В таком случае сторонники Маргариты и сторонники Рикарда сомкнутся и вместе составят непробиваемое большинство в Сенате.
– Это я понимаю, Сандро. Но причем здесь Филипп Аквитанский?
– Ха! Спрашиваешь! Да притом, что под боком у нас Гасконь с ее военной и политической мощью. Притом, что кузен Альфонсо – его закадычный дружок. Притом, что Красавчик в совершенстве владеет даром обвораживать людей – и женщин, и мужчин – всех! Притом, наконец, что моя милая женушка с одиннадцати лет сохнет по нему и вполне способна устроить мне большую пакость, если я вздумаю чем-то обидеть ее кумира. Да он просто наплюет на неблагоприятное для него решение Сената и силой оружия завладеет Наваррой.
– Значит, брак Маргариты с Красавчиком ставит крест на всех твоих планах?
– Пожалуй, что да. С ним шутки коротки. Это не дядя, панькаться не будет. В случае чего, натравит на меня своего верного пса, Эрнана де Шатофьера, как когда-то натравил его на старшего брата – и все, нету больше Гийома Аквитанского. Так что я буду вынужден смириться, признать свое поражение и стать примерным подданным Маргариты... если, конечно, ей хватит ума выйти за Красавчика.
– Уж на это ей ума хватит, – заверила его Жоанна, в голосе ее послышалось облегчение. – И если не ума, так безумия точно.
Безапелляционный тон сестры не на шутку встревожил графа.
– Что ты имеешь в виду?
– Еще на прошлой неделе Маргарита решила согласиться на этот брак. Дескать, выходить замуж все равно придется, а молодой Филипп Аквитанский самый предпочтительный вариант. Здесь, кстати, не обошлось без содействия Бланки: она ей все уши прожужжала, расхваливая Красавчика. А сегодня... Сегодня была настоящая умора – Маргарита влюбилась, как малая девчонка.
– Да ты что?!
– Вот именно. Верно, ты правду говорил о его чарах. Он вел себя дерзко, порой откровенно нагло, зло подшучивал над Маргаритой – а она лишь глупо улыбалась и ласково мурлыкала. Елена хохотала с нее до упаду. Да и мне было смешно смотреть, как наша Маргарита льнет к Красавчику. Он точно ее приворожил.
Александр резко вскочил на ноги и в растерянности заходил по комнате. На лице его застыло выражение глубокого отчаяния, а глаза лихорадочно блестели, излучая бессильную ярость. Он нервно сжимал и разжимал кулаки.
– Черт, черт, черт! Что же мне делать?! Что?..
– Оставь это, Сандро. Зачем даром мучить себя? Что было, то сплыло, прошлого не вернешь.
– Ну да, конечно. Кто старое помянет, тому глаз вон. Ты только и мечтаешь об этом. Еще бы! Маргарита тебе за сестру, дядя – папочка. Он удочерил тебя, вернул титул принцессы Наваррской, так что ты не осталась в накладе.
– Прекрати язвить! – неожиданно резко ответила Жоанна. – Грех упрекать меня за то, что я называю его отцом. Я ведь очень смутно помню наших родителей, а дядя всегда относился ко мне как отец. И вообще, причем здесь титул принцессы? В конце концов, я и так принцесса – по рождению.
– Но меня раздражает...
– Да, тебя раздражает дядина доброта ко мне, раздражает его готовность примириться с тобой, если ты откажешься от своих претензий. Это раздражает тебя, потому что не отвечает твоим представлениям о нем, как о жестоком, бесчестном узурпаторе; потому что тебе будет гораздо труднее ненавидеть его, когда ты признаешь, что в сущности он хороший человек. А между тем, из ненависти к нему ты черпаешь свои силы; жажда мести стала смыслом всей твоей жизни... Разве можно так, Сандро? Если ты не веришь в бессмертие души, подумай хоть о земном существовании. Ведь ты попусту тратишь свою жизнь, гоняясь за химерами. Разве ты терпишь лишения? Разве ты испытываешь стеснение в средства? Нет, у тебя всего вдоволь и ты можешь иметь все, что пожелаешь. Так чего, чего же тебе еще не хватает?
Граф остановился и устремил на сестру пронзительный взгляд.
– Чего мне еще не хватает, спрашиваешь? Власти! Вот что я хочу – никем и ничем не ограниченной власти! – произнес он в каком-то жутком исступлении. – И чтобы заполучить ее, я готов на все – даже целовать задницу Инморте...
– Инморте! – испуганно воскликнула Жоанна. – Сандро, милый, опомнись! Ведь иезуиты грешники, еретики, они продали свои души дьяволу.
– Так утверждает наш епископ, – невозмутимо заметил Александр. – Поверь, малышка, он преувеличивает. Впрочем, я тоже еретик и охотно продал бы свою душу дьяволу, да вот беда – лукавый явно не спешит ее покупать... И кстати, о грешниках. Что сказал бы монсеньор Франциско, узнай он о наших отношениях?
Жоанна тихо заплакала.
– Я каждый день молю Бога, чтобы он простил нас, – сквозь слезы произнесла она. – Грех наш велик, но Господь милостив... Да разве только мы грешники?! Может, Маргарита праведница? Или тот же Красавчик? Или Бланка?..
– Да-а, – вздохнул граф. – Нечего сказать, благочестивая компашка собралась. Что ни человек, то настоящее вместилище добродетели и кладезь целомудрия... Между прочим, ты напомнила мне еще об одной грешнице – о моей так называемой жене. Говорят, она обнаглела до крайности. Завела себе любовника, рисуется с ним на людях, точно с законным мужем...
– Сандро! – укоризненно отозвалась Жоанна. – Как ты можешь! