– Чего же ты тогда хочешь? Франклин глубоко вздохнул.
– Я помогу тебе с денежными переводами, внедряя систему, договариваясь с банками и так далее. После я уйду из компании совсем.
Роза положила обе руки на журнал деловых записей.
– Извини, но я не могу этого принять. Франклин не поверил ее словам.
– У тебя как будто бы нет выбора, Роза.
– Но у меня есть альтернатива. Выслушай меня по крайней мере.
– Конечно.
– Я хочу почти полностью заняться денежными переводами, – сказала Роза. – Так как дорожный чек задуман как международное платежное средство, я буду не в состоянии заниматься им и денежными переводами одновременно. «Глобал» нужен будет человек в Лондоне, чтобы следить за всеми деталями. Так как переговоры с английскими банками будут такими же деликатными, как с нашими, я думаю, только один человек сможет вести их – ты. Я прошу тебя запустить систему денежных переводов здесь, а затем распространить дорожный чек в Лондоне.
Франклин подумал над предложением. Чем больше он думал, тем привлекательнее оно ему казалось. Три тысячи миль по океану – большое расстояние. У него и Мишель будет шанс вместе начать новую жизнь.
– Я принимаю предложение, но обещаю только попытаться, – сказал Франклин.
– И я тоже.
Роза вышла из-за стола и обняла брата. Она смогла спасти то, что было возможно в данных обстоятельствах, и более того, приобрести драгоценное благо – время. По крайней мере налаживание системы денежных переводов займет год, если все пойдет хорошо. Многое может произойти, что способно повлиять на Франклина и изменить его.
Было шесть часов, когда Мэри Киркпатрик стояла перед лифтом, из которого вышел молодой офицер.
– Извините, мэм. Не скажите ли вы мне, где я могу найти мисс Розу Джефферсон?
Мэри сопроводила его по пустынному коридору к офису Розы.
– Вас хотят видеть, мисс Джефферсон.
У Розы стеснило сердце, как у любого другого человека, чей родственник был на войне, при виде хмурого офицера на пороге своего дома. Но война закончилась. Франклин был в безопасности. Тем не менее Роза с беспокойством приняла запечатанный конверт.
– Я закончу через десять минут, – спокойно сказала она, распечатывая письмо.
– Нужна ли я вам? – спросила Мэри Киркпатрик. Роза пристально посмотрела на нее, надеясь в душе, что та ничего не заметила.
– Спасибо, Мэри, не надо. Здесь нечто такое, что я должна сделать сама.
– Извините, мисс Джефферсон, но ошибки здесь нет. Доктору Вильяму Харрису было трудно произносить слова, такие страшные в их безысходности. Этот худощавый маленького роста мужчина с черными вьющимися волосами, подернутыми сединой, и добрыми глазами сидел за столом перед шкафом, переполненным официальными документами, статистикой, приказами о присвоении званий. Вильям Харрис закончил Колумбийскую медицинскую школу, жил и работал в госпитале Вальтера Рида, затем служил в отряде «Раф Райдерз» Теодора Рузвельта в Сан-Хуане, а также в Европе. Он специализировался, как заметила Роза, на неврологических и мозговых травмах и был одним из лучших, и это обстоятельство отнимало у Розы последнюю надежду, за которую она так старалась уцепиться.
Роза пристально смотрела куда-то в пустоту, где за окном падал снег на город, погруженный в новогоднюю неразбериху.
– Пожалуйста, расскажите мне обо всем еще раз. Харрис глубоко вздохнул. Он не привык к такого рода вещам: по своему рангу ему редко приходилось обрушивать трагическую весть на родственников. Но Франклин Джефферсон не был обычным солдатом. Генерал Першинг собственноручно написал Харрису о подвигах молодого человека и очень просил доктора лично поговорить с сестрой Франклина. В конце концов Роза Джефферсон тоже не была обычным человеком.
– Нет никакой возможности добраться до шрапнели, засевшей в черепе вашего брата, – сказал Харрис. – С годами кусочки металла начнут вызывать давление в области мозга. У вашего брата наступит периодическая потеря памяти, его будет мучить головокружение. В конце концов его парализует…
– И что, он умрет? Харрис ничего не ответил.
– Сколько ему осталось жить?
– Ответить невозможно. Год, два, может, пять. Извините, мисс Джефферсон, но это только предположения. Вы, конечно, имеете право на мнение других; однако я не думаю, что вы получите другой ответ.
