Посмотрим, можете ли вы войти в Кизыл-Имам, — весело заговорил он, входя.
Капитан быстро накинул на плечи халат, надел очки и сложил руки:
— Эссалам-алейкум!
Генерал снисходительно улыбнулся:
— Браво, капитан!.. А халат вам к лицу. Только животик у вас все еще маловат. Ешьте побольше плова. Отпустите бороду. Ведь на Востоке говорят: чем больше живот и борода, тем больше уважения.
Капитан шутливо возразил:
— Эх, если бы дело было только в этом! Салон опять взорвался смехом.
Сложив руки за спиной, генерал некоторое время прохаживался по комнате. Затем остановился и неторопливо заговорил:
— Господа офицеры! Только что я передал в Лондон согласованный текст договора, который будет заключен между правительствами Великобритании и Закаспия. По этому договору мы обязываемся, вплоть до полного уничтожения большевизма, оказывать Закаспийскому правительству помощь финансами, вооружением и войсками. Взамен этого в освобожденных районах власть переходит в наши руки. Красноводский порт со всеми сооружениями, железная дорога, все объекты военного значения переходят в наше распоряжение. Предусматривается, что после того как большевизм будет окончательно уничтожен, Закаспий... вернее, весь Туркестан в течение пятидесяти пяти лет будет находиться в составе Британской империи.
Мои коллеги переглянулись, не скрывая довольных улыбок. Генерал, явно наслаждаясь действием своих слов, продолжал:
— Но, господа... Я ничего не намерен скрывать от вас. Положение весьма тяжелое, задача трудная. — Генерал подошел к карте и повел по ней толстыми пальцами: — Вот Москва... Очаг большевизма... Но сейчас большевистский пожар проник уже вот куда — к границам Персии и Афганистана. Есть опасность, что не сегодня-завтра он распространится на Индию, на весь Восток. В этих условиях мы должны сделать все возможное, чтобы преградить ему путь. А для этого нужны решительные меры. Сейчас власть в Асхабаде в руках наших друзей — эсеров и меньшевиков. Они зовут нас на помощь. Приказ Лондона: незамедлительно пересечь границу России и приступить к решительным действиям против большевизма!
В салоне опять поднялся шум. Генерал отошел от карты и продолжал:
— Таким образом, господа, страна без хозяина, население без властей ждут нас. Теперь все зависит от нас самих. Взовьется ли славное знамя Великобритании еще на одной части земного шара, в Туркестане, — это зависит от нас, от наших усилий и умения. Не забывайте: мы не располагаем большими воинскими соединениями. Основная наша сила, главная опора — вот здесь... — Генерал слегка постучал рукой по лбу. — Разум, острота мысли, находчивость... Вот наше оружие. Имеется немало сил, которыми вы сможете воспользоваться, кото-
рые можно привести в движение: эсеры, меньшевики, дашнаки, местные беки и ханы, муллы и ахуны... Берите даже собак, если будете уверены, что они станут лаять на большевиков. Не будьте разборчивыми в средствах. Накрепко запомните: пока у нас только один враг. Этот враг — большевизм!
При слове «большевизм» генерал даже затрясся. Все в салоне зашевелились, глаза у всех разгорелись.
Маллесон вытер слегка влажный лоб.
— Вот что я хотел сейчас сказать вам. О том, что делать, поговорим позднее с каждым в отдельности. Все, кроме полковника Форстера, свободны!—закончил генерал и вышел, твердо чеканя шаг.
Некоторое время никто не двигался, в салоне воцарилась тишина. Наконец капитан Дейли снова надел халат, повязал на голову чалму, нацепил очки, выступил вперед и с серьезным видом обратился к офицерам:
— Сыновья мои! Меч чести в ваших руках. С вами всемилостивый аллах... Будьте мужественны. Истребите до конца безбожных большевиков. Не оставляйте в живых ни одного! Сравняйте их с землей! Да будет светел ваш путь, да сопутствует вам удача! Аминь!
Все, смеясь, приняли его благословение:
— Аминь! Аминь!
Генерал ждал меня. Как только я вошел, он поднялся мне навстречу и поспешно заговорил:
— Что ни день — новость! В Кабул направили специального человека. Значит, из Герата вы проследуете прямо в Бухару, не заезжая в Кабул. Но отправляться нужно поскорее. В пятницу в Герат приедет Асадулла-хан. С ним вам непременно нужно встретиться.
