Но вот что было интересно: здесь находился сборщик платы за пользование водопроводом, однако он не принес с собой обычной своей книги, пера и чернил, не постучал дважды в дверь, не наводил трепет и целовал – да, именно, целовал – приятную особу женского пола, и не распространялся о налогах, вызовах в суд, извещениях, и не говорил, что он заходил и что больше уже не зайдет взимать плату за два квартала. Приятно было наблюдать, как смотрели на него гости, поглощенные этим зрелищем, и видеть кивки и подмигиванья, которыми они выражали свою радость по поводу того, что нашли столько человечности у сборщика налогов.
– Где вы хотите сесть, дядя? – спросила миссис Кенуигс, вся сияя от семейной гордости, вызванной приходом знатного родственника.
– Где угодно, дорогая моя, – ответил сборщик. – Я непривередлив.
Непривередлив! Какой скромный сборщик! Будь он писателем, знающим свое место, он не мог бы быть более смиренным.
– Мистер Лиливик, – сказал Кенуигс, обращаясь к сборщику, – друзья, присутствующие здесь, сэр, жаждут иметь честь… Благодарю вас… Мистер и миссис Катлер – мистер Лиливик.
– Горжусь знакомством с вами, сэр, – сказал мистер Катлер. – Я очень часто о вас слышал.
Это была не пустая вежливость, ибо мистер Катлер, проживая в приходе мистера Лиливика, и в самом деле слышал о нем очень часто. Аккуратность, с какой тот наносил визиты, была поистине изумительна.
– Джордж, вы, вероятно, знаете мистера Лиливика, – продолжал Кенуигс.Леди из нижнего этажа – мистер Лиливик. Мистер Сньюкс – мистер Лиливик. Мисс Грин – мистер Лиливик. Мистер Лиливик – мисс Питоукер из Королевского театра Друри-Лейн. Очень рад познакомить двух выдающихся особ. Миссис Кенуигс, дорогая моя, не рассортируете ли вы фишки?
Миссис Кенуигс с помощью Ньюмена Ногса (так как он всегда был ласков с детьми, то все пошли навстречу его требованию не обращать на него внимания и упоминали о нем только шепотом, как об опустившемся джентльмене) исполнила просьбу, и большинство гостей уселось за карты, тогда как сам Ньюмен, миссис Кенуигс и мисс Питоукер из Королевского театра Друри-Лейн стали накрывать стол к ужину.
Пока леди занимались этим делом, мистер Лиливик углубился в игру, а так как всякий улов хорош для сетей сборщика платы за водопровод, то приятный старый джентльмен не совестился присваивать себе имущество соседей; он прикарманивал его при каждом удобном случае, все время улыбаясь добродушно и с такими снисходительными речами обращаясь к владельцам, что последние были в восторге от его любезности и в глубине души считали его достойным занять пост по крайней мере канцлера казначейства.
После длительных хлопот и многочисленных подзатыльников, розданных малюткам Кенуигс, причем две самые непокорные были быстро изгнаны, стол был накрыт с большой элегантностью и поданы две вареные курицы, большой кусок свинины, яблочный пирог, картофель и зелень; при этом зрелище достойный мистер Лиливик изрек множество острот и удивительно приободрился, к безграничному восторгу и удовольствию всех своих поклонников.
Очень мило и очень быстро прошел ужин, не возникало затруднений более серьезных, чем те, какие были вызваны постоянным требованием чистых ножей и вилок, а это обстоятельство заставило бедную миссис Кенуигс не раз пожелать, чтобы в частном доме усвоили порядок, принятый в школе, и предлагали каждому гостю приносить свои собственные нож, вилку и ложку; это несомненно было бы весьма удобно, главным образом для хозяйки и хозяина дома, и в особенности – если бы школьный принцип проводился во всей его полноте и упомянутые принадлежности надлежало из деликатности не уносить потом с собой.
Каждый вкусил от всего, со стола было убрано прямо-таки с устрашающей быстротой и ужасным шумом, и когда крепкие напитки, при виде которых у Ньюмена Ногса заблестели глаза, были выстроены в строгом порядке вместе с водой, горячей и холодной, общество приготовилось их вкусить. Мистера Лиливика усадили в большое кресло у камина, а четырех маленьких Кенуигс поместили на скамеечке перед гостями таким образом, что их льняные косички были обращены к гостям, а их лица – к огню. Как только завершилось такое размещеyие, миссис Кенуигс ослабела от наплыва материнских чувств и, утопая в слезах, поникла на левое плечо мистера Кенуигса.
