– С этим делом я давно справилась, даже увлеклась сверх меры.
– И кто ваш счастливый избранник?
Бланка укоризненно поглядела на Филиппа, мысленно упрекая его за бесцеремонный вопрос. Маргарита же улыбнулась им обоим своей лучезарной улыбкой, а в глазах ее заплясали чертики.
– Ах, друзья, это настоящее чудо! Он такой милый, такой наивный, такое очаровательное дитя...
– Прямо как Симон, – вырвалось у Филиппа.
– Так это он и есть.
Филипп изумленно уставился на Маргариту:
– Симон?! Да что вы говорите!
– А что тут такого странного, скажите на милость? И вообще, я не могу взять в толк, принц, почему ваша двоюродная сестра пренебрегает им.
– Он уже успел вам поплакаться?
– В некотором смысле.
– Это в его репертуаре. Симона хлебом не корми, дай ему только пожаловаться на Амелину... И все же поверьте, Маргарита, он сгущает краски. По-своему Амелина очень любит его.
– По-своему? – с лукавой улыбкой переспросила принцесса. – Как это, по-своему?
– Это долгая песня, пожалуй, длинною в целую жизнь. А если в нескольких словах, то он трогает ее, она жалеет его и любит, как свое дитя.
– Жалеет, говорите? – задумчиво произнесла Маргарита. – Гм... По мне, жалость со стороны женщины только унижает мужчину. Настоящего мужчину... Кстати, о госпоже Амелии. Филипп, вы не откажете мне в одной небольшой услуге?
– С удовольствием, Маргарита.
– Тогда напишите ей, что Симон вывихнул ногу.
– Но зачем?
– Я хочу, чтобы он остался в Памплоне.
– Кузина! – с упреком отозвалась Бланка.
– И в самом деле, – поддержал ее Филипп. – Не надо травмировать Симона. Прошу вас, Маргарита.
– А с чего вы взяли, что я собираюсь его травмировать? Напротив, я хочу сделать из него взрослого мужчину. Настоящего мужчину, которому ни к чему будет жалость женщины.
Филипп с сомнением покачал головой:
– Вряд ли что-то получится из вашей затеи. Через пару дней он вам надоест, вы найдете себе другого, а его бросите, вскружив ему голову.
– Вы так считаете?
– Я в этом уверен. Ведь ни для кого не секрет, что наш Симон глупенький.
– Ну, и что с того? Почему вы думаете, что мне обязательно нужны умники? Вовсе нет! От них только сплошные неприятности. Один умник был так умен, что, в конечном итоге, свихнулся и позволил кузену Бискайскому погубить себя. Другой умник коварно одурачил меня. – (Тут Филипп покраснел и поджал губы.) – А третий из этой блестящей компании умников поспешил забраться под юбки моей фрейлине – авансом, так сказать, чтобы я, случаем, не опередила его. Да плевать я на вас хотела!
– Хорошо, Маргарита, – примирительным тоном произнес Филипп, видя, как она завелась. – Ваши симпатии, это ваше личное дело. Можете не сомневаться, я исполню вашу просьбу, напишу, что Симон вывихнул ногу, только вряд ли Амелина в это поверит. Я подозреваю, что кто-то из моей свиты информирует ее о каждом его шаге.
– Это несущественно, кузен. Речь идет лишь о формальном предлоге. А то, что его жена будет знать обо всем, даже к лучшему. Поверьте, пренебрежение со стороны мужчины больно уязвляет женщину. А если, к тому же, она сама далеко не святая, то ее начинают мучить угрызения совести, что она так откровенно и бесстыдно изменяла мужу...
– А может, достаточно, принцесса? – без всяких церемоний оборвал ее Филипп. – Поговорим-ка лучше о чем-нибудь другом, более приемлемом для Бланки. Этот наш разговор вгоняет ее в краску.
Маргарита взглянула на смущенную Бланку и глумливо ухмыльнулась:
– Ох, уж эта ее деликатность! И когда же вы, в конце-то концов, перевоспитаете ее?
– Не все сразу, Маргарита, не все сразу. Не так-то просто выбить из этой хорошенькой и умненькой головки те дурацкие предрассудки, которые прочно засели там благодаря стараниям ее целомудренных наставниц-кармелиток. Впрочем, некоторый прогресс уже налицо. Так, скажем, сегодня Бланка объяснила мне, почему она не может быть беременной от Монтини, и при этом ни разу не покраснела. Правда, милочка?
Милочка утвердительно кивнула, и, вопреки уверениям Филиппа, щеки ее заалели.
