Оказавшемуся в подобной ситуации мальчишке, оставалось лишь наплевать на собственную гордость, на то, что будут говорить другие пацаны и девчонки. И наплевав на неизбежные разговоры и насмешки, драпать оттуда прочь. Только так удастся избежать величайшего позорища, невероятного унижения. Да и сама процедура наказания весьма болезненна, но все это не идет ни в какое сравнение с унижением, которое приходится испытывать пацану, попавшему в цепкие руки множества девчонок. И каким бы пацан не был сильным и ловким, но если попал им в руки, пиши, пропало.
Победят числом, множеством рук и ног. С визгом повалят на землю и снимут штаны с отчаянно сопротивляющейся жертвы. Потащат волоком по пыльной улице, под торжествующий девчоночий визг, к ближайшим крапивным зарослям, конечному пункту назначения. И усадят трепыхающуюся жертву в крапивный куст голой задницей, и повозят по кусту в разные стороны, для пущего увеличения воспитательного эффекта. И подержат, и поелозят его там несколько минут, не обращая внимания на отчаянные вопли, и попытки вырваться.
И нет им никакого дела до синяков и шишек, полученных от отчаянно сражавшегося за свое достоинство мальчишки. Плевать на то, что руки по самые локти покрыты здоровенными волдырями от укусов злобной крапивы. Одна мысль о том, какие адские муки, физические и душевные, испытывает их злейший враг, посаженный голой задницей в крапивный куст, способна заглушить любую боль.
И лишь когда мальчишка прекращал брыкаться, силясь освободиться из рук мучителей, и отчаянно вопить от боли, смирившись с постигшей его участью, отдаваясь на растерзание злобным фуриям, экзекуция прекращалась. Какой интерес возить по крапиве неподвижное, как бревно и молчаливое, как истукан, тело? Девчонки бросали истерзанное тело врага и с довольным смехом мчались по направлению к реке, чтобы смыть с себя следы недавней отчаянной борьбы. И заглушить жжение на коже от укусов злющей крапивы.
Затихал вдали звонкий девчоночий смех, а жертва экзекуции продолжала неподвижно сидеть в крапивном кусту, бессмысленно таращась застывшими, неподвижными глазами, захлебнувшимися болью и обидой. И лишь отсутствие шума и болезненного движения, приводили понемногу в чувство отключившегося от реальности, пацана.
С превеликим трудом он выбирался из крапивного плена. Любое движение отдавалось в теле невыносимой болью. Казалось, тысячи иголок разом впились в задницу, все глубже вгрызаясь в плоть, захлебывающуюся от безумной боли. Скрипя зубами, давясь злыми слезами от боли и перенесенного унижения, выбирался горемыка из злосчастного куста, и с максимальной в таком состоянии и положении скоростью, спешил домой.
Положение, в которое попал пацан, имевший неосторожность в одиночку столкнуться на узкой сельской улочке со стайкой девчонок, и не сумевший вовремя ретироваться, посчитав их недостойным противником, было более чем неприятным. И все эта проклятая гордость, не позволившая показать вовремя встретившейся на пути девчачьей ватажке, филейную часть тела. На что понадеялся, теперь он и сам не мог понять. На то, что девчонки настроены миролюбиво и пропустят ему мимо, без каких либо последствий.
Об этом, при здравом размышлении, глупо даже мечтать, особенно после их вчерашнего налета на девчоночий лагерь. Вчера вечером они изрядно повеселились. Таскали девчонок за косички, переломали шалаши, построенные ими, перевернули, переколотили все, что было внутри. Вдобавок, к вящему ужасу и отчаянью девчонок, прямо на их глазах поотрывали головы нескольким куклам. Закончив дебош, они с довольным гиканьем и визгом умчались на реку. Спустя минуту, барахтаясь в речке, напрочь позабыли про порушенный походя, девчоночий лагерь. Не помнили и их слез обиды, того, как сжимали они кулачки в бессильной ярости и отчаянии.
Шалаш девчонки обязательно построят в другом месте, подальше от вездесущих, противных мальчишек. Вновь натаскают туда всякого барахла, необходимого для придания уюта. Оторванные куклам головы поставят на место, но напавшим на них пацанам, никогда этого не простят, с лихвой поквитаются с ними, при первой же возможности.