– Они так прелестны! – рыдая, сказала миссис Кенуигс.
– Ах, это правда! – подхватили все леди. – Вполне естественно, что вы гордитесь ими, но не поддавайтесь своим чувствам, не поддавайтесь.
– Я ничего… не могу поделать, – всхлипывала миссис Кенуигс. – О, они слишком прелестны, чтобы жить, слишком, слишком прелестны!
Услыхав о страшном предчувствии, что они обречены на раннюю смерть в расцвете своего младенчества, все четыре девочки испустили жуткий вопль и, зарывшись одновременно головами в колени матери, начали визжать, пока не задрожали восемь косичек; а миссис Кенуигс по очереди прижимала дочерей к своей груди, принимая позы, выражавшие такое отчаяние, что их могла бы перенять сама мисс Питоукер.
Наконец нежная мать позволила привести себя в более спокойное состояние духа, а маленькие Кенуигсы, также утихомиренные, были распределены среди гостей, чтобы воспрепятствовать новому приступу слабости у миссис Кенуигс при виде совместного сияния их красоты.
Когда с этим было покончено, леди и джентльмены принялись предрекать, что малютки проживут много-много лет и что у миссис Кенуигс нет никаких оснований расстраиваться. По правде сказать, их как будто и в самом деле не было, так как очарование детишек отнюдь не оправдывало ее опасений.
– В этот день восемь лет назад… – помолчав, сказал мистер Кенуигс.Боже мой!.. Ах!
На это замечание откликнулись все присутствующие, сказав сначала «ах», а потом «боже мой».
– Я была тогда моложе, – захихикала миссис Кенуигс.
– Нет! – сказал сборщик.
– Конечно, нет! – подхватили все.
– Я как будто вижу мою племянницу, – сказал мистер Лиливик, с важностью обозревая свою аудиторию, – как будто вижу ее в тот самый день, когда она впервые призналась своей матери в склонности к Кенуигсу. «Мама! – сказала она. – Я люблю его».
– Я сказала «обожаю его», дядя, – вмешалась миссис Кенуигс.
– Кажется мне, «люблю его», дорогая моя, – твердо заявил сборщик.
– Может быть, вы правы, дядя, – покорно согласилась миссис Кенуигс. – Я думаю, что сказала «обожаю».
– «Люблю», дорогая моя, – возразил мистер Лиливик. – «Мама! – сказала она. – Я люблю его». – «Что я слышу?» – восклицает ее мать, и тотчас же у нее начинаются сильные конвульсии.
У всех гостей вырвалось изумленное восклицание.
– Сильные конвульсии! – повторил мистер Лиливик, бросая на них суровый взгляд. – Кенуигс извинит меня, если я скажу в присутствии друзей, что против него выдвигались очень серьезные возражения, так как по своему происхождению он стоял ниже нашего семейства и был для нас пятном. Вы помните, Кенуигс?
– Разумеется, – ответил этот джентльмен, отнюдь не огорченный таким напоминанием, раз оно доказывало, вне всяких сомнений, из какой важной семьи происходит миссис Кенуигс.
– Я разделял это чувство, – сказал мистер Лиливик. – Быть может, оно было натурально, а может быть – нет.
Тихий шепот, казалось, дал понять, что со стороны человека, занимающего такое положение, как мистер Лиливик, возражение было не только натуральным, но и весьма похвальным.
– Со временем я изменил свое отношение, – продолжал мистер Лиливик.Когда они поженились и уже ничего нельзя было поделать, я был одним из первых, кто сказал, что на Кенуигса следует обратить внимание. В конце концов по моему настоянию семья обратила на него внимание, и я должен сказать и говорю с гордостью, что всегда видел в нем честного, благовоспитанного, прямодушного и респектабельного человека. Кенуигс, вашу руку!
– Горжусь этим, сэр, – сказал мистер Кенуигс.
– Я тоже, Кенуигс, – отозвался мистер Лиливик.
– Счастливая была у меня жизнь с вашей племянницей, сэр! – сказал Кенуигс.
– Ваша была бы вина, если бы случилось иначе, сэр, – заметил мистер Лиливик.
– Морлина Кенуигс, – воскликнула в этот торжественный момент ее мать, чрезвычайно растроганная, – поцелуй дядю!
Юная леди исполнила это требование, и три остальные девочки были по очереди подняты к физиономии сборщика и подверглись той же процедуре, каковую затем проделало с ними и большинство присутствующих.
