Маргарита уверенно вела своих спутников по хорошо знакомой ей лесной тропе. Они ехали не спеша, наслаждаясь погожим днем. Наваррская принцесса отчаянно паясничала, пытаясь расшевелить Тибальда, но все ее шутки он либо игнорировал, либо отвечал на них кривыми усмешками и неуместными замечаниями весьма мрачного содержания. Тем временем между Филиппом и Бланкой завязался непринужденный разговор. Филипп сыпал остротами, она отвечала ему меткими добродушными колкостями, то и дело они заходились веселым смехом. Короче говоря, в эмоциональном плане эта парочка представляла собой полную противоположность минорному дуэту Маргарита – Тибальд.
В конце концов, принцесса не выдержала и раздраженно произнесла:
– Ну, и угрюмый вы тип, господин граф! А еще поэт!
– Вот именно, – проворчал Тибальд. – Я поэт.
– И куда же девался ваш поэтический темперамент? Волки съели? Вы претендуете на роль спутника всей моей жизни, а на поверку оказываетесь никудышным спутником даже для прогулки в лесу... А вот другой пример, – она кивнула в сторону Филиппа и Бланки. – Вы только посмотрите, как разворковались наши голубки. Кузен Аквитанский, по его собственному признанию, полный профан в поэзии. Но это ничуть не мешает ему заливаться соловьем.
– Неправда, он не профан, – вмешалась Бланка. – В Толедо Филипп слагал прелестные рондо.
– Благодарю, кузина, за лестный отзыв, – вежливо отозвался Филипп, – но вы переоцениваете мои скромные достижения.
– Отнюдь! – с неожиданным пылом возразила она. – Это вы слишком самокритичны. Он скромничает, кузина, граф, не слушайте его. Вы знакомы с сеньором Хуаном де Вальдесом, дон Тибальд?
– Лично не знаком, к моему глубочайшему сожалению, принцесса, – ответил ей граф Шампанский. – Однако считаю господина де Вальдеса одним из своих учителей и лучшим поэтом Испании. Ваш новоявленный гений, этот Руис де Монтихо, в подметки ему не годиться.
– Так вот, – продолжала Бланка, – сеньор Хуан де Вальдес как-то сказал мне, что у кузена Филиппа незаурядный поэтический дар, но он зарывает свой талант в землю. И я разделяю это мнение.
– Видите, граф, – вставила словечко Маргарита, – как они трогательно милы. И какая досада, что они не поженились! Это бы устранило последнее имеющееся между ними недоразумение, единственный камень преткновения в их отношениях.
– И что же это за камень такой? – все с тем же угрюмым видом осведомился Тибальд.
– Они расходятся во мнениях насчет характера их дружбы. Кузина решительно настаивает на целомудрии, а кузен Аквитанский... Нет, вру! Бланка вправду настаивает на этом, но не очень решительно, а в последнее время даже очень нерешительно. В конце прошлой недели она призналась мне...
– Маргарита! – в замешательстве воскликнула Бланка. – Да замолчи ты, наконец! Как тебе не совестно!.. Ну все, теперь я ничего не буду тебе рассказывать, раз ты не умеешь держать язык за зубами.
– А ты и так не шибко поверяешь мне свои тайны, – огрызнулась Маргарита. – Все больше шушукаешься с Еленой. Впрочем, и она изрядная болтунья.
– И все же...
– Ладно, Бланка, прости, я не нарочно, – извинилась Маргарита и переключила свое внимание обратно на Тибальда: – Итак, граф, вам не кажется, что вы выглядите белой вороной в нашей жизнерадостной компании?
– Вполне возможно.
– Неужели вы еще в обиде из-за того стишка?
– Это не стишок, сударыня. К вашему сведению, это поэма.
– Пусть будет поэма. Какая разница!
– Разница большая, принцесса. Если вы не в состоянии отличить стихотворение от поэмы, то тем более не вправе судить о том...
– Ах, не вправе! – с притворным возмущением перебила его Маргарита. – Вы осмеливаетесь утверждать, что я, дочь короля и наследница престола, не вправе о чем-то судить?
– Да, осмеливаюсь. Я, между прочим, внук французского короля, но не стыжусь признаться, что преклоняюсь перед гением Петрарки, человека без роду-племени, ибо подлинное искусство стоит неизмеримо выше всех сословий. Человек, который считает себя вправе свысока судить о науках и искусстве единственно потому, что в его жилах течет королевская кровь, такой человек глуп, заносчив и невежествен.
– Ага! Это следует понимать так, что я августейшая дура?
