Это был, видимо, из тех восточных властителей, которым опостылела азиатчина и которые почувствовали вкус европейского образа жизни. Такие люди представляют для нас большой интерес. Свяжи их с деловыми кругами
Лондона, умеющими выжимать масло из камня, и направляй куда надо. Они превращаются в азиатов с европейским душком. А то, что уже укоренилось в душе, как вы сами знаете, становится крепче стали.
Пиршество затянулось. Перешли на другие темы. В конце концов, под предлогом позднего времени, бек Предложил нам остаться у него. Мы, признаться, не стали возражать. В третьем часу ночи он проводил меня в отведенную комнату и, попрощавшись, ушел. Я остался один. Едва я снял халат и чалму, дверь отворилась, и на пороге появилась довольно молодая женщина. В руках у нее была маленькая подушечка. Увидев меня, женщина вздрогнула и остановилась. Я обратился к ней на узбекском языке:
— Входите, входите. . . Не бойтесь!
Она робко вошла в комнату и, положив маленькую подушечку на большую, заново оправила постель.
— Подождите минутку! — остановил я ее. Женщина смущенно потупилась. Подойдя поближе и смягчив, насколько мне удавалось, голос, я продолжал: — Как вас зовут?
Женщина промолчала, кусая кончик своего платка из зеленого шелка, и отвернулась. Я подошел еще ближе.
— Не стесняйтесь. . . Как ваше имя? А? ..
— Нимче, — тихо ответила женщина.
— Что? Вы сказали — Нимче?
— Да.
— Откуда вы родом? Узбечка?
— Нет... Ашкун...
— Ашкун?
— Да...
«Ашкун, ашкун»,—повторял я про себя. Это слово было мне знакомо. «Ашкун» называлось одно из основных племен Кафиристана — местности в северо-восточной части Афганистана. Неужели эта женщина оттуда? Я взял ее за руку:
— Ну-ка, повернись лицом ко мне. . . Не бойся. . . подними глаза, — проговорил я, пытаясь заглянуть ей в лицо.
Нимче не отняла руку, но и глаз не подняла. Я понял, что она неспроста . принесла подушечку, и начал действовать смелее: схватил другую руку и слегка прижал к груди. Нимче вздрогнула, но не пыталась вырваться из моих объятий. На этот раз я приказал более строго:
— Подними глаза!
Нимче осторожно подняла голову. Я с удовольствием заглянул в ее красивое, белое лицо, в чистые, как морская вода, голубые глаза. Да, Нимче была из Кафиристана. В северо-западной Индии, в Дардистане, я как-то встретил одну женщину, уроженку Кафиристана. Она, так же как Нимче, была высокого роста, статная, белолицая. Но моложе Нимче. Этой, по всей вероятности, было уже под сорок: и лоб, и стройную, красивую шею уже начали украшать мелкие морщинки.
Я усадил Нимче на диван и, глядя в ее грустные глаза, возобновил расспросы:
— Вы из Кафиристана?
— Да.
— А как вы попали сюда?
Вместо ответа Нимче глубоко вздохнула. С каким-то удивлением посмотрела на меня и начала рассказывать свою историю. По ее словам, когда ей 'было лет семь, она со своими родителями попала в плен к афганцам. Когда начала подрастать, ее продали одному бухарскому купцу. А купец подарил ее эмиру. Самые драгоценные дни своей жизни она провела в гареме. Несколько лет тому назад эмир отпустил ее из гарема, а беку приказал до конца ее жизни покровительствовать ей.
Я, честно говоря, раскаялся, что попросил Нимче рассказать о своем прошлом. На глазах у нее появились слезы, и вдруг она горько, взахлеб, зарыдала. Я сидел растерянный, не зная, что предпринять. Утешать ее — язык не поворачивался. Да и как ее утешить? Взывай к богу... Да поможет тебе аллах. .. Что еще можно сказать?
Не находя других слов, я мысленно повторял имя — Нимче. Постой, постой... Да ведь афганцы, кажется, называют «нимче» тех кафиристанцев, которые приняли мусульманскую веру? Об этом я где-то читал. Где именно? Не помню. .. Но читал — это точно. Тогда какое же у нее настоящее имя?
Оказывается, я задумался всерьез. Нимче вытерла глаза и, поднимаясь, сказала:
— Если больше ничего не надо, я пойду.
Я невольно отпустил ее руки.
