Они не заплатили государству подати. Вон тот, хромой,— один из их старейшин.
Глаза пленников горели ненавистью. Видимо, произошла беспощадная резня: у одного была обвязана голова, у другого —ноги и руки; пятна запекшейся крови были видны издалека. Я невольно подумал: «Вот резерв большевиков». И правда, разве не такие же смутьяны потрясли Россию?
Вот, неуклюже шагая, прошли мимо нас последние солдаты. Сели на лошадей и мы. Стараясь отделаться от внезапно нахлынувших тяжелых мыслей, я опять принялся любоваться окружающей местностью. Чем ближе мы подъезжали к селению, тем пышнее становилась природа вокруг, тем больше виднелось садов. Заметно было, что здесь ценят и холят землю: почва между кустами винограда была старательно взрыхлена и выровнена, нигде не было видно сорняков. И природа здесь была щедра к людям. Виноградные лозы усыпаны тяжелыми гроздьями, обвисшие ветви персиковых и гранатовых деревьев укреплены подпорками. Казалось, страшный призрак голода навсегда покинул эти места. Но это было не так. Мужчины, согнувшиеся под тяжестью вязанок камыша и хвороста, женщины с кувшинами на плечах не выглядели зажиточными и довольными, лица их были бледны, плечи согнуты.
Усадьба Музаффар-хана располагалась по ту сторону селения, на холме, сплошь покрытом садами. Чтобы добраться до его усадьбы, нужно было миновать бедные лачуги дайхан. Мир, казалось, опять стал тесен. Ни одного дома, на котором можно было бы остановить взгляд, только покосившиеся набок, жалкие мазанки. Около них толпилось довольно много народу, особенно много было детей. Меня всегда при виде их охватывала злость. И на этот раз тоже. Да и как не возмущаться? Куска хлеба нет, а рожают ребенка за ребенком... Ну скажите, на кой черт они им? Разве мало на свете нищих, чтобы давать дорогу в мир новым и новым поколениям несчастных? Достаточно взглянуть на эти полуживые создания. .. Только пришли в жизнь — и уже еле держатся на ногах. В лицах нет красок, в телах — силы. . . И они должны стать людьми, и от них должно пойти новое поколение. .. Да кому оно нужно!..
Чем выше поднимались мы вверх по холму, тем сильнее менялся вид окрестностей. Начали появляться дома с красивыми балконами, сады с широкими крытыми беседками. И люди отсюда выходили другие — и взрослые, и "дети веселые, жизнерадостные. Вот мы подъехали к усадьбе с густым садом за стеной из обожженного кирпича. В самом центре белел дом с террасой. Шахрух, по-воротясь ко мне и с улыбкой указывая на усадьбу, довольно проговорил:
— Это мой дом.
У ворот стоял мальчуган лет семи. Увидев нас, он крикнул:
— Отец! Посади и меня.
Шахрух повернул коня к воротам, приподнял сына и посадил в седло перед собой.
Люди у ворот и за ними были одеты нарядно, точно пришли на праздник. Там и сям ярко сверкали разноцветные шелка, узорные, красивой расцветки платки. Я подумал было, что приближенные хана нарядились в нашу честь. Но это было не так. Мы действительно приехали к самому тою.
Музаффар-хан встретил нас у ворот. Я его раньше не видел, но знал по рассказам Абдуррахмана, который был с ним близок. Абдуррахман говорил мне, что Музаффар-хан— своенравный человек, жаждущий власти. Подобные люди бывают обычно слишком высокомерны. Самолюбивые, уверенные, что венец повелителя по праву принадлежит им, они не разбираются в средствах и идут на все. Как говорили предки, мечтающий о троне не любит сидящего на троне. И разве можно стать правителем, не свергнув своего предшественника? Денно и нощно они мечтают лишь о том, как бы поднять смуту и вырваться вперед. В нынешние бурные годы такие люди особенно ценны для нас, разведчиков. В самом деле, разве моего коллегу, полковника Лоуренса, на высоту славы вознесли не такие, как Музаффар-хан, только и живущие мечтой о престоле? В Фергане — Иргаш-бай, в Хиве — Джу-наид-хан, в Теджене —Эзиз-хан, в Ахале —Ораз-сер-дар... А здесь — Музаффар-хан... Может, они и мне придадут крылья, откроют путь к славе? Как бы то ни было, я ехал, твердо намеренный встретиться со всеми этими тщеславными ханами. И вот — первая встреча.