И как не воспользоваться представившейся счастливой возможностью, когда один из обидчиков, беспечно идет навстречу, не чувствуя опасности. И хотя он один сильнее их стайки, но на их стороне перевес в численности, внезапность, и клокочущая в груди жажда мести. Главное не спугнуть, ни взглядом, ни жестом не выдать своих намерений. Иначе враг позорно сбежит, что будет для них слабым утешением.
И они не выдали себя даже взглядом, игнорируя появившегося на их пути, неприятеля. Они увлеченно спорили о чем-то своем, лишь изредка бросая косые взгляды на приближающегося мальчишку. От их цепких, мимолетных взглядов не ускользнуло то, как блеснули тревогой его глаза. На мгновение он даже сбавил шаг, словно колеблясь. И это был ключевой момент. Решится ли он продолжить движение, или посчитает благоразумным уйти, показав им спину?
По-видимому, напускное безразличие девчонок усыпило его бдительность, и он снова прибавил шаг. Пошел смелее, размашистее, уверенный в своем превосходстве над ними. Он, быть может, и справился бы с ними, в другом месте, и в другой ситуации. Но сейчас он был в заведомом проигрыше, хотя об этом даже не догадывался. Знай, он, что на уме у стайки девчонок, драпал бы без оглядки, наплевав на пострадавшую при этом мальчишескую честь. Уж лучше она пострадает таким образом, чем будет вконец обесчещена.
Но читать чужие мысли он не умел, а внешнее спокойствие и напускная невозмутимость девчонок, усыпили его бдительность. И поэтому, единственное, что он успел, испуганно вскрикнуть, когда поравнявшиеся с ним представители враждебного, девчачьего племени, разом набросились на него. Вцепились в волосы, схватили за руки, за ноги, за одежду. И не смотря на отчаянное сопротивление, отчаянье, удесятерявшее силы, он проиграл. Десяток слабых и хрупких девчоночьих рук обхватил его со всех сторон, и, не обращая внимания на тумаки, отвешиваемые им в полную силу, крепко держали в своих объятиях.
Минута борьбы и он повержен во прах пыльной, сельской улицы. И с него, отчаянно лупцующего всех подряд, стаскивают штаны. Волокут голым задом по пыли и песку, в заветный крапивный куст, где придется провести десяток незабываемых минут. Память о них, будет преследовать его всю жизнь, а если он хоть на миг позабудет об этом, самом унизительном и позорном происшествии в жизни, обязательно найдется человек, что ехидно напомнит об этом.
Колючего куста, позора и унижения не миновать, и пацан прошел через них, как проходили до него прочие собратья по несчастью. Когда проклятые девчонки вдоволь насмеялись и натешились, издеваясь над ним пленником, и бросили истерзанное тело, мучения на этом не закончились.
Каждый шаг отзывался мучительной болью, от которой зеленело в глазах, и наворачивались слезы. Словно тысячи тупых и иззубренных игл при каждом движении распарывали обезумевшее от боли, тело. Самое обидное, что неприятнейшее происшествие, приключившееся с ним, невозможно скрыть от друзей-товарищей. К вечеру, вся деревня будет знать об этой истории, где в качестве главного героя, был он. И никакие слова не помогут оправдаться.
Да и не нужны слова по двум весьма весомым причинам. Во-первых, на ближайшую неделю придется позабыть про гуляния на улице. Причиной тому не наказание родителей, и не боязнь насмешек, которых все равно не избежать. Причина куда более банальна. Он вынужден будет лежать на диване, перед экраном телевизора, причем исключительно на животе, лишь в крайних случаях, осторожненько переваливаясь на бок. Как минимум неделю, будет уходить из истерзанного тела угнездившаяся там боль.
Если бы на этом и заканчивались мучения, их можно было бы пережить. Но как пережить насмешливый взгляд отца, усмешку в глазах матери и откровенные издевки гадины сестры. А она, пользуясь беспомощным положением, тем, что он не в состоянии поймать ее и накостылять по шее, и по другим частям тела, старалась вовсю. Уж она за эту неделю выместит на нем все, что накопилось за годы, что он унижал и третировал ее. Мерзкая девчонка практически совсем перестала выходить на улицу, чтобы быть неотлучно при нем.
