Пусть смеется... Мне нужно заставить его говорить, высказаться до конца. Посмотрим, что он скажет...
Доктор сунул мне под мышку градусник, который до сих пор держал в руке, и заговорил уже без всякого стеснения:
— Для меня, разумеется, не важно, кто вы такой. Я — врач. Для врача все люди одинаковы. Вы — не араб и не духовное лицо. Не притворяйтесь. У вас несколько дней был сильный жар, вы бредили. Но ни разу не вспомнили всевышнего. Говорили по-английски. Кричали: «Генерал... Полковник...» Называли многих людей. Один раз вспомнили даже Ленина.
— Да ну?
— Да... Это меня удивило. И я подумал: «Что же это за духовное лицо?.. Аллаха не поминает, а Ленина поминает».
— Ха-ха-ха! — На этот раз я громко расхохотался.— Да разве в наше время существует болезнь сильнее, чем Ленин?
Наступила пауза. Но доктор, оказывается, не забыл моего вопроса. Помолчав, он внимательно посмотрел на меня и заговорил:
— Теперь я отвечу вам. Вы спрашиваете: кто виновник всех этих бедствий? Есть такие! Это те горе-политики, для которых высшее счастье в одном — в насилий. Да, да! Насилие сегодня — наш бог. Все поставлено ему на службу. Штык, бомба, орудие, аэропланы... Вся энергия человечества тратится теперь только на одно — на насилие. На кровавые бойни, на истребление целых народов... И самое обидное — все эти деятели уверяют, будто бы они выступают во имя права и справедливости. Пойми тут: кто прав, кто не прав!
Доктор нервно провел рукой по влажному лбу и продолжал:
— Того, кто изобрел удушливый газ, я посадил бы в газовую камеру. Пусть он первым испытает все прелести своего изобретения.
— В газовую камеру, говорите? — спросил я с притворным удивлением.
— Да!—твердо ответил доктор. — Это отучило бы всех любителей наживаться на чужом страдании. Я — русский человек. И мне больно за русскую землю. Где теперь больше всего льется кровь? На русской земле. Почему же мы, русские, должны страдать больше всех? Почему? В чем наша вина?
Доктор смотрел на меня, словно я был повинен во всех страданиях человечества. В его усталых старческих глазах пылало пламя неудержимого гнева.
Я по-своему постарался успокоить собеседника:
— Вот встретились бы вы с кем-нибудь из большевиков да и задали ему все эти вопросы.
— Большевики тут ни при чем! — резко возразил доктор. — Разве большевики затеяли истребительную войну? Разве они годами душили народ голодом и холодом? А где все эти цари, вельможи, высокопоставленные сановники, которые без устали разжигали в людях воинственные инстинкты, обещая взамен счастье и благоденствие? Где они? Где их обещания? Я не питаю нежных чувств к большевикам, — продолжал доктор, — но и не осуждаю их. Не осуждаю хотя бы потому, что они борются за нашу русскую землю. За Россию! Вот вы англичанин.
— Нет, доктор. Повторяю: я араб, хотя и жил в Англии.
— Допустим, араб... Ну, так если бы все эти убийства и насилия творились на вашей земле, в Англии... Пардон, в Египте... Как бы вы поступили?
— Никак... Я покорно исполнял бы то, что предначертано создателем. Создатель любит терпеливых.
Мои лицемерные разглагольствования, видимо, надоели доктору. Он взял у меня градусник и, посмотрев на него, сказал:
— Температуры нет. Но вам придется полежать еще недельку-другую, пока не наберетесь сил.
Я знал, что не пролежу и недели. И все-таки начал жалобно упрашивать его:
— Андрей Иванович! Смилуйтесь... Как можно вылежать здесь две недели?
Доктор кинул на стол градусник.
— Если надо, можно пролежать и десять недель. Создатель любит терпеливых, — язвительно повторил он и, прихватив свой саквояж, ушел.
Чертова болезнь наконец выпустила меня из своих когтей. Силы понемногу возвратились, и я начал заниматься делами. Может быть, оттого, что нынче за окном накрапывает дождь, на душе у меня стало легче.
Подошел к окну. От прежнего Чарлза Форстера, бодрого, цветущего, жизнерадостного, ничего не осталось. Щеки ввалились, веки набрякли. В руках и ногах тоже нет прежней силы. Все же я чувствовал, что с каждым днем крепну, мускулы опять становятся упругими. Слава богу!
