Моя радость знает, что ей не стыдно за ее милого котика.
Каковы бы ни были обстоятельства, приведшие к такому результату, но, очевидно, в данном случае милый котик плохо учел душевное состояние своей супруги. Мадам Манталини ответила только презрительным взглядом и, повернувшись к Ральфу, попросила простить ей ее вторжение.
– Которое вызвано, – продолжала мадам, – недостойными поступками и в высшей степени зазорным поведением мистера Манталини.
– Моим, мой ананасовый сок?
– Твоим! – подтвердила его жена. – Но я не позволю, я не допущу, чтобы меня разорило чье бы то ни было мотовство и распутство. Я хочу сообщить мистеру Никльби о тех мерах, какие я намерена применить к тебе.
– Пожалуйста, сударыня, не сообщайте мне, – сказал Ральф. – Улаживайте это между собой, улаживайте между собой.
– Да, но я должна почтительно просить вас, – сказала мадам Манталини,чтобы вы послушали, как я буду предупреждать его о том, что твердо намерена сделать… Твердо намерена, сэр! – повторила мадам Манталини, метнув гневный взгляд на своего супруга.
– Неужели она будет называть меня «сэр»! – вскричал Манталини. – Меня, который обожает ее с дьявольским, пылом! Она, которая оплетает меня своими чарами, как чистая и ангельская гремучая змея! Все будет кончено с моими чувствами! Она повергнет меня в дьявольское уныние.
– Не говорите о чувствах, сэр! – сказала мадам Манталини, садясь и поворачиваясь к нему спиной. – Вы не уважаете моих.
– Я не уважаю ваших, душа моя? – воскликнул мистер Манталини.
– Не уважаете, – ответила его жена.
И, несмотря на всевозможные улещиванья со стороны мистера Манталини, мадам Манталини еще раз сказала: «Не уважаете!» – и сказала с такой решительной и неумолимой злобой, что мистер Манталини явно смутился.
– Его мотовство, мистер Никльби, – продолжала она, обращаясь к Ральфу, который, заложив руки за спину, прислонился к креслу и созерцал очаровательную чету с улыбкой, выражающей величайшее и беспредельное презрение, – его мотовство не знает никаких границ.
– Никогда бы я этого не подумал, – саркастически отозвался Ральф. – Но уверяю вас, мистер Никльби, это правда, – возразила мадам Манталини. – Я так страдаю от этого! Я живу среди вечных опасений и вечных затруднений. Но и это еще не самое худшее, – сказала мадам Манталини, вытирая глаза. – Сегодня утром он взял из моего стола ценные бумаги, не спросив у меня разрешения.
Мистер Манталини тихо застонал и застегнул карман брюк.
– Я принуждена, – продолжала мадам Манталини, – со времени наших последних несчастий очень много платить мисс Нэг за то, что она дала свое имя фирме, и, право же, я не могу поощрять его в мотовстве. Так как я не сомневаюсь, мистер Никльби, что он пришел прямо к вам, чтобы обратить бумаги, о которых я упомянула, в деньги, и так как вы и раньше очень часто нам помогали и очень тесно связаны с нами в такого рода делах, я хочу, чтобы вы знали, к какому решению заставил ои меня прийти своим поведением.
Мистер Манталини снова застонал под прикрытием шляпки своей жены и, вставив в один глаз соверен, другим подмигнул Ральфу! Проделав очень ловко этот фокус, он сунул монету в карман и застонал с сугубым раскаянием.
– Я приняла решение перевести его на пенсию, – сказала мадам Манталини, заметив признаки нетерпения, отразившегося на лице Ральфа.
– Что сделать, радость моя? – осведомился мистер Манталини, который как будто не уловил смысла этих слов.
– Назначить ему, – сказала мадам Манталини, смотря на Ральфа и благоразумно остерегаясь бросить хотя бы мимолетный взгляд на своего супруга из боязни, как бы многочисленные его прелести не заставили ее поколебаться в принятом решении, – назначить ему определенную сумму… И я скажу, что, если он будет имегь сто двадцать фунтов в год на костюмы и мелкие расходы, он может почитать себя очень счастливым человеком.
Мистер Манталини ждал, соблюдая все приличия, в надежде услышать размеры стипендии, но, когда цифра достигла его слуха, он швырнул на под шляпу и трость и, вынув носовой платок, излил свои чувства в горестном стоне.
– Проклятье! – вскричал мистер Манталини, внезапно срываясь со стула и столь же внезапно бросаясь на него снова, к крайнему потрясению нервов своей владычицы. – Но нет! Это дьявольски страшный сон! Это не наяву! Нет!