Я заснул, когда уже начинало светать. Проснулся поздно. Бек и капитан Дейли уже ожидали меня в столовой. Ни есть, ни пить мне не хотелось. Казалось, бек в душе посмеивался надо мной. Он, разумеется, знал о том, что я какое-то время провел с Нимче. Может быть, уже потребовал у нее отчета? Не знаю... Во всяком случае, хорошо, что удалось быстро ее выпроводить. Подумав об этом, я даже вздохнул облегченно.
Мы выпили по пиалушке чая и, простившись с беком, направились к себе домой. Опять пошли пешком. По дороге я спросил капитана, что означает слово «нимче».
— Нимче, — сказал он, — значит «наполовину верующий». Афганцы называли «нимче» сияхпушей, принявших мусульманство... А что? Почему вам это понадобилось?
— Да так. .. Вспомнил и спросил...
«Бедняжке даже не дали имени человеческого», — подумал я и быстро перевел разговор на другую тему:
— Как тебе понравилась откровенность бека? Капитан усмехнулся.
— По-моему, мы столкнулись с типичной восточной дипломатией. Без дозволения эмира бек никогда не посмел бы говорить так открыто. Он, конечно, выражал мнение эмира. Помните, бек сказал: «Таких откровенных признаний вы не услышите ни от его светлости эмира, ни от его превосходительства кушбеги». Конечно! Эмиру не положено так говорить. Ведь это все равно что стать на колени. А эмир как-никак повелитель... Вот он свои намерения и высказывает через своих приближенных. Бек наверняка послал уже гонца к эмиру, со всеми подробностями доложил о нашем разговоре. У них в самом деле положение тяжелое. Трон эмира непрочен. Они боятся, как бы он не рухнул подобно зданию с прогнившим фундаментом. Поэтому и согласны принять любое покровительство, лишь бы уцелеть...
Капитан был прав: положение бухарцев было незавидное, трон шатался основательно. Однако понимает ли это сам эмир? Теперь мне уже хотелось поскорее встретиться с ним.
В Бухару мы приехали в тревожный день. Весь город бурлил, как море при штормовом ветре. Лавки были закрыты, учреждения не работали, медресе тоже... Все жители города вышли на улицы.
На центральной площади — Регистане — стоял такой шум, что отголоски были слышны даже в домах на окраине города. В одном из таких домов разместились и мы. Двор, в глубине которого, в тени развесистых старых деревьев, помещался дом, был широкий, просторный. И самый дом был ему под стать — большой, двухэтажный; видно было, что он предназначается для приема особо важных гостей.
Представитель кушбеги, Мумин-бай, специально приставленный, чтобы обслуживать нас, посоветовал не выходить сегодня из дому. На наш вопрос, чем вызваны волнения в городе, Мумин-бай, поглаживая маленькой ручкой редкую козлиную бородку и заискивающе улыбаясь, ответил:
— Ай, в мире стало много смутьянов! В Новой Бухаре, в Чарджуе — большевики повсюду мутят народ. Сегодня требуют сокращения податей. Завтра дерут глотки, требуя освободить «томящихся в тюрьме». Каждый день — новое. Вот и сегодня с самого утра собрались на Регистане и подняли шум. А ночью на улицах расклеили бумажки, содержащие клевету на его высочество, светлейшего эмира. Вот, если угодно прочитать...
Мумин-бай вынул из кармана печатный листок, еще влажный от типографской краски, и протянул мне. Я взял его и пробежал глазами. Затем вернул бумагу Мумин-баю и спросил, уставясь в его хитрую, морщинистую мордочку хорька:
— Кто их распространяет?
— Гм! А вы как думаете? Разумеется, большевики. Кроме них, кто еще может провозглашать: «Да здравствует Ленин!»
— А разве нельзя наказывать их построже?
— Да наказывают. Вот и завтра двоих публично будут вешать.
— Двоих?
— Да. .. Оба как будто большевики...
Прочитав листок, поданный мне Мумин-баем, я сразу же понял — Арсланбеков в Бухаре. Листовка — изделие его людей. Об этом мы договаривались раньше. Как же его разыскать? Он, видимо, тоже разыскивает меня. Оставался один путь: послать Роберта и Дэвида в город. Может быть, они случайно встретят полковника и заодно ознакомятся с положением. Присоединив к ним Мумин-бая, я отправил их пройтись по городу. А сам, расположившись в отведенных мне комнатах, принялся намечать дальнейшие планы.