Даже в постели я продолжал заниматься делами. Полковника Арсланбекова отправил в Ташкент. Там он должен был встретиться с руководителями «Туркестанской военной организации», а затем вернуться назад, в Карши. Князя Дубровинского послал в Бухару. Ему поручено было выяснить, кто из русских офицеров находится сейчас там, прощупать их. Карманы ему я набил серебряными тенге. Он развлекался в Бухаре дней десять и вернулся повеселевший, в хорошем настроении. Рассказал, что познакомился с несколькими офицерами, которые ищут, на кого опереться. Теперь я поручил ему сойтись поближе с Андреем Ивановичем и выяснить, что он за человек, с кем связан. Дубровинский начал входить
в свою новую роль и уже принес кое-какие любопытные сведения о докторе.
Капитан Дейли был занят вновь назначенным беком и его приближенными. По установившейся в Бухаре традиции вслед за старым беком, если он смещен, уходило и все его окружение. В какой-то мере этот принцип был разумен. Разве может новый бек править со старыми слугами? И вообще, как быть господину без преданного слуги?
Капитан Дейли выполнил и другое важное дело: при содействии бека встретился с представителем Иргаш-бая в Керки, добился отправки гонца к баю. Я решил повидаться лично с Иргаш-баем, договориться с ним по некоторым вопросам и уж только после этого явиться к эмиру.
Дождь лил шумно. Деревья, долгие месяцы покрытые пылью, теперь ожили, посвежели. Было даже приятно глядеть на них. Чувствовалось, что душное, знойное лето покинуло этот край и уступило место доброй осени.
Надев халат и повязав на голову чалму, я собрался было выйти на улицу, когда вошел капитан Дейли. За ним следовал кругленький, как и он, но не такой загорелый мужчина. Широко улыбаясь, он обратился ко мне по-латыни:
— Свет идет с Востока!
По голосу я узнал капитана Майкла Дэвида. Я знал, что он был послан в Кашгар, но не предполагал увидеть его в Бухаре. Какая радость — неожиданно встретить в чужой стране близкого знакомого! Закрыв накрепко дверь и приказав Ричарду и Артуру не впускать никого даже во двор, мы проговорили с ним часа два. Майкл рассказал любопытные вещи. В Туркестан он, оказывается, перешел летом этого года, вместе с нашей военно-дипломатической миссией, посланной через Кашгар. В состав миссии входили опытные разведчики: майор Бейли, капитан Блеккер и наш прежний генеральный консул в Кашгаре, сэр Джордж Макартнэй. Основной целью миссии было проникнуть глубже в Туркестан, чтобы ознакомиться с положением на местах, взвесить всесторонне реальные возможности сил, борющихся против большевизма, и сконцентрировать их действия в од-
ном направлении. Официальный характер миссии имел и положительные и отрицательные стороны. Она, конечно, могла действовать открыто, встречаться с официальными представителями большевиков, беседовать с ними по интересующим вопросам. Но было также ясно, что работники миссии окажутся под неусыпным контролем и наблюдением, что им не удастся перейти за официальные границы. Поэтому одновременно с миссией через рубеж была переброшена группа офицеров, хорошо знающих местные языки и обычаи. Капитан Майкл был один из них. Его направили прямо в Фергану, в отряд Иргаш-бая.
Я спросил Дэвида о положении в Фергане. Жадно затягиваясь папиросой, он мрачно ответил:
— Положение неважное. Точнее: плачевное... Шайка головорезов. Один другого упрямее. Грубы, алчны. Ни на что не способны, но мнят себя опорой мира. Нельзя понять, кому можно верить, к кому прислушаться.
— Среди них, видимо, имеются более влиятельные, авторитетные?
— Самый влиятельный — Иргаш-бай, — пояснил Майкл. — Он считает себя правителем всей Ферганы. Если верить его словам, все вооруженные силы в его руках. В действительности же каждый курбаши — сам себе султан. А в вилайете их более двадцати. И жизнь и достояние жителей в их руках. У каждого курбаши — свой вооруженный отряд. У одних — тысяча всадников, у других — нет и сотни. У самого Иргаш-бая около двух тысяч джигитов. Прежде всего мы постарались объединить эти мелкие, разрозненные отряды, сплотить их в один крепкий кулак.
— Каковы же результаты? — спросил я: хотелось точнее представить себе положение дел.—Сколько сейчас в Фергане реальных людей, которых можно двинуть в бой?