– Ни в коей мере, сударыня. Просто вы еще слишком юны, и ваша хорошенькая головка полна нелепых предрассудков. Вы верите в свою изначальную исключительность, в свое неоспоримое превосходство над прочими людьми, стоящими ниже вас по происхождению, так же слепо и безусловно, как верят евреи в свою богоизбранность. Но и то, и другое – чистейший вздор. Да, это правда: Бог разделил человечество на знать и плебс, чтобы господа правили в сотворенном Им мире, а все остальные повиновались им и жили по законам Божьим, почитая своего Творца. Без нас, господ, на земле воцарилось бы безбожие и беззаконие, и наш мир превратился бы в царство Антихриста.
– Ну вот! – сказала Маргарита. – Вы же сами себя опровергаете.
– Вовсе нет. Я не отрицаю божественного права избранных властвовать над прочими людьми. Я лишь утверждаю, что поелику все люди – и рабы, и князья – равны перед Творцом, то равны они все и перед искусством, как божественным откровением. Королевская кровь дает право на власть, славу и богатство, но человек, озаренный откровением свыше, приобретает нечто большее – бессмертие в памяти людской. Мирская слава преходяща – искусство же вечно. Владыку земного чтят лишь пока он жив, а когда он умирает, последующие поколения быстро забывают о нем.
– Но не всегда, – заметила Маргарита, довольная тем, что ей удалось раззадорить Тибальда. – Александр Македонский, Юлий Цезарь, Октавиан Август, Корнелий Великий, Карл Великий – их помнят и чтят и поныне.
– Но как их чтят! Главным образом, как персонажей легенд, баллад, хроник и романов. Они были великими государями, их деяния достойны восхищения потомков – но память о них не померкла лишь благодаря людям искусства, которые увековечили их имена в своих произведениях. А что касается самых заурядных правителей... – Тут Тибальд умолк и развел руками: дескать, ничего не попишешь, такова жизнь.
– Ну, а я? – лукаво улыбаясь, спросила Маргарита. – Меня тоже быстро забудут?
– Если только... – начал было граф, но вдруг осекся и смущенно потупил глаза.
– Если только, – живо подхватила принцесса, – я не выйду за вас замуж. О да, тогда потомки будут помнить меня! «А-а, Маргарита Наваррская! Та самая, на которой был женат великий Тибальд де Труа? Ну, и вертихвостка она была!..»
Филипп, последние несколько минут внимательно слушавший их разговор, громко захохотал, взглядом приглашая Бланку посмеяться вместе с ним. Однако Бланка в ответ лишь вымучила вялую улыбку. Весь ее вид свидетельствовал о том, что она испытывает какое-то дразнящее неудобство, вроде камешка в башмаке, а ее явное замешательство указывало вдобавок, что обстоятельства, вызвавшие у нее чувство дискомфорта, были несколько деликатного свойства.
Поймав на себе умоляющий взгляд Бланки, Маргарита мигом смекнула, в чем дело, и придержала свою лошадь.
– Езжайте прямо по этой тропе, господа, – сказала она Тибальду и Филиппу. – Мы с кузиной вас скоро догоним.
Молодые люди продолжили путь, но не успели они отдалиться и на тридцать шагов, как позади них раздался окрик Маргариты:
– Постойте, принц!
Филипп остановил коня и повернул голову. Бланка уже спешилась и недоуменно глядела на Маргариту, которая, оставаясь в седле, с коварной ухмылкой сообщила:
– У кузины начали неметь ноги. Вероятно, у нее что-то не в порядке с чулками.
– Маргарита! – почти простонала Бланка, потрясенная такой откровенностью.
Филипп мигом сообразил, к чему клонит принцесса. Точно выброшенный из катапульты, он вылетел из седла и опрометью бросился к Бланке.
– Правильно! – одобрила его действия Маргарита. – Помогите кузине разобраться с этими дурацкими чулками... И помассируйте ее онемевшие ножки, – смеясь добавила она и ударила кнутом свою лошадь. – Поехали, Тибальд! Айда!
Граф не нуждался в повторном приглашении. Он тоже припустил своего скакуна, и вскоре оба исчезли за деревьями. Еще некоторое время издали доносился звонкий и чистый смех Маргариты, но затем и он стих в лесной чаще. Филипп остался с Бланкой наедине.
Они стояли друг перед другом раскрасневшиеся и запыхавшиеся – Филипп от быстрого бега, а Бланка от жгучего стыда и волнения. В руке она судорожно сжимала кнут.
– Оставьте меня... прошу вас...
Филипп демонстративно огляделся вокруг.
– Неужели здесь еще кто-то есть, что ты просишь нас оставить тебя?
– Филипп... прошу, оставь меня.. Уйди...
– Это уже лучше, – усмехнулся он. – Но не совсем. Так просто я не уйду.