Музаффар-хан оказался даже невзрачнее, чем рассказывал мне Абдуррахман. Слабосильный коротышка. Лицо — темно-желтое, как у наркомана. Глубоко запавшие, узкие глазки заплыли, руки почти ребячьи: маленькие, коротенькие. Вообще хан не производил впечатления человека сильного, готового на борьбу. Попадись он мне где-нибудь на пути, я прошел, бы мимо, даже не взглянув на него. Но сейчас... Сейчас он был заметен.
Я бегло оглядел внутренность крепости. Не подумайте, что я иронизирую, называя усадьбу хана крепостью. Нет, хан действительно жил в прочной крепости. Ограда ее была высотой более четырех метров, а толстые стены вполне могли выдержать орудийный обстрел. В каждом из четырех углов, как в настоящих крепостях, подымались сторожевые вышки. Внутри крепости было просторно, в случае опасности здесь могло бы разместиться все население аула.
Меня удивила безупречная чистота вокруг. Сразу за воротами была площадь, обсаженная фруктовыми деревьями. По обеим сторонам ее шли крытые проходы, решетчатые стены их густо оплел виноград. Проход с правой стороны вел к жилым строениям, расположенным вдоль стен. Тут царила суета, в пяти-шести местах к небу поднимался дым. Напротив, скрытый в тени деревьев, стоял двухэтажный дом из горного камня. Здесь жил сам хан. Он и повел нас в этот дом.
Музаффар-хан, видимо, знал цену жизни. Просторные комнаты на втором этаже были богато обставлены. Здесь были дорогие кресла и диваны, столы и стулья работы европейских мастеров. И построен был дом по-особенному. С балкона второго этажа открывался вид на долину во всей ее красоте. Только прижатые к склонам холмов, сгорбленные лачуги дайхан омрачали пейзаж.
Мы расположились на балконе. Хан знал, кто я. Поэтому он заговорил, подчеркивая мое звание:
— Вы, господин полковник, приехали к самому тою. Это хорошее предзнаменование. Иншаллах, путь ваш да будет светел! Я слышал, что вы направляетесь в Бухару. Так ли это?
— Да.
— Длинен ваш путь. Что, ваши войска движутся через Ахал в Бухару?
— Нет... Правительство Бухары попросило у пас оружие. Я еду для переговоров об этом.
Музаффар-хан взглянул на меня несколько удивленно. Я нарочно начал беседу с главного вопроса. Он, конечно, знает, что я еду не для того, чтобы повидать развалины древней Бухары. Так пусть хан с самого начала поймет, с кем имеет дело. После моего ответа он должен был или уклониться в сторону, или же заговорить серьезно. Нет, он не уклонился, а охотно поддержал разговор на эту скользкую тему. За чаем беседа пошла живее. Но, к
сожалению, нам не удалось обстоятельно обменяться мнениями, — пришел младший брат Музаффар-хана. Оказалось, это он устраивал той, и он пригласил нас принять участие в торжестве. Я ответил, что мы не можем долго задерживаться и намерены вскоре продолжить путь. Музаффар-хан поддержал просьбу брата:
— Нет, нет... Приехав к тою и не отведав угощения, уезжать нельзя. Кроме того, у нас нынче здесь свой пача. Если вы хотите уехать, вам надо будет просить у него позволения.
— Кто же это?
— Кто он? Это вы узнаете, когда посетите той. Чтобы не обидеть хозяев дома, я принял приглашение. По дороге к дому брата Музаффар-хан рассказывал
про обычаи племени дуррани, с гордостью отмечая, что его соплеменники твердо придерживаются традиций и обрядов отцов. Я спросил у него в шутку, сколько нужно денег для женитьбы. Слегка улыбнувшись, он спросил:
— Что, вы собираетесь жениться?
— Я не прочь... Если примете, стану одним из ваших подданных.
— Нет, лучше вы примите нас в свое подданство. Если события пойдут и дальше так, от Афганистана не много останется.
Я промолчал. Впрочем, уже не оставалось времени, чтобы продолжать разговор, — мы подошли к месту тоя.
И во дворе и снаружи было полно народу, буквально яблоку упасть негде. Настроение приподнятое. В одном конце слышались песни, в другом — показывали свое искусство плясуны. Веселье било ключом.
Собравшиеся почтительно расступились, склонив головы в низком поклоне. Я не сводил глаз с Музаффар-хана. Он шел, гордо подняв голову, не обращая внимания на почтительные поклоны своих подданных. На его хмуром лице не видно было никаких признаков веселья, напротив, он, казалось, всем своим видом говорил окружающим: «Ниже склоняйте головы, сильнее сгибайте спины!»