Я знал Асадуллу-хана. Года два назад, возвращаясь из Европы, он около недели провел в Индии. Мне, как представителю военных властей, довелось сопровождать его. Он слыл близким человеком к эмиру Хабибулле-хану и оказывал большое влияние на афганскую политику. Лондон уже давно занимался им.
На столе у генерала лежала выходящая в Мешхеде газета «Агахи». Он взял ее и, размахивая газетным листом, с волнением спросил:
— Читали?
По тону генерала я почувствовал: в газете опубликовано какое-то из ряда вон выходящее сообщение, и сам задал ему вопрос:
— Что, опять какую-нибудь чушь напечатали? Генерал сел за свой стол и, указывая на обведенный
красным карандашом столбец, буркнул, отвернувшись в сторону, точно я в чем-то был виноват:
— Вот, читайте.. . Правительство Самсам эс-Салтанэ предъявило нам ультиматум!
Я прочитал отмеченный генералом столбец. Там говорилось: «В связи с тем, что новое правительство России желает свободы и независимости всем нациям и отмены неравноправных договоров, ранее заключенных с Персией, о чем многократно заявляло официально и неофициально. .. И ввиду того, что Персидское государство, подобно всем нациям мира, имеет право пользоваться свободой и своими природными богатствами, правительство на своем заседании, состоявшемся четвертого асада тысяча двести девяносто седьмого года, постановило аннулировать все договоры, соглашения и концессии, невыгодные для обеих сторон, и уведомить об этом всех иностранных представителей, пребывающих при персидском дворе...»
Волнение генерала было понятно. То, что я прочел, действительно заслуживало внимания. Не отводя глаз от газеты, я сказал:
— Настоящий ультиматум! Сказано более чем ясно. Генерал продолжал все так же раздраженно:
— В том-то и дело... Наш посол в Тегеране посетил шаха и заявил ему, что проведение в жизнь такого решения правительства равносильно объявлению Персией войны Великобритании. Разумеется, шах отменит решение. Несомненно отменит. Но обратите внимание на другое— как аргументирован этот ультиматум: новое правительство России (то есть большевики) сделало то-то... Поэтому, мол, и вы сделайте то-то... Видите, куда они гнут? Мы должны следовать за большевиками. Поступать так же, как они. Вот что возмущает больше всего! Сейчас в Персии фактически все в наших руках. Почти во всех уголках страны дислоцированы наши войска.
А с нами пытаются говорить таким языком! Если же нам завтра придется вывести из Персии свои войска, а большевики благополучно пройдут сквозь все бури... Знаете, каким языком заговорят с нами тогда? Подымут крик, как бешеные арабские верблюды!..
Генерал спрятал газету в ящик стола и продолжил:
— Я только что вызвал Теймуртача, предупредил его, что, если будет распространен хоть один экземпляр этой газеты, он будет отвечать самолично. Заодно поручил ему применить более решительные меры в отношении мятежных элементов. Вообще необходимо поставить начальником полиции своего человека. В Реште так и сделали, назначили одного из наших офицеров. Нам тоже не мешало бы поступить так. Я намерен переговорить об этом с генерал-губернатором.
— Он ответил на наше предложение о создании тайной полиции?
— Нет, еще не ответил. Видимо, советуется с Тегераном. Но мы непременно осуществим это. Второй важный пункт: нужно убрать Самсам эс-Салтанэ. А для этого надо поднять народ. В нынешних условиях это дело нелегкое. Я послал человека к нашему муджтахиду. Постараюсь встретиться с ним и сам. Пусть поднимет на ноги муфтиев и казиев!
Генерал встал, взял со стола портсигар, положил его в карман и, немного смягчив голос, закончил:
— Забот много, дорогой полковник... Вот что: из Лондона пришла телеграмма относительно Асадуллы-хана. Ступайте ознакомьтесь с нею. А я приглашен к нашему консулу на чашку чая. Он, как видно, очень соскучился. Уже два раза звонил.
Мы вышли вместе.
Мешхед жил обычной жизнью. Я собрался в город купить подарки своим приятелям в Герате и Бухаре. Капитан Дейли предложил составить мне компанию. Он был один из тех, кому предстояло отправляться со мной в дальний путь.
Я привык к капитану. Последние годы мы почти все
время были вместе. Он был моложе меня, ему шел только двадцать восьмой год. Но с делом он справлялся неплохо, считался одним из разведчиков, подающих надежды. Хорошо знал арабский, персидский, турецкий языки. Усердно изучал историю, нравы и обычаи народов Туркестана. Отец его был египтянин, мать — дочь адвоката-шотландца. Но Роберт ничем не напоминал деда-шотландца, скорее походил на отца: темнолицый, полный. Его можно было принять и за араба, и за узбека.