Роза отметила профессиональную учтивость Харриса, и ей не нужно было мнение других. Стопка медицинских заключений на столе доктора подтверждала то, чему она должна была верить. В Париже, в армейском госпитале, Франклин прошел всевозможные обследования.
– В подобных случаях, как этот, мы, военные, всегда сообщаем ближним родственникам, только потом… пациентам, – закончил Харрис. – Хотите ли, чтобы я сказал ему сам?
Роза подняла лицо.
– Сказать что, доктор? Что он умирает и даже не знает об этом? Что он никогда не увидит своих внуков? Что, возможно, он никогда не будет иметь своих детей?
Харрис был потрясен.
– Мисс Джефферсон, это несправедливо! Ни по отношению к вашему брату, ни по отношению к его жене. Они оба имеют право знать, что для них готовит будущее. Обмануть их таким образом…
– Мне нет дела до Мишель Лекруа, – произнесла Роза холодно.
– Ах, вот что, но вам не должно быть все равно! – ответил Харрис сердито. – Она не только жена вашего брата, она спасла ему жизнь. Если бы не она и ее забота, ваш брат, возможно, был бы уже мертв.
– С другой стороны, он мог бы вернуться точно таким же человеком, каким был, когда уехал, – парировала Роза. – Я сыта и устала от рассказов о подвигах Мишель, ее сообразительности. Если бы Франклин получил настоящую медицинскую помощь, в которой нуждался, а не был бы кое-как и непонятно где прооперирован, с ним было бы все в порядке сегодня.
Харрис понял, что спорить бесполезно. Роза Джефферсон обезумела от горя. Он должен принять ответственность на себя.
– Вы можете полагать, что лучше ничего не говорить вашему брату, но как лечащий врач я ответствен перед ним, – сказал Харрис твердо.
– Каким образом?
– Ваш брат имеет право знать, что ожидает его. Он должен научиться разбираться в симптомах. Ему необходимо постоянное наблюдение и различные лекарства. Те, кто рядом с ним, особенно его жена, должны знать, на что обращать внимание.
– И что же будет? – настаивала Роза. – Можете вы сказать Франклину точно, что его ждет?
– Точно нет…
– Что у него есть два года, три месяца и семь дней?
– Конечно же нет…
– Что он будет чувствовать головокружение в 11 часов по понедельникам, средам и пятницам?
– Мисс Джефферсон, вы становитесь безрассудной.
– Нет, доктор. Я хочу сказать, если вы не знаете, чего ожидать, то о чем бы вы могли говорить с Франклином? Человек живет и не думает о неопределенности, но, если вы сообщите ему, он начнет думать о ней. Разве это справедливо?
– Возможно, я несправедлив, мисс Джефферсон, – тяжело произнес Харрис, – но это мой долг.
Роза потянулась через стол и сжала руку Харриса.
– Я прошу вас, молю вас не делать этого. Кроме моего сына, Франклин – все, что у меня осталось в жизни. Я возьму на себя всю ответственность за него. Я подпишу любые бумаги. Я сниму ответственность с вас, военных, и даже чертова правительства. Никому не придется и пальцем пошевелить или потратить даже доллар на заботу о Франклине. Я всем займусь сама, я клянусь.
Харрис мягко убрал ее руку. Он был убежден, что эта женщина не уйдет, пока не добьется своего. Она использует все свое влияние, которое, как доктора предупредили заранее, распространялось даже на Белый Дом, чтобы бросить вызов его решению. Это совсем не нравилось Харрису, но он убедил себя думать как врач. Пострадает ли его пациент, Франклин Джефферсон, если такое случится. Ответ был очевиден – не пострадает. Когда придет время, Роза Джефферсон сможет оплатить самые лучшие в мире медицинские услуги.
Роза почувствовала ход мыслей Харриса. В ее голове сформировался план. План этот был рискованным, так как она ничего не знала об этом человеке, но инстинкт подталкивал к этой рискованной игре.
– Доктор Харрис, можно ли мне спросить, сколько вам лет?
– Простите?
– Сколько вам лет, доктор?
– Сорок три.
– В таком случае двадцать лет вашей службы скоро пройдут?
– Да, через несколько месяцев.