Майкл некоторое время раздумывал.
— Реально картина такова. Два конных отряда, вооруженных с нашей помощью. В каждом отряде более тысячи всадников и четыре горных орудия. Два пехотных полка, примерно двенадцать тысяч человек. Всего в наличии около пятнадцати тысяч вооруженных людей.
— Около пятнадцати тысяч, — повторил я, не сводя глаз с Майкла. — В Бухаре — пятьдесят тысяч... Хивинцев, скажем, двадцать тысяч.. Выходит, восемьдесят
пять тысяч? Люди «Туркестанской военной организации»... Дашнаки... Беглые казаки... Силы на Асхабад-ском фронте, в Семиречье... Всего в этих краях — около ста тысяч вооруженных людей. А какова, вы полагаете, реальная сила большевиков?
Капитан ответил без запинки, как ученик, быстро подсчитавший в уме:
— У большевиков в Ташкенте — до пяти тысяч человек, в Самарканде — до четырех тысяч, в Чарджуе — две тысячи. Кроме того, небольшие отряды в Новой Бухаре, в Туркестане, в Чимкенте, в Перовске и Петро-Александровске.
— Всего, значит, не будет и пятнадцати тысяч человек... Так?
— Да.
— Видите, господа! Сто тысяч и пятнадцать! Если мы упустим такой удобный момент... Поверьте: история нам не простит, даже если всех нас потом повесят. Такие силы! И все Они, по существу, стоят без движения. Почему? Чего не хватает?
Я, конечно, знал, чего нам не хватает. Но решил проверить свои предположения, в особенности услышать мнение Майкла. Он многозначительно улыбнулся.
— Вы, господин полковник, затронули основной вопрос. В самом деле, чего нам не хватает? Казалось бы, всего достаточно, чтобы одним ударом покончить с большевиками. Но когда мы вплотную подходим к делу, все неожиданно рушится. Возьмем, к примеру, Фергану. Недавно мы собирали совещание курбашей, подготовили предложение об объединении всех сил и об укреплении дисциплины. На совещание не явилась ровно половина приглашенных. Ишмет-бай сказал: «Чем быть нукером у Иргаш-бая, я лучше буду собачьим чабаном». А Ир-гаш-бай, в свою очередь, его ни во что не ставит. Мы специально поехали в усадьбу Ишмет-бая, чтобы встретиться с ним. Просидели три дня и вынуждены были уехать назад ни с чем. По точным данным, в его отряде находятся двое турецких офицеров. Они усиленно агитируют курбашей. Что касается Иргаш-бая, он тоже заявляет: «Не желаю иметь дела с людьми из «Туркестанской военной организации»... Не свяжу свою судьбу с русскими». Он мечтает о создании мусульманского халифата в Средней Азии. И не удивительно! Большинство этих
молодцов немало натерпелось от русских. Ишмет-бай и его брат много лет пробыли в ссылке, в Сибири, за вооруженный грабеж. Как теперь поставить их в один строй с царскими офицерами?
— А зачем ставить в один строй именно с царскими офицерами? Поведите его за эмиром. Против него-то он возражать не станет?
— Конечно, он не против эмира. Но ведь и сам эмир хитрит. Не так давно Тредуэлл, американский консул в Ташкенте, встретился с Сеид Алим-ханом, и тот открыто заявил ему, что не хочет быть козлом отпущения и не начнет войну до тех пор, пока большевики не будут отброшены за Самарканд. Действует очень осторожно. Усиливает свою армию, при каждом удобном случае поносит большевиков. Но бросаться в гущу событий не желает. А ведь сейчас самый удобный момент, чтобы начать действовать!
Эмир не зря опасался большевиков. В марте нынешнего, восемнадцатого, года между его войсками и красногвардейцами произошло крупное столкновение. Первые стычки закончились победой бухарцев, и эмир даже перебил представителей, посланных руководителем большевиков Колесовым для заключения перемирия. Но победу не удалось закрепить. Большевики, получив дополнительные подкрепления из Ташкента, разгромили войска эмира. Сеид Алим-хан был вынужден подписать позорный договор.
Я спросил Майкла, какого мнения он о руководителях «Туркестанской военной организации». Он ответил с иронической улыбкой:
— По-моему, в этой «организации» больше шума, чем дела. Вся работа у них ведется в Ташкенте, на местах они не имеют почти никакого влияния. К тому же до сегодняшнего дня руководители организации не могут выдвинуть отчетливую политическую платформу, размениваются на мелочи. Вот, например, о чем они спорят: «Какую власть установить в Туркестане после изгнания большевиков? Вернуть Романовых или создать республику?»