В самом деле, посреди широкой террасы, устланной яркими коврами, на специально сооруженном троне важно восседал юноша лет восемнадцати. Ему предстояло
жениться, и, по старинному обычаю, в этот день он получал права султана. Как настоящий султан, он важно ответил на наше приветствие и небрежным жестом предложил садиться. Я едва не расхохотался. Но тут же, овладев собой, с серьезным видом прошел в глубь террасы.
Капитан Дейли, оказывается, прекрасно знал местные обычаи. От нашего имени он поздравил пачу и преподнес ему подарок —красивые настольные часы. Завел часы ключом, и вдруг послышалась музыка. Лицо пачи оживилось, окружающие вытаращили глаза от изумления. Чудесные звуки привели их в восторг. В этот момент подошел Шахрух с узелком в руках, накинул на наши плечи тонкие шелковые халаты, подпоясал нас шелковыми кушаками, на головы повязал шелковые чалмы. Затем он обратился к паче:
— Владыка вселенной!.. Гости просят твоего дозволения отправиться в путь. Дозволим ли им?
Пача обратился к окружающим его. Затем объявил свое решение:
— Пока не окончится той, выезжать из аула не дозволяется!
Все громко засмеялись. Засмеялся и Музаффар-хан. Он обратился к нам:
— Вы слышали, гости? Мы не смеем нарушить волю властителя вселенной. Вам придется провести эту ночь здесь.
Я еще никогда не присутствовал на афганском тое, поэтому не стал возражать и дал понять знаком, что подчиняюсь повелению.
Пача начал принимать «жалобщиков».
С криком подошли два джигита. Под мышкой у одного из них был большой петух. Второй тоже предъявлял свои права на петуха. Пача грозно прикрикнул на них:
— Замолчите! Что за шум?
Джигит с петухом под мышкой дрожащим голосом ответил:
— Властитель вселенной... Этот человек отнимает у меня петуха. Но даю слово, петух мой. Взгляните: другого петуха с таким большим гребешком не найдется во всей округе.
Второй джигит не соглашался:
— Нет, всесильный!.. Он лжет. Петух мой. Я узнаю
своего петуха по хвосту. Смотрите: у него хвост как у павлина.
Пача подал знак своему главному визирю:
— Пойди и разреши их спор!
Визирь поднялся и, подойдя к спорящим, с достоинством обратился к ним:
— Хо-оп... Ты узнаешь своего петуха по гребешку? А ты — по хвосту? .. Так?
Спорящие дружно закивали головами, подтверждая согласие. Визирь вытащил из-за пояса нож и, отрезав у петуха сначала хвост, а затем гребень, роздал их спорящим. Затем отдал туловище петуха одному из нукеров, приказав:
— Брось в котел!
Все громко захохотали. Рассмеялся и пача, объявив, что он доволен решением визиря.
Двое «сербазов» привели джигита со связанными за спиной руками и обратились к паче:
— Властитель вселенной! Близ Урузга произошло сражение с разбойниками-англичанами. Этот трус бежал без оглядки, едва заслышал гром пушек. Что с ним сделать?
Музаффар-хан, сидевший рядом со мной, потемнел как туча. Он почувствовал — слова «сербазов» направлены по моему адресу. Действительно, я невольно вздрогнул и покраснел, мое самолюбие было задето. Но ни одним движением я не выдал себя, напротив, осторожно дернув Музаффар-хана за полу халата, добродушно улыбнулся. Он понял мой знак и только кашлянул слегка.
Пача объявил свою волю:
— Бросить в зиндан! Тот, кто не дорожит честью родины, не может называться афганцем!
Публика бурно зааплодировала.
Музаффар-хан снова беспокойно откашлялся. Но тут поднялся визирь и успокоил собравшихся:
— Тихо! Прием жалоб закончен. Играйте, пляшите! Властитель вселенной желает отдохнуть.
Послышалась музыка, забили барабаны. Начались танцы. Шахрух бросал танцующим мелкие деньги. Вдруг один из «сербазов», уведших джигита, вернулся с отчаянным криком:
— Вай, караул! Изменник бежал! Ускакал на сером коне!
Пача гневно поднялся и повелел:
— На коней! Догоните его!
С десяток юношей кинулись к стоящим у ворот оседланным лошадям. Туда же повалила вся толпа. Мы тоже вышли на улицу. Джигит, «брошенный в зиндан», стремительно скакал прочь от аула. За ним устремилась погоня. Празднество переместилось в степь. Беглеца поймали, заставили выполнять разные упражнения на коне. Другие юноши тоже показывали свое искусство джигитовки. Затем, разделившись на две группы, на всем скаку старались отнять друг у друга козленка. Потом была «байга» — скачки.