Постепенно мысли мои смешались, и я сам не заметил, как уснул. Проспал довольно долго и проснулся уже под вечер. Роберт и Дэвид давно вернулись с прогулки. Я немедленно вызвал их к себе и выслушал их доклад. Роберт, оказывается, ходил один. Перемежая, как обычно, свой рассказ шутками и смехом, он сообщил:
— Его высочество эмир нашел дичь по соседству. Будьте покойны, на охоту вы не поедете.
— Почему?
— О-о! В городе такой шум. .. Шестеро убитых, десятки раненых. Трупы до сих пор лежат на Регистане. Эмир отдал приказ: «Не убирать до самого вечера». А завтра повесят еще двоих. Недаром говорят: «Одна искра может испепелить целый город». Все началось с пустяков. В медресе Мир-Араб один из талибов сочинил не очень лестные стихи про эмира. Переписал в нескольких копиях и расклеил на стенах медресе. Об этом узнала полиция. Допросили по одному всех талибов. Никто не признался. Троих талибов бросили в зиндан. Талибы встали на защиту своих товарищей. Послали представителей в другие медресе и договорились собраться сегодня на Регистане, чтобы подать жалобу эмиру. Ремесленники и торговцы из соседних лавок и мастерских тоже присоединились к ним. А эмир, оказывается, был страшно рассержен. Он прочитал листовку, которую распространили ночью. Ну, ту, что показывал Мумин-бай, — и пришел в неописуемую ярость. Отдал приказ начальнику охраны — расстрелять собравшихся на Регистане. Тот выполнил это незамедлительно...
Дэвид в основном повторил Роберта. Только что он видел капитана Кирсанова. По словам капитана, полковник Арсланбеков прибыл в Бухару вчера утром. Вместе с ним приехали генерал Боярский и полковник Кирюхин. Кирсанов сообщил, что они остановились в доме служа-
щего русского государственного банка Яхневича. Он интересовался, где остановился я, но Дэвид ответил неопределенно: мол, точно еще неизвестно.
За обедом и чаем мы обменялись мнениями о предстоящей встрече с Арсланбековым и его спутниками. Этой встрече я придавал большое значение. Уточнив, какими военными силами располагаем, мы должны были наметить план решительного наступления на большевиков в Туркестане. Составить такой план было нелегко. Противники большевизма преследовали самые различные цели, подчас прямо противоположные. Надо было всех их подчинить одной дирижерской палочке.
Мы проработали до самых сумерек, совещаясь, набрасывая варианты. Кое-что перенесли на бумагу. Когда мы уже заканчивали и собирались ужинать, пришел Арслан-беков. Лицо у него было веселое, темные глаза искрились улыбкой. На нем был тонкий полосатый халат, белая чалма, на ногах — меси. Он поздоровался со мной радостно, как со старым приятелем:
— Приехав в Ташкент, я тоже заболел. Целую неделю провалялся. Думал, уж не тиф ли? Слава богу, обошлось. Оказалось — простуда, но очень сильная. Ну, чтобы больше не болеть и вам и мне! — закончил он, еще раз крепко пожимая мне руку.
Мы поужинали вчетвером. Полковник сообщил о положении в Ташкенте. С беспокойством говорил о том, что убийство Шаумяна и его товарищей вызвало сильное волнение в городе и что большевики теперь, возможно, тоже ответят террором. Я пытался объяснить ему, что его тревога напрасна, что убийство комиссаров — вещь вполне возможная при нынешних обстоятельствах. Но Ар-сланбеков не согласился со мной, сказал, что это событие может принести вред нашей политике в Туркестане. Я изобразил на лице удивление:
— Какое отношение мы имеем к этому делу? Убивали люди Закаспийского правительства. Надо полагать, они предварительно взвесили всесторонне возможные последствия. И потом, давайте подойдем к вопросу реалистически. Большая группа опытных, закаленных в борьбе большевиков вдруг оказалась у вас в тылу. А вы, допустим,
человек, отвечающий за судьбы страны. Командующий войсками. . . Как бы вы поступили?
Полковник промолчал. Я продолжал:
— Речь идет не о простых сошках, а об известных большевиках, прошедших, как говорится, огонь и воду. Кто такой Шаумян? Правая рука Ленина на Востоке. И товарищи его — тоже известные большевики. Появление их в Краснозодске, в нашем тылу.. . По-моему, это не менее опасно, чем целый большой десант.
— Все равно нельзя было убивать разом всю группу,— возразил Арсланбеков. — Вы сами знаете, я—сторонник решительной борьбы с большевиками. Но и в этом деле следовало соблюсти осторожность. Зачем расстреливать сразу двадцать шесть человек? Неужели нельзя было посадить их в тюрьму и уничтожать по одному?