– Думаете ли заняться частной практикой? Вильям Харрис пожал плечами. Он хотел заниматься частной практикой с того самого дня, когда решил стать врачом. Но он – сын человека из глубинки, получивший образование в Колумбийской медицинской школе, не мог себе этого позволить, какими бы блестящими способностями он ни обладал. Единственной альтернативой оставалась служба в армии, где ему платили зарплату, но взамен требовали двадцать лет службы.
– Доктор, я хочу, чтобы вы выслушали то, о чем мне придется сказать, – продолжала Роза. – Я не хочу оскорбить вас и не хочу, чтобы вы меня неправильно поняли.
Роза жестом показала на бумаги в шкафу.
– Судя по всему, вы прекрасный врач. Вы честно служили своей стране. Вы в расцвете своих сил и еще столько можете сделать. Если захотите открыть частную клинику, я дам вам безвозмездную субсидию. Взамен я прошу только о двух вещах: вы станете личным врачом моего брата, и ни он, ни кто-либо еще никогда не узнает правду о его состоянии. Что бы ни случилось, я единственный посвященный человек.
Голос Розы был тверд как скала. Но ее руки, скрытые от глаз Харриса, дрожали на коленях.
– В силу обстоятельств я должна вас попросить дать ответ сейчас же. Если вы откажитесь, вам придется думать о другом возможном стечении обстоятельств.
Вильям Харрис был ошеломлен. Женщина практически предлагала ему взятку. Предложение выглядело чудесным, просто соблазнительным, но, тем не менее, его хотели подкупить. Слова решительного отказа готовы были слететь с его губ, но он никак не мог заставить себя произнести их. Роза Джефферсон предлагала все то, о чем он так долго мечтал, включая возможность занять до-стойкое место среди равных себе. Хотя Харрис дорос до чина капитана и скрупулезно откладывал часть денег, он накопил меньше чем пять тысяч долларов. На эти деньги он никогда не смог бы открыть такое дело, которое хотел. Эти деньги никогда не позволили бы ему иметь жену и семью, о которых Харрис мечтал в одиночестве все долгие годы на чужбине. Вильям знал, несмотря на свои сорок три года впереди у него еще много плодотворных лет. Он мог провести их в армии до ухода в отставку, мог пойти работать в госпиталь или же ухватиться за шанс, предлагаемый Розой Джефферсон.
– Ваше предложение очень щедрое, мисс Джефферсон, – сказал спокойно Харрис, – и я принимаю его. Однако я должен настоять на определенных условиях. Во-первых, вы подпишете официальные бумаги, освобождая армию от всякой ответственности во всем, что касается вашего брата. Во-вторых, я попрошу вас подтвердить, что я известил вас о действительном состоянии здоровья Франклина Джефферсона, и, что, несмотря на мой совет проинформировать его жену, вы решили вверить мне заботу о нем на весь период его жизни. Если когда-либо вы не согласитесь с моими медицинскими рекомендациями, я не смогу нести ответственность за последствия.
– Ваши условия принимаются, доктор, – сказала Роза. – Я попрошу своего адвоката подготовить все необходимые бумаги в качестве гарантии.
Роза протянула руку, и Харрис быстро пожал ее.
– Поверьте, – произнесла Роза мягко, – так будет лучше.
– Я надеюсь, что вы правы, мисс Джефферсон. Во всяком случае для вас и вашего брата, но не для меня.
Роза не могла заставить себя вернуться в Толбот-хауз. Постепенно она начала осознавать, насколько изменилась ее жизнь. Розе хотелось излить кому-то свои чувства, бурлившие у нее внутри. Ей хотелось быть с другом, которому можно все рассказать. Вместо этого Роза пошла к единственному месту, где она могла найти убежище.
В тишине своего офиса она рассматривала картины, которые привезла из Дьюнскрэга. На этот раз даже героические дела ее деда, о которых Роза думала, не принесли ей облегчения. Компания «Глобал» уже не была тем, чем сделал ее дед. «Глобал» стала меняться, разрушаться и трескаться, словно кристалл, из которого образуется новое тело. В тот момент ей очень хотелось знать, одобрил бы ее дед все то, что она сделала. Роза нуждалась в поддержке того, кого она любила. Ей не хватало уверенности в правильности того, за что она боролась. Но суровое выражение лица деда оставалось суровым, живописное изображение не изменилось и не вернуло его к жизни.
«И Франклину я не могу дать жизнь».
