А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


— Господа, вы все еще занимаетесь делами? Пора кончать! Ну-ка, пойдемте. Нас ждут...
Фамильярность Айрапетяна мне, признаться, не понравилась. Я холодно посмотрел на него и ответил:
— Сегодня вам придется обойтись без меня. Мне нездоровится.
Айрапетян расплылся в широкой улыбке:
— Нет, нет, господин полковник! Как можно? Я пригласил гостей только ради вас. Все давно уже ждут. Не придете — кровно обидите.
Я понял, что армянин не отступится, и, неохотно поднявшись, начал одеваться.,,
Происшествие на Регистане, оказывается, сильно обеспокоило и эмира. После взаимных приветствий и расспросов о здоровье он сразу заговорил об этом:
— Я все знаю, господин полковник. Я даже побранил кушбеги за то, что он вас повел на такое зрелище.
— Напрасно бранили, ваше величество! (Я умышленно назвал его так, хотя знал, что русские дали ему титул «высочество».) Такое зрелище тоже нужно видеть.
— Нет, лучше его не видеть! — Круглое лицо эмира побагровело. — Кучка грязных бездельников бросает вызов государству. Будоражат страну. А мы не можем справиться с ними. Как вам это понравится?
Некоторое время эмир сидел молча, опустив голову,
разглядывая драгоценные перстни, которыми были буквально усыпаны его толстые пальцы. Видно было, что он хочет начать какой-то важный разговор. Наконец, подняв опухшие веки, он низким голосом заговорил:
— Господин полковник! Вы много ездите. Много видите. Скажите, чем вызвана вся эта смута? Почему за какие-то несколько месяцев весь мир перевернулся? Наши глупые муллы говорят: «Близится конец света». Я, конечно, не придаю значения их болтовне. Во вселенной ничего не изменилось. Солнце восходит все там же. Ночь и день сменяются по тем же законам. И в прошлом году в это время тоже было облачно. Так и сейчас. Ничего не изменилось. Изменилось одно: люди стали не такие, как прежде. Люди сошли с ума. Какая причина этому?
Я слегка улыбнулся:
— Ну, не все же люди сошли с ума.
— Большинство... Иначе мир не трясло бы так... Невозможно угадать, какого направления держаться. Нет уверенности, что завтрашний день встретишь живым. Отчего? Чем вызвано все это?
Хоть я и знал, что эмир задает вопрос серьезно, но ответил несколько иронически:
— Причина одна — мы стали трусливыми. Не можем побороть собственную слабость.
— Нет, нет! — резко возразил эмир. — Дело не в трусости. Никто не поверит, если вы скажете, что его величество ак-падишах был трусом. Себя я тоже не считаю трусом. Но что бы я ни делал, все оборачивается против меня же. Почему это так?
Вошел нарядно одетый, белолицый, красивый подросток с чилимом в руках; склонив голову и согнувшись, замер перед эмиром и осторожно протянул ему чилим. Эмир взял чилим и ласково взглянул на подростка. Затем махнул рукой. Тот попятился назад и легко, как девушка, удалился. «Наверно, один из любимцев эмира», — подумал я.
Эмир поднес ко рту позолоченный мундштук чилима и с прежней печалью в голосе продолжал:
— Вот доктор запрещает мне курить эту дрянь. У меня страшный кашель. По ночам не дает спать. И все равно я жить не могу без чилима. Не нахожу себе места, если не курю. А знаете почему? Нервы постоянно напряжены, как тетива лука. Ни днем, ни ночью не знаю покоя из-за этих беспорядков. Ночью не сплю из-за дневных забот, а днем не дают покоя ночные кошмары. Как же после этого не курить?
Эмир негромко забулькал чилимом. Пристально глядя на него, я думал про себя: «Полновластный хозяин целой страны. Никто не смеет ему противоречить. Его слово— закон, деяния — справедливость. Стоит ему поднять руку — все будет исполнено. Скажет: «Убить» —убивают. Скажет: «Сжечь» — сжигают. Достаточно одного лишь слова... Одного движения... Любой приказ беспрекословно будет выполнен. И если даже он жалуется... Чего же ожидать тогда от тех, кто окружает его?»
Эмир сильно затянулся чилимом, жадно вдыхая густой дым, и снова заговорил:
— Меня, господин полковник, удивляет одно: угроза нависла не только над нашими головами. Не только вокруг нас бушует буря. Весь мир трещит по швам. По какой причине все это происходит?