– Ах, миссис Кенуигс, – сказала мисс Питоукер, – пока мистер Ногс приготовляет пунш, чтобы выпить за счастливую годовщину, пусть Морлина исполнит перед мистером Лиливиком тот самый танец с фигурами.
– Нет, нет, дорогая моя! – возразила миссис Кенуигс. – Это только обеспокоит моего дядю.
– Я уверена, что это не может его обеспокоить,сказала мисс Питоукер.Ведь вам это доставит большое удовольствие, не правда ли, сэр?
– В этом я не сомневаюсь, – ответил сборщик, следя за приготовлением пунша.
– В таком случае, вот что я вам предложу, – сказала миссис Кенуигс,Морлина исполнит свое па, если дядя уговорит мисс Питоукер продекламировать нам после этого «Похороны вампира».
Тут раздались громкие рукоплескания, виновница которых несколько раз грациозно склонила голову в благодарность за прием.
– Вы знаете, – укоризненно сказала мисс Питоукер, – что я не люблю выступать как артистка на семейных вечерах.
– Но это к нам не относится! – возразила миссис Кенуигс. – Мы все так дружески расположены к вам, что вы словно у себя дома. К тому же такой случай…
– Перед этим я не могу устоять, – перебила мисс Питоукер. – Я с наслаждением сделаю все, что в моих слабых силах.
Миссис Кенуигс и мисс Питоукер заранее составили вдвоем эту маленькую программу увеселений, порядок которых был определен, но они порешили, что на обе стороны нужно оказать некоторое давление, ибо так будет более естественно.
Когда все притихли в ожидании, мисс Питоукер начала напевать мелодию, а Морлина исполнила танец; перед этим ей так тщательно натерли подошвы башмаков мелом, как будто она собиралась ходить по канату. Это был очень красивый танец с фигурами, требовавший немалой работы рук, и его приняли с великим одобрением.
– Если бы мне посчастливилось иметь… иметь дитя, – зардевшись, сказала мисс Питоукер, – дитя с такими гениальными способностями, я бы немедленно отдала его на оперную сцену.
Миссис Кенуигс вздохнула и посмотрела на мистера Кенуигса, который покачал головой и заметил, что он колеблется.
– Кенуигс боится, – сказала миссис Кенуигс.
– Чего? – осведомилась мисс Питоукер. – Неужели ее провала?
– О нет! – ответила миссис Кенуигс. – Но если, став взрослой, она будет такой же, как теперь… подумайте только о молодых герцогах и маркизах!
– Совершенно верно! – сказал сборщик.
– Однако, – почтительно заметила мисс Питоукер,еслд она, знаете ли, будет держать себя с надлежащим достоинством…
– Это очень справедливое замечание, – заявила миссис Кенуигс, посматривая на своего супруга.
– Я знаю только, – заикаясь, промолвила мисс Питоукер, – конечно, это может и не быть общим правилом… но я никогда не сталкивалась с такого рода затруднениями и неприятностями.
Мистер Кенуигс сказал, с подобающей галантностью, что это сразу решает вопрос и что он подвергнет сей предмет серьезному рассмотрению. Когда с этим было покончено, мисс Питоукер уговорили начать «Похороны вампира», для каковой цели молодая леди распустила волосы, стала в другом конце комнаты и, поместив в углу приятеля-холостяка, чтобы тот выбежал при словах «испускаю последний вздох» и подхватил ее в свои объятия, когда она будет умирать в бреду безумия, сыграла свою роль с удивительным одушевлением и к великому ужасу маленьких Кенуигс, с которыми от испуга чуть не сделались судороги.
Восторги, вызванные исполнением, еще не улеглись и Ньюмен (очень, очень давно он не бывал совершенно трезвым в такой поздний час) еще не мог вставить слово и возвестить, что пунш готов, когда послышался торопливый стук в дверь, заставивший взвизгнуть миссис Кенуигс, которая немедленно высказала догадку, что младенец упал с кровати.
– Кто там? – резко спросил мистер Кенуигс.
– Не пугайтесь, это я, – сказал Кроуль, в ночном колпаке заглядывая в комнату. – Младенец чувствует себя прекрасно. Я к нему зашел, спускаясь вниз, и он крепко спал, а также и девочка спала, и я не думаю, чтобы от свечи зажегся полог, разве что в случае сквозняка… Это спрашивают мистера Ногса!
– Меня?! – воскликнул крайне изумленный Ньюмен.