– А что... что тебе надо?
– Как что! А помочь тебе? Разобраться с твоими чулками, помассировать ножки. Ведь Маргарита просила...
– Маргарита бесстыжая! – взорвалась Бланка. – Она развратна, беспутна, вероломна! У нее нет ни малейшего представления о приличиях!
– Ну, солнышко, уймись, – успокоительно произнес Филипп. – Право, не стоит так горячиться. Маргарита очень милая девушка, зря ты на нее нападаешь. Но хватит о ней. Лучше займемся твоими чулками. Маргарита поручила мне позаботиться об этом, и я не могу обмануть ее ожиданий. – С этими словами он сделал шаг вперед.
Бланка тут же отступила на один шаг и угрожающе подняла кнут.
– Только попытайся, – предупредила она. – И я ударю.
– Бей, – с готовностью отозвался Филипп. – Я жду.
Она замахнулась.
– Сейчас ударю!
– Бей! – вскричал он тоном христианского мученика периода гонений. – Бей же!
– Вот... сейчас... сию минуту...
– Ну, давай! – Филипп добродушно улыбнулся, поняв, что она не ударит его. – В Андалусии мавританские сводники предлагали нам девочек с кнутами, но мне так и не довелось испытать на собственной шкуре всю прелесть этого пикантного развлечения.
Бланка в отчаянии швырнула кнут наземь и всхлипнула.
– Не могу... не могу...
– И не надо, – он подступил к ней вплотную и обнял ее за стан, – девочка ты моя без кнута.
– Филипп, – томно прошептала Бланка, положив ему руки на плечи. – Прошу, оставь меня
Он нежно поцеловал ее в губы, и она ответила на его поцелуй.
– Но ведь чулки...
– С ними я разберусь сама. Оставь меня пожалуйста... Уйди!..
– Понятно! – выдохнул он. – Выходит, Маргарита обманула меня. Тебе нужно...
– Нет, нет! – быстро перебила его Бланка; к ее лицу прихлынула кровь. – Ты ошибаешься! Просто... У меня.. просто...
– У тебя месячные? – «помог» ей Филипп.
– Да нет же, нет! Такое еще... У меня...
– Так что у тебя не в порядке?
– Подвязки! – яростно воскликнула Бланка, отстранясь от него и в неистовстве тряся его за плечи. – Подвязки! Вот что! Коломба чересчур сильно стянула их, и теперь мне больно... Прошу тебя, уходи. Сейчас же!
– Нет, – упрямо покачал головой Филипп. – Никуда я не уйду. Я не оставлю тебя на произвол судьбы.
Он снова привлек ее к себе.
– Филипп! – слабо запротестовала Бланка. – Не надо...
Он запечатал ее рот поцелуем.
– Надо, милочка.
– Не...
– Надо! – опять поцелуй.
– Ну, прошу тебя.. – прошептала она из последних сил.
На сей раз Филипп крепко поцеловал ее.
– Ты ведь хочешь этого, правда? Хочешь, чтобы я помог тебе?
Бланка зажмурила глаза и кивнула.
– Вот то-то! – Филипп опустился перед ней на колени и подобрал ее юбки. – Да уж, – констатировал он, – твоя горничная явно перестаралась. Ну-ка, придержи свои юбки, милочка.
– Даже так! – возмутилась пристыженная Бланка. – Я еще должна их держать, пока ты... ты...
– У меня всего две руки, дорогуша, – спокойно заметил Филипп. – Если ты откажешься помочь, мне придется нырнуть тебе под юбки – о чем я, кстати, давно мечтаю... Так ты придержишь их или как?
С тяжелым вздохом Бланка все же повиновалась. С ловкостью заправской горничной Филипп снял подвязки и откатил книзу чулки.
– Та-ак, одно дело сделано. А теперь мы помассируем твои онемевшие ножки, – и он поглубже запустил обе руки ей под юбки.
Бланка испуганно ойкнула и затрепетала в сладостном возбуждении.
– Что ты делаешь, Филипп?!
– Массирую твои ноги, – ответил он, постанывая от удовольствия.
– Это... это уже не ноги, Филипп... Разве ты не видишь?..
– То-то и оно, что не вижу. Приподними-ка свои юбчонки, чтобы я видел... Вот так... Еще чуть-чуть... еще... и чуток еще... И еще самую малость... Ну же!
– Негодяй! – всхлипнула Бланка и до конца задрала юбки. – Вот, получай! Подавись, чудовище!
Она вся пылала от стыда и в то же время испытывала какое-то мучительное наслаждение, демонстрируя перед Филиппом свою наготу.
Филипп облизнул свои враз пересохшие губы и принялся нежно массировать... нет, ласкать ее стройные ножки, забираясь все выше и выше.