– Это уже неплохо, – сказала Маргарита. – А в постели тоже наблюдаются перемены? Или она по-прежнему...
– Прекрати, кузина! – резко произнесла Бланка; взгляд ее помрачнел. – Какая же ты бесстыжая, в самом деле! Тебя не должно касаться, что мы делаем в постели, заруби себе на носу. И уж тем более ты не должна спрашивать об этом Филиппа, понятно? Здесь ни при чем мое якобы ханжество, просто есть вещи, о которых следует молчать даже в кругу близких друзей...
– Из деликатности, разумеется.
– Да, из деликатности. Негоже обсуждать на людях то... то самое сокровенное, что является достоянием лишь двух человек. Мне всегда казалось, что ты слишком озабочена этим , но по-моему это уже чересчур – совать свой любопытный нос в чужую постель. Учти: еще одно слово, и я уйду.
– Бланка права, – поддержал ее Филипп. – Как мне не прискорбно, кузина, но в таком случае я тоже буду вынужден уйти.
– Ну что ж, – вздохнула Маргарита. – Коль скоро вы не желаете говорить о любви, потолкуем о смерти.
– О чьей?
– О смерти французского короля и его старшего сына, о чьей же еще?
Бланка удивленно вскинула брови:
– Да что ты говоришь?!
– А разве вы ничего не слыхали?
– Нет, принцесса, ровным счетом ничего, – ответил пораженный Филипп. – А что произошло? Несчастный случай?
Маргарита хмыкнула:
– Скорее, это счастливый случай. Филипп-Август Третий с его авантюрными крестовыми походами был настоящим бедствием для Франции – но Филипп де Пуатье стал бы ее погибелью. По моему убеждению, Господь наконец смилостивился над несчастной страной.
– И все же, что случилось?
– Подробностей я не знаю. О них расспросите у Тибальда. Вчера к нему прибыл специальный курьер от графа д’Артуа... Ну, вот! – констатировала она, устремив свой взгляд в противоположный конец комнаты; тон ее вмиг стал хмурым и неприязненным. – Помяни дурака.
Филипп оглянулся и увидел графа Шампанского, который только что вошел в гостиную. Он, несомненно, услышал последние слова Маргариты.
– Весьма польщен, сударыня, что вы такого высокого мнения о моей скромной персоне, – невозмутимо произнес он, подойдя ближе. Затем по-дружески поклонился Филиппу и Бланке: – Приветствую вас, принц, принцесса. Прошу великодушно простить, что мои первые слова были обращены не к вам. – Тибальд сел в свободное кресло и снова заговорил: – Премного наслышан, дражайшая супруга. Я очень рад, что вы не остались в долгу. – Он демонстративно ощупал свою голову. – Рожки уже прорезались. Правда, пока они еще манюсенькие, но вскоре та-ак разрастутся!.. Вы не подскажете, моя дорогая, у кого из ваших придворных дам самый рогатый муж? Я непременно сражусь с ним на первом же турнире – право, это будет похоже на бой оленей-самцов в брачную пору!
Филипп и Бланка весело фыркнули. А Маргарита улыбнулась:
– Браво, дорогой муженек! Я не сомневалась, что вы воспримете это философски и с присущим вам чувством юмора. А что до вашего вероятного противника на турнире, то бесспорным лидером по темпу роста рогов является Габриель де Шеверни – если, конечно, измену жены с женщинами можно расценивать как супружескую измену... – Улыбка напрочь исчезла с ее лица, и оно помрачнело. – Ах, Матильда, Матильда! Маленькая, глупенькая Матильда!..
– Это твоя вина, Маргарита, – жестко сказала Бланка. – Целиком твоя. Я предупреждала тебя, что ты губишь Матильду, настаивая на ее браке с господином де Шеверни. Но ты не слушала меня, еще и Этьена подуськивала: дескать, благодаря этому он поднимется по иерархической лестнице сразу на несколько ступеней выше, станет родственником графа Капсирского, в некотором смысле даже родственником Филиппа, и уже не будет считаться выскочкой. Радуйся теперь, ты добилась своего! Можешь добавить в свою коллекцию еще две искалеченные твоими стараниями судьбы.
Маргарита тяжело вздохнула.
– Не сыпь мне соль на рану, Бланка, – с горечью произнесла она. – Я сама понимаю, что совершила непростительную глупость. Я проклинаю себя за это. Но разве могла я предвидеть...
– Ты должна была предвидеть! Даже я – а я не так хорошо, как ты, знаю Матильду, – и то я боялась, что этим все кончится.
