– Мне нужно домой, – ответил Смайк, дико озираясь.
– Разумеется, нужно. В этом ты прав, – отозвался мистер Сквирс. – И очень скоро ты будешь дома. Не пройдет и недели, как ты очутишься, мой юный друг, в мирной деревушке Дотбойс в Йоркшире, а в следующий раз, когда ты оттуда удерешь, я тебе дам разрешение не возвращаться. Где платье, в котором ты убежал, неблагодарный ты разбойник?
Смайк бросил взгляд на новый костюм, о котором позаботился Николас, и стал ломать руки.
– А знаешь ли ты, что я могу тебя повесить перед Олд-Бейли за то, что ты удрал с этим имуществом? – сказал Сквирс. – Знаешь ли ты, что тут дело пахнет виселицей и – не совсем-то я уверен – может быть, и анатомией,потому что ты ушел из дому и унес с собой добра больше чем на пять фунтов? А? Ты это знаешь? Как по-твоему, сколько стоила одежда, которая на тебе была? Зиабшь ли ты, что на тебе был веллингтоновскив сапог из той пары, которая стоила двадцать восемь шиллингов, и башмак, а пара башмаков стоила семь шиллингов шесть пенсов? Но, попав ко мне, ты попал как раз в ту лавочку, где торгуют милосердием, и благодари свою звезду, что именно я буду отпускать тебе этот товар!
Те, кто не был посвящен в тайны мистера Сквирса, могли бы предположить, что он не только не имеет под рукой большого запаса упомянутого товара для всех желающих, но и вовсе не располагает им; и мнение особ скептических не изменилось бы, когда он вслед за этим замечанием начал тыкать Смайка в грудь наконечником зонта и ловко осыпать градом ударов его голову и плечи, пользуясь спицами того же орудия.
– Никогда еще не случалось мне колотить мальчика в наемной карете,сказал мистер Сквирс, дав себе передышку. – Есть некоторые неудобства, но новизна доставляет удовольствие!
Бедный Смайк! Он по мере сил отражал удары, а потом забился в угол кареты, опустив голову на руки и упершись локтями в колени. Он был оглушен, ошеломлен, и рядом уже не было друга, чтобы поговорить с ним и посоветоваться; Смайк не мог даже представить себе, что поможет ему спастись от всемогущего Сквирса, как не представлял себе этого на протяжении томительных лет жизни в Йоркшире, предшествовавших приезду Николаса.
Путешествие казалось бесконечным, они проезжали одну улицу за другой, оставляли их позади и продолжали рысцой двигаться дальше. Наконец мистер Сквирс начал через каждые полминуты высовываться из окна и орать, давая всевозможные указания кучеру; когда они не без затруднений проехали несколько жалких улиц, недавно проложенных, о чем свидетельствовал вид домов и плохие, мостовые, мистер Сквирс вдруг изо всех сил дернул за шнурок и крикнул:
– Стойте!
– Чего вы отрываете человеку руку? – сказал кучер, сердито посмотрев вниз.
– Вон этот дом, – ответил Сквнрс. – Второй из тех четырех маленьких домиков, двухэтажный, с зелеными ставнями. На двери медная табличка с фамилией Снаули.
– Не могли вы, что ли, сказать это, не отрывая человеку руку от туловища? – осведомился кучер.
– Нет! – заорал мистер Сквирс. – Попробуйте сказать еще слово – и я на вас в суд подам за то, что у вас стекло разбито. Стойте!
Повинуясь приказу, кучер остановил карету у двери мистера Снаули. Припомним, что мистер Снаули был тот самый елейный ханжа, который доверил двух своих пасынков отеческим заботам мистера Сквирса, о чем было рассказано в четвертой главе этой повести. Дом мистера Снаули находился на самой окраине нового поселка, примыкавшего к Сомерс-Тауну; мистер Сквирс снял у него на короткое время помещение, так как задержался в Лондоне на более долгий срок, чем обычно, а «Сарацин», зная по опыту аппетит юного Уэкфорда, соглашался принять его только на равных условиях с любым взрослым постояльцем.
– Вот и мы! – сказал Сквирс, быстро вталкивая Смайка в маленькую гостиную, где мистер Снаули и его жена сидели за ужином, угощаясь омаром.Вот он, бродяга, преступник, бунтовщик, чудовище неблагодарности!
– Как! Тот самый мальчишка, который сбежал! – вскричал Снаули, опустив на стол руки с торчавшими вверх ножом и вилкой и широко раскрыв глаза.