– Филипп... что... о-ох!.. Что ты делаешь?.. Прекрати...
– Но ведь тебе это нравится. Тебе это приятно, правда? Ну, признавайся!
Вместо ответа Бланка истошно застонала и пошатнулась, теряя равновесие.
Филипп быстро встал с колен. Обхватив одной рукой ее талию, он прижал Бланку к себе и провел ладонью по ее шелковистым каштановым волосам.
– Ты так прекрасна, милочка! Ты вся прекрасна – с ног до головы. И я люблю тебя всю. Всю, всю, всю!..
Бланка еще крепче прильнула к Филиппу и подняла к нему лицо. Ее губы невольно потянулись к его губам.
– Сейчас я сойду с ума, – в отчаянии прошептала она. – Ты меня соблазняешь...
Филипп легонько коснулся языком ее губ, затем поцеловал ее носик.
– Признайся, милочка, ты любишь меня? Ну, скажи, что хочешь меня.
Бланка запрокинула голову и устремила свой взгляд вверх.
– Да! – вскричала она, будто взывая к небесам. – Да, чудовище, я хочу тебя! Ты даже не представляешь себе, как я тебя хочу!
Филипп весь просиял.
– Бланка, ты потрясная девчонка! – с воодушевлением сообщил он и повалил ее на траву.
– Филипп! – пролепетала она, извиваясь. – Что ты делаешь?..
– Как это что? – удивился он. – Я делаю именно то, что ты хочешь. – Он сполз к ее ногам и стал целовать их. – Ой!.. Да что с тобой, в самом деле? – Филипп поднял голову и озадаченно уставился на нее. – Ты чуть не расшибла мне нос.
Бланка села на траву и одернула юбки.
– Ты, конечно, прости, но так дело не пойдет, – решительно заявила она. – Здесь не место для этого . Нас могут увидеть.
– Кто? Птички?
– Нет, люди. Эта тропинка ведет к усадьбе лесника – не ровен час, кто-нибудь появится, когда... когда мы...
– Ну, и пусть появляется. Ну, и пусть увидит. Ну, и пусть позавидует мне... да и тебе тоже.
Бланка вздохнула:
– Какой ты бесстыжий, Филипп!
– Такой уж я есть, – согласился он и нетерпеливо потянулся к ней. – Иди ко мне, солнышко.
– Нет, – сказала Бланка, отодвигаясь от него. – Только не здесь.
– А где?
– В замке.
– В замке? Ты меня убиваешь, детка! Пока мы доберемся до замка, я умру от нетерпения, и моя смерть будет на твоей совести.
– Здесь совсем недалеко, – возразила Бланка. – Ведь мы ехали медленно. Через четверть часа мы будем на месте.
– А ты не передумаешь?
– Об этом не беспокойся. – Бланка пододвинулась к Филиппу и положила голову ему на плечо. – Теперь уже я тебя не отпущу. Теперь пеняй на себя, милый, так просто ты от меня не избавишься. Слишком долго я ждала этого дня...
На обратном пути Бланка то и дело смахивала с ресниц слезы. Филипп делал вид, что не замечает этого, не решаясь спросить у нее, почему она плачет.
ГЛАВА XLVII. НА ХОРОШЕГО ЛОВЦА ЗВЕРЬ САМ БЕЖИТ
Присутствие рядом с Рикардом его сестры Елены Эрнан учел наперед и предполагал избавиться от нее при помощи Гастона. Для графини де Монтальбан у него был припасен Симон; а вот Мария Арагонская не фигурировала в его первоначальных планах. Впрочем, нельзя сказать, что это обеспокоило Шатофьера. Он лишь предвидел некоторые осложнения в связи с возникшей необходимостью отделаться от принцессы и уже просчитал в уме несколько вариантов дальнейших действий.
Однако проблема решилась сама собой, и никаких дополнительных мер Эрнану принимать не пришлось. Едва лишь он вместе с Симоном присоединился к компании, Мария Арагонская, негодующе фыркнув, демонстративно отъехала в сторону.
– Что стряслось, кузина? – спросила Елена, придерживая лошадь. – Вы покидаете нас?
– Пожалуй, да, – ответила Мария и бросила на Симона презрительный взгляд. – Я уже устала. И вообще, зря я выбралась на эту прогулку. Скучно, неинтересно... Вернусь лучше к мужу.
Видя, что решение Марии окончательное, Елена подъехала к ней.
– Что ж, ладно. Признаться, я тоже не в восторге от прогулки... Адель, – обратилась она к молоденькой графине де Монтальбан, – вы с нами?
Графиня украдкой взглянула на Симона, чуть зарделась и отрицательно покачала головой.