— Дурачье! — буркнул я. — И об этом спорят?
— Да еще как! В начале июля собрали специальное совещание по этому вопросу, спорили часа четыре. Да так и разошлись, не придя к единому решению. Предсе-
датель организации генерал Джунковский и полковник Корнилов будто бы стоят за монархический строй. А другая группа им возражает. Сэр Макартнэй встретился; с некоторыми из вожаков. Сказал им: «Не пытайтесь делить шкуру неубитого медведя, займитесь более существенным». После этого вопрос о будущей форме правления на какое-то время был снят с повестки дня. Сейчас идет будто бы большой спор о другом: о договоре, подписанном недавно нами и руководителями «Военной организации». Кое-кто из руководителей требует пересмотра договора, изменения двух его пунктов.
— Каких именно?
— О будущем Туркестана и о концессиях. Договор, как вам известно, предусматривает, что после свержения советской власти Туркестан войдет в состав Британской империи. Полковник Лазарев, Арсланбеков и еще некоторые возражают. Говорят, что принятие такого обязательства — предательство по отношению к России. По словам майора Бейли, они как будто действуют по заданию атамана Дутова. Сам атаман намерен создать в Юго-Восточной России самостоятельное государство, думает включить в его состав и Туркестан.
— Сколько претендентов на власть! — Я невольно улыбнулся. — Правительство Колчака... Правительство Деникина... Комуч ... Атаман Дутов... Отлично! Пусть стараются, пусть хлопочут. Чем больше будет людей, хватающихся за лапу белого медведя, тем легче нам выгнать его из Азии. Но об изменении договора не может быть и речи. Колонии —наше приобретение. Они принадлежат нам по праву завоевания. Это же относится и к Туркестану. Его мы тоже фактически завоевали!
Как всегда осторожно постучавшись, вошел Артур. Доложил, что пришел посланный бека, — бек хочет переговорить со мной по одному крайне срочному делу.
Пришлось прервать беседу.
Я еще не встречался с беком в официальной обстановке. Поэтому решил первым нанести ему визит вежливости.
Когда мы с капитаном Дейли уже собрались идти, появился посланец от Арсланбекова из Ташкента, доставил письмо от него. Если не случится чего-либо непредвиденного, писал Арсланбеков,. он непременно в пятницу будет в Бухаре. Советовал поговорить с Андреем — его посланцем. Времени уже не было. Я велел Андрею явиться ко мне вечером и вышел.
Дождь перестал, облака на небе начали расходиться. Солнце то появлялось вдруг, то снова пряталось за облаками. Может быть, оттого, что я долго не был на свежем воздухе, погода показалась мне прямо очаровательной. Дышалось легко, и на душе стало легче.
Мы вышли на главную улицу. Двери лавок и чайхан были раскрыты настежь, полы политы водой и подметены, кругом стояла предполуденная суета.
Капитан Дейли вдруг схватил меня за руку и шепнул:
— Узнаете вон того, впереди?
Прямо перед нами, дымя папиросой и ведя под руку какую-то светловолосую девушку, шел князь Дубровинский. Мы придержали шаг, отстали, потом свернули в какой-то переулок. Капитан заговорил о князе. По его мнению, князю нельзя доверять. Я тоже опасался, что при случае он постарается взять у нас реванш. Но в наших руках не было достаточных улик, чтобы прийти к какому-то определенному выводу. Главную мысль капитана я, однако, разделял: действительно, пришло время специально заняться князем.
Когда мы уже подходили к резиденции бека, нас нагнал фаэтон. Поравнявшись с нами, фаэтонщик остановил лошадей, спрыгнул на землю и низко поклонился. Потом почтительно обратился к нам:
— Простите, таксыр... Я запоздал немного. Если бек узнает, он набьет чучело из моей шкуры. Простите па первый раз. Эх, глупец я!
Оказалось, старик — фаэтонщик бека. Он приехал за нами и, узнав, что мы уже отправились пешком, поспешил вдогонку.
Мы успокоили старика, сказав, что нарочно пошли пешком, чтобы размять ноги, и что он нисколько не виноват. Но старик продолжал упрашивать и не успокоился, пока мы не сели в фаэтон.