– Не потому ли, – язвительно осведомилась Маргарита, – что последние несколько ночей перед ее свадьбой вы с ней провели в одной постели?
Филипп и Тибальд хотели было вмешаться в их перепалку во избежание дальнейших осложнений, но, взглянув на Бланку, передумали. Выражение ее лица было спокойным, без малейшей тени смущения или замешательства.
– Возможно, и потому, – ответила она задумчиво. – К твоему сведению, уже тогда Матильда приставала ко мне. Так что задел этому был положен еще раньше, в твоей постели. – Бланка решительно поднялась с кресла. – Прошу прощения, дон Тибальд, за этот откровенный разговор в вашем присутствии, но его спровоцировала не я, а ваша жена, у которой, как вы, наверное, знаете, весьма искаженное представление о приличии и почти полностью отсутствует чувство такта. – С этими словами она взяла Филиппа за руку. – Пойдем, Филипп. Полагаю, у кузины и дона Тибальда есть что обсудить наедине друг с другом.
– Ни в коем случае! – живо запротестовала Маргарита и почти насильно усадила Бланку обратно. – Не уходите. Сейчас я не склонна выяснять с Тибальдом отношения. Может быть, завтра, когда он вернется от своей очередной потаскушки, у меня и возникнет желание обсудить с ним некоторые вопросы, но только не сегодня. Сейчас я не хочу портить себе аппетит, потому как у меня намечается роскошный ужин.
– Увы, – покачал головой Тибальд. – Должен вас огорчить, моя дражайшая супруга. Или напротив – обрадовать. Никакого разговора между нами завтра не состоится. На рассвете я отправляюсь в Париж. Кузен д’Артуа просил меня приехать как можно скорее. По его словам, дело не терпит отлагательства.
– Что ж, тем лучше, – сказала Маргарита. – Да, кстати, дорогой супруг. Бланку и Филиппа интересуют обстоятельства смерти короля Франции и его сына. Не соблаговолите ли вы уделить нам несколько минут своего бесценного времени, чтобы поведать об этом прискорбном событии?
– Охотно, – сказал Тибальд, доброжелательно глядя на Филиппа. По натуре своей благодушный и незлопамятный, он уже напрочь позабыл, что совсем недавно они считались соперниками. – Собственно говоря, смерть Филиппа-Августа Третьего меня ничуть не удивила. Он так и не оправился после ранения в Палестине, а известие о бегстве Изабеллы Арагонской с кузеном Эриком и вовсе доконало его. Одним словом, не вынес гордый властелин позора своего сына и предпочел умереть – по дороге в Париж я выкрою время и сочиню по этому поводу коротенькую эпитафию. Что же касается самого Филиппа де Пуатье, то он так горько сожалел, что не задушил жену прежде, чем она успела сбежать от него, и с таким нетерпением ожидал смерти отца, чтобы затем, ей в отместку, передушить всех ее горничных и придворных дам, что пил без просыпу, пока не допился до белой горячки и сгорел в ней за считанные часы. Черт сцапал его почти в то же самое время, когда душа его отца вознеслась на небеса, может быть, чуточку позже. Так что присутствовавшие при кончине короля дворяне, провозглашая: «Король умер! Да здравствует король!» – были не совсем уверены, про какого же, собственно, короля, который «да здравствует», идет речь.
Маргарита и Филипп разразились громким хохотом; вскоре к ним присоединился и Тибальд. А Бланка, помимо своей воли, улыбалась. Она отдавала себе отчет в том, что грех смеяться над чужим горем, однако не могла сдержать улыбки. Тибальд преподнес эту грустную историю в такой форме и говорил с такой откровенной иронией в голосе, будто пересказывал сюжет какой-то забавной трагикомедии.
Всласть посмеявшись, Маргарита встала с кресла и чмокнула мужа в щеку.
– Ты прелесть, Тибальд. Не думаю, что какая-то фрейлина или даже десяток фрейлин помешают нам ладить друг с другом.
– Всецело согласен с вами, моя дорогая, – с серьезной миной произнес граф. – Еще накануне венчания мы договорились, что наша клятва вечной верности будет иметь чисто символическое значение, и вопрос состоял лишь в том, кто первый перейдет от слов к делу. Но сейчас это несущественно хотя бы потому, что завтра я отправляюсь в Париж, и моя поездка, уверяю вас, ни в коей мере не будет напоминать благочестивое паломничество к святыням. Да и вы, по моему твердому убеждению, вовсе не собираетесь на время моего отсутствия уединиться в монастыре.
– В этом вы можете не сомневаться, – сказала Маргарита, возвращаясь на свое место.