Елена хохотнула:
– Ну, как хотите, дорогуша, как хотите. Воля ваша. – Она пришпорила лошадь. – Всего хорошего, господа. Присмотрите за моим братом, ладно? Ему надо хорошенько развеяться после вчерашнего.
– Непременно, сударыня, – пообещал ей Эрнан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
В конце концов, принцесса не выдержала и раздраженно произнесла:
– Ну, и угрюмый вы тип, господин граф! А еще поэт!
– Вот именно, – проворчал Тибальд. – Я поэт.
– И куда же девался ваш поэтический темперамент? Волки съели? Вы претендуете на роль спутника всей моей жизни, а на поверку оказываетесь никудышным спутником даже для прогулки в лесу... А вот другой пример, – она кивнула в сторону Филиппа и Бланки. – Вы только посмотрите, как разворковались наши голубки. Кузен Аквитанский, по его собственному признанию, полный профан в поэзии. Но это ничуть не мешает ему заливаться соловьем.
– Неправда, он не профан, – вмешалась Бланка. – В Толедо Филипп слагал прелестные рондо.
– Благодарю, кузина, за лестный отзыв, – вежливо отозвался Филипп, – но вы переоцениваете мои скромные достижения.
– Отнюдь! – с неожиданным пылом возразила она. – Это вы слишком самокритичны. Он скромничает, кузина, граф, не слушайте его. Вы знакомы с сеньором Хуаном де Вальдесом, дон Тибальд?
– Лично не знаком, к моему глубочайшему сожалению, принцесса, – ответил ей граф Шампанский. – Однако считаю господина де Вальдеса одним из своих учителей и лучшим поэтом Испании. Ваш новоявленный гений, этот Руис де Монтихо, в подметки ему не годиться.
– Так вот, – продолжала Бланка, – сеньор Хуан де Вальдес как-то сказал мне, что у кузена Филиппа незаурядный поэтический дар, но он зарывает свой талант в землю. И я разделяю это мнение.
– Видите, граф, – вставила словечко Маргарита, – как они трогательно милы. И какая досада, что они не поженились! Это бы устранило последнее имеющееся между ними недоразумение, единственный камень преткновения в их отношениях.
– И что же это за камень такой? – все с тем же угрюмым видом осведомился Тибальд.
– Они расходятся во мнениях насчет характера их дружбы. Кузина решительно настаивает на целомудрии, а кузен Аквитанский... Нет, вру! Бланка вправду настаивает на этом, но не очень решительно, а в последнее время даже очень нерешительно. В конце прошлой недели она призналась мне...
– Маргарита! – в замешательстве воскликнула Бланка. – Да замолчи ты, наконец! Как тебе не совестно!.. Ну все, теперь я ничего не буду тебе рассказывать, раз ты не умеешь держать язык за зубами.
– А ты и так не шибко поверяешь мне свои тайны, – огрызнулась Маргарита. – Все больше шушукаешься с Еленой. Впрочем, и она изрядная болтунья.
– И все же...
– Ладно, Бланка, прости, я не нарочно, – извинилась Маргарита и переключила свое внимание обратно на Тибальда: – Итак, граф, вам не кажется, что вы выглядите белой вороной в нашей жизнерадостной компании?
– Вполне возможно.
– Неужели вы еще в обиде из-за того стишка?
– Это не стишок, сударыня. К вашему сведению, это поэма.
– Пусть будет поэма. Какая разница!
– Разница большая, принцесса. Если вы не в состоянии отличить стихотворение от поэмы, то тем более не вправе судить о том...
– Ах, не вправе! – с притворным возмущением перебила его Маргарита. – Вы осмеливаетесь утверждать, что я, дочь короля и наследница престола, не вправе о чем-то судить?
– Да, осмеливаюсь. Я, между прочим, внук французского короля, но не стыжусь признаться, что преклоняюсь перед гением Петрарки, человека без роду-племени, ибо подлинное искусство стоит неизмеримо выше всех сословий. Человек, который считает себя вправе свысока судить о науках и искусстве единственно потому, что в его жилах течет королевская кровь, такой человек глуп, заносчив и невежествен.
– Ага! Это следует понимать так, что я августейшая дура?
– Ни в коей мере, сударыня. Просто вы еще слишком юны, и ваша хорошенькая головка полна нелепых предрассудков. Вы верите в свою изначальную исключительность, в свое неоспоримое превосходство над прочими людьми, стоящими ниже вас по происхождению, так же слепо и безусловно, как верят евреи в свою богоизбранность. Но и то, и другое – чистейший вздор. Да, это правда: Бог разделил человечество на знать и плебс, чтобы господа правили в сотворенном Им мире, а все остальные повиновались им и жили по законам Божьим, почитая своего Творца. Без нас, господ, на земле воцарилось бы безбожие и беззаконие, и наш мир превратился бы в царство Антихриста.