– Да, не правда ли, странно в такой час? – отозвался Кроуль, который был не очень-то доволен перспективой лишиться своего местечка у очага. – И люди очень странные на вид, вымокшие под дождем и все в грязи. Сказать им, чтобы они ушли?
– Нет, – ответил Ньюмен, вставая. – Люди? Сколько их?
– Двое, – сказал Кроуль.
– Спрашивают меня? По фамилии? – осведомился Ньюмен.
– По фамилии, – ответил Кроуль. – Мистера Ньюмена Ногса, буква в букву.
Ньюмен несколько секунд размышлял, а затем поспешно вышел, бормоча, что сейчас вернется. Слово свое он сдержал, ибо через весьма короткое время ворвался в комнату и, схватив без всяких извинений или объяснений горящую свечу и полный стакан горячего пунша, выбежал, как сумасшедший.
– Черт побери, что с ним случилось? – распахнув дверь, воскликнул Кроуль. – Тише! Не слышно ли шума наверху?
Гости в смятении поднялись и, заглядывая друг другу в лицо с большим недоумением и не без страха, вытянули шеи и стали напряженно прислушиваться.
Глава XV,
знакомит читателя с причиной и происхождением помехи, описанной в предшествующей главе, а также с другими событиями, которые знать необходимо

Ньюмен Ногс впопыхах вскарабкался наверх с дымящимся напитком, который он столь бесцеремонно похитил со стола мистера Кенуигса и в сущности из-под самого носа водопроводного сборщика, каковой созерцал содержимое стакана в момент неожиданного его исчезновения с живейшими признаками удовольствия, отражавшимися на физиономии. Ньюмен отнес свою добычу прямо к себе, в заднюю мансарду, где сидели, с израненными ногами и в разваливающихся башмаках, мокрые, грязные, изнуренные, носившие на себе следы утомительного путешествия, Николас и Смайк, его спутник, виновник этого трудного странствия, оба совершенно измученные непривычным для них долгим переходом.
Первое, что сделал Ньюмен, – это принудил Николаса выпить залпом полстакана чуть ли не кипящего пунша, а затем влил оставшееся в горло Смайку, который, ни разу в жизни не отведав ничего более крепкого, чем слабительное, проявлял всевозможные странные признаки изумления и восторга, пока жидкость проходила в горло, и очень выразительно закатил глаза, когда она вся прошла.
– Вы насквозь промокли, – сказал Ньюмен, торопливо проводя рукой по снятому Николасом сюртуку, – а мне… мне даже нечего дать вам переодеться,добавил он, грустно взглянув на поношенный костюм, который был на нем. – У меня в свертле есть сухое платье или во всяком случае вещи, которыми я прекрасно могу обойтись, – ответил Николас. – Если вы будете смотреть на меня с таким жалобным видом, вы заставите меня еще сильнее пожалеть о том, что я вынужден посягнуть на ваши скудные средства и обратиться с просьбой о помощи и пристанище на одну ночь. Лицо Ньюмена отнюдь не прояснилось от таких речей Николаса, но когда молодой его друг горячо пожал ему руку и заявил, что только полная уверенность в искренности его слов и доброжелательстве побудила его, Николаса, осведомить его о своем прибытии в Лондон, мистер Ногс снова просиял и с превеликим проворством занялся всевозможными приготовлениями, какие были ему по силам, чтобы угодить гостям. Они были довольно просты; средства бедного Ньюмена далеко отстали от его желаний, но как бы ни были ничтожны эти приготовления, они сопровождались чрезвычайной суетой и беготней. Николас столь разумно распорядился своим мизерным запасом денег, что они еще не иссякли, и потому на столе вскоре появился ужин, состоящий из хлеба, сыра и холодной говядины, купленной в съестной лавке; поскольку же этим яствам сопутствовали бутылка горячительного и кувшин портера, не было во всяком случае оснований опасаться голода или жажды. Те приготовления, какие во власти Ньюмена было сделать для устройства гостей на ночь, заняли не очень много времени, и, когда он настоял как на срочной и необходимой мере, чтобы Николас переоделся, а Смайк облекся в единственный сюртук Ньюмена (каковой тот для этой цели снял, не слушая никаких уговоров), путешественники принялись за скромную трапезу с большим удовольствием, чем по крайней мере один из них получал когда-то от лучшего угощения.
Затем они подсели к камину, который Ньюмен растопил так жарко, как только мог после набегов Кроуля на уголь, и Николас, которого до сих пор сдерживали настойчивые просьбы друга подкрепиться после путешествия, принялся осаждать его нетерпеливыми вопросами о матери и сестре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109