– Ах! – воскликнула миссис Брауди. – В каком я была состоянии в тот вечер!
– Им не пришло в голову, что вы могли принимать участие в его побеге? – спросил Николас Джона Брауди.
– Нисколько, – ответил йоркширец, растянув рот до ушей. – Я нежился в постели школьного учителя еще долго после того, как стемнело, и никто даже не подходил к двери. «Ну, – думаю я, – теперь он далеко ушел и если еще не добрался до дому, значит никогда ему там не бывать; стало быть, можете теперь приходить, когда угодно, мы готовы». Это, понимаете ли, школьный учитель мог прийти.
– Понимаю, – сказал Николас.
– Тут он и пришел, – продолжал Джон. – Я услышал, что дверь захлопнулась внизу и он поднимается в темноте. «Не торопитесь, – думаю я, – идите потихоньку, сэр, не к спеху». Он подходит к двери, поворачивает ключ – ключ поворачивается, а замка-то нет! – и кричит: «Эй, ты, там!» – «Да, – думаю я, можете еще покричать, никого не разбудите, сэр». – «Эй! – кричит он и вдруг останавливается. – Ты бы лучше меня не раздражал, – говорит школьный учитель, помолчав. – Я тебе все кости переломаю, Смайк», – говорит он, опять помолчав. Потом вдруг кричит, чтобы принесли свечу, а когда принесли свечу – боже ты мой, какой поднялся переполох! «Что случилось?» – спрашиваю я. «Он удрал! – кричит он, взбесившись от злости. – Вы ничего не слышали?» – «Слышал, – говорю я, – слышал, что не так давно хлопнула парадная дверь. Слышал, как кто-то побежал вон туда!» И указываю в противоположную сторону. Каково? «На помощь!» – кричит он. «Я вам помогу», – говорю я. И пустились мы с ним – не в ту сторону! Хо-хо-хо!
– И далеко вы ходили? – спросил Николас.
– Далеко! – ответил Джон. – Через четверть часа он у меня с ног валился. Стоило посмотреть, как старый школьный учитель, без шапки, бежит по колено в грязи и в воде, перелезает через изгороди, скатывается в канавы и орет, как сумасшедший, своим единственным глазом высматривая мальчишку. Полы сюртука развеваются, и весь он забрызган грязью – и лицо и все! Я думал, что упаду и помру со смеху!
При одном этом воспоминании Джон захохотал так весело, что заразил обоих слушателей, и все трое разразились смехом и все хохотали и хохотали, пока не выбились из сил.
– Нехороший он человек, – сказал Джон, вытирая глаза, – очень нехороший человек школьный учитель.
– Я его видеть не могу, Джон, – сказала его жена.
– Полно, – возразил Джон, – нечего сказать, хорошо это с твоей стороны! Если бы не ты, мы бы ничего о нем и не знали. Ты первая с ним познакомилась. – Я не могла не знаться с Фанни Сквирс, Джон,сказала его жена, – ведь тебе известно, что она моя старинная подруга.
– Да я это самое и говорю, девочка, – ответил Джон. – Лучше жить по-соседски и поддерживать старое знакомство. И еще я говорю – не ссорься, если можно этого избежать. Вы тоже так думаете, мистер Никльби?
– Разумеется, – отозвался Николас. – И вы были верны этому правилу, когда я встретил вас верхом на лошади после того памятного вечера.
– Правильно, – подтвердил Джон. – Что сказал, за то держусь.
– Так и следует поступать мужчине, – сказал Николае, – хотя в Лондоне и говорят: «Йоркшир нас околпачит»… Вы написали в вашей записке, что мисс Сквирс остановилась с вами.
– Да, – сказал Дают, – она подружка Тилли – и пресмешная подружка. Думаю я, не скоро ей быть новобрачной!
– Стыдись, Джон! – сказала миссис Брауди, которая, впрочем, живо отозвалась ва шутку, потому что сама была новобрачной.
– Счастлив будет ее жених, – сказал Джон, у которого глаза засверкали при этой мысли. – Что уж говорить, ему повезет!
– Видите ли, мистер Никльби, – сказала его жена, – она здесь, вот потому-то Джон и написал вам и назначил сегодняшний вечер: мы решили, что вам неприятно будет встретиться с ней после всего происшедшего…
– Бесспорно, – перебил Николас. – Вы были совершенно правы.
– В особенности, – с очень лукавым видом продолжала миссис Брауди,после всего, что нам известно о прошлых любовных делах.
– О да, известно! – покачивая головой, сказал Николас. – Подозреваю, что вы тогда вели себя не очень-то по-дружески.
– Верно! – сказал Джон Брауди, продевая большущий указательный палец в один из изящных локончиков жены и явно гордясь ею. – Она всегда была игрива и проказлива, как…
– Как кто? – подхватила жена.