Утешив себя этим завереньем, мистер Манталини закрыл глаза и стал терпеливо ждать пробуждения.
– Очень разумное соглашение, если ваш супруг будет соблюдать его, сударыня, – с усмешкой заметил Ральф. – И несомненно он будет.
– Проклятье! – воскликнул мистер Манталини, открыв глаза при звуке голоса Ральфа. – Это страшная действительность. Вот она сидит здесь, передо мной! Вот очаровательные контуры ее фигуры! Как можно ее не узнать? Второй такой не найдешь! У двух графинь не было вовсе никакой фигуры, а у вдовы… у той была дьявольская фигура! Почему она так невыносимо прекрасна, что даже сейчас я не могу рассердиться на нее?
– Все это вы сами навлекли на себя, Альфред, – отозвалась мадам Манталини все еще укоризненно, но более мягким тоном.
– Я дьявольский негодяй! – вскричал мистер Манталини, колотя себя по голове. – Я разменяю соверен на полупенни, набью ими карманы и утоплюсь в Темзе. Но на нее я сердиться не буду. По дороге я пошлю ей письмо и напишу, где искать мой труп. Несколько красивых женщин будут рыдать, она будет смеяться!
– Альфред, жестокое, жестокое создание! – всхлипнула мадам Манталини, рисуя себе эту ужасную картину.
– Она называет меня жестоким… Меня! Меня, который ради нее готов стать проклятым, сырым, мокрым, отвратительным трупом! – воскликнул мистер Манталинш
– Ты разбиваешь мне сердце, когда говоришь такие вещи! – сказала мадам Манталини.
– Могу ли я жить, если мне не верят! – возопил мистер Мачталини. – Разве я не разрезал свое сердце на чертовски маленькие кусочки и не отдал их, один за другим, этой дьявольской чаровнице? И разве я могу вынести, чтобы она подозревала меня? Не могу, черт побери!
– Спроси мистера Никльби, приличную ли я назвала сумму, – увещевала мадам Манталини.
– Не хочу я никакой суммы! – ответил безутешный супруг. – Мне не понадобится никакая чертова пенсия. Я стану трупом!
При повторении мистером Манталини этой зловещей угрозы мадам Манталини заломила руки и взмолилась о вмешательстве Ральфа Никльби. И после долгих слез, и разговоров, и нескольких попыток со стороны мистера Манталини добраться до двери, чтобы сейчас же вслед за этим наложить на себя руки, сего джентльмена с трудом уговорили дать обещание, что он не станет трупом. Добившись этой важной уступки, мадам Манталини подняла вопрос о пенсии, и мистер Манталини его поднял, пользуясь случаем пояснить, что он может, к полному своему удовольствию, прожить на хлебе и на воде и ходить в лохмотьях, но не может существовать под бременем недоверия той, кто является предметом его самой преданной и бескорыстной любви. Это вызвало новые слезы у мадам Манталини, чьи глаза только-только начали раскрываться на некоторые недостатки мистера Манталини, но легко могли снова закрыться. Результат был тот, что, не совсем отказавшись от мысли о пенсии, мадам Манталини отложила дальнейшее обсуждение вопроса, а Ральф понял достаточно ясно, что мистер Манталини снова завоевал право на привольную жизнь и что унижение его и падение откладываются во всяком случае еще на некоторое время.
«Но этого недолго ждать, – подумал Ральф. – Любовь, – ба, я говорю на языке мальчишек и девчонок! – проходит быстро. Впрочем, любовь, которая зиждется ни.восхищении усатой физиономией вот этого павиана, может длиться гораздо дольше, поскольку ее породило полное ослепление и питается она тщеславием. Ну что ж, эти дураки льют воду на мою мельницу! Пусть живут, как им хочется, и чем дольше, тем лучше».
Эти приятные мысли мелькали у Ральфа Никльби, в то время как объекты его размышлений обменивались нежными взглядами, полагая, что их не видят.
– Если тебе больше нечего сказать мистеру Никльби, дорогой мой,промолвила мадам Манталини, – мы распрощаемся с ним. Я уверена, что мы и так уже задержали его слишком долго.
Мистер Манталини ответил сначала похлопыванием мадам Манталини по носу, а затем изъяснил словами, что больше он ничего не имеет сказать.
– Черт побери! А впрочем, имею, – добавил он тотчас же, отводя Ральфа в угол. – Это касается историк с вашим другом сэром Мальбери. Такая чертовски необычайная, из ряда вон выходящая штука, какой никогда еще не случалось!