— Это другой вопрос...
Тут я был согласен с полковником. В самом деле, зачем расстреливать сразу двадцать шесть человек? Такая грубая работа неизбежно должна вызвать недовольство среди населения. Допустим, революция победила в Индии, и власть захватили большевики. И вот они уничтожают целую группу наших видных деятелей, начиная с вице-короля. .. Разве не поднимет это на ноги всю Великобританию? Конечно, поднимет.
Я попробовал поймать полковника на его же словах:
— Если бы наши знали, то не допустили бы такой неосторожности. По-видимому, не знали.
— Нет, они все знали. Фунтиков лично говорил с капитаном Тиг-Джонсом. А тот советовался с Мешхедом. Ваши участвовали и при расстреле комиссаров.
— От кого вы это слышали?
— Рассказывал наш человек, прибывший из Асхаба-да. А ему рассказал Дохов.
В разговор вступил капитан Дейли:
— Может быть, и покушение на Ленина тоже считают нашим делом?
Арсланбеков, сильно дымя папиросой, ответил:
— Этого я не знаю... Скажу, однако, что и это было несвоевременно. Ленин, конечно, первый среди большевиков, организатор революции. Но все равно убийством одного человека нельзя преградить путь революции, напротив, большевики тогда еще больше усилят пропаганду. Ленина надо убить... Но знаете когда? — Полковник
снова задымил папиросой и пристально посмотрел на капитана. Видя, что тот не отвечает, продолжил:— Когда начнется решительный штурм твердыни большевизма. Вот тогда, если удастся, нужно прежде всего взять на мушку Ленина и его близкое окружение. А нынешняя попытка... Она только усилит бдительность большевиков, заставит их предпринять контрмеры.
Я отпустил Роберта и Дэвида и остался наедине с полковником. В первую очередь спросил у него, зачем он послал ко мне Кирсанова. Арсланбеков рассмеялся:
— Он вам не понравился?
Я ответил вопросом на вопрос:
— А вам-то он нравится?
— Конечно. .. Неужели я отправил бы его к вам, если бы он мне не нравился? Это очень интересный человек. Вы не придавайте значения его манере говорить.
— Дело не в манерах.
— А в чем же? Он сказал что-нибудь неуместное?
— С первых же слов начал говорить о деньгах. «Я, мол, работаю за деньги».
— Ха-ха-ха! — Полковник весело рассмеялся. — Надо было сказать: «Не валяй дурака».
— Это уж лучше вы сами ему скажите. Повторяю: я не желаю больше его видеть!
Полковник сбросил пепел на поднос и медленно заговорил:
— Помните, мы намечали создать террористическую группу? Для такой группы лучшего руководителя, чем Кирсанов, вы не найдете. На язык крепок, свое дело знает. Если вы рано или поздно встретитесь с майором Бей-ли, он вам многое расскажет о Кирсанове.
Я перевел разговор на другое:
— Читал гостинец, который вы привезли бухарцам. Это вы хорошее дело сделали! Эмира нельзя оставлять в покое. Нужно систематически взвинчивать ему нервы. Пусть почувствует, что судьба его висит на волоске!
— Мы приготовили ему еще один подарок.
— Какой?
— Среди большевиков в Новой Бухаре есть наши люди. С их помощью мы намерены провести демонстрацию против эмира. Отличный повод: сегодняшние беспорядки... Завтрашнее зрелище.. . Может быть, удастся устроить что-нибудь в Керки и в Термезе. Вслед за этим
мы думаем бросить пару бомбочек во дворец эмира. Что вы на это скажете?
С эмиром в самом деле следовало быть решительнее. Он и его люди все еще не расшевелились. Кругом бушует пламя, идет жестокая борьба, а он ездит на охоту, справляет пир за пиром. Чем, если не страхом, можно привести в чувство такого человека? Все же я не дал полковнику определенного ответа, сказал:
— Я еще не встречался с эмиром. Может быть, он сам поймет, что судьба его зависит от нас?
— Не думаю... Наши снова посылали к нему человека. А он твердит старую песенку: «Пока большевики не будут оттеснены за Самарканд, я не могу вынуть саблю из ножен».
— Вот как?
— Да... О вашей политической линии в Туркестане он тоже отозвался не очень лестно. Сказал: «Ждут, чтобы нас крепко побили, а уже потом придут на помощь».— Я недоверчиво посмотрел на полковника. Он быстро добавил:— Я поддерживаю контакт с одним лицом, которому эмир доверяет свои самые заветные мысли. Если сомневаетесь, я могу подарить его вам!