– Он самый! – сказал Сквирс, поднеся кулак к носу Смайка, опустив его и со злобным видом повторив этот жест несколько раз. – Если бы здесь не присутствовала леди, я бы ему закатил такую… Не беда, за мной не пропадет.
И мистер Сквирс поведал о том, как и каким путем, когда и где он поймал беглеца.
– Ясно, что на то была воля провидения, – сказал мистер Снаули, со смиренным видом опустив глаза иподняв к потолку вилку с насаженным на нее куском омара.
– Несомненно, провидение против него, – отозвался мистер Сквирс, почесывая нос. – Конечно! Этого следовало ожидать. Всякий мог бы догадаться.
– Жестокосердие и злодейство никогда не преуспевают, сэр, – сказал мистер Снаули.
– Об этом никогда никто не слышал, – подхватил Сквирс, доставая из бумажника тоненькую пачку банкйогов, дабы удостовериться, все ли они целы.
– Миссис Снаули, – сказал мистер Сквирс, успокоившись относительно сего предмета, – я был благодетелем этого мальчишки, я его кормил, обучал и одевал. Я был классическим, коммерческим, математическим, философическим и тригонометрическим другом этого мальчик. Мой сын – мой единственный сын Уэкфорд – был ему братом, миссис Сквирс была ему матерью, бабушкой, теткой. Да, и могу сказать – также и дядей, всем сразу. Ни к кому она не была так привязана, кроме ваших двух прелестных и очаровательных сынков, как к этому мальчишке. А какова награда? Что сталось с моим млеком человеческой доброты? Оно свертывается и скисает, когда я смотрю на этого мальчишку.
– Это и не удивительно, сэр, – сказала миссис Снаули. – О, это не удивительно!
– Где он был все это время? – осведомился Снаули, – Или он жил с этим…
– А, сэр! – перебил Сквирс, снова поворачиваясь к Смайку. – Вы жили с этим чертом Никльби, сэр?
Но ни угрозы, ни кулаки не могли вырвать у Смайка ни единого слова в ответ на этот вопрос, потому что он решил скорее погибнуть в ужасной тюрьме, куда ему предстояло вернуться, чем произнести хоть один слог, который мог впутать в это дело его первого и истинного друга. Он уже припомнил строгий приказ хранить тайну относительно своей прошлой жизни, данный ему Николасом, когда они покидали Йоркшир, а смутное и запутанное представление, что его благодетель, уведя его с собой, совершил какое-то ужасное преступление, за которое, если оно будет открыто, его могут подвергнуть тяжелой каре, отчасти содействовало тому, что он пришел в ужас.
Таковы были мысли, – если столь туманные представления, бродившие в слабом мозгу, можно назвать этим словом, – таковы были мысли, которые возникли у Смайка и сделали его нечувствительным к запугиванию и к уговорам. Убедившись, что все усилия бесполезны, мистер Сквирс отвел его в каморку наверху, где ему предстояло провести ночь. Забрав из предосторожности его обувь, куртку и жилет, а также заперев дверь снаружи из опасения, как бы он не собрался с духом и не сделал попытки бежать, достойный джентльмен оставил его наедине с его размышлениями.
О чем он размышлял и как сжималось сердце бедняги, когда он думал – а разве переставал он хоть на секунду об этом думать! – о бывшем своем доме, и дорогих друзьях, и о знакомых, с которыми он был связан, – рассказать нельзя. Для того чтобы остановить умственное развитие и обречь рассудок на такой глубокий сон, надо было применять суровые и жестокие меры еще с детства. Должны были пройти годы мук и страданий, не озаренные ни единым лучом надежды; струны сердца, отзывавшиеся на нежность и ласку, должны были где-то заржаветь и порваться, чтобы уже больше не отвечать на ласковые слова любви. Да, мрачен должен быть короткий день и тусклы длинные-длинные сумерки, которые предшествуют ночи, окутавшей его рассудок.
Были голоса, которые заставили бы его встрепенуться даже теперь. Но их приветные звуки не могли проникнуть сюда. И он лег на кровать – вялое, несчастное, больное существо, каким впервые увидел его Николас в йоркширской школе.
Глава XXXIX,
в которой еще одим старый друг встречает Смайка весьма кстати и не без последствий

Ночь, исполненная такой горечи для одной бедной души, уступила место ясному и безоблачному летнему утру, когда почтовая карета с севера проезжала с веселым грохотом по еще молчаливым улицам Излингтона и, бойко возвестив о своем приближении бодрыми звуками кондукторского рожка, подкатила, гремя, к остановке около почтовой конторы.
