испытываю. Но не могу отрицать и того, что мысль о них завладела всем моим существом, не покидает меня ни днем, ни ночью. И мне кажется, что это страшное поветрие большевизма охватило весь мир: и землю, и воду, и воздух, и небо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43