Мне хотелось поговорить с полковником начистоту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Лондона, умеющими выжимать масло из камня, и направляй куда надо. Они превращаются в азиатов с европейским душком. А то, что уже укоренилось в душе, как вы сами знаете, становится крепче стали.
Пиршество затянулось. Перешли на другие темы. В конце концов, под предлогом позднего времени, бек Предложил нам остаться у него. Мы, признаться, не стали возражать. В третьем часу ночи он проводил меня в отведенную комнату и, попрощавшись, ушел. Я остался один. Едва я снял халат и чалму, дверь отворилась, и на пороге появилась довольно молодая женщина. В руках у нее была маленькая подушечка. Увидев меня, женщина вздрогнула и остановилась. Я обратился к ней на узбекском языке:
— Входите, входите. . . Не бойтесь!
Она робко вошла в комнату и, положив маленькую подушечку на большую, заново оправила постель.
— Подождите минутку! — остановил я ее. Женщина смущенно потупилась. Подойдя поближе и смягчив, насколько мне удавалось, голос, я продолжал: — Как вас зовут?
Женщина промолчала, кусая кончик своего платка из зеленого шелка, и отвернулась. Я подошел еще ближе.
— Не стесняйтесь. . . Как ваше имя? А? ..
— Нимче, — тихо ответила женщина.
— Что? Вы сказали — Нимче?
— Да.
— Откуда вы родом? Узбечка?
— Нет... Ашкун...
— Ашкун?
— Да...
«Ашкун, ашкун»,—повторял я про себя. Это слово было мне знакомо. «Ашкун» называлось одно из основных племен Кафиристана — местности в северо-восточной части Афганистана. Неужели эта женщина оттуда? Я взял ее за руку:
— Ну-ка, повернись лицом ко мне. . . Не бойся. . . подними глаза, — проговорил я, пытаясь заглянуть ей в лицо.
Нимче не отняла руку, но и глаз не подняла. Я понял, что она неспроста . принесла подушечку, и начал действовать смелее: схватил другую руку и слегка прижал к груди. Нимче вздрогнула, но не пыталась вырваться из моих объятий. На этот раз я приказал более строго:
— Подними глаза!
Нимче осторожно подняла голову. Я с удовольствием заглянул в ее красивое, белое лицо, в чистые, как морская вода, голубые глаза. Да, Нимче была из Кафиристана. В северо-западной Индии, в Дардистане, я как-то встретил одну женщину, уроженку Кафиристана. Она, так же как Нимче, была высокого роста, статная, белолицая. Но моложе Нимче. Этой, по всей вероятности, было уже под сорок: и лоб, и стройную, красивую шею уже начали украшать мелкие морщинки.
Я усадил Нимче на диван и, глядя в ее грустные глаза, возобновил расспросы:
— Вы из Кафиристана?
— Да.
— А как вы попали сюда?
Вместо ответа Нимче глубоко вздохнула. С каким-то удивлением посмотрела на меня и начала рассказывать свою историю. По ее словам, когда ей 'было лет семь, она со своими родителями попала в плен к афганцам. Когда начала подрастать, ее продали одному бухарскому купцу. А купец подарил ее эмиру. Самые драгоценные дни своей жизни она провела в гареме. Несколько лет тому назад эмир отпустил ее из гарема, а беку приказал до конца ее жизни покровительствовать ей.
Я, честно говоря, раскаялся, что попросил Нимче рассказать о своем прошлом. На глазах у нее появились слезы, и вдруг она горько, взахлеб, зарыдала. Я сидел растерянный, не зная, что предпринять. Утешать ее — язык не поворачивался. Да и как ее утешить? Взывай к богу... Да поможет тебе аллах. .. Что еще можно сказать?
Не находя других слов, я мысленно повторял имя — Нимче. Постой, постой... Да ведь афганцы, кажется, называют «нимче» тех кафиристанцев, которые приняли мусульманскую веру? Об этом я где-то читал. Где именно? Не помню. .. Но читал — это точно. Тогда какое же у нее настоящее имя?
Оказывается, я задумался всерьез. Нимче вытерла глаза и, поднимаясь, сказала:
— Если больше ничего не надо, я пойду.
Я невольно отпустил ее руки.
Я заснул, когда уже начинало светать. Проснулся поздно. Бек и капитан Дейли уже ожидали меня в столовой. Ни есть, ни пить мне не хотелось. Казалось, бек в душе посмеивался надо мной. Он, разумеется, знал о том, что я какое-то время провел с Нимче. Может быть, уже потребовал у нее отчета? Не знаю... Во всяком случае, хорошо, что удалось быстро ее выпроводить. Подумав об этом, я даже вздохнул облегченно.