Я постарался объяснить эмиру положение:
— Жизнь, ваше величество, это огромное море. Оно то бушует, наступает, то успокаивается и отступает назад. Прошлый год был тяжел. Особенно тяжел он был для союзников. В результате мятежа большевиков Россия вышла из войны. Восточный фронт распался. Румыния была разгромлена немцами. Италия потерпела крупное поражение. Французская армия почти вышла из строя. В результате и нам стало трудно. Вы говорите, мир трещит по швам. В этом виноваты мы сами. Виноваты политики, стоящие у власти. Вы говорите — «дело не в трусости». Отчасти вы правы: одной храбрости не всегда бывает достаточно. Прежде всего нужна дальновидность. Нужна мудрая политика. Но многое зависит и от того, насколько настойчиво, твердо осуществляется эта политика.
Эмир, неторопливо затягиваясь дымом, не сводил с меня глаз. Но в лице его не изменилось ни черточки, и невозможно было определить — подействовали мои слова или нет. Он сидел неподвижно, как зачарованный.
Я продолжал:
— Вот вы говорили о белом царе. По-моему, Россию
погубила именно нерешительность белого царя. Ведь большевики родились не в один день. В свое время надо было действовать решительно. Потом уже стало поздно.
— Нет, нет, господин полковник! — Эмир поставил свой чилим на соседний столик и горячо заговорил:— Белый царь преследовал большевиков, как волков. Загонял их в Сибирь. Да зачем далеко ходить... Вот и мы преследуем большевиков, как нечистого духа. Я лично дал указание всем бекам казнить на месте любого бунтаря, сочувствующего большевикам. Сотни людей выслеживают их. Мои ширбача ничем другим не занимаются. В зинданах свободного места не осталось. Кое-где мы построили даже новые зинданы. Все равно не хватает. Как еще действовать смелее?
Я умышленно молчал. Эмир заговорил еще более горячо:
— Моих подданных насчитывается около трех миллионов человек. Будь я уверен, что избавлюсь этим от большевиков, я половину населения согласился бы загнать за колючую проволоку.
Улыбнувшись, я слегка поддразнил эмира:
— Вряд ли это удастся. Лучше уж загнать за колючую проволоку большевиков. Надо решительнее бороться против них.
— Каким образом?— Упершись обеими руками в подлокотники кресла, эмир подался вперед. — Однажды я уже сломал меч. И теперь, поверьте, не знаю, что делать. Если бы я был уверен в удаче, я ни минуты не выжидал бы!
Я начал издалека. Сказал эмиру, что большевики на смертном одре, что они окружены со всех сторон. Затем заговорил о положении в Туркестане, изложил ему стратегический план, составленный нами совместно с представителями «Туркестанской военной организации». И под конец поставил вопрос ребром: какой вклад может внести Бухара в дело борьбы против большевизма?
Эмир долго молчал, размышляя, затем ответил вопросом же:
— Речь, видимо, идет о живой силе, о войсках. Так?
— Да... О войсках, которые можно послать в бой,
Сколько людей Бухара может двинуть на Чарджуй, скажем, самое большее через месяц?
Эмир снова задумался. Он или не знал положения, или не хотел высказываться определенно. Казалось, он ищет выхода, чтобы уйти от прямого ответа. Мое предположение подтвердилось. Он ответил неопределенно:
— Люди —это еще не все. Можно двинуть и десять тысяч, и пятьдесят тысяч... Способных владеть оружием — много. Оружия нет! От вас мы получили всего два каравана — сто тридцать верблюдов —с оружием. А этого слишком мало! Мы обращались к эмиру Хаби-булле-хану. «Поможем, не оставим без поддержки братьев мусульман», — ответил он. Обещал прислать винтовки, патроны, порох, десятки опытных офицеров, даже добровольцев. А пока что прислал только несколько человек.
Я постарался вызвать эмира на большую откровенность:
— Допустим, мы возьмем на себя помощь оружием... Какую армию сможет выставить Бухара через месяц?
— Если будет оружие, можно двинуть всех бухарцев.
— Я говорю о кадровых солдатах, настоящих бойцах.
— Кадровые солдаты... Это вопрос трудный. Бухара — государство, которое, в сущности, жило без солдат. Никогда у нас не было большой армии. И месяц, вообще-то говоря, срок небольшой. Но все же, если мои расчеты правильны, можно будет выставить до тридцати тысяч человек. Впрочем, давайте вызовем топчи-баши... Он скажет точно.
Эмир взмахнул колокольчиком. Старик с козлиной бородой распахнул дверь и склонился перед эмиром. Эмир приказал:
— Позови топчи-баши!