– Что вы имеете в виду? – спросил Ральф.
– Неужели вы не знаете, черт побери? – осведомился мистер Манталини.
– Я читал в газете, что вчера вечером он выпал из кабриолета, получил серьезные повреждения и жизнь его до известной степени в опасности, – с большим хладнокровием отозвался Ральф, – но ничего особенного я в этом не вижу. Несчастные случаи не чудо, когда человек живет широко и сам правит лошадью после обеда.
– Фью! – протяжно и пронзительно свистнул мистер Манталини. – Значит, вы не знаете, как было дело?
– Нет, если не так, как я предположил, – ответил Ральф, небрежно пожимая плечами, как бы давая понять своему собеседнику, что не любопытствует знать больше.
– Черт побери, вы меня удивляете! – вскричал мистер Манталини.
Ральф снова пожал плечами, словно невелика была хитрость удивить мистера Манталини, и бросил выразительный взгляд на Ньюмена Ногса, несколько раз появлявшегося за стеклянной дверью, ибо Ньюмен был обязан, когда приходили люди незначительные, притворяться, будто ему позвонили, чтобы их проводить: деликатный намек таким посетителям, что пора уходить.
– Вы не знаете, что это был совсем не несчастный случай, но дьявольское, неистовое, человекоубийственное нападение на него, совершенное вашим племянником? – спросил мистер Манталини, взяв Ральфа за пуговицу.
– Что! – зарычал Ральф, сжимая кулаки и страшно бледнея.
– Черт возьми, Никльби! Вы такой же тигр, как и он, – сказал Манталини, испуганный этими симптомами.
– Дальше! – крикнул Ральф. – Говорите, что вы имеете в виду. Что это за история? Кто вам рассказал? Говорите! Слышите вы меня?
– Какой вы чертовски свирепый старый злой дух, Никльби! – сказал мистер Манталини, пятясь к жене. – Вы можете испугать до полусмерти мою очаровательную малютку-жену, мою жизнь и душу, когда вдруг приходите в такое неистовое, неудержимое, безумное бешенство, черт бы меня побрал!
– Вздор! – отозвался Ральф, силясь улыбнуться. – Это просто такая манера.
– Дьявольски неприятная манера, позаимствованная из сумасшедшего дома, – сказал мистер Манталнни, взяв свою трость.
Ральф постарался улыбнуться и снова спросил, от кого получил мистер Манталини эти сведения.
– От Пайка. И он чертовски приятный и любезный джентльмен, – ответил Манталини. – Дьявольски любезный и настоящий аристократ.
– Что же он сказал? – спросил Ральф, нахмурившись.
– Ваш племянник встретил сэра Мальбери в кофейне, напал на него с самой дьявольской яростью, последовал за ним до его кэба, поклялся, что поедет с ним домой, хотя бы ему пришлось сесть на спину лошади или уцепиться за ее хвост, разбил ему физиономию – чертовски красивую физиономию в натуральном ее виде, испугал лошадь, вышвырнул из кэба сэра Мальбери и самого себя и…
– И разбился насмерть? – сверкнув глазами, перебил Ральф. – Да? Он умер?
Манталини покачал головой.
– Уф! – сказал Ральф, отвернувшись. – Значит, дело кончилось ничем. Постойте, – прибавил он, оглядываясь. – Он сломал себе руку или ногу, или вывихнул плечо, или раздробил ключицу, или сломал одно-два ребра? Шея его уцелела для петли, но он получил какие-нибудь мучительные и медленно заживающие повреждения? Не так ли? Уж об этом-то вы во всяком случае должны были слышать.
– Нет, – возразил Манталини, снова покачав головой. – Если он не разбился на такие мелкие кусочки, что они разлетелись по ветру, значит он не пострадал, потому что ушел он вполне спокойно и такой довольный, как… как… как черт меня побери, – сказал мистер Манталини, не подобрав подходящего сравнения.
– А что… – не без колебания спросил Ральф, – что послужило причиной ссоры?
– Вы дьявольский хитрец, – с восхищением отозвался мистер Манталини,самая лукавая, самая подозрительная, несравненная старая лиса… о, черт побери!.. вы притворяетесь, будто не знаете, что причиной была маленькая племянница с блестящими глазками – нежнейшая, грациознейшая, прелестнейшая…
– Альфред! – вмешалась мадам Манталини.