– Ну вот! – сказала Маргарита. – Вы же сами себя опровергаете.
– Вовсе нет. Я не отрицаю божественного права избранных властвовать над прочими людьми. Я лишь утверждаю, что поелику все люди – и рабы, и князья – равны перед Творцом, то равны они все и перед искусством, как божественным откровением. Королевская кровь дает право на власть, славу и богатство, но человек, озаренный откровением свыше, приобретает нечто большее – бессмертие в памяти людской. Мирская слава преходяща – искусство же вечно. Владыку земного чтят лишь пока он жив, а когда он умирает, последующие поколения быстро забывают о нем.
– Но не всегда, – заметила Маргарита, довольная тем, что ей удалось раззадорить Тибальда. – Александр Македонский, Юлий Цезарь, Октавиан Август, Корнелий Великий, Карл Великий – их помнят и чтят и поныне.
– Но как их чтят! Главным образом, как персонажей легенд, баллад, хроник и романов. Они были великими государями, их деяния достойны восхищения потомков – но память о них не померкла лишь благодаря людям искусства, которые увековечили их имена в своих произведениях. А что касается самых заурядных правителей... – Тут Тибальд умолк и развел руками: дескать, ничего не попишешь, такова жизнь.
– Ну, а я? – лукаво улыбаясь, спросила Маргарита. – Меня тоже быстро забудут?
– Если только... – начал было граф, но вдруг осекся и смущенно потупил глаза.
– Если только, – живо подхватила принцесса, – я не выйду за вас замуж. О да, тогда потомки будут помнить меня! «А-а, Маргарита Наваррская! Та самая, на которой был женат великий Тибальд де Труа? Ну, и вертихвостка она была!..»
Филипп, последние несколько минут внимательно слушавший их разговор, громко захохотал, взглядом приглашая Бланку посмеяться вместе с ним. Однако Бланка в ответ лишь вымучила вялую улыбку. Весь ее вид свидетельствовал о том, что она испытывает какое-то дразнящее неудобство, вроде камешка в башмаке, а ее явное замешательство указывало вдобавок, что обстоятельства, вызвавшие у нее чувство дискомфорта, были несколько деликатного свойства.
Поймав на себе умоляющий взгляд Бланки, Маргарита мигом смекнула, в чем дело, и придержала свою лошадь.
– Езжайте прямо по этой тропе, господа, – сказала она Тибальду и Филиппу. – Мы с кузиной вас скоро догоним.
Молодые люди продолжили путь, но не успели они отдалиться и на тридцать шагов, как позади них раздался окрик Маргариты:
– Постойте, принц!
Филипп остановил коня и повернул голову. Бланка уже спешилась и недоуменно глядела на Маргариту, которая, оставаясь в седле, с коварной ухмылкой сообщила:
– У кузины начали неметь ноги. Вероятно, у нее что-то не в порядке с чулками.
– Маргарита! – почти простонала Бланка, потрясенная такой откровенностью.
Филипп мигом сообразил, к чему клонит принцесса. Точно выброшенный из катапульты, он вылетел из седла и опрометью бросился к Бланке.
– Правильно! – одобрила его действия Маргарита. – Помогите кузине разобраться с этими дурацкими чулками... И помассируйте ее онемевшие ножки, – смеясь добавила она и ударила кнутом свою лошадь. – Поехали, Тибальд! Айда!
Граф не нуждался в повторном приглашении. Он тоже припустил своего скакуна, и вскоре оба исчезли за деревьями. Еще некоторое время издали доносился звонкий и чистый смех Маргариты, но затем и он стих в лесной чаще. Филипп остался с Бланкой наедине.
Они стояли друг перед другом раскрасневшиеся и запыхавшиеся – Филипп от быстрого бега, а Бланка от жгучего стыда и волнения. В руке она судорожно сжимала кнут.
– Оставьте меня... прошу вас...
Филипп демонстративно огляделся вокруг.
– Неужели здесь еще кто-то есть, что ты просишь нас оставить тебя?
– Филипп... прошу, оставь меня.. Уйди...
– Это уже лучше, – усмехнулся он. – Но не совсем. Так просто я не уйду.
– А что... что тебе надо?
– Как что! А помочь тебе? Разобраться с твоими чулками, помассировать ножки. Ведь Маргарита просила...
– Маргарита бесстыжая! – взорвалась Бланка. – Она развратна, беспутна, вероломна! У нее нет ни малейшего представления о приличиях!