– Как женщина! – ответил Джон. – Ей-богу, никто ие сравнится с ней по этой части.
– Мы хотели поговорить о мисс Сквирс, – сказал Николас с целью прекратить супружеские шуточки, начавшиеся между мистером и миссис Брауди, каковые делали положение третьего лица до известной степени затруднительным, так как оно чувствовало себя лишним.
– Джон, перестань, – сказала миссис Брауди. – Сегодняшний вечер Джон назначил потому, что она решила войти пить чай к своему отцу. А чтобы все было в порядке и вы провели вечер наедине с нами, Джон сговорился зайти туда и отвести ее домой.
– Это было очень умно придумано, – отозвался Николас, – хотя я сожалею, что пришлось столько хлопотать из-за меня.
– Ну, какие там хлопоты! – возразила миссис Брауди. – Ведь мы так хотели вас повидать – и Джон и я. Для нас это такое удовольствие! Знаете ли, мистер Никльби, – продолжала миссис Брауди с самой лукавой улыбкой, – я серьезно думаю, что Фанни Сквирс была очень неравнодушна к вам.
– Я ей чрезвычайно признателен, – сказал Николас, – но, честное слово, я никогда не стремился произвести впечатление на ее девичье сердце.
– Ах, что это вы говорите! – захихикала миссис Брауди. – А известно ли вам – теперь уж я говорю серьезно и без всяких шуток, – что сама Фанни дала мне понять, будто вы сделали ей предложение и будто вы собираетесь обручиться с ней торжественно и по всем правилам?
– Вот как, сударыня, вот как! – раздался пронзительный женский голос.Вам дали понять, что я… я… собираюсь обручиться с убийцей и вором, который пролил кровь моего папы? И вы думаете… вы думаете, сударыня, что я была очень неравнодушна к этой грязи под моими ногами, до которой не согласилась бы дотронуться кухонными щипцами из боязни запачкаться и рассыпаться от одного прикосновения? Вы это думаете, сударыня? Думаете? О, низкая и подлая Тильда!
С такими укоризненными словами мисс Сквирс широко распахнула дверь, и перед глазами пораженных Брауди и Николаса предстала не только ее собственная симметрическая фигура, облаченная в целомудренное белое платье, описанное выше (немножко загрязнившееся), но и фигуры ее брата и отца – пары Уэкфордов.
– Так вот каков конец? – продолжала мисс Сквирс, которая, будучи в волнении, говорила с сильным придыханием. – Так вот к чему привела вся моя снисходительность, мои дружеские чувства к этой двуличной особе – к этой гадюке, к этой… этой… сирене! – Мисс Сквирс долго подыскивала последнее слово и, наконец, произнесла его с торжеством, как будто оно решало все дело. – Так вот чем это кончилось! А я-то мирилась с ее лживостью, низостью, лукавством, приманивавшим грубых людей, с такими уловками, что мне приходилось краснеть за мой… за мой…
– Пол! – подсказал мистер Сквирс, взирая на присутствующих злобным глазом – именно одним злобным глазом.
– Да, – сказала мисс Сквирс, – но я благодарю мою счастливую звезду, что моя мать принадлежит к этому полу…
– Слушайте, слушайте! – воскликнул Сквирс. – Хотел бы я, чтобы она была здесь и сцепилась с этой компанией!
– Теперь кончено! – сказала мисс Сквирс, мотнув головой и презрительно уставившись в пол. – Больше смотреть не стану на эту дрянную особу и унижаться, покровительствуя ей.
– Ах, полно! – сказала миссис Брауди, не обращая внимания на попытки супруга удержать ее и пробиваясь вперед. – Зачем говорить такой вздор?
– Разве я вам не покровительствовала, сударыня? – вопросила мисс Сквирс.
– Нисколько! – ответила миссис Брауди.
– Я не жду, чгобы вы покраснели от стыда, – высокомерно сказала мисс Сквирс, – так как вашей физиономии чуждо все, кроме неприкрытой дерзости и наглости.
– Послушайте, – вмешался Джон Брауди, задетый этими повторными нападками на жену. – Полегче, полегче!
– Вас, мистер Брауди, – сказала мисс Сквирс, не дав ему договорить, – я жалею! К вам, сэр, я ничего не витаю, кроме чувства неподдельной жалости.
– О! – сказал Джон.
– Да, – сказала мисс Сквирс, искоса посмотрев на своего родителя, – хотя я и «пресмешная подружка» и не так-то скоро буду новобрачной и хотя моему мужу «повезет», – я не питаю к вам, сэр, никаких чувств, кроме чувства жалости.