– Она всегда права, – примирительно ответил мистер Манталини, – и, если она говорит – пора идти, значит пора, и она идет. А когда она пойдет по улице со своим тюльпаном, женщины будут говорить с завистью: «Какой у нее чертовски красивый муж!», а мужчины будут говорить с восторгом: «Какая у него чертовски красивая жена!» И те и другие будут правы, и те и другие не ошибутся, клянусь жизнью и душой, о, черт побери!
В таких и подобных выражениях, не менее разумных и уместных, мистер Манталини попрощался с Ральфом Никльби, поцеловав пальцы своих перчаток, и, продев руку леди под свою, жеманно ее увел.
– Так, так, – пробормотал Ральф, бросаясь в кресло. – Этот дьявол опять сорвался с цепи и становится мне поперек дороги. Для этого он и на свет родился. Однажды он мне заявил, что рано или поздно настанет день расплаты. Я из него сделаю пророка, потому что этот день несомненно настанет.
– Вы дома? – спросил Ньюмен, неожиданно просунув голову.
– Нет! – не менее отрывисто ответил Ральф.
Ньюмен втянул голову, до затем снова ее просунул.
– Вы уверены, что вас нет дома, а? – сказал Ньюмен.
– О чем толкует этот идиот? – резко крикнул Ральф.
– Он ждет с тех пор, как те пришли, и, быть может, слышал ваш голос, вот и все, – сказал Ньюмен, потирая руки.
– Кто ждет? – спросил Ральф, доведенный до крайней степени раздражения только что услышанной новостью и вызывающим хладнокровием своего клерка.
Необходимость дать ответ была утрачена неожиданным появлением человека, о коем шла речь, который, обратив один глаз (ибо у него был только один глаз) на Ральфа Никльби, отвесил множество неуклюжих поклонов и уселся в кресло, положив руки на колени и так высоко подтянув короткие черные штаны, что они едва достигали его веллингтоновских сапог.
– Вот так сюрприз! – сказал Ральф, устремив взгляд на посетителя, внимательно присматриваясь к иему и чуть улыбаясь. – Следовало бы мне сразу узнать ваше лицо, мистер Сквирс.
– Ах, – отозвался этот достойный человек, – вы бы лучше его узнали, если бы не случилось всего, что выпало мне на долю. Снимите-ка этого мальчугана с высокого табурета в задней конторе и скажите ему, чтобы он пришел сюда, слышите, любезный? – сказал Сквирс, обращаясь к Ньюмену. – О, он сам слез Мой сын, сэр, маленький Уэкфорд. Что вы о нем скажете, сэр, каков образец питания в Дотбойс-Холле? Разве на нем не готово лопнуть его платье, расползтись швы и отлететь все пуговицы, такой он толстый? Вот это мякоть так мякоть! – воскликнул Сквирс, поворачивая мальчика и тыча пальцем и кулаком в самые пухлые части его особы, к величайшему неудовольствию своего сына и наследника. – Вот это упругость, вот это плотность! Попробуйте-ка его ущипнуть! Не удастся!
В каком бы превосходном состоянии ни был юный Сквирс, но он несомненно не отличался такой компактностью, ибо, когда указательный и большой пальцы отца сомкнулись для иллюстрации сделанного предположения, он испустил пронзительный крик и самым натуральным образом потер пострадавшее место.
– Тут я его подцепил, – заметил Сквирс, слегка обескураженный, – но это только потому, что сегодня мы рано закусили, а второй раз он еще не завтракал. Но вы его дверью не прищемите, когда он пообедает. Обратите внимание на эти слезы, сэр! – с торжествующим видом сказал Сквирс, пока юный Уэкфорд утирал глаза обшлагом рукава. – Ведь они маслянистые!
– У него действительно прекрасный вид, – отозвался Ральф, который из каких-то соображений как будто хотел ублаготворить школьного учителя. – А как поживает миссис Сквирс и как поживаете вы?
– Миссис Сквирс, сэр, остается такой, как всегда, – ответил владелец Дотбойса, – мать для этих мальчишек и благословение, утешение и радость для всех, кто ее знает. У одного из наших мальчиков, – он объелся и заболел, такая у них манера, – вскочил на прошлой неделе нарыв. Вы бы посмотрели, как она произвела операцию перочинным ножом! О боже! – сказал Сквирс, испустив вздох и множество раз кивнув головой. – Какое украшение для общества эта женщина!