Мы выпили по пиалушке чая и, простившись с беком, направились к себе домой. Опять пошли пешком. По дороге я спросил капитана, что означает слово «нимче».
— Нимче, — сказал он, — значит «наполовину верующий». Афганцы называли «нимче» сияхпушей, принявших мусульманство... А что? Почему вам это понадобилось?
— Да так. .. Вспомнил и спросил...
«Бедняжке даже не дали имени человеческого», — подумал я и быстро перевел разговор на другую тему:
— Как тебе понравилась откровенность бека? Капитан усмехнулся.
— По-моему, мы столкнулись с типичной восточной дипломатией. Без дозволения эмира бек никогда не посмел бы говорить так открыто. Он, конечно, выражал мнение эмира. Помните, бек сказал: «Таких откровенных признаний вы не услышите ни от его светлости эмира, ни от его превосходительства кушбеги». Конечно! Эмиру не положено так говорить. Ведь это все равно что стать на колени. А эмир как-никак повелитель... Вот он свои намерения и высказывает через своих приближенных. Бек наверняка послал уже гонца к эмиру, со всеми подробностями доложил о нашем разговоре. У них в самом деле положение тяжелое. Трон эмира непрочен. Они боятся, как бы он не рухнул подобно зданию с прогнившим фундаментом. Поэтому и согласны принять любое покровительство, лишь бы уцелеть...
Капитан был прав: положение бухарцев было незавидное, трон шатался основательно. Однако понимает ли это сам эмир? Теперь мне уже хотелось поскорее встретиться с ним.
В Бухару мы приехали в тревожный день. Весь город бурлил, как море при штормовом ветре. Лавки были закрыты, учреждения не работали, медресе тоже... Все жители города вышли на улицы.
На центральной площади — Регистане — стоял такой шум, что отголоски были слышны даже в домах на окраине города. В одном из таких домов разместились и мы. Двор, в глубине которого, в тени развесистых старых деревьев, помещался дом, был широкий, просторный. И самый дом был ему под стать — большой, двухэтажный; видно было, что он предназначается для приема особо важных гостей.
Представитель кушбеги, Мумин-бай, специально приставленный, чтобы обслуживать нас, посоветовал не выходить сегодня из дому. На наш вопрос, чем вызваны волнения в городе, Мумин-бай, поглаживая маленькой ручкой редкую козлиную бородку и заискивающе улыбаясь, ответил:
— Ай, в мире стало много смутьянов! В Новой Бухаре, в Чарджуе — большевики повсюду мутят народ. Сегодня требуют сокращения податей. Завтра дерут глотки, требуя освободить «томящихся в тюрьме». Каждый день — новое. Вот и сегодня с самого утра собрались на Регистане и подняли шум. А ночью на улицах расклеили бумажки, содержащие клевету на его высочество, светлейшего эмира. Вот, если угодно прочитать...
Мумин-бай вынул из кармана печатный листок, еще влажный от типографской краски, и протянул мне. Я взял его и пробежал глазами. Затем вернул бумагу Мумин-баю и спросил, уставясь в его хитрую, морщинистую мордочку хорька:
— Кто их распространяет?
— Гм! А вы как думаете? Разумеется, большевики. Кроме них, кто еще может провозглашать: «Да здравствует Ленин!»
— А разве нельзя наказывать их построже?
— Да наказывают. Вот и завтра двоих публично будут вешать.
— Двоих?
— Да. .. Оба как будто большевики...
Прочитав листок, поданный мне Мумин-баем, я сразу же понял — Арсланбеков в Бухаре. Листовка — изделие его людей. Об этом мы договаривались раньше. Как же его разыскать? Он, видимо, тоже разыскивает меня. Оставался один путь: послать Роберта и Дэвида в город. Может быть, они случайно встретят полковника и заодно ознакомятся с положением. Присоединив к ним Мумин-бая, я отправил их пройтись по городу. А сам, расположившись в отведенных мне комнатах, принялся намечать дальнейшие планы.
Постепенно мысли мои смешались, и я сам не заметил, как уснул. Проспал довольно долго и проснулся уже под вечер. Роберт и Дэвид давно вернулись с прогулки. Я немедленно вызвал их к себе и выслушал их доклад. Роберт, оказывается, ходил один. Перемежая, как обычно, свой рассказ шутками и смехом, он сообщил:
— Его высочество эмир нашел дичь по соседству. Будьте покойны, на охоту вы не поедете.