Бек ждал у входа в свою резиденцию. Он принял нас с распростертыми объятиями, как дорогих гостей, провел
в гостиную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Доктор сунул мне под мышку градусник, который до сих пор держал в руке, и заговорил уже без всякого стеснения:
— Для меня, разумеется, не важно, кто вы такой. Я — врач. Для врача все люди одинаковы. Вы — не араб и не духовное лицо. Не притворяйтесь. У вас несколько дней был сильный жар, вы бредили. Но ни разу не вспомнили всевышнего. Говорили по-английски. Кричали: «Генерал... Полковник...» Называли многих людей. Один раз вспомнили даже Ленина.
— Да ну?
— Да... Это меня удивило. И я подумал: «Что же это за духовное лицо?.. Аллаха не поминает, а Ленина поминает».
— Ха-ха-ха! — На этот раз я громко расхохотался.— Да разве в наше время существует болезнь сильнее, чем Ленин?
Наступила пауза. Но доктор, оказывается, не забыл моего вопроса. Помолчав, он внимательно посмотрел на меня и заговорил:
— Теперь я отвечу вам. Вы спрашиваете: кто виновник всех этих бедствий? Есть такие! Это те горе-политики, для которых высшее счастье в одном — в насилий. Да, да! Насилие сегодня — наш бог. Все поставлено ему на службу. Штык, бомба, орудие, аэропланы... Вся энергия человечества тратится теперь только на одно — на насилие. На кровавые бойни, на истребление целых народов... И самое обидное — все эти деятели уверяют, будто бы они выступают во имя права и справедливости. Пойми тут: кто прав, кто не прав!
Доктор нервно провел рукой по влажному лбу и продолжал:
— Того, кто изобрел удушливый газ, я посадил бы в газовую камеру. Пусть он первым испытает все прелести своего изобретения.
— В газовую камеру, говорите? — спросил я с притворным удивлением.
— Да!—твердо ответил доктор. — Это отучило бы всех любителей наживаться на чужом страдании. Я — русский человек. И мне больно за русскую землю. Где теперь больше всего льется кровь? На русской земле. Почему же мы, русские, должны страдать больше всех? Почему? В чем наша вина?
Доктор смотрел на меня, словно я был повинен во всех страданиях человечества. В его усталых старческих глазах пылало пламя неудержимого гнева.
Я по-своему постарался успокоить собеседника:
— Вот встретились бы вы с кем-нибудь из большевиков да и задали ему все эти вопросы.
— Большевики тут ни при чем! — резко возразил доктор. — Разве большевики затеяли истребительную войну? Разве они годами душили народ голодом и холодом? А где все эти цари, вельможи, высокопоставленные сановники, которые без устали разжигали в людях воинственные инстинкты, обещая взамен счастье и благоденствие? Где они? Где их обещания? Я не питаю нежных чувств к большевикам, — продолжал доктор, — но и не осуждаю их. Не осуждаю хотя бы потому, что они борются за нашу русскую землю. За Россию! Вот вы англичанин.
— Нет, доктор. Повторяю: я араб, хотя и жил в Англии.
— Допустим, араб... Ну, так если бы все эти убийства и насилия творились на вашей земле, в Англии... Пардон, в Египте... Как бы вы поступили?
— Никак... Я покорно исполнял бы то, что предначертано создателем. Создатель любит терпеливых.
Мои лицемерные разглагольствования, видимо, надоели доктору. Он взял у меня градусник и, посмотрев на него, сказал:
— Температуры нет. Но вам придется полежать еще недельку-другую, пока не наберетесь сил.
Я знал, что не пролежу и недели. И все-таки начал жалобно упрашивать его:
— Андрей Иванович! Смилуйтесь... Как можно вылежать здесь две недели?
Доктор кинул на стол градусник.
— Если надо, можно пролежать и десять недель. Создатель любит терпеливых, — язвительно повторил он и, прихватив свой саквояж, ушел.
Чертова болезнь наконец выпустила меня из своих когтей. Силы понемногу возвратились, и я начал заниматься делами. Может быть, оттого, что нынче за окном накрапывает дождь, на душе у меня стало легче.
Подошел к окну. От прежнего Чарлза Форстера, бодрого, цветущего, жизнерадостного, ничего не осталось. Щеки ввалились, веки набрякли. В руках и ногах тоже нет прежней силы. Все же я чувствовал, что с каждым днем крепну, мускулы опять становятся упругими. Слава богу!