Родители не могли нарадоваться, расхваливая ее во всеуслышание. Еще бы, пренебречь прекрасными летними денечками, посвятить себя без остатка, уходу за братом. Она была заботлива и мила в их присутствии, даже слишком мила. Но стоило им выйти за дверь, как напускное радушие и дружелюбие слетало с нее, как ненужная шелуха, и она превращалась в маленькую, злобную фурию.
Что ему пришлось пережить, вынести за неделю неподвижного лежания, трудно представить. Единственное, чем он мог ответить, на град издевательств и насмешек, это языком. Но разве язык парня может тягаться остротой с языком девчонки, когда на каждое его слово, она отвечает десятком. Оставалось одно, не встревать в словесные баталии, где заведомо ясно, что проигравшей стороной будет он. Не давать ей лишнего повода, в очередной раз праздновать победу над беспомощно поверженным телом врага.
Десяток раз на дню приходили ее подружки. Она подолгу с ними шепталась у ворот, противно хихикая и повизгивая от восторга. Проводив подружек, с которыми наверняка обсуждала методы и способы окончательно свести его с ума, начинала воплощать задуманное в жизнь. И с каждым визитом этих маленьких бестий, издевательства становились все изощреннее.
Она из кожи вон лезла, чтобы вывести его из себя и надо признать, это ей удавалось без труда. Не раз, порывался он вскочить с опостылевшего дивана и собственными руками придушить эту мегеру с косичками, и чересчур длинным языком. Но все попытки заканчивались одинаково безрезультатно. Охнув от боли, он валился обратно на диван. Тело разрывалось на части от пылающего в нижней половине огня, свинцовой, раскаленной болванкой так и оставшейся лежать на диване. Перед глазами плыли оранжевые круги, а, в на мгновение помутневшем мозгу, противным звоном, гремел ехидный смех сестрицы.
И оставалось одно, закрыть глаза и стиснуть зубы, представляя в мечтах момент, который обязательно настанет, когда он покинет злополучный диван. Он мысленно представлял, как переменится в лице зловредная сестренка. Как издевательская ухмылка медленно сползет с ее лица. Как само лицо, такое довольное, раскрасневшееся, с горящими от радости глазами, вдруг переменится, станет мертвенно-бледным, а глаза застынут в мертвящем ужасе. С какой радостью схватит ее за косы, повозит по полу, не обращая внимания на истошный, отчаянный визг. Намотает косы на руки, и пойдет гулять по избе, напевая какую-нибудь песенку. Не забывая время от времени, отвешивать свободной рукой оплеуху сестрице, или давать увесистого пинка по тощему заду. И только приход родителей с работы, сможет прервать проводимую им воспитательную экзекуцию.
Но это только на время. Сестренка приведет себя в порядок, смоет с лица сопли и слезы, и вздохнет с облегчением, радуясь, что на этом ее злоключения закончились. Но не тут-то было, зря она так решила. Это вовсе не конец, а только начало пути длинною в вечность, и вся ее последующая жизнь, обречена, стать одним нескончаемым кошмаром.
Убаюканный сладкими картинками грядущей мести, не слыша издевок маленькой фурии, парнишка засыпал, видя в радужных снах, воплощение мечты. Вот он кидает на пол вредную сестренку, снимает с гвоздя солдатский ремень с массивной бляхой, и не обращая внимания на непрекращающийся ни на секунду визг, приступает к воспитательному процессу. Задрав рукой, с зажатым в ней увесистым ремнем, платье девчонки, явив миру ее кривые и худые ножонки, другой рукой придерживая отчаянно вопящее, пытающееся вырваться, тело. Он размахивался и от всей души, со смаком, целясь пряжкой ремня в кусок белой материи, прикрывающей то самое место, откуда ноги растут у зловредных девчонок. Словно в замедленном кино, ремень летит вниз, точнехонько в намеченное для удара место.
Удар и адская боль. От боли он подскочил на диване, едва не обделавшись. Сон, как рукой сняло, а его глотка издала неподобающий мальчишке вопль. Адская волна, пришедшая снизу, достигла мозга, затем ушла вниз, и снова вернулась. И так повторилось несколько раз. Сердце бешено колотилось в неистовом галопе.
Несколько бесконечно-долгих секунд он находился в помешательстве от внезапно нахлынувшей боли. И лишь когда первая волна ее схлынула, освободив рассудок, он смог разглядеть причину и источник жуткой боли. Он, этот самый источник, корчился на полу от смеха, булькая ртом, хватаясь от смеха руками за живот.