Единственным наружным пассажиром был дюжий, честный на вид деревенский житель, который, впившись глазами в купол собора св. Павла, казалось, пребывал в таком восхищении и изумлении, что вовсе не замечал суеты, когда выгружали мешки и свертки, пока не опустилось с шумом одно из окон кареты, после чего он оглянулся и увидел миловидное женское личико, только что оттуда выглянувшее.
– Посмотри-ка, моя девочка! – заорал деревенский житель, указывая на предмет своего восхищения. – Это церковь Павла. Ну и громадина!
– Ах, боже мой, Джон! Я не думала, что она может быть даже наполовину такой большой. Вот так чудовище!
– Чудовище! Это, мне кажется, вы правильно сказали, миссис Брауди,добродушно отозвался деревенский житель, медленно спускаясь вниз в своем широченном пальто. – А как ты думаешь, вот это что такое – вон там, через дорогу? Хотя бы целый год думала, все равно не угадаешь. Это всего-навсего почтовая контора! Хо-хо! Им надо брать двойную плату за письма! Почтовая контора! Ну, что ты скажешь? Ей-богу, если это почтовая контора, то хотелось бы мне посмотреть, где живет лондонский лорд-мэр!
С этими словами Джон Брауди – ибо это был он – открыл дверцу кареты, заглянул в нее и, похлопав миссис Брауди, бывшую мисс Прайс, по щеке, разразился неудержимым хохотом.
– Здорово! – сказал Джон. – Пусть черт поберет мои пуговицы, если она не заснула снова!
– Она всю ночь спала и весь вчерашний день, только изредка просыпалась минутки на две, – ответила избранница Джона Брауди, – и я очень жалела, когда она просыпалась, потому что она такая злюка.
Объектом этих замечаний была спящая фигура, так старательно закутанная в шаль и плащ, что было бы немыслимо определить ее пол, если бы не коричневая касторовая шляпка с зеленой вуалью, которая украшала ее голову и на протяжении двухсот пятидесяти миль сплющивалась в том самом углу, откуда доносился сейчас храп леди, и имела вид достаточно нелепый, чтобы растянуть и менее расположенные к смеху мышцы, чем мышцы красного лица Джона Брауди.
– Эй! – крикнул Джон, дергая за кончик обвисшей вуали. – Ну-ка, просыпайтесь, живо!
После нескольких попыток снова забиться в угол и досадливых восклицаний спросонок фигура с трудом приняла сидячее положение, и тогда под смятой в комок касторовой шляпкой показалось нежное личико мисс Фанни Сквирс, обведенное полукругом синих папильоток.
– О Тильда, как ты меня толкала всю ночь! – воскликнула мисс Сквирс.
– Вот это мне нравится! – со смехом отозвалась ее подруга. – Да ведь ты одна заняла чуть ли не всю карету!
– Не спорь, Тильда, – внушительно сказала мисс Сквире, – ты толкалась, и не имеет смысла утверждать, будто ты не толкалась. Быть может, ты этого не замечала во сне, Тильда, но я всю ночь не сомкнула глаз и потому думаю, что мне можно верить.
Дав такой ответ, мисс Сквирс привела в порядок шляпку и вуаль, которым ничто, кроме сверхъестествевного вмешательства и нарушения законов природы, не могло вернуть прежний фасон или форму; явно обольщаясь мыслью, что шляпка на редкость мила, она смахнула с колен крошки сандвичей и печенья и, опираясь на предложенную Джоном Брауди руку, вышла из кареты.
– Эй, – сказал Джон, подозвав наемную карету я поспешно погрузив в нее обеих леди и багаж, – поезжайте в «Голову Сары»!
– Куда? – вскричал кучер.
– Ах, бог мой, мистер Брауди, – вмешалась мисс Сквирс. – Что за ерунда! В «Голову Сарацина».
– Верно, – сказал Джон, – я знал, что это что-то вроде «Головы Сариного сына». Ты знаешь, где это?
– О да! Это я знаю, – проворчал кучер, захлопнув дверцу.
– Тильда, дорогая, – запротестовала мисс Сквирс, – вас примут бог знает за кого.
– Пусгь принимают за кого хотят, – сказал Джон Брауди. – Мы приехали в Лондон для того, чтобы веселиться, не так ли?
– Надеюсь, мистер Брауди, – ответила мисс Сквирс с удивительно мрачным видом.
– Ну, а все остальное неважно, – сказал Джон. – Я всего несколько дней как женился, потому что бедный старик отец помер и пришлось это дело отложить. У нас свадебное путешествие – новобрачная, подружка и новобрачный, и когда же человеку повеселиться, если не теперь?