Мистер Сквирс позволил себе на четверть минутки призадуматься, словно упоминание о превосходных качествах леди, естественно, обратило его мысли к мирной деревне Дотбойс, что неподалеку от Грета-Бридж в Йоркшире, а затем он посмотрел на Ральфа, как бы в ожидании, не скажет ли тот что-нибудь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Каковы бы ни были обстоятельства, приведшие к такому результату, но, очевидно, в данном случае милый котик плохо учел душевное состояние своей супруги. Мадам Манталини ответила только презрительным взглядом и, повернувшись к Ральфу, попросила простить ей ее вторжение.
– Которое вызвано, – продолжала мадам, – недостойными поступками и в высшей степени зазорным поведением мистера Манталини.
– Моим, мой ананасовый сок?
– Твоим! – подтвердила его жена. – Но я не позволю, я не допущу, чтобы меня разорило чье бы то ни было мотовство и распутство. Я хочу сообщить мистеру Никльби о тех мерах, какие я намерена применить к тебе.
– Пожалуйста, сударыня, не сообщайте мне, – сказал Ральф. – Улаживайте это между собой, улаживайте между собой.
– Да, но я должна почтительно просить вас, – сказала мадам Манталини,чтобы вы послушали, как я буду предупреждать его о том, что твердо намерена сделать… Твердо намерена, сэр! – повторила мадам Манталини, метнув гневный взгляд на своего супруга.
– Неужели она будет называть меня «сэр»! – вскричал Манталини. – Меня, который обожает ее с дьявольским, пылом! Она, которая оплетает меня своими чарами, как чистая и ангельская гремучая змея! Все будет кончено с моими чувствами! Она повергнет меня в дьявольское уныние.
– Не говорите о чувствах, сэр! – сказала мадам Манталини, садясь и поворачиваясь к нему спиной. – Вы не уважаете моих.
– Я не уважаю ваших, душа моя? – воскликнул мистер Манталини.
– Не уважаете, – ответила его жена.
И, несмотря на всевозможные улещиванья со стороны мистера Манталини, мадам Манталини еще раз сказала: «Не уважаете!» – и сказала с такой решительной и неумолимой злобой, что мистер Манталини явно смутился.
– Его мотовство, мистер Никльби, – продолжала она, обращаясь к Ральфу, который, заложив руки за спину, прислонился к креслу и созерцал очаровательную чету с улыбкой, выражающей величайшее и беспредельное презрение, – его мотовство не знает никаких границ.
– Никогда бы я этого не подумал, – саркастически отозвался Ральф. – Но уверяю вас, мистер Никльби, это правда, – возразила мадам Манталини. – Я так страдаю от этого! Я живу среди вечных опасений и вечных затруднений. Но и это еще не самое худшее, – сказала мадам Манталини, вытирая глаза. – Сегодня утром он взял из моего стола ценные бумаги, не спросив у меня разрешения.
Мистер Манталини тихо застонал и застегнул карман брюк.
– Я принуждена, – продолжала мадам Манталини, – со времени наших последних несчастий очень много платить мисс Нэг за то, что она дала свое имя фирме, и, право же, я не могу поощрять его в мотовстве. Так как я не сомневаюсь, мистер Никльби, что он пришел прямо к вам, чтобы обратить бумаги, о которых я упомянула, в деньги, и так как вы и раньше очень часто нам помогали и очень тесно связаны с нами в такого рода делах, я хочу, чтобы вы знали, к какому решению заставил ои меня прийти своим поведением.
Мистер Манталини снова застонал под прикрытием шляпки своей жены и, вставив в один глаз соверен, другим подмигнул Ральфу! Проделав очень ловко этот фокус, он сунул монету в карман и застонал с сугубым раскаянием.
– Я приняла решение перевести его на пенсию, – сказала мадам Манталини, заметив признаки нетерпения, отразившегося на лице Ральфа.
– Что сделать, радость моя? – осведомился мистер Манталини, который как будто не уловил смысла этих слов.
– Назначить ему, – сказала мадам Манталини, смотря на Ральфа и благоразумно остерегаясь бросить хотя бы мимолетный взгляд на своего супруга из боязни, как бы многочисленные его прелести не заставили ее поколебаться в принятом решении, – назначить ему определенную сумму… И я скажу, что, если он будет имегь сто двадцать фунтов в год на костюмы и мелкие расходы, он может почитать себя очень счастливым человеком.
Мистер Манталини ждал, соблюдая все приличия, в надежде услышать размеры стипендии, но, когда цифра достигла его слуха, он швырнул на под шляпу и трость и, вынув носовой платок, излил свои чувства в горестном стоне.
– Проклятье! – вскричал мистер Манталини, внезапно срываясь со стула и столь же внезапно бросаясь на него снова, к крайнему потрясению нервов своей владычицы. – Но нет! Это дьявольски страшный сон! Это не наяву! Нет!