Роберт хорошо знал Мешхед, находил его оригинальным, заслуживающим внимания и изучения. Но для меня Мешхед был пыльной развалиной времен Ноева ковчега, не тронутой веяниями Европы. Он ничем не отличался ни от Герата, ни от Кабула, ни от Бухары и Хивы. Те же узкие улицы, темные лавчонки, душные чайханы и караван-сараи. Глушь, тоска... Ничего приятного для глаз. А еще говорят, что у Мешхеда есть история. Интересно, кто мог сочинить ее?
...Мы дошли до мечети Кизыл-Имам. Хотя Роберт видел ее уже не первый раз, он с восхищением принялся разглядывать ее. Затем, обращаясь ко мне, сказал:
— Великолепное здание! Какая красота!
Действительно, ни одна из соседних построек не могла сравниться с Кизыл-Имамом. Как свидетель безграничного могущества религии, мечеть стояла особняком, занимая огромную площадь. Высокая, вместительная... По словам Роберта (из нас, кроме него, никто не интересовался историей Мешхеда), в этом здании находилась гробница восьмого имама шиитов — Резы. Двери мечети казались выкованными из серебра, а потолки и стены — словно стеклянные. Разумеется, для простых смертных, не видевших в жизни ничего, кроме своей грязной лачуги и пустынных степей, Кизыл-Имам был чудом. Вернее — грозной силой. Подходя к его порогу, они начинали дрожать и причитали еще издали:
— О аллах!
— О керим! О щедрый!
Но что же им еще оставалось делать, как не взывать к богу, если ни на что иное они не способны и невежественны от природы? Толпа голодных, жалких оборванцев. .. Говорят, будто вера в бога делает человека беспомощным. Но если человек уже родился беспомощным — в чем же тогда вина религии? Нет, вера в бога необхо-
дима таким людям. Не будь у них религии, чем они утешали бы свои безрадостные души?
Вокруг мечети царило оживление, как на большом восточном базаре. Слепые, немые, безрукие, безногие уроды... Казалось, сюда собрались обездоленные всего мира. И все они взывали к аллаху, прося исцеления. Да кто из них нужен аллаху!
Роберт посоветовал обойти мечеть стороной и свернул в узкую, безлюдную улочку. Я хотел заставить его заговорить и начал подшучивать:
— Что, боитесь?
— Отчасти. Если хотите проявить смелость, попробуйте подойти поближе к дверям мечети.
— Что же они сделают?
— Разорвут. Пропадете ни за грош.
— Но ведь и они люди. Не так ли?
— Они не виноваты.
— А кто же виноват?
Роберт промолчал. Я решил, что он чего-то недоговаривает, и поэтому добавил:
— Не каждый двуногий — человек, дорогой капитан! Человека создают светлый ум, живая мысль. Откуда у этих созданий может быть светлый ум?
Роберт вынул из кармана несколько мелких монет и бросил их в медную пиалу слепого старика, скорчившегося на углу пыльной улицы. Старик услышал звон монет, отличный от всех звуков на свете, поднял руки и поблагодарил:
— Дай тебе бог долгой жизни!
Неподалеку, согнувшись, сидел еще один старик. Роберт опять полез в карман за деньгами. Я сам никогда ничего не подавал нищим. Не от жадности или скупости. Просто чтобы не привлекать внимания к своей особе. Вокруг полно бродяг. Бросишь одному — прибежит еще десяток, и мгновенно к тебе со всех сторон потянутся заскорузлые от грязи ладони. Награда за твою щедрость! Здесь еще не так многолюдно, а то нас уже окружили бы нищие. И все же я собрался остановить Роберта, сказать ему: «Не опускай руку в карман». Но он опередил меня. Вынул из кармана ключи от дома и, глядя, как они сверкают в лучах солнца, заметил:
— Вот железо... или сталь... Но если я брошу их в эту пыль, то самое большее через полгода их уже не
узнаешь —заржавеют. Так же, по-моему, и человек. Его участь зависит от окружающей среды. Если эти люди не живут, а прозябают, без знаний, без профессии... Откуда взяться тут светлому уму, живой мысли? Уму тоже нужна пища!