Даже в постели я продолжал заниматься делами. Полковника Арсланбекова отправил в Ташкент. Там он должен был встретиться с руководителями «Туркестанской военной организации», а затем вернуться назад, в Карши. Князя Дубровинского послал в Бухару. Ему поручено было выяснить, кто из русских офицеров находится сейчас там, прощупать их. Карманы ему я набил серебряными тенге. Он развлекался в Бухаре дней десять и вернулся повеселевший, в хорошем настроении. Рассказал, что познакомился с несколькими офицерами, которые ищут, на кого опереться. Теперь я поручил ему сойтись поближе с Андреем Ивановичем и выяснить, что он за человек, с кем связан. Дубровинский начал входить
в свою новую роль и уже принес кое-какие любопытные сведения о докторе.
Капитан Дейли был занят вновь назначенным беком и его приближенными. По установившейся в Бухаре традиции вслед за старым беком, если он смещен, уходило и все его окружение. В какой-то мере этот принцип был разумен. Разве может новый бек править со старыми слугами? И вообще, как быть господину без преданного слуги?
Капитан Дейли выполнил и другое важное дело: при содействии бека встретился с представителем Иргаш-бая в Керки, добился отправки гонца к баю. Я решил повидаться лично с Иргаш-баем, договориться с ним по некоторым вопросам и уж только после этого явиться к эмиру.
Дождь лил шумно. Деревья, долгие месяцы покрытые пылью, теперь ожили, посвежели. Было даже приятно глядеть на них. Чувствовалось, что душное, знойное лето покинуло этот край и уступило место доброй осени.
Надев халат и повязав на голову чалму, я собрался было выйти на улицу, когда вошел капитан Дейли. За ним следовал кругленький, как и он, но не такой загорелый мужчина. Широко улыбаясь, он обратился ко мне по-латыни:
— Свет идет с Востока!
По голосу я узнал капитана Майкла Дэвида. Я знал, что он был послан в Кашгар, но не предполагал увидеть его в Бухаре. Какая радость — неожиданно встретить в чужой стране близкого знакомого! Закрыв накрепко дверь и приказав Ричарду и Артуру не впускать никого даже во двор, мы проговорили с ним часа два. Майкл рассказал любопытные вещи. В Туркестан он, оказывается, перешел летом этого года, вместе с нашей военно-дипломатической миссией, посланной через Кашгар. В состав миссии входили опытные разведчики: майор Бейли, капитан Блеккер и наш прежний генеральный консул в Кашгаре, сэр Джордж Макартнэй. Основной целью миссии было проникнуть глубже в Туркестан, чтобы ознакомиться с положением на местах, взвесить всесторонне реальные возможности сил, борющихся против большевизма, и сконцентрировать их действия в од-
ном направлении. Официальный характер миссии имел и положительные и отрицательные стороны. Она, конечно, могла действовать открыто, встречаться с официальными представителями большевиков, беседовать с ними по интересующим вопросам. Но было также ясно, что работники миссии окажутся под неусыпным контролем и наблюдением, что им не удастся перейти за официальные границы. Поэтому одновременно с миссией через рубеж была переброшена группа офицеров, хорошо знающих местные языки и обычаи. Капитан Майкл был один из них. Его направили прямо в Фергану, в отряд Иргаш-бая.
Я спросил Дэвида о положении в Фергане. Жадно затягиваясь папиросой, он мрачно ответил:
— Положение неважное. Точнее: плачевное... Шайка головорезов. Один другого упрямее. Грубы, алчны. Ни на что не способны, но мнят себя опорой мира. Нельзя понять, кому можно верить, к кому прислушаться.
— Среди них, видимо, имеются более влиятельные, авторитетные?
— Самый влиятельный — Иргаш-бай, — пояснил Майкл. — Он считает себя правителем всей Ферганы. Если верить его словам, все вооруженные силы в его руках. В действительности же каждый курбаши — сам себе султан. А в вилайете их более двадцати. И жизнь и достояние жителей в их руках. У каждого курбаши — свой вооруженный отряд. У одних — тысяча всадников, у других — нет и сотни. У самого Иргаш-бая около двух тысяч джигитов. Прежде всего мы постарались объединить эти мелкие, разрозненные отряды, сплотить их в один крепкий кулак.
— Каковы же результаты? — спросил я: хотелось точнее представить себе положение дел.—Сколько сейчас в Фергане реальных людей, которых можно двинуть в бой?
Майкл некоторое время раздумывал.