И вот, чтобы начать веселиться сейчас же и не терять времени, мистер Брауди влепил сочный поцелуй своей жене и ухитрился сорвать поцелуй у мисс Сквирс после девического сопротивления, царапанья и борьбы со стороны этой молодой леди, продолжавшихся до тех пор, пока они не прибыли в «Голову Сарацина».
Здесь компания немедленно отправилась на отдых – освежающий сон был необходим после такого длинного путешествия, и здесь они встретились снова около полудня за плотным завтраком, поданным по приказанию мистера Джона Брауди в отдельной маленькой комнатке наверху, откуда можно было беспрепятственно любоваться конюшнями.
Увидеть теперь мисс Сквирс, избавившуюся от коричневой касторовой шляпки, зеленой вуали и синих папильоток и облеченную, во всей своей девственной прелести, в белое платье и жакет, надевшую белый муслиновый чепчик с пышно распустившейся искусственной алой розой, увидеть ее роскошную копну волос, уложенных локончиками, такими тугими, что немыслимым казалось, чтобы они могли как-нибудь случайно растрепаться, и шляпку, отороченную маленькими алыми розочками, которые можно было принять за многообещающие отпрыски большой розы, – увидеть все это, а также широкий алый пояс – под стать розе-родоначальнице и маленьким розочкам, – который охватывал стройную талию и благодаря счастливой изобретательности скрывал недостаточную длину жакета сзади, – узреть все это и затем уделить должное внимание коралловым браслетам (бусинок было маловато и очень заметен черный шнурок), обвившим ее запястья, и коралловому ожерелью, покоившемуся на шее, поддерживая поверх платья одинокое сердце из темно-красного халцедона – символ ее еще никому не отданной любви, – созерцать все эти немые, но выразительные соблазны, взывающие к самым чистым чувствам нашей природы, значило растопить лед старости и подбросить новое, неиссякаемое топливо в огонь юности.
Официант не остался неуязвимым. Хоть он и был официантом, но человеческие чувства и страсти не были ему чужды, и он очень пристально смотрел на мисс Сквирс, подавая горячие булочки.
– Вы не знаете, мой папа здесь? – с достоинством спросила мисс Сквирс.
– Что прикажете, мисс?
– Мой папа, – повторила мисс Сквирс, – он здесь?
– Где – здесь, мисс?
– Здесь, в доме! – ответила мисс Сквирс. – Мой папа – мистер Уэкфорд Сквирс, он здесь остановился. Он дома?
– Я не знаю, есть ли здесь такой джентльмен, мисс, – ответил официант.Может быть, он в кофейне.
«Может быть!» Вот это недурно! Мисс Сквирс всю дорогу до самого Лондона мечтала доказать своим друзьям, что она чувствует себя здесь как дома, мечтала о том, с каким почтительным вниманием будут встречены ее имя и упоминание о родне, а ей говорят, что ее отец, может быть, здесь!
– Как будто он первый встречный! – с великим негодованием заметила мисс Сквирс.
– Вы бы пошли узнать, – сказал Джон Брауди.И тащите еще один пирог с голубями, слышите? Черт бы побрал этого парня, – пробормотал Джон, глядя на пустое блюдо, когда официант удалился. – И это он называет пирогом – три маленьких голубя, фарша почти не видно, и корка такая легкая, что вы не знаете, когда она у вас во рту и когда ее уже нет. Интересно, сколько пирогов полагается на завтрак?
После короткого перерыва, который Джон Брауди употребил на ветчину и холодную говядину, официант вернулся с другим пирогом и с сообщением, что мистер Сквирс здесь не остановился, но что он заходит сюда ежедневно и, когда он придет, его проводят наверх.
С этими словами он вышел, отсутствовал не больше двух минут, а затем вернулся с мистером Сквирсом и его многообещающим сынком.
– Ну кто бы мог подумать! – сказал Сквирс, после того как приветствовал компанию и узнал домашние новости от своей дочери.
– В самом деле, кто, папа? – с раздражением сказала эта молодая леди.Но, как видите. Тильда наконец-то вышла замуж.
– А я устроил увеселительную поездку, осматриваю Лондон, учитель,объявил Джон, энергически атакуя пирог.
– Так поступают все молодые люди, когда женятся,отозвался Сквирс, – а деньги от этого улетучиваются! Насколько было бы лучше отложить их хотя бы на обучение ребятишек! А они на вас посыплются, не успеете вы оглянуться,нравоучительным тоном продолжал мистер Сквирс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109