Тут мисс Сквирс снова посмотрела искоса на отца, который посмотрел искоса на нее, как бы желая заявить: «Вот тут-то ты его поддела!»
– Я-то знаю, через что вам предстоит пройти, – сказала мисс Сквирс, энергически тряхнув кудряшками, – я-то знаю, какая вас ждет жизнь, и, будь вы моим злейшим и смертельным врагом, ничего худшего я не могла бы вам пожелать.
– А если так, то, может быть, вы пожелаете сами выйти за него замуж? – с величайшей кротостью осведомилась миссис Брауди.
– О сударыня, как вы остроумны! – с низким реверансом отвечала мисс Сквирс. – Почти так же остроумны, как и хитры, сударыня! Как хитро было с вашей стороны, сударыня, выбрать время, когда я пошла пить чай к моему папе! Вы были уверены, что я не вернусь, пока за мной не придут. Какая жалость! Вы не подумали, что и другие могут быть так же хитры, как вы, и расстроят ваши планы.
– Вы меня не выведете из терпения, дитя мое, вашей заносчивостью,сказала бывшая мисс Прайс, принимая вид матроны.
– Пожалуйста, не разыгрывайте со мной «миссис», сударыня! – резко возразила мисс Сквирс. – Я этого не потерплю! Так вот каков конец…
– Черт побери! – нетерпеливо перебил Джон Брауди. – Выскажи все, что хочешь сказать, Фанни, и пусть это впрямь будет конец и никого не спрашивай, конец это или нет.
– Благодарю за совет, которого у вас не просили, мистер Брауди, – с преувеличенной вежливостью отозвалась мисс Сквирс, – и будьте добры, потрудитесь не называть меня по имени. Даже мое жалостливое сердце никогда не заставит меня забыть о том, чего я должна требовать по отношению к себе, мистер Брауди. Тильда! – сказала мисс Сквирс с такой неожиданной запальчивостью, что Джон вздрогнул. – Я навеки отступаюсь от вас, миссис! Я вас покидаю. Я от вас отрекаюсь! Я бы не назвала ребенка именем Тильда,торжественно провозгласила мисс Сквирс, – хотя бы это могло спасти его от могилы.
– Что касается ребенка, – заметил Джон, – то будет время подумать о том, как его назвать, когда он появится.
– Джон! – вмешалась его жена. – Не дразни ее.
– О да, не дразни! – воскликнула мисс Сквирс, вскинув голову. – Не дразни! Хи-хи! Конечно! Не дразни ее! Пощади ее чувства!
– Если уж так суждено, что, подслушивая, никогда ничего хорошего о себе не услышишь, – сказала миссис Брауди, – то я тут ни при чем, и тут ничего не поделаешь. Но вот что я скажу, Фанни: прямо не счесть, сколько раз я говорила о вас за вашей спиной так хорошо, что даже вы ни в чем не могли бы меня упрекнуть.
– О, разумеется, сударыня! – вскричала мисс Сквирс, снова делая реверанс. – Приношу вам глубочайшую благодарность за вашу доброту и прошу и умоляю вас быть и впредь милостивой ко мне!
– И не думаю, чтобы сейчас я сказала что-нибудь очень дурное,продолжала миссис Брауди. – Во всяком случае, я говорила только правду, а если я и сказала что-нибудь дурное, то мне очень жаль, и я прошу у вас прощения. Вы часто говорили обо мне дурно, но я никогда не помнила зла и надеюсь, что и вы не затаите злобы.
Вместо прямого ответа мисс Сквирс окинула взглядом свою бывшую подругу с ног до головы и с невыразимым презрением задрала нос. При этом у нее вырвались такие иевнятные замечания, как «вертушка», «кокетка», «презренное создание», и эти замечания, а также эакусывание губ, спазмы при глотанье и быстрое, прерывистое дыхание указывали на то, что чувства, не поддающиеся выражению, переполняли грудь мисс Сквирс.
Пока шел этот разговор, юный Уэкфорд, видя, что на него не обращают внимания, и находясь во власти своих преобладающих наклонностей, бочком пробрался к столу и совершил маленький набег на закуски: он эанускал пальцы в тарелки и затем обсасывал их с бесконечным удовольствием, хватал куски хлеба, подцепляя ими масло, прятал в карман сахар, все время притворяясь погруженным в раздумье. Убедившись, что никто не пытается препятствовать этим маленьким вольностям, он постепенно перешел к более серьезным и, покончив с солидной порцией холодных яств, набросился на пирог.
Все это не осталось не замеченным мистером Сквирсом, который, пока внимание присутствующих было сосредоточено на других предметах, поздравлял себя с тем, что его сын и наследник толстеет за счет врага. Но когда наступило временное затишье, в течение коего действия юного Уэкфорда не могли пройти незамеченными, он притворился, будто сам только что их обнаружил, и закатил молодому джентльмену пощечину, от которой зазвенели чайные чашки.