Веселье затянулось до самого вечера.
Вечером мы снова вернулись к младшему брату Музаффар-хана —отведать праздничного угощения. Во дворце веселье шло своей чередой. Веселые голоса сливались со звуками таров, зурны и барабана.
Хозяин дома повел нас в специально приготовленный просторный покой. Мне не хотелось возвращаться в комнаты. Я предпочел бы посмотреть на веселящихся. Но разве гость волен распоряжаться собой? Пришлось подчиниться. Капитан оказался счастливее меня: его куда-то увел Шахрух.
В комнате, куда мы вошли, полулежал, облокотясь на подушки, какой-то рослый старик. Увидев нас, он поднялся на ноги и, как старый знакомый, поздоровался с нами. Музаффар-хаи сказал, что это яшули берберов, Абду-керим-хан, и что он тоже приехал на праздник. В комнате, кроме нас, не было никого, даже брат Музаффар-хана, поставив поднос с угощением, вышел.
Я понял: Абдукерим-хан оказался здесь неспроста, предстоит серьезный разговор. Действительно, Музаффар-хаи сразу же начал:
— Ваш приезд, господин полковник, для нас очень кстати. Мы собирались послать своего человека в Мешхед. Хотим посоветоваться. — Музаффар-хан повернулся в сторону Абдукерим-хана и продолжал: — Я объяснил господину полковнику положение. Высказывай все, что накопилось на душе. Такого высокого гостя не всегда встретишь на пути.
Поднеся к губам пиалу с чаем, Абдукерим-хан некоторое время молчал, видимо раздумывая. Затем, пристально глядя на меня, неторопливо заговорил:
— Только что здесь со своими людьми проезжал Исмаил-хан. Может быть, вы его видели?
— Да, видел!
— Ну так вот... Люди, которых он вел, заковав в цепи, — это наши люди. Он обстрелял из пушек два наших аула, сотни невинных людей проливают горькие слезы. Борьба еще не кончилась. Он дал нам неделю срока. За это время мы должны выполнить все его требования. В противном случае он грозится предать наши селения огню.
— Чего он от вас требует?
— Многого они требуют...
Абдукерим глотнул остывшего чая и надолго замолчал. Я осторожно разглядывал его. Это был крупный, худощавый, крепкий старик, лет семидесяти. Лицо его было хмуро. Но в больших, живых глазах чувствовалась какая-то природная мягкость. Движения, манера говорить были спокойные. Он снова неторопливо заговорил:
— Мы, разумеется, знаем, что являемся подданными эмира. Знаем, что должны выплачивать подати. Только и у нас есть свои обычаи, идущие с давних времен. Их хотят уничтожить. Объявили нам, что подати со всех подданных должны собирать люди эмира. Потом приказали давать людей в войско... Всякий день что-нибудь выдумывают. А причиной всему то, что у эмира нет прежнего могущества. Асадулла-хан и другие безумцы создают смуту в стране.
Музаффар-хан воспользовался наступившей паузой и дополнил слова своего гостя:
— Мы, господин полковник, завтрашнего дня боимся больше, чем сегодняшнего. Нам нужно позаботиться о завтрашнем дне. Если вдруг судьба отвернется от эмира и его постигнет беда, то вполне возможно, что Асадулла-хан и подобные ему сбившиеся с пути люди захватят власть. Мы понимаем: положение очень трудное. Вот эмир Бухары, Сеид Алим-хан, прислал в Кабул своего личного представителя, просить о помощи. Если бы решал сам эмир, помощь давно была бы оказана. Но, как мы слышали, бухарцам не дали определенного ответа. Что, разве нет сил? Пусть эмир отдаст приказ... Мы только в наших местах найдем десять тысяч всадников. Но в Кабуле не идут на это! Потому что кое-что препятствует эмиру.
Мне было понятно беспокойство Ханов. В последние годы правительство Афганистана начало ограничивать власть ханов и беков, стараясь подвести их под действие существующих законов центрального правительства. Это, конечно, не нравилось местной знати. Они, наоборот, мечтали расширить свою власть, стать полновластными правителями на местах. Две линии, две стихии сталкивались. А новые политики, вроде Асадуллы-хана, настаивали на том, чтобы действовать еще решительнее, сильнее обуздать ханов и беков. Это еще больше взвинчивало и без того напряженные нервы местных правителей.