– Ну, солнышко, уймись, – успокоительно произнес Филипп. – Право, не стоит так горячиться. Маргарита очень милая девушка, зря ты на нее нападаешь. Но хватит о ней. Лучше займемся твоими чулками. Маргарита поручила мне позаботиться об этом, и я не могу обмануть ее ожиданий. – С этими словами он сделал шаг вперед.
Бланка тут же отступила на один шаг и угрожающе подняла кнут.
– Только попытайся, – предупредила она. – И я ударю.
– Бей, – с готовностью отозвался Филипп. – Я жду.
Она замахнулась.
– Сейчас ударю!
– Бей! – вскричал он тоном христианского мученика периода гонений. – Бей же!
– Вот... сейчас... сию минуту...
– Ну, давай! – Филипп добродушно улыбнулся, поняв, что она не ударит его. – В Андалусии мавританские сводники предлагали нам девочек с кнутами, но мне так и не довелось испытать на собственной шкуре всю прелесть этого пикантного развлечения.
Бланка в отчаянии швырнула кнут наземь и всхлипнула.
– Не могу... не могу...
– И не надо, – он подступил к ней вплотную и обнял ее за стан, – девочка ты моя без кнута.
– Филипп, – томно прошептала Бланка, положив ему руки на плечи. – Прошу, оставь меня
Он нежно поцеловал ее в губы, и она ответила на его поцелуй.
– Но ведь чулки...
– С ними я разберусь сама. Оставь меня пожалуйста... Уйди!..
– Понятно! – выдохнул он. – Выходит, Маргарита обманула меня. Тебе нужно...
– Нет, нет! – быстро перебила его Бланка; к ее лицу прихлынула кровь. – Ты ошибаешься! Просто... У меня.. просто...
– У тебя месячные? – «помог» ей Филипп.
– Да нет же, нет! Такое еще... У меня...
– Так что у тебя не в порядке?
– Подвязки! – яростно воскликнула Бланка, отстранясь от него и в неистовстве тряся его за плечи. – Подвязки! Вот что! Коломба чересчур сильно стянула их, и теперь мне больно... Прошу тебя, уходи. Сейчас же!
– Нет, – упрямо покачал головой Филипп. – Никуда я не уйду. Я не оставлю тебя на произвол судьбы.
Он снова привлек ее к себе.
– Филипп! – слабо запротестовала Бланка. – Не надо...
Он запечатал ее рот поцелуем.
– Надо, милочка.
– Не...
– Надо! – опять поцелуй.
– Ну, прошу тебя.. – прошептала она из последних сил.
На сей раз Филипп крепко поцеловал ее.
– Ты ведь хочешь этого, правда? Хочешь, чтобы я помог тебе?
Бланка зажмурила глаза и кивнула.
– Вот то-то! – Филипп опустился перед ней на колени и подобрал ее юбки. – Да уж, – констатировал он, – твоя горничная явно перестаралась. Ну-ка, придержи свои юбки, милочка.
– Даже так! – возмутилась пристыженная Бланка. – Я еще должна их держать, пока ты... ты...
– У меня всего две руки, дорогуша, – спокойно заметил Филипп. – Если ты откажешься помочь, мне придется нырнуть тебе под юбки – о чем я, кстати, давно мечтаю... Так ты придержишь их или как?
С тяжелым вздохом Бланка все же повиновалась. С ловкостью заправской горничной Филипп снял подвязки и откатил книзу чулки.
– Та-ак, одно дело сделано. А теперь мы помассируем твои онемевшие ножки, – и он поглубже запустил обе руки ей под юбки.
Бланка испуганно ойкнула и затрепетала в сладостном возбуждении.
– Что ты делаешь, Филипп?!
– Массирую твои ноги, – ответил он, постанывая от удовольствия.
– Это... это уже не ноги, Филипп... Разве ты не видишь?..
– То-то и оно, что не вижу. Приподними-ка свои юбчонки, чтобы я видел... Вот так... Еще чуть-чуть... еще... и чуток еще... И еще самую малость... Ну же!
– Негодяй! – всхлипнула Бланка и до конца задрала юбки. – Вот, получай! Подавись, чудовище!
Она вся пылала от стыда и в то же время испытывала какое-то мучительное наслаждение, демонстрируя перед Филиппом свою наготу.
Филипп облизнул свои враз пересохшие губы и принялся нежно массировать... нет, ласкать ее стройные ножки, забираясь все выше и выше.
– Филипп... что... о-ох!.. Что ты делаешь?.. Прекрати...
– Но ведь тебе это нравится. Тебе это приятно, правда? Ну, признавайся!
Вместо ответа Бланка истошно застонала и пошатнулась, теряя равновесие.