Эта сволочь сестрица пользуясь тем, что он уснул, принесла с прихожей веник и со всей дури шибанула им, по будто бы специально подставленной для этой цели, части мальчишеского организма. Он чуть не умер от захлестнувшей его боли, а она рада, потешила душу. Он доставил ей незабываемые мгновения, а, сколько их еще будет впереди, когда она начнет пересказывать происшедшее многочисленным подружкам, с каждым разом добавляя все больше красочных подробностей, превращая его в полнейшее ничтожество.
К счастью все когда-нибудь кончается. Закончилось и его беспомощное лежание. Однажды он встал с дивана и это стало полнейшей неожиданностью, как для его сволочной сестренки, так и для двух ее подружек. Они уже вконец обнаглели, потеряли чувство страха, раз осмелились заявиться к ним домой. Они, уверовав в безнаказанность, были здесь, рядом и издевались, насмехались над неподвижным телом, извечного врага. Более того, они даже норовили потрогать его, как какую-то невидаль, причем не просто потрогать, а ущипнуть за пострадавшую часть тела. В ответ на проклятия, они только заливались громким смехом, продолжая тянуть свои ручонки.
Слишком уверены были в безнаказанности подружки, чересчур оборзела сестрица, позабыв о том, что прошло уже несколько дней с момента водворения его на этот диван, и что с каждым прожитым днем, нужно быть осторожнее. Она позабыла об этом, искренне уверовав в то, что ее братец будет навечно прикован к дивану, в ее полном распоряжении.
В этом она жестоко просчиталась. Еще вчера вечером он почувствовал улучшение. А ночью, когда все спали, он даже вставал с дивана и немного ходил по комнате, стиснув зубы, терпя боль, что, не смотря на вернувшуюся способность движения, не покидала измученного тела.
Сегодня он чувствовал себя гораздо лучше. Он просто ждал подходящего момента, едва сдерживая улыбку в предвкушении грядущего удовольствия. Словно желая устроить несчастному страдальцу праздник, бестолковая сестрица привела в дом двух подружек, чтобы вместе вдоволь потешиться над ним.
Стойко перенося насмешки и издевательства, он терпеливо ждал, когда они окажутся подальше от двери, ведущей в комнату, и от висящего на гвозде у входа, отцовского ремня, с увесистой бляхой.
И вот момент, которого он с нетерпением ждал несколько дней, показавшихся ему заполненной болью вечностью, наконец-то настал. Девчонки переместились в дальний конец комнаты, поближе к его изголовью. Склонившись с двух сторон, они прямо в уши ему шипели насмешки и издевки, на которые всегда были непревзойденные мастерицы эти гадкие создания.
Молниеносно взлетевшие руки ухватили склонившиеся головы и хлопком соединили их воедино. Дикий вопль перепуганных насмерть насмешниц, заполнил каждый сантиметр комнатного пространства, в то время, как ее внутреннее убранство на мгновение озарилось снопом искр из глаз вылетевших в результате удара.
А затем, не давая противнику опомниться, он одним прыжком оказался у двери, отрезав единственный выход на волю. Еще мгновение и в его руке солдатский ремень с увесистой бляхой, которому предстоит сегодня сполна отведать тощих девчачьих задниц. В пылу экзекуции, оставив отметины и на их худосочных ногах, и сутулых спинах. Оказавшись у двери с ремнем в руках, оглядел помещение, присматриваясь и прицеливаясь. Увиденное, подобно живительному бальзаму пролилось на кровоточащую всю последнюю неделю, душу.
Зловредна сестренка, потеряв дар речи, истуканом застыла у окна, ошалело уставившись на него с открытым ртом. Она уже не смеялась, даже не улыбалась. Лицо ее, прямо на глазах, из живого и румяного, превращалось в мертвенно-серое. Вместе с цветом лица, менялось и выражение глаз. Они не были больше радостными и самодовольными, не светились торжеством. В них холодной, темной змеей заползал страх, заполняя глаза до самого предела. Казалось еще миг и заполонивший ее ужас, выплеснется наружу из широко распахнутых глаз, прорвется отчаянным, истошным визгом.
Ее подружки, толком не очухавшиеся от столкновения лбами, выглядели не лучше. Та же бледность, тот же застывший в глазах ужас, готовый в любой момент выплеснуться наружу в отчаянном визге, способном всполошить всю округу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143