У меня не было никаких сомнений в том, что мои собеседники высказываются откровенно, от чистого сердца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Глаза пленников горели ненавистью. Видимо, произошла беспощадная резня: у одного была обвязана голова, у другого —ноги и руки; пятна запекшейся крови были видны издалека. Я невольно подумал: «Вот резерв большевиков». И правда, разве не такие же смутьяны потрясли Россию?
Вот, неуклюже шагая, прошли мимо нас последние солдаты. Сели на лошадей и мы. Стараясь отделаться от внезапно нахлынувших тяжелых мыслей, я опять принялся любоваться окружающей местностью. Чем ближе мы подъезжали к селению, тем пышнее становилась природа вокруг, тем больше виднелось садов. Заметно было, что здесь ценят и холят землю: почва между кустами винограда была старательно взрыхлена и выровнена, нигде не было видно сорняков. И природа здесь была щедра к людям. Виноградные лозы усыпаны тяжелыми гроздьями, обвисшие ветви персиковых и гранатовых деревьев укреплены подпорками. Казалось, страшный призрак голода навсегда покинул эти места. Но это было не так. Мужчины, согнувшиеся под тяжестью вязанок камыша и хвороста, женщины с кувшинами на плечах не выглядели зажиточными и довольными, лица их были бледны, плечи согнуты.
Усадьба Музаффар-хана располагалась по ту сторону селения, на холме, сплошь покрытом садами. Чтобы добраться до его усадьбы, нужно было миновать бедные лачуги дайхан. Мир, казалось, опять стал тесен. Ни одного дома, на котором можно было бы остановить взгляд, только покосившиеся набок, жалкие мазанки. Около них толпилось довольно много народу, особенно много было детей. Меня всегда при виде их охватывала злость. И на этот раз тоже. Да и как не возмущаться? Куска хлеба нет, а рожают ребенка за ребенком... Ну скажите, на кой черт они им? Разве мало на свете нищих, чтобы давать дорогу в мир новым и новым поколениям несчастных? Достаточно взглянуть на эти полуживые создания. .. Только пришли в жизнь — и уже еле держатся на ногах. В лицах нет красок, в телах — силы. . . И они должны стать людьми, и от них должно пойти новое поколение. .. Да кому оно нужно!..
Чем выше поднимались мы вверх по холму, тем сильнее менялся вид окрестностей. Начали появляться дома с красивыми балконами, сады с широкими крытыми беседками. И люди отсюда выходили другие — и взрослые, и "дети веселые, жизнерадостные. Вот мы подъехали к усадьбе с густым садом за стеной из обожженного кирпича. В самом центре белел дом с террасой. Шахрух, по-воротясь ко мне и с улыбкой указывая на усадьбу, довольно проговорил:
— Это мой дом.
У ворот стоял мальчуган лет семи. Увидев нас, он крикнул:
— Отец! Посади и меня.
Шахрух повернул коня к воротам, приподнял сына и посадил в седло перед собой.
Люди у ворот и за ними были одеты нарядно, точно пришли на праздник. Там и сям ярко сверкали разноцветные шелка, узорные, красивой расцветки платки. Я подумал было, что приближенные хана нарядились в нашу честь. Но это было не так. Мы действительно приехали к самому тою.
Музаффар-хан встретил нас у ворот. Я его раньше не видел, но знал по рассказам Абдуррахмана, который был с ним близок. Абдуррахман говорил мне, что Музаффар-хан— своенравный человек, жаждущий власти. Подобные люди бывают обычно слишком высокомерны. Самолюбивые, уверенные, что венец повелителя по праву принадлежит им, они не разбираются в средствах и идут на все. Как говорили предки, мечтающий о троне не любит сидящего на троне. И разве можно стать правителем, не свергнув своего предшественника? Денно и нощно они мечтают лишь о том, как бы поднять смуту и вырваться вперед. В нынешние бурные годы такие люди особенно ценны для нас, разведчиков. В самом деле, разве моего коллегу, полковника Лоуренса, на высоту славы вознесли не такие, как Музаффар-хан, только и живущие мечтой о престоле? В Фергане — Иргаш-бай, в Хиве — Джу-наид-хан, в Теджене —Эзиз-хан, в Ахале —Ораз-сер-дар... А здесь — Музаффар-хан... Может, они и мне придадут крылья, откроют путь к славе? Как бы то ни было, я ехал, твердо намеренный встретиться со всеми этими тщеславными ханами. И вот — первая встреча.