Филипп быстро встал с колен. Обхватив одной рукой ее талию, он прижал Бланку к себе и провел ладонью по ее шелковистым каштановым волосам.
– Ты так прекрасна, милочка! Ты вся прекрасна – с ног до головы. И я люблю тебя всю. Всю, всю, всю!..
Бланка еще крепче прильнула к Филиппу и подняла к нему лицо. Ее губы невольно потянулись к его губам.
– Сейчас я сойду с ума, – в отчаянии прошептала она. – Ты меня соблазняешь...
Филипп легонько коснулся языком ее губ, затем поцеловал ее носик.
– Признайся, милочка, ты любишь меня? Ну, скажи, что хочешь меня.
Бланка запрокинула голову и устремила свой взгляд вверх.
– Да! – вскричала она, будто взывая к небесам. – Да, чудовище, я хочу тебя! Ты даже не представляешь себе, как я тебя хочу!
Филипп весь просиял.
– Бланка, ты потрясная девчонка! – с воодушевлением сообщил он и повалил ее на траву.
– Филипп! – пролепетала она, извиваясь. – Что ты делаешь?..
– Как это что? – удивился он. – Я делаю именно то, что ты хочешь. – Он сполз к ее ногам и стал целовать их. – Ой!.. Да что с тобой, в самом деле? – Филипп поднял голову и озадаченно уставился на нее. – Ты чуть не расшибла мне нос.
Бланка села на траву и одернула юбки.
– Ты, конечно, прости, но так дело не пойдет, – решительно заявила она. – Здесь не место для этого . Нас могут увидеть.
– Кто? Птички?
– Нет, люди. Эта тропинка ведет к усадьбе лесника – не ровен час, кто-нибудь появится, когда... когда мы...
– Ну, и пусть появляется. Ну, и пусть увидит. Ну, и пусть позавидует мне... да и тебе тоже.
Бланка вздохнула:
– Какой ты бесстыжий, Филипп!
– Такой уж я есть, – согласился он и нетерпеливо потянулся к ней. – Иди ко мне, солнышко.
– Нет, – сказала Бланка, отодвигаясь от него. – Только не здесь.
– А где?
– В замке.
– В замке? Ты меня убиваешь, детка! Пока мы доберемся до замка, я умру от нетерпения, и моя смерть будет на твоей совести.
– Здесь совсем недалеко, – возразила Бланка. – Ведь мы ехали медленно. Через четверть часа мы будем на месте.
– А ты не передумаешь?
– Об этом не беспокойся. – Бланка пододвинулась к Филиппу и положила голову ему на плечо. – Теперь уже я тебя не отпущу. Теперь пеняй на себя, милый, так просто ты от меня не избавишься. Слишком долго я ждала этого дня...
На обратном пути Бланка то и дело смахивала с ресниц слезы. Филипп делал вид, что не замечает этого, не решаясь спросить у нее, почему она плачет.
ГЛАВА XLVII. НА ХОРОШЕГО ЛОВЦА ЗВЕРЬ САМ БЕЖИТ
Присутствие рядом с Рикардом его сестры Елены Эрнан учел наперед и предполагал избавиться от нее при помощи Гастона. Для графини де Монтальбан у него был припасен Симон; а вот Мария Арагонская не фигурировала в его первоначальных планах. Впрочем, нельзя сказать, что это обеспокоило Шатофьера. Он лишь предвидел некоторые осложнения в связи с возникшей необходимостью отделаться от принцессы и уже просчитал в уме несколько вариантов дальнейших действий.
Однако проблема решилась сама собой, и никаких дополнительных мер Эрнану принимать не пришлось. Едва лишь он вместе с Симоном присоединился к компании, Мария Арагонская, негодующе фыркнув, демонстративно отъехала в сторону.
– Что стряслось, кузина? – спросила Елена, придерживая лошадь. – Вы покидаете нас?
– Пожалуй, да, – ответила Мария и бросила на Симона презрительный взгляд. – Я уже устала. И вообще, зря я выбралась на эту прогулку. Скучно, неинтересно... Вернусь лучше к мужу.
Видя, что решение Марии окончательное, Елена подъехала к ней.
– Что ж, ладно. Признаться, я тоже не в восторге от прогулки... Адель, – обратилась она к молоденькой графине де Монтальбан, – вы с нами?
Графиня украдкой взглянула на Симона, чуть зарделась и отрицательно покачала головой.
Елена хохотнула:
– Ну, как хотите, дорогуша, как хотите. Воля ваша. – Она пришпорила лошадь. – Всего хорошего, господа. Присмотрите за моим братом, ладно? Ему надо хорошенько развеяться после вчерашнего.
– Непременно, сударыня, – пообещал ей Эрнан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68