Новенький фаэтон, запряженный парой лошадей, подкатил к нам. В фаэтоне сидели Дохов и Екатерина. Они, как видно, заметили нас издали. Дохов выпрыгнул из фаэтона, снял шляпу и поклонился:
— Господин полковник... Что это вы ходите пешком? Или что-нибудь случилось с вашей машиной?
— Нет, машина в порядке. Мы с капитаном решили немного поразмяться. Да и погода нынче недурна.
— Да, дышать можно. Мы с мадам Екатериной ездили по лавкам...
Кэт сидела, забившись в угол фаэтона. Она хмурилась и, казалось, была недовольна. У меня почему-то защемило сердце, словно в нем пробудилась ревность. Отчего, почему? Не знаю... Мне хотелось услышать ее голос. Но я сразу не нашелся даже что сказать. В этот момент Дохов взял меня под руку и, отведя в сторону, зашептал:
— Господин полковник... Как вы думаете, если я явлюсь на сегодняшний прием с мадам Екатериной, это не будет неприлично?
— Нет, нет... Напротив, даже очень хорошо.
— Тогда я прошу вас, пригласите ее сами...
Я знал, как щепетильна Екатерина по части соблюдения приличий. Поэтому быстро перевел разговор на другую тему и только после того, как Дохов уселся в фаэтон, выполнил его просьбу:
— Господин министр! Не забудьте: приезжайте ровно в семь с мадам Екатериной. Мы ждем вас обоих.
Дохов важно нагнул голову:
— Непременно будем.
Прием начался ровно в семь часов вечера. Из сотрудников миссии генерал пригласил только меня и секретаршу — мисс Элен. Дохов явился с Екатериной. Генерал еще не видел ее, но знал, что я с нею близок.
За ужином начались официальные тосты. Сперва краткую речь произнес генерал. По своему обыкновению торжественно, подчеркивая слова, он говорил о том, что
большевизм — угроза всему человечеству, что Великобритания всемерно будет бороться с большевиками, что заключение дружественного договора с правительством Закаспия открывает новую страницу в истории Туркестана. Затем он поднял бокал за здоровье главы Закаспийского правительства Фунтикова, за здоровье министра иностранных дел Дохова.
Кое-что прибавляя от себя, я переводил слова генерала на русский язык.
Затем говорил Дохов. Он заливался соловьем. Высокопарно провозгласил, что Закаспийское правительство, и в частности он сам, не пожалеет сил для того, чтобы стереть большевизм с лица земли. Затем выразил признательность правительству Великобритании, генералу, мне и выпил за наше здоровье.
Опустив голову, почти не притрагиваясь к еде, Екатерина внимательно слушала оратора. Ее брови то взлетали кверху, то насупливались. Время от времени ее щеки покрывались краской, точно ее застали за каким-то неприличным занятием.
Генерал обратил на нее внимание:
— Как вы, мадам, находите наш Мешхед? Екатерина отложила вилку и нож и пристально поглядела на генерала:
— Вы спрашиваете серьезно?
— Конечно... А разве вам это неприятно?
— Нет... Но, кажется, в Мешхеде нет ничего такого, что пришлось бы вам по душе. Поэтому и спрашиваю.
— Браво, мадам... Вы совершенно правы: чем может быть приятен Мешхед? Жарой? Пылью?
Дохов вмешался в разговор:
— Мы с мадам Екатериной завтра едем вместе в Ас-хабад.
— Вот как? — генерал, изображая удивление, снова взглянул на Кэт. — У вас там, мадам, живут родственники?
— Нет... Господин министр решил установить надо мной опеку. Я выхожу за него замуж.
— О-о! Очень хорошо. Поздравляю! Сердечно поздравляю! По такому приятному поводу нельзя не выпить шампанского. Мисс Элей! Скажите, пусть принесут!
Тут появился официант, генерал приказал ему подать бутылку шампанского.
Я осторожно поднял голову и взглянул на Екатерину. Она тоже окинула меня долгим взглядом из-под ресниц. Глаза ее были печальны, казалось, они с упреком говорили: «Ну что, добился своего?» Честно признаюсь, я в эту минуту был похож на азартного игрока, который не знает, проиграл он или нет, но стремится продолжать игру. Выиграл я или проиграл? Сейчас я, пожалуй, выиграл. Ведь я хотел, чтобы Кэт вышла замуж за Дохова. Хоть мой совет, видимо, ей не по душе, она все же его приняла. Разве это не победа?