Музаффар-хан оказался даже невзрачнее, чем рассказывал мне Абдуррахман. Слабосильный коротышка. Лицо — темно-желтое, как у наркомана. Глубоко запавшие, узкие глазки заплыли, руки почти ребячьи: маленькие, коротенькие. Вообще хан не производил впечатления человека сильного, готового на борьбу. Попадись он мне где-нибудь на пути, я прошел, бы мимо, даже не взглянув на него. Но сейчас... Сейчас он был заметен.
Я бегло оглядел внутренность крепости. Не подумайте, что я иронизирую, называя усадьбу хана крепостью. Нет, хан действительно жил в прочной крепости. Ограда ее была высотой более четырех метров, а толстые стены вполне могли выдержать орудийный обстрел. В каждом из четырех углов, как в настоящих крепостях, подымались сторожевые вышки. Внутри крепости было просторно, в случае опасности здесь могло бы разместиться все население аула.
Меня удивила безупречная чистота вокруг. Сразу за воротами была площадь, обсаженная фруктовыми деревьями. По обеим сторонам ее шли крытые проходы, решетчатые стены их густо оплел виноград. Проход с правой стороны вел к жилым строениям, расположенным вдоль стен. Тут царила суета, в пяти-шести местах к небу поднимался дым. Напротив, скрытый в тени деревьев, стоял двухэтажный дом из горного камня. Здесь жил сам хан. Он и повел нас в этот дом.
Музаффар-хан, видимо, знал цену жизни. Просторные комнаты на втором этаже были богато обставлены. Здесь были дорогие кресла и диваны, столы и стулья работы европейских мастеров. И построен был дом по-особенному. С балкона второго этажа открывался вид на долину во всей ее красоте. Только прижатые к склонам холмов, сгорбленные лачуги дайхан омрачали пейзаж.
Мы расположились на балконе. Хан знал, кто я. Поэтому он заговорил, подчеркивая мое звание:
— Вы, господин полковник, приехали к самому тою. Это хорошее предзнаменование. Иншаллах, путь ваш да будет светел! Я слышал, что вы направляетесь в Бухару. Так ли это?
— Да.
— Длинен ваш путь. Что, ваши войска движутся через Ахал в Бухару?
— Нет... Правительство Бухары попросило у пас оружие. Я еду для переговоров об этом.
Музаффар-хан взглянул на меня несколько удивленно. Я нарочно начал беседу с главного вопроса. Он, конечно, знает, что я еду не для того, чтобы повидать развалины древней Бухары. Так пусть хан с самого начала поймет, с кем имеет дело. После моего ответа он должен был или уклониться в сторону, или же заговорить серьезно. Нет, он не уклонился, а охотно поддержал разговор на эту скользкую тему. За чаем беседа пошла живее. Но, к
сожалению, нам не удалось обстоятельно обменяться мнениями, — пришел младший брат Музаффар-хана. Оказалось, это он устраивал той, и он пригласил нас принять участие в торжестве. Я ответил, что мы не можем долго задерживаться и намерены вскоре продолжить путь. Музаффар-хан поддержал просьбу брата:
— Нет, нет... Приехав к тою и не отведав угощения, уезжать нельзя. Кроме того, у нас нынче здесь свой пача. Если вы хотите уехать, вам надо будет просить у него позволения.
— Кто же это?
— Кто он? Это вы узнаете, когда посетите той. Чтобы не обидеть хозяев дома, я принял приглашение. По дороге к дому брата Музаффар-хан рассказывал
про обычаи племени дуррани, с гордостью отмечая, что его соплеменники твердо придерживаются традиций и обрядов отцов. Я спросил у него в шутку, сколько нужно денег для женитьбы. Слегка улыбнувшись, он спросил:
— Что, вы собираетесь жениться?
— Я не прочь... Если примете, стану одним из ваших подданных.
— Нет, лучше вы примите нас в свое подданство. Если события пойдут и дальше так, от Афганистана не много останется.
Я промолчал. Впрочем, уже не оставалось времени, чтобы продолжать разговор, — мы подошли к месту тоя.
И во дворе и снаружи было полно народу, буквально яблоку упасть негде. Настроение приподнятое. В одном конце слышались песни, в другом — показывали свое искусство плясуны. Веселье било ключом.
Собравшиеся почтительно расступились, склонив головы в низком поклоне. Я не сводил глаз с Музаффар-хана. Он шел, гордо подняв голову, не обращая внимания на почтительные поклоны своих подданных. На его хмуром лице не видно было никаких признаков веселья, напротив, он, казалось, всем своим видом говорил окружающим: «Ниже склоняйте головы, сильнее сгибайте спины!»