Спустя немного времени появился топчи-баши. Эмир посмотрел на него издали суровым взглядом и строго спросил:
— Если у тебя не будет затруднений с оружием, сколько людей сможешь собрать за месяц?
Я встречался уже с командующим, и его мнение мне
было известно. Что-то он теперь скажет? Переводя взгляд то на эмира, то на меня, он некоторое время колебался. Затем осторожно начал:
— Если не будет затруднений с оружием, можно будет подготовить тридцать —сорок тысяч человек.
— Тридцать — сорок тысяч?
- Да.
— Слышите, господин полковник? Он говорит: тридцать — сорок тысяч...
Командующий в разговоре со мной называл пятьдесят тысяч человек. Поэтому я заметил, как бы подсказывая ему:
— Может быть, можно будет подготовить и пятьдесят тысяч?
— Если срок будет немного удлинен, можно будет подготовить и пятьдесят тысяч.
Эмир строго спросил:
— Какой срок нужен?
— Хотя бы полтора месяца.
— Чтобы через полтора месяца была готова пятидесятитысячная армия! Ступай!
Топчи-баши молча удалился. Эмир повернулся ко мне:
— Этот вопрос решен. Но об оружии позаботьтесь сами. Да, кстати... Я весьма признателен господину генералу и вам лично за то, что вы поддержали нашу просьбу о постройке в Бухаре заводов по изготовлению пороха и патронов. Надеюсь, Лондон не откажет нам в этой помощи. Эти заводы крайне необходимы. Лучше было бы, конечно, построить настоящий оружейный завод. Но, как говорится, пока не достал палку, бей кулаком. Даже и такие заводы намного облегчат наше положение.
Я многозначительно улыбнулся:
— Можно, конечно, построить и оружейный завод. Но, признаться, мы боимся одного: пока эти заводы будут построены, не зальет ли поток большевизма всю Среднюю Азию?
Эмир понял мой намек. Он долго сидел опустив голову, как бы готовясь к ответу. Затем медленно поднял свои опухшие веки и задумчиво заговорил:
— Я вас понимаю, господин полковник. Вы вернулись к тому же больному для вас вопросу. Поверьте: мы глубоко сознаем опасность большевизма. Всей душой мы
желаем, чтобы он был сокрушен. Больше того — истреблен. Неужели вы думаете, что мы в какой-то мере симпатизируем большевикам?
— Нет! Я далек от таких мыслей. Но согласитесь, что на нынешнем этапе нет разницы между равнодушием и симпатией к большевизму. Можно всей душой ненавидеть большевизм — и ничего не делать для его сокрушения. Таких фактов, к сожалению, немало.
Эмир вновь опустил голову. Я продолжал, не меняя тона:
— Господин кушбеги рассказал мне, что у вас созданы особые отряды для разборки железнодорожной колеи. Даже приготовлены арбы для того, чтобы увезти разобранные рельсы в глубь страны. Это очень хорошо. Но какая польза от такого начинания, если эти отряды бездействуют? Что даст это мероприятие, если оно нисколько не мешает большевикам перевозить через вашу территорию военные грузы и войска? Невольно напрашивается вопрос: как это понять — это симпатия или антипатия к большевизму?
Эмир, видимо, понял, что от прямого ответа ему не уйти. Он виновато посмотрел на меня и сказал:
— Давайте, господин полковник, договоримся так: сообщите генералу, что я готов назначить вашего человека, чином не ниже полковника, командующим моими войсками. Я дам ему все полномочия. Устраивает вас такое предложение?
Я, признаться, не ожидал такого ответа. Он, разумеется, нас вполне устраивал. Тем не менее я решил не проявлять особой заинтересованности. Обещав сообщить о предложении эмира генералу Маллесону, я постарался переключить внимание собеседника на другое. Спросил: не устроят ли его полковники царской армии? Эмир ответил с явным раздражением:
— Нет, нет! Я ими сыт по горло. Если прибудут люди эмира Хабибуллы-хана... Да вы пришлете своих офицеров. .. И достаточно! Эти русские беженцы только безобразничают. Каждый божий день что-нибудь натворят. Оружие продают. Грабят. Пьют водку. Развратничают. Нет, кет! Боже упаси!
Я предвидел, что эмир недоброжелательно встретит мое предложение. Но сейчас мне хотелось только прощупать этот пункт. Поэтому я не стал больше касаться
дел русских беженцев и заговорил о другом. Спросил, не поддерживает ли эмир каких-либо связей с Джунаид-ханом. Он ответил как-то неохотно:
— Недавно он прислал человека. Просил у меня винтовок, пулеметов, пушек. Я ему ответил: «Мы сами бедны оружием. Возвращайтесь назад, пока след ваш не остыл».