– И кто теперь правит Францией? – отозвалась практичная Бланка. – Кто регент при малолетнем Филиппе-Августе Четвертом?
– Вот это и предстоит решить Совету Пэров и Парижскому Парламенту, – ответил Тибальд. – Пока что бразды правления взяла в свои руки королева-вдова Хуана Португальская, но младший брат покойного короля, граф д’Артуа, оспаривает у нее это право. Собственно, затем я и еду в Париж – чтобы поддержать кузена.
– То бишь, вы его сторонник? – спросил Филипп.
Тибальд поморщился:
– Ничей я не сторонник. Меньше всего в этой жизни меня интересует политика. Вам наверняка известно, что я передал управление Шампанью Маргарите и, подобно Пилату, умыл руки. Сейчас ее люди наводят порядок в моих владениях, но это уже меня не касается, благо я не сомневаюсь, что Маргарита будет прекрасно справляться с обязанностями хозяйки Шампани. А что до Франции вообще, то я просто хочу, чтобы у нее был мудрый и рассудительный правитель, способный поставить ее на ноги и позаботиться о том, чтобы юный король получил достойное государя воспитание.
– Ясненько, – задумчиво произнес Филипп. – Передайте графу д’Артуа мои наилучшие пожелания. Я целиком на его стороне, и он может рассчитываться на мою поддержку, равно как и на поддержку моего отца.
– Непременно передам, – заверил его Тибальд и встал с кресла. – Прошу прощения, друзья, но я вынужден покинуть вас. Мне еще надо закончить подготовку к отъезду и пораньше лечь спать.
Едва лишь Тибальд вышел из гостиной, как Филипп поднялся со своего места.
– Пожалуй, я ненадолго отлучусь. Вы не возражаете, Маргарита?
– Воля ваша, кузен. Только возвращайтесь поскорее, не то мы с Бланкой заскучаем.
– Постараюсь, кузина.
Филипп ласково улыбнулся Бланке, нежно поцеловал ее руку, затем украдкой подмигнул ей и направился к выходу.
Маргарита проводила его долгим взглядом, а когда он исчез за дверью, спросила у Бланки:
– Ты думаешь о том же, что и я?
– А ты о чем думаешь?
– Что твой Филипп решил подставить моего бедного муженька. Тибальд так наивен и неискушен в политике, что принял его слова за чистую монету. Теперь он разболтает всем, что якобы граф д’Артуа пользуется поддержкой и уважением гасконских правителей, чем окажет ему медвежью услугу.
– И это еще не все. Я полагаю, что Филипп ушел не просто так. Со своей стороны он приложит все усилия, чтобы регентом Франции осталась Хуана Португальская, в надежде, что она продолжит дело, начатое ее покойным мужем, и в конце концов доведет страну до ручки. Ты предупредишь Тибальда?
– А с какой стати? – удивилась Маргарита. – Какое мне дело до Франции?
– Но ведь ты, кроме всего прочего, графиня Шампани.
– Ну и что? Я же не верноподданная французской короны. Если на то пошло, мне выгоднее быть лояльной к Филиппу и оказывать ему всяческую поддержку. Помяни мое слово: став галльским королем, он рано или поздно съест Францию с потрохами, и Шампань будет первой из французских провинций, которая изъявит желание добровольно войти в состав объединенной Галлии. Тибальд возражать не станет, он к этому готов.
– Однако, – заметила Бланка, – прежде Филипп съест твою Наварру. Или же разделит ее с моим братом.
Маргарита грустно усмехнулась:
– Я это прекрасно понимаю, дорогуша. Я реалистка и предпочту уступить часть своей власти, чем вовсе потерять ее. Когда-то Рикард назвал меня политической извращенкой, и он был прав. Но теперь я не такая, теперь я трезво смотрю на жизнь... Жаль только, что эта перемена произошла слишком поздно. – Она тяжело вздохнула, взгляд ее потускнел. – Бедный, бедный Рикард! Ведь я действительно любила его...
Они ударились в воспоминания, и уже в который раз Маргарита выплакивала Бланке всю свою боль, всю печаль, всю тоску по потерянному счастью, по тем радостным и безоблачным дням, которых никогда не вернешь...
А в то же самое время Филипп сидел за письменным столом у себя в кабинете, с головой погруженный в работу. Он знал, что после захвата Байонны одно лишь упоминание его имени вызывает в Парижском Парламенте настоящую бурю негодования, и решил воспользоваться этим, чтобы скомпрометировать графа д’Артуа. Он строчил письмо за письмом всем своим ближайшим родственникам во Франции – и сторонникам графа д’
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
– И кто ваш счастливый избранник?