— Реально картина такова. Два конных отряда, вооруженных с нашей помощью. В каждом отряде более тысячи всадников и четыре горных орудия. Два пехотных полка, примерно двенадцать тысяч человек. Всего в наличии около пятнадцати тысяч вооруженных людей.
— Около пятнадцати тысяч, — повторил я, не сводя глаз с Майкла. — В Бухаре — пятьдесят тысяч... Хивинцев, скажем, двадцать тысяч.. Выходит, восемьдесят
пять тысяч? Люди «Туркестанской военной организации»... Дашнаки... Беглые казаки... Силы на Асхабад-ском фронте, в Семиречье... Всего в этих краях — около ста тысяч вооруженных людей. А какова, вы полагаете, реальная сила большевиков?
Капитан ответил без запинки, как ученик, быстро подсчитавший в уме:
— У большевиков в Ташкенте — до пяти тысяч человек, в Самарканде — до четырех тысяч, в Чарджуе — две тысячи. Кроме того, небольшие отряды в Новой Бухаре, в Туркестане, в Чимкенте, в Перовске и Петро-Александровске.
— Всего, значит, не будет и пятнадцати тысяч человек... Так?
— Да.
— Видите, господа! Сто тысяч и пятнадцать! Если мы упустим такой удобный момент... Поверьте: история нам не простит, даже если всех нас потом повесят. Такие силы! И все Они, по существу, стоят без движения. Почему? Чего не хватает?
Я, конечно, знал, чего нам не хватает. Но решил проверить свои предположения, в особенности услышать мнение Майкла. Он многозначительно улыбнулся.
— Вы, господин полковник, затронули основной вопрос. В самом деле, чего нам не хватает? Казалось бы, всего достаточно, чтобы одним ударом покончить с большевиками. Но когда мы вплотную подходим к делу, все неожиданно рушится. Возьмем, к примеру, Фергану. Недавно мы собирали совещание курбашей, подготовили предложение об объединении всех сил и об укреплении дисциплины. На совещание не явилась ровно половина приглашенных. Ишмет-бай сказал: «Чем быть нукером у Иргаш-бая, я лучше буду собачьим чабаном». А Ир-гаш-бай, в свою очередь, его ни во что не ставит. Мы специально поехали в усадьбу Ишмет-бая, чтобы встретиться с ним. Просидели три дня и вынуждены были уехать назад ни с чем. По точным данным, в его отряде находятся двое турецких офицеров. Они усиленно агитируют курбашей. Что касается Иргаш-бая, он тоже заявляет: «Не желаю иметь дела с людьми из «Туркестанской военной организации»... Не свяжу свою судьбу с русскими». Он мечтает о создании мусульманского халифата в Средней Азии. И не удивительно! Большинство этих
молодцов немало натерпелось от русских. Ишмет-бай и его брат много лет пробыли в ссылке, в Сибири, за вооруженный грабеж. Как теперь поставить их в один строй с царскими офицерами?
— А зачем ставить в один строй именно с царскими офицерами? Поведите его за эмиром. Против него-то он возражать не станет?
— Конечно, он не против эмира. Но ведь и сам эмир хитрит. Не так давно Тредуэлл, американский консул в Ташкенте, встретился с Сеид Алим-ханом, и тот открыто заявил ему, что не хочет быть козлом отпущения и не начнет войну до тех пор, пока большевики не будут отброшены за Самарканд. Действует очень осторожно. Усиливает свою армию, при каждом удобном случае поносит большевиков. Но бросаться в гущу событий не желает. А ведь сейчас самый удобный момент, чтобы начать действовать!
Эмир не зря опасался большевиков. В марте нынешнего, восемнадцатого, года между его войсками и красногвардейцами произошло крупное столкновение. Первые стычки закончились победой бухарцев, и эмир даже перебил представителей, посланных руководителем большевиков Колесовым для заключения перемирия. Но победу не удалось закрепить. Большевики, получив дополнительные подкрепления из Ташкента, разгромили войска эмира. Сеид Алим-хан был вынужден подписать позорный договор.
Я спросил Майкла, какого мнения он о руководителях «Туркестанской военной организации». Он ответил с иронической улыбкой:
— По-моему, в этой «организации» больше шума, чем дела. Вся работа у них ведется в Ташкенте, на местах они не имеют почти никакого влияния. К тому же до сегодняшнего дня руководители организации не могут выдвинуть отчетливую политическую платформу, размениваются на мелочи. Вот, например, о чем они спорят: «Какую власть установить в Туркестане после изгнания большевиков? Вернуть Романовых или создать республику?»