Дохов, должно быть, не ожидал, что его секрет раскроется так быстро: он густо покраснел, на лбу выступил обильный пот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Капитан быстро накинул на плечи халат, надел очки и сложил руки:
— Эссалам-алейкум!
Генерал снисходительно улыбнулся:
— Браво, капитан!.. А халат вам к лицу. Только животик у вас все еще маловат. Ешьте побольше плова. Отпустите бороду. Ведь на Востоке говорят: чем больше живот и борода, тем больше уважения.
Капитан шутливо возразил:
— Эх, если бы дело было только в этом! Салон опять взорвался смехом.
Сложив руки за спиной, генерал некоторое время прохаживался по комнате. Затем остановился и неторопливо заговорил:
— Господа офицеры! Только что я передал в Лондон согласованный текст договора, который будет заключен между правительствами Великобритании и Закаспия. По этому договору мы обязываемся, вплоть до полного уничтожения большевизма, оказывать Закаспийскому правительству помощь финансами, вооружением и войсками. Взамен этого в освобожденных районах власть переходит в наши руки. Красноводский порт со всеми сооружениями, железная дорога, все объекты военного значения переходят в наше распоряжение. Предусматривается, что после того как большевизм будет окончательно уничтожен, Закаспий... вернее, весь Туркестан в течение пятидесяти пяти лет будет находиться в составе Британской империи.
Мои коллеги переглянулись, не скрывая довольных улыбок. Генерал, явно наслаждаясь действием своих слов, продолжал:
— Но, господа... Я ничего не намерен скрывать от вас. Положение весьма тяжелое, задача трудная. — Генерал подошел к карте и повел по ней толстыми пальцами: — Вот Москва... Очаг большевизма... Но сейчас большевистский пожар проник уже вот куда — к границам Персии и Афганистана. Есть опасность, что не сегодня-завтра он распространится на Индию, на весь Восток. В этих условиях мы должны сделать все возможное, чтобы преградить ему путь. А для этого нужны решительные меры. Сейчас власть в Асхабаде в руках наших друзей — эсеров и меньшевиков. Они зовут нас на помощь. Приказ Лондона: незамедлительно пересечь границу России и приступить к решительным действиям против большевизма!
В салоне опять поднялся шум. Генерал отошел от карты и продолжал:
— Таким образом, господа, страна без хозяина, население без властей ждут нас. Теперь все зависит от нас самих. Взовьется ли славное знамя Великобритании еще на одной части земного шара, в Туркестане, — это зависит от нас, от наших усилий и умения. Не забывайте: мы не располагаем большими воинскими соединениями. Основная наша сила, главная опора — вот здесь... — Генерал слегка постучал рукой по лбу. — Разум, острота мысли, находчивость... Вот наше оружие. Имеется немало сил, которыми вы сможете воспользоваться, кото-
рые можно привести в движение: эсеры, меньшевики, дашнаки, местные беки и ханы, муллы и ахуны... Берите даже собак, если будете уверены, что они станут лаять на большевиков. Не будьте разборчивыми в средствах. Накрепко запомните: пока у нас только один враг. Этот враг — большевизм!
При слове «большевизм» генерал даже затрясся. Все в салоне зашевелились, глаза у всех разгорелись.
Маллесон вытер слегка влажный лоб.
— Вот что я хотел сейчас сказать вам. О том, что делать, поговорим позднее с каждым в отдельности. Все, кроме полковника Форстера, свободны!—закончил генерал и вышел, твердо чеканя шаг.
Некоторое время никто не двигался, в салоне воцарилась тишина. Наконец капитан Дейли снова надел халат, повязал на голову чалму, нацепил очки, выступил вперед и с серьезным видом обратился к офицерам:
— Сыновья мои! Меч чести в ваших руках. С вами всемилостивый аллах... Будьте мужественны. Истребите до конца безбожных большевиков. Не оставляйте в живых ни одного! Сравняйте их с землей! Да будет светел ваш путь, да сопутствует вам удача! Аминь!
Все, смеясь, приняли его благословение:
— Аминь! Аминь!
Генерал ждал меня. Как только я вошел, он поднялся мне навстречу и поспешно заговорил:
— Что ни день — новость! В Кабул направили специального человека. Значит, из Герата вы проследуете прямо в Бухару, не заезжая в Кабул. Но отправляться нужно поскорее. В пятницу в Герат приедет Асадулла-хан. С ним вам непременно нужно встретиться.
Я знал Асадуллу-хана. Года два назад, возвращаясь из Европы, он около недели провел в Индии. Мне, как представителю военных властей, довелось сопровождать его. Он слыл близким человеком к эмиру Хабибулле-хану и оказывал большое влияние на афганскую политику. Лондон уже давно занимался им.
На столе у генерала лежала выходящая в Мешхеде газета «Агахи». Он взял ее и, размахивая газетным листом, с волнением спросил:
— Читали?
По тону генерала я почувствовал: в газете опубликовано какое-то из ряда вон выходящее сообщение, и сам задал ему вопрос:
— Что, опять какую-нибудь чушь напечатали? Генерал сел за свой стол и, указывая на обведенный
красным карандашом столбец, буркнул, отвернувшись в сторону, точно я в чем-то был виноват:
— Вот, читайте.. . Правительство Самсам эс-Салтанэ предъявило нам ультиматум!
Я прочитал отмеченный генералом столбец. Там говорилось: «В связи с тем, что новое правительство России желает свободы и независимости всем нациям и отмены неравноправных договоров, ранее заключенных с Персией, о чем многократно заявляло официально и неофициально. .. И ввиду того, что Персидское государство, подобно всем нациям мира, имеет право пользоваться свободой и своими природными богатствами, правительство на своем заседании, состоявшемся четвертого асада тысяча двести девяносто седьмого года, постановило аннулировать все договоры, соглашения и концессии, невыгодные для обеих сторон, и уведомить об этом всех иностранных представителей, пребывающих при персидском дворе...»
Волнение генерала было понятно. То, что я прочел, действительно заслуживало внимания. Не отводя глаз от газеты, я сказал:
— Настоящий ультиматум! Сказано более чем ясно. Генерал продолжал все так же раздраженно:
— В том-то и дело... Наш посол в Тегеране посетил шаха и заявил ему, что проведение в жизнь такого решения правительства равносильно объявлению Персией войны Великобритании. Разумеется, шах отменит решение. Несомненно отменит. Но обратите внимание на другое— как аргументирован этот ультиматум: новое правительство России (то есть большевики) сделало то-то... Поэтому, мол, и вы сделайте то-то... Видите, куда они гнут? Мы должны следовать за большевиками. Поступать так же, как они. Вот что возмущает больше всего! Сейчас в Персии фактически все в наших руках. Почти во всех уголках страны дислоцированы наши войска.
А с нами пытаются говорить таким языком! Если же нам завтра придется вывести из Персии свои войска, а большевики благополучно пройдут сквозь все бури... Знаете, каким языком заговорят с нами тогда? Подымут крик, как бешеные арабские верблюды!..
Генерал спрятал газету в ящик стола и продолжил:
— Я только что вызвал Теймуртача, предупредил его, что, если будет распространен хоть один экземпляр этой газеты, он будет отвечать самолично. Заодно поручил ему применить более решительные меры в отношении мятежных элементов. Вообще необходимо поставить начальником полиции своего человека. В Реште так и сделали, назначили одного из наших офицеров. Нам тоже не мешало бы поступить так. Я намерен переговорить об этом с генерал-губернатором.
— Он ответил на наше предложение о создании тайной полиции?
— Нет, еще не ответил. Видимо, советуется с Тегераном. Но мы непременно осуществим это. Второй важный пункт: нужно убрать Самсам эс-Салтанэ. А для этого надо поднять народ. В нынешних условиях это дело нелегкое. Я послал человека к нашему муджтахиду. Постараюсь встретиться с ним и сам. Пусть поднимет на ноги муфтиев и казиев!
Генерал встал, взял со стола портсигар, положил его в карман и, немного смягчив голос, закончил:
— Забот много, дорогой полковник... Вот что: из Лондона пришла телеграмма относительно Асадуллы-хана. Ступайте ознакомьтесь с нею. А я приглашен к нашему консулу на чашку чая. Он, как видно, очень соскучился. Уже два раза звонил.
Мы вышли вместе.
Мешхед жил обычной жизнью. Я собрался в город купить подарки своим приятелям в Герате и Бухаре. Капитан Дейли предложил составить мне компанию. Он был один из тех, кому предстояло отправляться со мной в дальний путь.
Я привык к капитану. Последние годы мы почти все
время были вместе. Он был моложе меня, ему шел только двадцать восьмой год. Но с делом он справлялся неплохо, считался одним из разведчиков, подающих надежды. Хорошо знал арабский, персидский, турецкий языки. Усердно изучал историю, нравы и обычаи народов Туркестана. Отец его был египтянин, мать — дочь адвоката-шотландца. Но Роберт ничем не напоминал деда-шотландца, скорее походил на отца: темнолицый, полный. Его можно было принять и за араба, и за узбека.
Роберт хорошо знал Мешхед, находил его оригинальным, заслуживающим внимания и изучения. Но для меня Мешхед был пыльной развалиной времен Ноева ковчега, не тронутой веяниями Европы. Он ничем не отличался ни от Герата, ни от Кабула, ни от Бухары и Хивы. Те же узкие улицы, темные лавчонки, душные чайханы и караван-сараи. Глушь, тоска... Ничего приятного для глаз. А еще говорят, что у Мешхеда есть история. Интересно, кто мог сочинить ее?
...Мы дошли до мечети Кизыл-Имам. Хотя Роберт видел ее уже не первый раз, он с восхищением принялся разглядывать ее. Затем, обращаясь ко мне, сказал:
— Великолепное здание! Какая красота!
Действительно, ни одна из соседних построек не могла сравниться с Кизыл-Имамом. Как свидетель безграничного могущества религии, мечеть стояла особняком, занимая огромную площадь. Высокая, вместительная... По словам Роберта (из нас, кроме него, никто не интересовался историей Мешхеда), в этом здании находилась гробница восьмого имама шиитов — Резы. Двери мечети казались выкованными из серебра, а потолки и стены — словно стеклянные. Разумеется, для простых смертных, не видевших в жизни ничего, кроме своей грязной лачуги и пустынных степей, Кизыл-Имам был чудом. Вернее — грозной силой. Подходя к его порогу, они начинали дрожать и причитали еще издали:
— О аллах!
— О керим! О щедрый!
Но что же им еще оставалось делать, как не взывать к богу, если ни на что иное они не способны и невежественны от природы? Толпа голодных, жалких оборванцев. .. Говорят, будто вера в бога делает человека беспомощным. Но если человек уже родился беспомощным — в чем же тогда вина религии? Нет, вера в бога необхо-
дима таким людям. Не будь у них религии, чем они утешали бы свои безрадостные души?
Вокруг мечети царило оживление, как на большом восточном базаре. Слепые, немые, безрукие, безногие уроды... Казалось, сюда собрались обездоленные всего мира. И все они взывали к аллаху, прося исцеления. Да кто из них нужен аллаху!
Роберт посоветовал обойти мечеть стороной и свернул в узкую, безлюдную улочку. Я хотел заставить его заговорить и начал подшучивать:
— Что, боитесь?
— Отчасти. Если хотите проявить смелость, попробуйте подойти поближе к дверям мечети.
— Что же они сделают?
— Разорвут. Пропадете ни за грош.
— Но ведь и они люди. Не так ли?
— Они не виноваты.
— А кто же виноват?
Роберт промолчал. Я решил, что он чего-то недоговаривает, и поэтому добавил:
— Не каждый двуногий — человек, дорогой капитан! Человека создают светлый ум, живая мысль. Откуда у этих созданий может быть светлый ум?
Роберт вынул из кармана несколько мелких монет и бросил их в медную пиалу слепого старика, скорчившегося на углу пыльной улицы. Старик услышал звон монет, отличный от всех звуков на свете, поднял руки и поблагодарил:
— Дай тебе бог долгой жизни!
Неподалеку, согнувшись, сидел еще один старик. Роберт опять полез в карман за деньгами. Я сам никогда ничего не подавал нищим. Не от жадности или скупости. Просто чтобы не привлекать внимания к своей особе. Вокруг полно бродяг. Бросишь одному — прибежит еще десяток, и мгновенно к тебе со всех сторон потянутся заскорузлые от грязи ладони. Награда за твою щедрость! Здесь еще не так многолюдно, а то нас уже окружили бы нищие. И все же я собрался остановить Роберта, сказать ему: «Не опускай руку в карман». Но он опередил меня. Вынул из кармана ключи от дома и, глядя, как они сверкают в лучах солнца, заметил:
— Вот железо... или сталь... Но если я брошу их в эту пыль, то самое большее через полгода их уже не
узнаешь —заржавеют. Так же, по-моему, и человек. Его участь зависит от окружающей среды. Если эти люди не живут, а прозябают, без знаний, без профессии... Откуда взяться тут светлому уму, живой мысли? Уму тоже нужна пища!