Бланка укоризненно поглядела на Филиппа, мысленно упрекая его за бесцеремонный вопрос. Маргарита же улыбнулась им обоим своей лучезарной улыбкой, а в глазах ее заплясали чертики.
– Ах, друзья, это настоящее чудо! Он такой милый, такой наивный, такое очаровательное дитя...
– Прямо как Симон, – вырвалось у Филиппа.
– Так это он и есть.
Филипп изумленно уставился на Маргариту:
– Симон?! Да что вы говорите!
– А что тут такого странного, скажите на милость? И вообще, я не могу взять в толк, принц, почему ваша двоюродная сестра пренебрегает им.
– Он уже успел вам поплакаться?
– В некотором смысле.
– Это в его репертуаре. Симона хлебом не корми, дай ему только пожаловаться на Амелину... И все же поверьте, Маргарита, он сгущает краски. По-своему Амелина очень любит его.
– По-своему? – с лукавой улыбкой переспросила принцесса. – Как это, по-своему?
– Это долгая песня, пожалуй, длинною в целую жизнь. А если в нескольких словах, то он трогает ее, она жалеет его и любит, как свое дитя.
– Жалеет, говорите? – задумчиво произнесла Маргарита. – Гм... По мне, жалость со стороны женщины только унижает мужчину. Настоящего мужчину... Кстати, о госпоже Амелии. Филипп, вы не откажете мне в одной небольшой услуге?
– С удовольствием, Маргарита.
– Тогда напишите ей, что Симон вывихнул ногу.
– Но зачем?
– Я хочу, чтобы он остался в Памплоне.
– Кузина! – с упреком отозвалась Бланка.
– И в самом деле, – поддержал ее Филипп. – Не надо травмировать Симона. Прошу вас, Маргарита.
– А с чего вы взяли, что я собираюсь его травмировать? Напротив, я хочу сделать из него взрослого мужчину. Настоящего мужчину, которому ни к чему будет жалость женщины.
Филипп с сомнением покачал головой:
– Вряд ли что-то получится из вашей затеи. Через пару дней он вам надоест, вы найдете себе другого, а его бросите, вскружив ему голову.
– Вы так считаете?
– Я в этом уверен. Ведь ни для кого не секрет, что наш Симон глупенький.
– Ну, и что с того? Почему вы думаете, что мне обязательно нужны умники? Вовсе нет! От них только сплошные неприятности. Один умник был так умен, что, в конечном итоге, свихнулся и позволил кузену Бискайскому погубить себя. Другой умник коварно одурачил меня. – (Тут Филипп покраснел и поджал губы.) – А третий из этой блестящей компании умников поспешил забраться под юбки моей фрейлине – авансом, так сказать, чтобы я, случаем, не опередила его. Да плевать я на вас хотела!
– Хорошо, Маргарита, – примирительным тоном произнес Филипп, видя, как она завелась. – Ваши симпатии, это ваше личное дело. Можете не сомневаться, я исполню вашу просьбу, напишу, что Симон вывихнул ногу, только вряд ли Амелина в это поверит. Я подозреваю, что кто-то из моей свиты информирует ее о каждом его шаге.
– Это несущественно, кузен. Речь идет лишь о формальном предлоге. А то, что его жена будет знать обо всем, даже к лучшему. Поверьте, пренебрежение со стороны мужчины больно уязвляет женщину. А если, к тому же, она сама далеко не святая, то ее начинают мучить угрызения совести, что она так откровенно и бесстыдно изменяла мужу...
– А может, достаточно, принцесса? – без всяких церемоний оборвал ее Филипп. – Поговорим-ка лучше о чем-нибудь другом, более приемлемом для Бланки. Этот наш разговор вгоняет ее в краску.
Маргарита взглянула на смущенную Бланку и глумливо ухмыльнулась:
– Ох, уж эта ее деликатность! И когда же вы, в конце-то концов, перевоспитаете ее?
– Не все сразу, Маргарита, не все сразу. Не так-то просто выбить из этой хорошенькой и умненькой головки те дурацкие предрассудки, которые прочно засели там благодаря стараниям ее целомудренных наставниц-кармелиток. Впрочем, некоторый прогресс уже налицо. Так, скажем, сегодня Бланка объяснила мне, почему она не может быть беременной от Монтини, и при этом ни разу не покраснела. Правда, милочка?
Милочка утвердительно кивнула, и, вопреки уверениям Филиппа, щеки ее заалели.
– Это уже неплохо, – сказала Маргарита. – А в постели тоже наблюдаются перемены? Или она по-прежнему...
– Прекрати, кузина! – резко произнесла Бланка; взгляд ее помрачнел. – Какая же ты бесстыжая, в самом деле! Тебя не должно касаться, что мы делаем в постели, заруби себе на носу. И уж тем более ты не должна спрашивать об этом Филиппа, понятно? Здесь ни при чем мое якобы ханжество, просто есть вещи, о которых следует молчать даже в кругу близких друзей...
– Из деликатности, разумеется.
– Да, из деликатности. Негоже обсуждать на людях то... то самое сокровенное, что является достоянием лишь двух человек. Мне всегда казалось, что ты слишком озабочена этим , но по-моему это уже чересчур – совать свой любопытный нос в чужую постель. Учти: еще одно слово, и я уйду.
– Бланка права, – поддержал ее Филипп. – Как мне не прискорбно, кузина, но в таком случае я тоже буду вынужден уйти.
– Ну что ж, – вздохнула Маргарита. – Коль скоро вы не желаете говорить о любви, потолкуем о смерти.
– О чьей?
– О смерти французского короля и его старшего сына, о чьей же еще?
Бланка удивленно вскинула брови:
– Да что ты говоришь?!
– А разве вы ничего не слыхали?
– Нет, принцесса, ровным счетом ничего, – ответил пораженный Филипп. – А что произошло? Несчастный случай?
Маргарита хмыкнула:
– Скорее, это счастливый случай. Филипп-Август Третий с его авантюрными крестовыми походами был настоящим бедствием для Франции – но Филипп де Пуатье стал бы ее погибелью. По моему убеждению, Господь наконец смилостивился над несчастной страной.
– И все же, что случилось?
– Подробностей я не знаю. О них расспросите у Тибальда. Вчера к нему прибыл специальный курьер от графа д’Артуа... Ну, вот! – констатировала она, устремив свой взгляд в противоположный конец комнаты; тон ее вмиг стал хмурым и неприязненным. – Помяни дурака.
Филипп оглянулся и увидел графа Шампанского, который только что вошел в гостиную. Он, несомненно, услышал последние слова Маргариты.
– Весьма польщен, сударыня, что вы такого высокого мнения о моей скромной персоне, – невозмутимо произнес он, подойдя ближе. Затем по-дружески поклонился Филиппу и Бланке: – Приветствую вас, принц, принцесса. Прошу великодушно простить, что мои первые слова были обращены не к вам. – Тибальд сел в свободное кресло и снова заговорил: – Премного наслышан, дражайшая супруга. Я очень рад, что вы не остались в долгу. – Он демонстративно ощупал свою голову. – Рожки уже прорезались. Правда, пока они еще манюсенькие, но вскоре та-ак разрастутся!.. Вы не подскажете, моя дорогая, у кого из ваших придворных дам самый рогатый муж? Я непременно сражусь с ним на первом же турнире – право, это будет похоже на бой оленей-самцов в брачную пору!
Филипп и Бланка весело фыркнули. А Маргарита улыбнулась:
– Браво, дорогой муженек! Я не сомневалась, что вы воспримете это философски и с присущим вам чувством юмора. А что до вашего вероятного противника на турнире, то бесспорным лидером по темпу роста рогов является Габриель де Шеверни – если, конечно, измену жены с женщинами можно расценивать как супружескую измену... – Улыбка напрочь исчезла с ее лица, и оно помрачнело. – Ах, Матильда, Матильда! Маленькая, глупенькая Матильда!..
– Это твоя вина, Маргарита, – жестко сказала Бланка. – Целиком твоя. Я предупреждала тебя, что ты губишь Матильду, настаивая на ее браке с господином де Шеверни. Но ты не слушала меня, еще и Этьена подуськивала: дескать, благодаря этому он поднимется по иерархической лестнице сразу на несколько ступеней выше, станет родственником графа Капсирского, в некотором смысле даже родственником Филиппа, и уже не будет считаться выскочкой. Радуйся теперь, ты добилась своего! Можешь добавить в свою коллекцию еще две искалеченные твоими стараниями судьбы.
Маргарита тяжело вздохнула.
– Не сыпь мне соль на рану, Бланка, – с горечью произнесла она. – Я сама понимаю, что совершила непростительную глупость. Я проклинаю себя за это. Но разве могла я предвидеть...
– Ты должна была предвидеть! Даже я – а я не так хорошо, как ты, знаю Матильду, – и то я боялась, что этим все кончится.
– Не потому ли, – язвительно осведомилась Маргарита, – что последние несколько ночей перед ее свадьбой вы с ней провели в одной постели?
Филипп и Тибальд хотели было вмешаться в их перепалку во избежание дальнейших осложнений, но, взглянув на Бланку, передумали. Выражение ее лица было спокойным, без малейшей тени смущения или замешательства.
– Возможно, и потому, – ответила она задумчиво. – К твоему сведению, уже тогда Матильда приставала ко мне. Так что задел этому был положен еще раньше, в твоей постели. – Бланка решительно поднялась с кресла. – Прошу прощения, дон Тибальд, за этот откровенный разговор в вашем присутствии, но его спровоцировала не я, а ваша жена, у которой, как вы, наверное, знаете, весьма искаженное представление о приличии и почти полностью отсутствует чувство такта. – С этими словами она взяла Филиппа за руку. – Пойдем, Филипп. Полагаю, у кузины и дона Тибальда есть что обсудить наедине друг с другом.
– Ни в коем случае! – живо запротестовала Маргарита и почти насильно усадила Бланку обратно. – Не уходите. Сейчас я не склонна выяснять с Тибальдом отношения. Может быть, завтра, когда он вернется от своей очередной потаскушки, у меня и возникнет желание обсудить с ним некоторые вопросы, но только не сегодня. Сейчас я не хочу портить себе аппетит, потому как у меня намечается роскошный ужин.
– Увы, – покачал головой Тибальд. – Должен вас огорчить, моя дражайшая супруга. Или напротив – обрадовать. Никакого разговора между нами завтра не состоится. На рассвете я отправляюсь в Париж. Кузен д’Артуа просил меня приехать как можно скорее. По его словам, дело не терпит отлагательства.
– Что ж, тем лучше, – сказала Маргарита. – Да, кстати, дорогой супруг. Бланку и Филиппа интересуют обстоятельства смерти короля Франции и его сына. Не соблаговолите ли вы уделить нам несколько минут своего бесценного времени, чтобы поведать об этом прискорбном событии?
– Охотно, – сказал Тибальд, доброжелательно глядя на Филиппа. По натуре своей благодушный и незлопамятный, он уже напрочь позабыл, что совсем недавно они считались соперниками. – Собственно говоря, смерть Филиппа-Августа Третьего меня ничуть не удивила. Он так и не оправился после ранения в Палестине, а известие о бегстве Изабеллы Арагонской с кузеном Эриком и вовсе доконало его. Одним словом, не вынес гордый властелин позора своего сына и предпочел умереть – по дороге в Париж я выкрою время и сочиню по этому поводу коротенькую эпитафию. Что же касается самого Филиппа де Пуатье, то он так горько сожалел, что не задушил жену прежде, чем она успела сбежать от него, и с таким нетерпением ожидал смерти отца, чтобы затем, ей в отместку, передушить всех ее горничных и придворных дам, что пил без просыпу, пока не допился до белой горячки и сгорел в ней за считанные часы. Черт сцапал его почти в то же самое время, когда душа его отца вознеслась на небеса, может быть, чуточку позже. Так что присутствовавшие при кончине короля дворяне, провозглашая: «Король умер! Да здравствует король!» – были не совсем уверены, про какого же, собственно, короля, который «да здравствует», идет речь.
Маргарита и Филипп разразились громким хохотом; вскоре к ним присоединился и Тибальд. А Бланка, помимо своей воли, улыбалась. Она отдавала себе отчет в том, что грех смеяться над чужим горем, однако не могла сдержать улыбки. Тибальд преподнес эту грустную историю в такой форме и говорил с такой откровенной иронией в голосе, будто пересказывал сюжет какой-то забавной трагикомедии.
Всласть посмеявшись, Маргарита встала с кресла и чмокнула мужа в щеку.
– Ты прелесть, Тибальд. Не думаю, что какая-то фрейлина или даже десяток фрейлин помешают нам ладить друг с другом.
– Всецело согласен с вами, моя дорогая, – с серьезной миной произнес граф. – Еще накануне венчания мы договорились, что наша клятва вечной верности будет иметь чисто символическое значение, и вопрос состоял лишь в том, кто первый перейдет от слов к делу. Но сейчас это несущественно хотя бы потому, что завтра я отправляюсь в Париж, и моя поездка, уверяю вас, ни в коей мере не будет напоминать благочестивое паломничество к святыням. Да и вы, по моему твердому убеждению, вовсе не собираетесь на время моего отсутствия уединиться в монастыре.
– В этом вы можете не сомневаться, – сказала Маргарита, возвращаясь на свое место.
– И кто теперь правит Францией? – отозвалась практичная Бланка. – Кто регент при малолетнем Филиппе-Августе Четвертом?
– Вот это и предстоит решить Совету Пэров и Парижскому Парламенту, – ответил Тибальд. – Пока что бразды правления взяла в свои руки королева-вдова Хуана Португальская, но младший брат покойного короля, граф д’Артуа, оспаривает у нее это право. Собственно, затем я и еду в Париж – чтобы поддержать кузена.
– То бишь, вы его сторонник? – спросил Филипп.
Тибальд поморщился:
– Ничей я не сторонник. Меньше всего в этой жизни меня интересует политика. Вам наверняка известно, что я передал управление Шампанью Маргарите и, подобно Пилату, умыл руки. Сейчас ее люди наводят порядок в моих владениях, но это уже меня не касается, благо я не сомневаюсь, что Маргарита будет прекрасно справляться с обязанностями хозяйки Шампани. А что до Франции вообще, то я просто хочу, чтобы у нее был мудрый и рассудительный правитель, способный поставить ее на ноги и позаботиться о том, чтобы юный король получил достойное государя воспитание.
– Ясненько, – задумчиво произнес Филипп. – Передайте графу д’Артуа мои наилучшие пожелания. Я целиком на его стороне, и он может рассчитываться на мою поддержку, равно как и на поддержку моего отца.
– Непременно передам, – заверил его Тибальд и встал с кресла. – Прошу прощения, друзья, но я вынужден покинуть вас. Мне еще надо закончить подготовку к отъезду и пораньше лечь спать.
Едва лишь Тибальд вышел из гостиной, как Филипп поднялся со своего места.
– Пожалуй, я ненадолго отлучусь. Вы не возражаете, Маргарита?
– Воля ваша, кузен. Только возвращайтесь поскорее, не то мы с Бланкой заскучаем.
– Постараюсь, кузина.
Филипп ласково улыбнулся Бланке, нежно поцеловал ее руку, затем украдкой подмигнул ей и направился к выходу.
Маргарита проводила его долгим взглядом, а когда он исчез за дверью, спросила у Бланки:
– Ты думаешь о том же, что и я?
– А ты о чем думаешь?
– Что твой Филипп решил подставить моего бедного муженька. Тибальд так наивен и неискушен в политике, что принял его слова за чистую монету. Теперь он разболтает всем, что якобы граф д’Артуа пользуется поддержкой и уважением гасконских правителей, чем окажет ему медвежью услугу.
– И это еще не все. Я полагаю, что Филипп ушел не просто так. Со своей стороны он приложит все усилия, чтобы регентом Франции осталась Хуана Португальская, в надежде, что она продолжит дело, начатое ее покойным мужем, и в конце концов доведет страну до ручки. Ты предупредишь Тибальда?
– А с какой стати? – удивилась Маргарита. – Какое мне дело до Франции?
– Но ведь ты, кроме всего прочего, графиня Шампани.
– Ну и что? Я же не верноподданная французской короны. Если на то пошло, мне выгоднее быть лояльной к Филиппу и оказывать ему всяческую поддержку. Помяни мое слово: став галльским королем, он рано или поздно съест Францию с потрохами, и Шампань будет первой из французских провинций, которая изъявит желание добровольно войти в состав объединенной Галлии. Тибальд возражать не станет, он к этому готов.
– Однако, – заметила Бланка, – прежде Филипп съест твою Наварру. Или же разделит ее с моим братом.
Маргарита грустно усмехнулась:
– Я это прекрасно понимаю, дорогуша. Я реалистка и предпочту уступить часть своей власти, чем вовсе потерять ее. Когда-то Рикард назвал меня политической извращенкой, и он был прав. Но теперь я не такая, теперь я трезво смотрю на жизнь... Жаль только, что эта перемена произошла слишком поздно. – Она тяжело вздохнула, взгляд ее потускнел. – Бедный, бедный Рикард! Ведь я действительно любила его...
Они ударились в воспоминания, и уже в который раз Маргарита выплакивала Бланке всю свою боль, всю печаль, всю тоску по потерянному счастью, по тем радостным и безоблачным дням, которых никогда не вернешь...
А в то же самое время Филипп сидел за письменным столом у себя в кабинете, с головой погруженный в работу. Он знал, что после захвата Байонны одно лишь упоминание его имени вызывает в Парижском Парламенте настоящую бурю негодования, и решил воспользоваться этим, чтобы скомпрометировать графа д’Артуа. Он строчил письмо за письмом всем своим ближайшим родственникам во Франции – и сторонникам графа д’
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68