– Поедать объедки, оставленные врагами его отца! – воскликнул мистер Сквирс. – Они способны на то, чтобы отравить тебя, скверный мальчишка!
– Ничего, ничего, – сказал Джон, явно радуясь перспективе иметь дело с мужчиной. – Пусть ест. Хотел бы я, чтобы вся школа была здесь. Я бы им набил чем-нибудь их несчастные желудки, хотя бы мне пришлось истратить последний пенни.
Сквирс хмуро посмотрел на него с таким злобным выражением, какое только мог придать своему лицу,а оно легко принимало такое выражение, – и украдкой погрозил кулаком.
– Полно, учитель! – сказал Джон. – Без глупостей! Если я хоть разок погрожу тебе кулаком, так ты от одного ветерка с ног свалишься!
– Это вы… – начал Сквирс, – вы помогли сбежать мальчишке? Вы? – Я! – громко объявил Джон. – Да, я! Ну, так что же? Это я. А дальше что?
– Ты слышишь, дитя мое, он признается, что это сделал, – воскликнул Сквирс, обращаясь к дочери. – Слышишь, он признается, что это сделал!
– Да, сделал! – вскричал Джон. – И я тебе больше скажу, слушай: если ты поймаешь еще какого-нибудь сбежавшего мальчика, я опять это сделаю. И, если ты поймаешь двадцать сбежавших мальчиков, я двадцать раз это сделаю и еще двадцать. И я тебе еще больше скажу теперь, когда ты довел меня до бешенства: ты – старый негодяй! И счастье твое, что старый, не то я бы тебя в порошок истолок, когда ты рассказывал честному человеку о том, как ты колотил этого бедного мальчишку в карете!
– Честному человеку! – насмешливо подхватил Сквирс.
– Да, честному человеку, – повторил Джон, – который замаран лишь тем, что сиживал за одним столом с таким, как ты.
– Оскорбление! – заликовал Сквирс. – И при двух свидетелях: Уэкфорд знает, что такое присяга; мы вас за это притянем, сэр! Негодяй, да? – Мистер Сквире достал Записную книжку и сделал пометку. – Прекрасно. Думаю, что это мне принесет добрых двадцать фунтов на следующей судебной сессии, сэр, а на честь наплевать.
– Судебная сессия! – воскликнул Джон. – Ты бы мне лучше не говорил о судебной сессии! Об йоркширских школах уже заходила речь на судебных сессиях, и должен тебе сказать, что такой щекотливый вопрос лучше не поднимать.
Побелев от злости, мистер Сквирс с угрожающим видом покачал головой и, взяв под руку дочь и потащив за руку юного Уэкфорда, отступил к двери.
– А что касается вас, – сказал Сквирс, поворачиваясь и обращаясь к Николасу, который умышленно воздерживался от участия в дискуссии, потому что один раз уже основательно посчитался с учителем, – то скоро вам придется иметь дело со мной. Вы похищаете детей, не так ли? Берегитесь, как бы не появились откуда-нибудь их отцы, – запомните это, – берегитесь, как бы не явились их отцы и не отослали их обратно ко мне, чтобы я с ними расправлялся по своему желанию, невзирая на вас!
– Этого я не боюсь, – отозвался Николас, пренебрежительно пожав плечами и отвернувшись.
– Не боитесь? – повторил Сквирс, бросая злобный взгляд. – Ну, идем!
– Я с моим папашей покидаю это общество навеки! – воскликнула мисс Сквире, оглянувшись презрительно и надменно. – Я оскверняю себя, дыша одним воздухом с подобными созданиями. Бедный мистер Брауди! Хи-хи-хи! Мне жаль его, да, жаль. Его так обманули! Хи-хи-хи!.. Хитрая и коварная Тильда!
После этой новой и внезапной вспышки самого мрачного и величественного гнева мисс Сквире важно удалилась, сохраняя до последней минуты свое достоинство, но слышно было, как, очутившись в коридоре, она начала рыдать и визжать.
Джон Брауди остался стоять у стола, переводя взгляд с жены на Николаса и обратно и широко раскрыв рот, пока рука его случайно не опустилась на кружку эля. Он поднял ее, уткнулся в нее лицом, а затем перевел дыхание, протянул кружку Николасу и позвонил.
– Эй, слуга! – весело сказал Джон. – Живо! Уберите все это, и пусть нам что-нибудь зажарят на ужин, чтобы было очень вкусно и побольше, к десяти часам, Принесите бренди и воды и пару ночных туфель – самую большую, какая есть в доме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109