— Почему?
— О-о! В городе такой шум. .. Шестеро убитых, десятки раненых. Трупы до сих пор лежат на Регистане. Эмир отдал приказ: «Не убирать до самого вечера». А завтра повесят еще двоих. Недаром говорят: «Одна искра может испепелить целый город». Все началось с пустяков. В медресе Мир-Араб один из талибов сочинил не очень лестные стихи про эмира. Переписал в нескольких копиях и расклеил на стенах медресе. Об этом узнала полиция. Допросили по одному всех талибов. Никто не признался. Троих талибов бросили в зиндан. Талибы встали на защиту своих товарищей. Послали представителей в другие медресе и договорились собраться сегодня на Регистане, чтобы подать жалобу эмиру. Ремесленники и торговцы из соседних лавок и мастерских тоже присоединились к ним. А эмир, оказывается, был страшно рассержен. Он прочитал листовку, которую распространили ночью. Ну, ту, что показывал Мумин-бай, — и пришел в неописуемую ярость. Отдал приказ начальнику охраны — расстрелять собравшихся на Регистане. Тот выполнил это незамедлительно...
Дэвид в основном повторил Роберта. Только что он видел капитана Кирсанова. По словам капитана, полковник Арсланбеков прибыл в Бухару вчера утром. Вместе с ним приехали генерал Боярский и полковник Кирюхин. Кирсанов сообщил, что они остановились в доме служа-
щего русского государственного банка Яхневича. Он интересовался, где остановился я, но Дэвид ответил неопределенно: мол, точно еще неизвестно.
За обедом и чаем мы обменялись мнениями о предстоящей встрече с Арсланбековым и его спутниками. Этой встрече я придавал большое значение. Уточнив, какими военными силами располагаем, мы должны были наметить план решительного наступления на большевиков в Туркестане. Составить такой план было нелегко. Противники большевизма преследовали самые различные цели, подчас прямо противоположные. Надо было всех их подчинить одной дирижерской палочке.
Мы проработали до самых сумерек, совещаясь, набрасывая варианты. Кое-что перенесли на бумагу. Когда мы уже заканчивали и собирались ужинать, пришел Арслан-беков. Лицо у него было веселое, темные глаза искрились улыбкой. На нем был тонкий полосатый халат, белая чалма, на ногах — меси. Он поздоровался со мной радостно, как со старым приятелем:
— Приехав в Ташкент, я тоже заболел. Целую неделю провалялся. Думал, уж не тиф ли? Слава богу, обошлось. Оказалось — простуда, но очень сильная. Ну, чтобы больше не болеть и вам и мне! — закончил он, еще раз крепко пожимая мне руку.
Мы поужинали вчетвером. Полковник сообщил о положении в Ташкенте. С беспокойством говорил о том, что убийство Шаумяна и его товарищей вызвало сильное волнение в городе и что большевики теперь, возможно, тоже ответят террором. Я пытался объяснить ему, что его тревога напрасна, что убийство комиссаров — вещь вполне возможная при нынешних обстоятельствах. Но Ар-сланбеков не согласился со мной, сказал, что это событие может принести вред нашей политике в Туркестане. Я изобразил на лице удивление:
— Какое отношение мы имеем к этому делу? Убивали люди Закаспийского правительства. Надо полагать, они предварительно взвесили всесторонне возможные последствия. И потом, давайте подойдем к вопросу реалистически. Большая группа опытных, закаленных в борьбе большевиков вдруг оказалась у вас в тылу. А вы, допустим,
человек, отвечающий за судьбы страны. Командующий войсками. . . Как бы вы поступили?
Полковник промолчал. Я продолжал:
— Речь идет не о простых сошках, а об известных большевиках, прошедших, как говорится, огонь и воду. Кто такой Шаумян? Правая рука Ленина на Востоке. И товарищи его — тоже известные большевики. Появление их в Краснозодске, в нашем тылу.. . По-моему, это не менее опасно, чем целый большой десант.
— Все равно нельзя было убивать разом всю группу,— возразил Арсланбеков. — Вы сами знаете, я—сторонник решительной борьбы с большевиками. Но и в этом деле следовало соблюсти осторожность. Зачем расстреливать сразу двадцать шесть человек? Неужели нельзя было посадить их в тюрьму и уничтожать по одному?
— Это другой вопрос...