Новенький фаэтон, запряженный парой лошадей, подкатил к нам. В фаэтоне сидели Дохов и Екатерина. Они, как видно, заметили нас издали. Дохов выпрыгнул из фаэтона, снял шляпу и поклонился:
— Господин полковник... Что это вы ходите пешком? Или что-нибудь случилось с вашей машиной?
— Нет, машина в порядке. Мы с капитаном решили немного поразмяться. Да и погода нынче недурна.
— Да, дышать можно. Мы с мадам Екатериной ездили по лавкам...
Кэт сидела, забившись в угол фаэтона. Она хмурилась и, казалось, была недовольна. У меня почему-то защемило сердце, словно в нем пробудилась ревность. Отчего, почему? Не знаю... Мне хотелось услышать ее голос. Но я сразу не нашелся даже что сказать. В этот момент Дохов взял меня под руку и, отведя в сторону, зашептал:
— Господин полковник... Как вы думаете, если я явлюсь на сегодняшний прием с мадам Екатериной, это не будет неприлично?
— Нет, нет... Напротив, даже очень хорошо.
— Тогда я прошу вас, пригласите ее сами...
Я знал, как щепетильна Екатерина по части соблюдения приличий. Поэтому быстро перевел разговор на другую тему и только после того, как Дохов уселся в фаэтон, выполнил его просьбу:
— Господин министр! Не забудьте: приезжайте ровно в семь с мадам Екатериной. Мы ждем вас обоих.
Дохов важно нагнул голову:
— Непременно будем.
Прием начался ровно в семь часов вечера. Из сотрудников миссии генерал пригласил только меня и секретаршу — мисс Элен. Дохов явился с Екатериной. Генерал еще не видел ее, но знал, что я с нею близок.
За ужином начались официальные тосты. Сперва краткую речь произнес генерал. По своему обыкновению торжественно, подчеркивая слова, он говорил о том, что
большевизм — угроза всему человечеству, что Великобритания всемерно будет бороться с большевиками, что заключение дружественного договора с правительством Закаспия открывает новую страницу в истории Туркестана. Затем он поднял бокал за здоровье главы Закаспийского правительства Фунтикова, за здоровье министра иностранных дел Дохова.
Кое-что прибавляя от себя, я переводил слова генерала на русский язык.
Затем говорил Дохов. Он заливался соловьем. Высокопарно провозгласил, что Закаспийское правительство, и в частности он сам, не пожалеет сил для того, чтобы стереть большевизм с лица земли. Затем выразил признательность правительству Великобритании, генералу, мне и выпил за наше здоровье.
Опустив голову, почти не притрагиваясь к еде, Екатерина внимательно слушала оратора. Ее брови то взлетали кверху, то насупливались. Время от времени ее щеки покрывались краской, точно ее застали за каким-то неприличным занятием.
Генерал обратил на нее внимание:
— Как вы, мадам, находите наш Мешхед? Екатерина отложила вилку и нож и пристально поглядела на генерала:
— Вы спрашиваете серьезно?
— Конечно... А разве вам это неприятно?
— Нет... Но, кажется, в Мешхеде нет ничего такого, что пришлось бы вам по душе. Поэтому и спрашиваю.
— Браво, мадам... Вы совершенно правы: чем может быть приятен Мешхед? Жарой? Пылью?
Дохов вмешался в разговор:
— Мы с мадам Екатериной завтра едем вместе в Ас-хабад.
— Вот как? — генерал, изображая удивление, снова взглянул на Кэт. — У вас там, мадам, живут родственники?
— Нет... Господин министр решил установить надо мной опеку. Я выхожу за него замуж.
— О-о! Очень хорошо. Поздравляю! Сердечно поздравляю! По такому приятному поводу нельзя не выпить шампанского. Мисс Элей! Скажите, пусть принесут!
Тут появился официант, генерал приказал ему подать бутылку шампанского.
Я осторожно поднял голову и взглянул на Екатерину. Она тоже окинула меня долгим взглядом из-под ресниц. Глаза ее были печальны, казалось, они с упреком говорили: «Ну что, добился своего?» Честно признаюсь, я в эту минуту был похож на азартного игрока, который не знает, проиграл он или нет, но стремится продолжать игру. Выиграл я или проиграл? Сейчас я, пожалуй, выиграл. Ведь я хотел, чтобы Кэт вышла замуж за Дохова. Хоть мой совет, видимо, ей не по душе, она все же его приняла. Разве это не победа?
Дохов, должно быть, не ожидал, что его секрет раскроется так быстро: он густо покраснел, на лбу выступил обильный пот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43