В самом деле, посреди широкой террасы, устланной яркими коврами, на специально сооруженном троне важно восседал юноша лет восемнадцати. Ему предстояло
жениться, и, по старинному обычаю, в этот день он получал права султана. Как настоящий султан, он важно ответил на наше приветствие и небрежным жестом предложил садиться. Я едва не расхохотался. Но тут же, овладев собой, с серьезным видом прошел в глубь террасы.
Капитан Дейли, оказывается, прекрасно знал местные обычаи. От нашего имени он поздравил пачу и преподнес ему подарок —красивые настольные часы. Завел часы ключом, и вдруг послышалась музыка. Лицо пачи оживилось, окружающие вытаращили глаза от изумления. Чудесные звуки привели их в восторг. В этот момент подошел Шахрух с узелком в руках, накинул на наши плечи тонкие шелковые халаты, подпоясал нас шелковыми кушаками, на головы повязал шелковые чалмы. Затем он обратился к паче:
— Владыка вселенной!.. Гости просят твоего дозволения отправиться в путь. Дозволим ли им?
Пача обратился к окружающим его. Затем объявил свое решение:
— Пока не окончится той, выезжать из аула не дозволяется!
Все громко засмеялись. Засмеялся и Музаффар-хан. Он обратился к нам:
— Вы слышали, гости? Мы не смеем нарушить волю властителя вселенной. Вам придется провести эту ночь здесь.
Я еще никогда не присутствовал на афганском тое, поэтому не стал возражать и дал понять знаком, что подчиняюсь повелению.
Пача начал принимать «жалобщиков».
С криком подошли два джигита. Под мышкой у одного из них был большой петух. Второй тоже предъявлял свои права на петуха. Пача грозно прикрикнул на них:
— Замолчите! Что за шум?
Джигит с петухом под мышкой дрожащим голосом ответил:
— Властитель вселенной... Этот человек отнимает у меня петуха. Но даю слово, петух мой. Взгляните: другого петуха с таким большим гребешком не найдется во всей округе.
Второй джигит не соглашался:
— Нет, всесильный!.. Он лжет. Петух мой. Я узнаю
своего петуха по хвосту. Смотрите: у него хвост как у павлина.
Пача подал знак своему главному визирю:
— Пойди и разреши их спор!
Визирь поднялся и, подойдя к спорящим, с достоинством обратился к ним:
— Хо-оп... Ты узнаешь своего петуха по гребешку? А ты — по хвосту? .. Так?
Спорящие дружно закивали головами, подтверждая согласие. Визирь вытащил из-за пояса нож и, отрезав у петуха сначала хвост, а затем гребень, роздал их спорящим. Затем отдал туловище петуха одному из нукеров, приказав:
— Брось в котел!
Все громко захохотали. Рассмеялся и пача, объявив, что он доволен решением визиря.
Двое «сербазов» привели джигита со связанными за спиной руками и обратились к паче:
— Властитель вселенной! Близ Урузга произошло сражение с разбойниками-англичанами. Этот трус бежал без оглядки, едва заслышал гром пушек. Что с ним сделать?
Музаффар-хан, сидевший рядом со мной, потемнел как туча. Он почувствовал — слова «сербазов» направлены по моему адресу. Действительно, я невольно вздрогнул и покраснел, мое самолюбие было задето. Но ни одним движением я не выдал себя, напротив, осторожно дернув Музаффар-хана за полу халата, добродушно улыбнулся. Он понял мой знак и только кашлянул слегка.
Пача объявил свою волю:
— Бросить в зиндан! Тот, кто не дорожит честью родины, не может называться афганцем!
Публика бурно зааплодировала.
Музаффар-хан снова беспокойно откашлялся. Но тут поднялся визирь и успокоил собравшихся:
— Тихо! Прием жалоб закончен. Играйте, пляшите! Властитель вселенной желает отдохнуть.
Послышалась музыка, забили барабаны. Начались танцы. Шахрух бросал танцующим мелкие деньги. Вдруг один из «сербазов», уведших джигита, вернулся с отчаянным криком:
— Вай, караул! Изменник бежал! Ускакал на сером коне!
Пача гневно поднялся и повелел:
— На коней! Догоните его!
С десяток юношей кинулись к стоящим у ворот оседланным лошадям. Туда же повалила вся толпа. Мы тоже вышли на улицу. Джигит, «брошенный в зиндан», стремительно скакал прочь от аула. За ним устремилась погоня. Празднество переместилось в степь. Беглеца поймали, заставили выполнять разные упражнения на коне. Другие юноши тоже показывали свое искусство джигитовки. Затем, разделившись на две группы, на всем скаку старались отнять друг у друга козленка. Потом была «байга» — скачки.