Утешив себя этим завереньем, мистер Манталини закрыл глаза и стал терпеливо ждать пробуждения.
– Очень разумное соглашение, если ваш супруг будет соблюдать его, сударыня, – с усмешкой заметил Ральф. – И несомненно он будет.
– Проклятье! – воскликнул мистер Манталини, открыв глаза при звуке голоса Ральфа. – Это страшная действительность. Вот она сидит здесь, передо мной! Вот очаровательные контуры ее фигуры! Как можно ее не узнать? Второй такой не найдешь! У двух графинь не было вовсе никакой фигуры, а у вдовы… у той была дьявольская фигура! Почему она так невыносимо прекрасна, что даже сейчас я не могу рассердиться на нее?
– Все это вы сами навлекли на себя, Альфред, – отозвалась мадам Манталини все еще укоризненно, но более мягким тоном.
– Я дьявольский негодяй! – вскричал мистер Манталини, колотя себя по голове. – Я разменяю соверен на полупенни, набью ими карманы и утоплюсь в Темзе. Но на нее я сердиться не буду. По дороге я пошлю ей письмо и напишу, где искать мой труп. Несколько красивых женщин будут рыдать, она будет смеяться!
– Альфред, жестокое, жестокое создание! – всхлипнула мадам Манталини, рисуя себе эту ужасную картину.
– Она называет меня жестоким… Меня! Меня, который ради нее готов стать проклятым, сырым, мокрым, отвратительным трупом! – воскликнул мистер Манталинш
– Ты разбиваешь мне сердце, когда говоришь такие вещи! – сказала мадам Манталини.
– Могу ли я жить, если мне не верят! – возопил мистер Мачталини. – Разве я не разрезал свое сердце на чертовски маленькие кусочки и не отдал их, один за другим, этой дьявольской чаровнице? И разве я могу вынести, чтобы она подозревала меня? Не могу, черт побери!
– Спроси мистера Никльби, приличную ли я назвала сумму, – увещевала мадам Манталини.
– Не хочу я никакой суммы! – ответил безутешный супруг. – Мне не понадобится никакая чертова пенсия. Я стану трупом!
При повторении мистером Манталини этой зловещей угрозы мадам Манталини заломила руки и взмолилась о вмешательстве Ральфа Никльби. И после долгих слез, и разговоров, и нескольких попыток со стороны мистера Манталини добраться до двери, чтобы сейчас же вслед за этим наложить на себя руки, сего джентльмена с трудом уговорили дать обещание, что он не станет трупом. Добившись этой важной уступки, мадам Манталини подняла вопрос о пенсии, и мистер Манталини его поднял, пользуясь случаем пояснить, что он может, к полному своему удовольствию, прожить на хлебе и на воде и ходить в лохмотьях, но не может существовать под бременем недоверия той, кто является предметом его самой преданной и бескорыстной любви. Это вызвало новые слезы у мадам Манталини, чьи глаза только-только начали раскрываться на некоторые недостатки мистера Манталини, но легко могли снова закрыться. Результат был тот, что, не совсем отказавшись от мысли о пенсии, мадам Манталини отложила дальнейшее обсуждение вопроса, а Ральф понял достаточно ясно, что мистер Манталини снова завоевал право на привольную жизнь и что унижение его и падение откладываются во всяком случае еще на некоторое время.
«Но этого недолго ждать, – подумал Ральф. – Любовь, – ба, я говорю на языке мальчишек и девчонок! – проходит быстро. Впрочем, любовь, которая зиждется ни.восхищении усатой физиономией вот этого павиана, может длиться гораздо дольше, поскольку ее породило полное ослепление и питается она тщеславием. Ну что ж, эти дураки льют воду на мою мельницу! Пусть живут, как им хочется, и чем дольше, тем лучше».
Эти приятные мысли мелькали у Ральфа Никльби, в то время как объекты его размышлений обменивались нежными взглядами, полагая, что их не видят.
– Если тебе больше нечего сказать мистеру Никльби, дорогой мой,промолвила мадам Манталини, – мы распрощаемся с ним. Я уверена, что мы и так уже задержали его слишком долго.
Мистер Манталини ответил сначала похлопыванием мадам Манталини по носу, а затем изъяснил словами, что больше он ничего не имеет сказать.
– Черт побери! А впрочем, имею, – добавил он тотчас же, отводя Ральфа в угол. – Это касается историк с вашим другом сэром Мальбери. Такая чертовски необычайная, из ряда вон выходящая штука, какой никогда еще не случалось!