Тут я был согласен с полковником. В самом деле, зачем расстреливать сразу двадцать шесть человек? Такая грубая работа неизбежно должна вызвать недовольство среди населения. Допустим, революция победила в Индии, и власть захватили большевики. И вот они уничтожают целую группу наших видных деятелей, начиная с вице-короля. .. Разве не поднимет это на ноги всю Великобританию? Конечно, поднимет.
Я попробовал поймать полковника на его же словах:
— Если бы наши знали, то не допустили бы такой неосторожности. По-видимому, не знали.
— Нет, они все знали. Фунтиков лично говорил с капитаном Тиг-Джонсом. А тот советовался с Мешхедом. Ваши участвовали и при расстреле комиссаров.
— От кого вы это слышали?
— Рассказывал наш человек, прибывший из Асхаба-да. А ему рассказал Дохов.
В разговор вступил капитан Дейли:
— Может быть, и покушение на Ленина тоже считают нашим делом?
Арсланбеков, сильно дымя папиросой, ответил:
— Этого я не знаю... Скажу, однако, что и это было несвоевременно. Ленин, конечно, первый среди большевиков, организатор революции. Но все равно убийством одного человека нельзя преградить путь революции, напротив, большевики тогда еще больше усилят пропаганду. Ленина надо убить... Но знаете когда? — Полковник
снова задымил папиросой и пристально посмотрел на капитана. Видя, что тот не отвечает, продолжил:— Когда начнется решительный штурм твердыни большевизма. Вот тогда, если удастся, нужно прежде всего взять на мушку Ленина и его близкое окружение. А нынешняя попытка... Она только усилит бдительность большевиков, заставит их предпринять контрмеры.
Я отпустил Роберта и Дэвида и остался наедине с полковником. В первую очередь спросил у него, зачем он послал ко мне Кирсанова. Арсланбеков рассмеялся:
— Он вам не понравился?
Я ответил вопросом на вопрос:
— А вам-то он нравится?
— Конечно. .. Неужели я отправил бы его к вам, если бы он мне не нравился? Это очень интересный человек. Вы не придавайте значения его манере говорить.
— Дело не в манерах.
— А в чем же? Он сказал что-нибудь неуместное?
— С первых же слов начал говорить о деньгах. «Я, мол, работаю за деньги».
— Ха-ха-ха! — Полковник весело рассмеялся. — Надо было сказать: «Не валяй дурака».
— Это уж лучше вы сами ему скажите. Повторяю: я не желаю больше его видеть!
Полковник сбросил пепел на поднос и медленно заговорил:
— Помните, мы намечали создать террористическую группу? Для такой группы лучшего руководителя, чем Кирсанов, вы не найдете. На язык крепок, свое дело знает. Если вы рано или поздно встретитесь с майором Бей-ли, он вам многое расскажет о Кирсанове.
Я перевел разговор на другое:
— Читал гостинец, который вы привезли бухарцам. Это вы хорошее дело сделали! Эмира нельзя оставлять в покое. Нужно систематически взвинчивать ему нервы. Пусть почувствует, что судьба его висит на волоске!
— Мы приготовили ему еще один подарок.
— Какой?
— Среди большевиков в Новой Бухаре есть наши люди. С их помощью мы намерены провести демонстрацию против эмира. Отличный повод: сегодняшние беспорядки... Завтрашнее зрелище.. . Может быть, удастся устроить что-нибудь в Керки и в Термезе. Вслед за этим
мы думаем бросить пару бомбочек во дворец эмира. Что вы на это скажете?
С эмиром в самом деле следовало быть решительнее. Он и его люди все еще не расшевелились. Кругом бушует пламя, идет жестокая борьба, а он ездит на охоту, справляет пир за пиром. Чем, если не страхом, можно привести в чувство такого человека? Все же я не дал полковнику определенного ответа, сказал:
— Я еще не встречался с эмиром. Может быть, он сам поймет, что судьба его зависит от нас?
— Не думаю... Наши снова посылали к нему человека. А он твердит старую песенку: «Пока большевики не будут оттеснены за Самарканд, я не могу вынуть саблю из ножен».
— Вот как?
— Да... О вашей политической линии в Туркестане он тоже отозвался не очень лестно. Сказал: «Ждут, чтобы нас крепко побили, а уже потом придут на помощь».— Я недоверчиво посмотрел на полковника. Он быстро добавил:— Я поддерживаю контакт с одним лицом, которому эмир доверяет свои самые заветные мысли. Если сомневаетесь, я могу подарить его вам!
Мне хотелось поговорить с полковником начистоту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43