— Дурачье! — буркнул я. — И об этом спорят?
— Да еще как! В начале июля собрали специальное совещание по этому вопросу, спорили часа четыре. Да так и разошлись, не придя к единому решению. Предсе-
датель организации генерал Джунковский и полковник Корнилов будто бы стоят за монархический строй. А другая группа им возражает. Сэр Макартнэй встретился; с некоторыми из вожаков. Сказал им: «Не пытайтесь делить шкуру неубитого медведя, займитесь более существенным». После этого вопрос о будущей форме правления на какое-то время был снят с повестки дня. Сейчас идет будто бы большой спор о другом: о договоре, подписанном недавно нами и руководителями «Военной организации». Кое-кто из руководителей требует пересмотра договора, изменения двух его пунктов.
— Каких именно?
— О будущем Туркестана и о концессиях. Договор, как вам известно, предусматривает, что после свержения советской власти Туркестан войдет в состав Британской империи. Полковник Лазарев, Арсланбеков и еще некоторые возражают. Говорят, что принятие такого обязательства — предательство по отношению к России. По словам майора Бейли, они как будто действуют по заданию атамана Дутова. Сам атаман намерен создать в Юго-Восточной России самостоятельное государство, думает включить в его состав и Туркестан.
— Сколько претендентов на власть! — Я невольно улыбнулся. — Правительство Колчака... Правительство Деникина... Комуч ... Атаман Дутов... Отлично! Пусть стараются, пусть хлопочут. Чем больше будет людей, хватающихся за лапу белого медведя, тем легче нам выгнать его из Азии. Но об изменении договора не может быть и речи. Колонии —наше приобретение. Они принадлежат нам по праву завоевания. Это же относится и к Туркестану. Его мы тоже фактически завоевали!
Как всегда осторожно постучавшись, вошел Артур. Доложил, что пришел посланный бека, — бек хочет переговорить со мной по одному крайне срочному делу.
Пришлось прервать беседу.
Я еще не встречался с беком в официальной обстановке. Поэтому решил первым нанести ему визит вежливости.
Когда мы с капитаном Дейли уже собрались идти, появился посланец от Арсланбекова из Ташкента, доставил письмо от него. Если не случится чего-либо непредвиденного, писал Арсланбеков,. он непременно в пятницу будет в Бухаре. Советовал поговорить с Андреем — его посланцем. Времени уже не было. Я велел Андрею явиться ко мне вечером и вышел.
Дождь перестал, облака на небе начали расходиться. Солнце то появлялось вдруг, то снова пряталось за облаками. Может быть, оттого, что я долго не был на свежем воздухе, погода показалась мне прямо очаровательной. Дышалось легко, и на душе стало легче.
Мы вышли на главную улицу. Двери лавок и чайхан были раскрыты настежь, полы политы водой и подметены, кругом стояла предполуденная суета.
Капитан Дейли вдруг схватил меня за руку и шепнул:
— Узнаете вон того, впереди?
Прямо перед нами, дымя папиросой и ведя под руку какую-то светловолосую девушку, шел князь Дубровинский. Мы придержали шаг, отстали, потом свернули в какой-то переулок. Капитан заговорил о князе. По его мнению, князю нельзя доверять. Я тоже опасался, что при случае он постарается взять у нас реванш. Но в наших руках не было достаточных улик, чтобы прийти к какому-то определенному выводу. Главную мысль капитана я, однако, разделял: действительно, пришло время специально заняться князем.
Когда мы уже подходили к резиденции бека, нас нагнал фаэтон. Поравнявшись с нами, фаэтонщик остановил лошадей, спрыгнул на землю и низко поклонился. Потом почтительно обратился к нам:
— Простите, таксыр... Я запоздал немного. Если бек узнает, он набьет чучело из моей шкуры. Простите па первый раз. Эх, глупец я!
Оказалось, старик — фаэтонщик бека. Он приехал за нами и, узнав, что мы уже отправились пешком, поспешил вдогонку.
Мы успокоили старика, сказав, что нарочно пошли пешком, чтобы размять ноги, и что он нисколько не виноват. Но старик продолжал упрашивать и не успокоился, пока мы не сели в фаэтон.
Бек ждал у входа в свою резиденцию. Он принял нас с распростертыми объятиями, как дорогих гостей, провел
в гостиную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43