– Что вы имеете в виду? – спросил Ральф.
– Неужели вы не знаете, черт побери? – осведомился мистер Манталини.
– Я читал в газете, что вчера вечером он выпал из кабриолета, получил серьезные повреждения и жизнь его до известной степени в опасности, – с большим хладнокровием отозвался Ральф, – но ничего особенного я в этом не вижу. Несчастные случаи не чудо, когда человек живет широко и сам правит лошадью после обеда.
– Фью! – протяжно и пронзительно свистнул мистер Манталини. – Значит, вы не знаете, как было дело?
– Нет, если не так, как я предположил, – ответил Ральф, небрежно пожимая плечами, как бы давая понять своему собеседнику, что не любопытствует знать больше.
– Черт побери, вы меня удивляете! – вскричал мистер Манталини.
Ральф снова пожал плечами, словно невелика была хитрость удивить мистера Манталини, и бросил выразительный взгляд на Ньюмена Ногса, несколько раз появлявшегося за стеклянной дверью, ибо Ньюмен был обязан, когда приходили люди незначительные, притворяться, будто ему позвонили, чтобы их проводить: деликатный намек таким посетителям, что пора уходить.
– Вы не знаете, что это был совсем не несчастный случай, но дьявольское, неистовое, человекоубийственное нападение на него, совершенное вашим племянником? – спросил мистер Манталини, взяв Ральфа за пуговицу.
– Что! – зарычал Ральф, сжимая кулаки и страшно бледнея.
– Черт возьми, Никльби! Вы такой же тигр, как и он, – сказал Манталини, испуганный этими симптомами.
– Дальше! – крикнул Ральф. – Говорите, что вы имеете в виду. Что это за история? Кто вам рассказал? Говорите! Слышите вы меня?
– Какой вы чертовски свирепый старый злой дух, Никльби! – сказал мистер Манталини, пятясь к жене. – Вы можете испугать до полусмерти мою очаровательную малютку-жену, мою жизнь и душу, когда вдруг приходите в такое неистовое, неудержимое, безумное бешенство, черт бы меня побрал!
– Вздор! – отозвался Ральф, силясь улыбнуться. – Это просто такая манера.
– Дьявольски неприятная манера, позаимствованная из сумасшедшего дома, – сказал мистер Манталнни, взяв свою трость.
Ральф постарался улыбнуться и снова спросил, от кого получил мистер Манталини эти сведения.
– От Пайка. И он чертовски приятный и любезный джентльмен, – ответил Манталини. – Дьявольски любезный и настоящий аристократ.
– Что же он сказал? – спросил Ральф, нахмурившись.
– Ваш племянник встретил сэра Мальбери в кофейне, напал на него с самой дьявольской яростью, последовал за ним до его кэба, поклялся, что поедет с ним домой, хотя бы ему пришлось сесть на спину лошади или уцепиться за ее хвост, разбил ему физиономию – чертовски красивую физиономию в натуральном ее виде, испугал лошадь, вышвырнул из кэба сэра Мальбери и самого себя и…
– И разбился насмерть? – сверкнув глазами, перебил Ральф. – Да? Он умер?
Манталини покачал головой.
– Уф! – сказал Ральф, отвернувшись. – Значит, дело кончилось ничем. Постойте, – прибавил он, оглядываясь. – Он сломал себе руку или ногу, или вывихнул плечо, или раздробил ключицу, или сломал одно-два ребра? Шея его уцелела для петли, но он получил какие-нибудь мучительные и медленно заживающие повреждения? Не так ли? Уж об этом-то вы во всяком случае должны были слышать.
– Нет, – возразил Манталини, снова покачав головой. – Если он не разбился на такие мелкие кусочки, что они разлетелись по ветру, значит он не пострадал, потому что ушел он вполне спокойно и такой довольный, как… как… как черт меня побери, – сказал мистер Манталини, не подобрав подходящего сравнения.
– А что… – не без колебания спросил Ральф, – что послужило причиной ссоры?
– Вы дьявольский хитрец, – с восхищением отозвался мистер Манталини,самая лукавая, самая подозрительная, несравненная старая лиса… о, черт побери!.. вы притворяетесь, будто не знаете, что причиной была маленькая племянница с блестящими глазками – нежнейшая, грациознейшая, прелестнейшая…
– Альфред! – вмешалась мадам Манталини.