Мысль о том, что ее брат доживал отпущенное ему время, опустошала ее. Роза пыталась отгородиться от холодных бесчувственных слов медицинского заключения: они так терзали ее. Но Франклин никогда не узнает о ее боли, которую Роза научится переносить и скрывать от него. Когда придет время и ему будет необходимо все рассказать, она что-нибудь придумает, но только не теперь.
Роза подумала о Мишель. Доктор Вильям Харрис говорил, что Мишель ничего не знала о состоянии здоровья Франклина. Но так ли это? В конце концов она была первой, кто оказывал ему помощь. Мишель – опытная медицинская сестра, которая могла бы предположить, какие последствия ожидают Франклина после ранения. Затем она могла наблюдать развитие его болезни. «Значит, – подумала Роза, – Мишель знала, знала до замужества, какой короткой будет у Франклина жизнь. Может быть, она сознательно пошла на приемлемую сделку: прожить несколько лет с человеком, которого она заставит полюбить ее, а потом, после смерти Франклина перед ней откроется огромное будущее, когда у нее будет не только молодость, но и богатство».
Она нацарапала записку для себя, чтобы не забыть о том, что доктор Харрис должен детально описать состояние здоровья Франклина в подписанных ею бумагах. Если Франклин изменит свое завещание, включая туда Мишель, Роза могла бы, если понадобится, доказать, что Франклин не был в здравом уме, когда изменял свое завещание. Она была бы полной идиоткой, позволив Мишель получить хотя бы пенни по завещанию.
Роза подумала о сделке, заключенной с Франклином несколько часов назад, и ей стало дурно. Если бы она знала о состоянии его здоровья, тогда бы ни за что не настаивала, чтобы он остался в компании. Теперь соглашение невозможно изменить: Франклин сразу заподозрит, что что-то не в порядке, и неизбежно секрет раскроется.
Роза как-то сгорбилась и тихо заплакала. Вся власть, деньги, влияние, которыми она обладала, не могли помочь ей. Не могли они также каким-либо образом извлечь те несколько кусочков металла, как часовая мина, засевших в голове брата.
20
Мишель налила себе кофе из сервизного чайника, стоявшего на столе в углу библиотеки в Толбот-хаузе. Холодный мартовский ветер хлестал в оконные стекла вот уже месяц. Унылый вид Пятой авеню был совершенным отражением настроения Мишель, хотя это утро мало чем отличалось от других. Она попыталась улыбнуться.
Когда Франклин подолгу отсутствовал, Мишель, привыкшая постоянно много работать, не знала, чем заняться. Олбани с удивительной педантичностью следил за домом и вежливо, но непреклонно отклонял ее предложения о помощи. Вечная тишина в доме раздражала Мишель. И, хотя в доме находилось шесть слуг, она очень редко видела или слышала их; лишь когда у нее возникала нужда в чем-либо, прислуга появлялась в то же мгновение как по мановению волшебной палочки. Это вызывало у Мишель тягостное чувство, словно за ней все время наблюдали.
Когда бы они ни выходили в свет, Мишель чувствовала себя неуютно и стремилась быть поближе к Франклину, всегда предлагая уйти пораньше. Во время болтовни перед ужином и разговоров за столом она старалась говорить как можно меньше. Взамен Мишель получала что хотела – на нее не обращали внимания.
Когда Франклин вдруг сообщил ей новость о том, что они в конце года уедут в Европу, Мишель едва смогла скрыть радость и облегчение. Ожидание будет долгим. Тем не менее Мишель продолжала наблюдать, учиться и слушать. Для того, чтобы время проходило быстрее, она стала уединяться в небольшом углу библиотеки Толбот-хауза, читая вслух книги великих мастеров, стараясь правильно произносить слова. Она устала от замечаний по поводу ее милого акцента.
– Извините меня, мэм, – обратился к ней Олбани. – К вам пришел господин Мак-Куин. Могу ли я впустить его?
– Да, конечно.
Мишель обрадовалась: такое случилось впервые, что пришли в Толбот-хауз, чтобы увидеть именно ее.
– Монк! Я так рада видеть тебя!
Мишель обняла Монка, хотя его спина была настолько широкой, что ее руки не сомкнулись. Монк стоял перед ней и улыбался.
– Ты прекрасна, как всегда. Мишель покраснела.
– Хочешь кофе?
– Да, пожалуй, выпью чашечку. Где же твой несносный муж?
– Он ушел в офис.
Монк нахмурился и посмотрел на часы.
– Рановато для него.
– Да нет, – сказал Мишель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87