Веселье затянулось до самого вечера.
Вечером мы снова вернулись к младшему брату Музаффар-хана —отведать праздничного угощения. Во дворце веселье шло своей чередой. Веселые голоса сливались со звуками таров, зурны и барабана.
Хозяин дома повел нас в специально приготовленный просторный покой. Мне не хотелось возвращаться в комнаты. Я предпочел бы посмотреть на веселящихся. Но разве гость волен распоряжаться собой? Пришлось подчиниться. Капитан оказался счастливее меня: его куда-то увел Шахрух.
В комнате, куда мы вошли, полулежал, облокотясь на подушки, какой-то рослый старик. Увидев нас, он поднялся на ноги и, как старый знакомый, поздоровался с нами. Музаффар-хаи сказал, что это яшули берберов, Абду-керим-хан, и что он тоже приехал на праздник. В комнате, кроме нас, не было никого, даже брат Музаффар-хана, поставив поднос с угощением, вышел.
Я понял: Абдукерим-хан оказался здесь неспроста, предстоит серьезный разговор. Действительно, Музаффар-хаи сразу же начал:
— Ваш приезд, господин полковник, для нас очень кстати. Мы собирались послать своего человека в Мешхед. Хотим посоветоваться. — Музаффар-хан повернулся в сторону Абдукерим-хана и продолжал: — Я объяснил господину полковнику положение. Высказывай все, что накопилось на душе. Такого высокого гостя не всегда встретишь на пути.
Поднеся к губам пиалу с чаем, Абдукерим-хан некоторое время молчал, видимо раздумывая. Затем, пристально глядя на меня, неторопливо заговорил:
— Только что здесь со своими людьми проезжал Исмаил-хан. Может быть, вы его видели?
— Да, видел!
— Ну так вот... Люди, которых он вел, заковав в цепи, — это наши люди. Он обстрелял из пушек два наших аула, сотни невинных людей проливают горькие слезы. Борьба еще не кончилась. Он дал нам неделю срока. За это время мы должны выполнить все его требования. В противном случае он грозится предать наши селения огню.
— Чего он от вас требует?
— Многого они требуют...
Абдукерим глотнул остывшего чая и надолго замолчал. Я осторожно разглядывал его. Это был крупный, худощавый, крепкий старик, лет семидесяти. Лицо его было хмуро. Но в больших, живых глазах чувствовалась какая-то природная мягкость. Движения, манера говорить были спокойные. Он снова неторопливо заговорил:
— Мы, разумеется, знаем, что являемся подданными эмира. Знаем, что должны выплачивать подати. Только и у нас есть свои обычаи, идущие с давних времен. Их хотят уничтожить. Объявили нам, что подати со всех подданных должны собирать люди эмира. Потом приказали давать людей в войско... Всякий день что-нибудь выдумывают. А причиной всему то, что у эмира нет прежнего могущества. Асадулла-хан и другие безумцы создают смуту в стране.
Музаффар-хан воспользовался наступившей паузой и дополнил слова своего гостя:
— Мы, господин полковник, завтрашнего дня боимся больше, чем сегодняшнего. Нам нужно позаботиться о завтрашнем дне. Если вдруг судьба отвернется от эмира и его постигнет беда, то вполне возможно, что Асадулла-хан и подобные ему сбившиеся с пути люди захватят власть. Мы понимаем: положение очень трудное. Вот эмир Бухары, Сеид Алим-хан, прислал в Кабул своего личного представителя, просить о помощи. Если бы решал сам эмир, помощь давно была бы оказана. Но, как мы слышали, бухарцам не дали определенного ответа. Что, разве нет сил? Пусть эмир отдаст приказ... Мы только в наших местах найдем десять тысяч всадников. Но в Кабуле не идут на это! Потому что кое-что препятствует эмиру.
Мне было понятно беспокойство Ханов. В последние годы правительство Афганистана начало ограничивать власть ханов и беков, стараясь подвести их под действие существующих законов центрального правительства. Это, конечно, не нравилось местной знати. Они, наоборот, мечтали расширить свою власть, стать полновластными правителями на местах. Две линии, две стихии сталкивались. А новые политики, вроде Асадуллы-хана, настаивали на том, чтобы действовать еще решительнее, сильнее обуздать ханов и беков. Это еще больше взвинчивало и без того напряженные нервы местных правителей.
У меня не было никаких сомнений в том, что мои собеседники высказываются откровенно, от чистого сердца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43