– Она всегда права, – примирительно ответил мистер Манталини, – и, если она говорит – пора идти, значит пора, и она идет. А когда она пойдет по улице со своим тюльпаном, женщины будут говорить с завистью: «Какой у нее чертовски красивый муж!», а мужчины будут говорить с восторгом: «Какая у него чертовски красивая жена!» И те и другие будут правы, и те и другие не ошибутся, клянусь жизнью и душой, о, черт побери!
В таких и подобных выражениях, не менее разумных и уместных, мистер Манталини попрощался с Ральфом Никльби, поцеловав пальцы своих перчаток, и, продев руку леди под свою, жеманно ее увел.
– Так, так, – пробормотал Ральф, бросаясь в кресло. – Этот дьявол опять сорвался с цепи и становится мне поперек дороги. Для этого он и на свет родился. Однажды он мне заявил, что рано или поздно настанет день расплаты. Я из него сделаю пророка, потому что этот день несомненно настанет.
– Вы дома? – спросил Ньюмен, неожиданно просунув голову.
– Нет! – не менее отрывисто ответил Ральф.
Ньюмен втянул голову, до затем снова ее просунул.
– Вы уверены, что вас нет дома, а? – сказал Ньюмен.
– О чем толкует этот идиот? – резко крикнул Ральф.
– Он ждет с тех пор, как те пришли, и, быть может, слышал ваш голос, вот и все, – сказал Ньюмен, потирая руки.
– Кто ждет? – спросил Ральф, доведенный до крайней степени раздражения только что услышанной новостью и вызывающим хладнокровием своего клерка.
Необходимость дать ответ была утрачена неожиданным появлением человека, о коем шла речь, который, обратив один глаз (ибо у него был только один глаз) на Ральфа Никльби, отвесил множество неуклюжих поклонов и уселся в кресло, положив руки на колени и так высоко подтянув короткие черные штаны, что они едва достигали его веллингтоновских сапог.
– Вот так сюрприз! – сказал Ральф, устремив взгляд на посетителя, внимательно присматриваясь к иему и чуть улыбаясь. – Следовало бы мне сразу узнать ваше лицо, мистер Сквирс.
– Ах, – отозвался этот достойный человек, – вы бы лучше его узнали, если бы не случилось всего, что выпало мне на долю. Снимите-ка этого мальчугана с высокого табурета в задней конторе и скажите ему, чтобы он пришел сюда, слышите, любезный? – сказал Сквирс, обращаясь к Ньюмену. – О, он сам слез Мой сын, сэр, маленький Уэкфорд. Что вы о нем скажете, сэр, каков образец питания в Дотбойс-Холле? Разве на нем не готово лопнуть его платье, расползтись швы и отлететь все пуговицы, такой он толстый? Вот это мякоть так мякоть! – воскликнул Сквирс, поворачивая мальчика и тыча пальцем и кулаком в самые пухлые части его особы, к величайшему неудовольствию своего сына и наследника. – Вот это упругость, вот это плотность! Попробуйте-ка его ущипнуть! Не удастся!
В каком бы превосходном состоянии ни был юный Сквирс, но он несомненно не отличался такой компактностью, ибо, когда указательный и большой пальцы отца сомкнулись для иллюстрации сделанного предположения, он испустил пронзительный крик и самым натуральным образом потер пострадавшее место.
– Тут я его подцепил, – заметил Сквирс, слегка обескураженный, – но это только потому, что сегодня мы рано закусили, а второй раз он еще не завтракал. Но вы его дверью не прищемите, когда он пообедает. Обратите внимание на эти слезы, сэр! – с торжествующим видом сказал Сквирс, пока юный Уэкфорд утирал глаза обшлагом рукава. – Ведь они маслянистые!
– У него действительно прекрасный вид, – отозвался Ральф, который из каких-то соображений как будто хотел ублаготворить школьного учителя. – А как поживает миссис Сквирс и как поживаете вы?
– Миссис Сквирс, сэр, остается такой, как всегда, – ответил владелец Дотбойса, – мать для этих мальчишек и благословение, утешение и радость для всех, кто ее знает. У одного из наших мальчиков, – он объелся и заболел, такая у них манера, – вскочил на прошлой неделе нарыв. Вы бы посмотрели, как она произвела операцию перочинным ножом! О боже! – сказал Сквирс, испустив вздох и множество раз кивнув головой. – Какое украшение для общества эта женщина!
Мистер Сквирс позволил себе на четверть минутки призадуматься, словно упоминание о превосходных качествах леди, естественно, обратило его мысли к мирной деревне Дотбойс, что неподалеку от Грета-Бридж в Йоркшире, а затем он посмотрел на Ральфа, как бы в ожидании, не скажет ли тот что-нибудь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109