— А говорят, он собрал армию в двадцать тысяч человек?
— Не думаю. По-моему, пускает пыль в глаза...
Я и без того знал, что эмир ненавидит Джунаид-хана. Заговорив о нем, я хотел уточнить другое: какого мнения змир о будущей судьбе Хивы? Кого считает достойным занять хивинский трон?
Но не успел я и рот раскрыть, как эмир сам с беспокойством заговорил об этом:
— Если позволите, господин полковник, я хотел бы высказать одно дружеское пожелание.
— Прошу вас, говорите! Не беспокойтесь... Ведь я пришел к вам для того, чтобы беседовать открыто.
Эмир зорко посмотрел на меня, словно не доверял моим словам. Затем начал заискивающе:
— Напрасно вы дали крылья Джунаид-хану. Это настоящий разбойник. У него нет ни совести, ни чести. Получает помощь от вас, а глядит в другую сторону. Недавно мы поймали одного из людей Нури-паши. Знаете, что мы обнаружили при нем? Письмо Джунаид-хану!
Эмир думал, что серьезно удивил меня: остановился и пристально поглядел мне в лицо. Но, увидев, что я никак не реагирую, продолжал:
— Это письмо, по-видимому, было ответом на письмо Джунаид-хана.
— У кого это письмо?
— У нас.
— Что он пишет?
— Лучше прочтите письмо. Пойманный нами человек тоже здесь. Если угодно, можете встретиться с ним.
Сообщение эмира заинтересовало меня. Но я принял безразличный вид и молча ждал, когда он продолжит рассказ. Мне казалось, что эмир еще не до конца раскрыл свое сердце.
После продолжительного молчания эмир заговорил почти взволнованно:
— Большинство населения Хивы — узбеки. Если ваше правительство, господин полковник, желает стране мира, оно должно земли Хивы, населенные узбеками, передать Бухаре. Отдать под наше покровительство. А покровительство над Бухарой оно должно взять на себя!
Лицо эмира покраснело, даже руки задрожали. Он, видимо, с большим трудом высказал то, что постоянно его тревожило. Я, признаться, даже не нашелся сразу что ответить. К счастью, он сам опередил меня:
— Вы, господин полковник, не затрудняйте себя сейчас ответом. Передайте мое предложение генералу. А он пусть сообщит об этом Лондону. Если найдут, что это приемлемо, я обещаю водрузить знамя дружбы над Ре-гистаном!
Эмир рывком поднялся с места и, переведя дыхание, улыбнулся:
— А теперь позвольте пригласить вас к столу!
...Как быстро идет время. Вот и октябрь остался позади, ноябрь уже сделал первые шаги. С севера повеяло зимой. Надо было торопиться. Мне предстояла трудная дорога. А я до сих пор никак не мог выбраться из Бухары, уйдя с головой в дела.
С эмиром мне пришлось встретиться еще раз. Уточнив план действий, я сообщил об этом в центр. В ожидании ответа встречался с нужными людьми. В частности, лобеседовал с посланцем Нури-паши и ознакомился с письмом, которое он вез Джунаид-хану. Казалось бы, сделано было уже немало. Но особых надежд у меня не было. О том, насколько сложны события, происходящие в Туркестане, я знал еще в Мешхеде. Но никак не думал, что политическая обстановка настолько неблагоприятна для нас!
Кучка жалких офицеров, вроде Джунковского и Ки-рюхина, без солдат... Невежественные головорезы, вроде Иргаш-бая и Ишмет-бая, ничего не видящие дальше своего носа... Дрожащий эмир, с опаской озирающийся по сторонам... Его беспомощные и бесправные нукеры... Удастся ли собрать их в один кулак и направить к одной цели? «Тяжелое время нуждается в сильных руках». В том, что время было тяжело — чрезвычайно тяжело! — не оставалось сомнений, но и сильной руки, способной
поднять его, по-моему, не было... Может быть, я раньше времени впал в пессимизм? Может быть, слишком спешу? Дай бог, чтоб это было так!
Время — около двенадцати часов. Скоро мы должны отправиться в Новую Бухару. В моем первоначальном плане не было этой рискованной поездки. Я собирался сразу же после Бухары выехать в Хиву. Но одно важное обстоятельство вынудило меня временно свернуть с главной дороги.
Я однажды был уже в Новой Бухаре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43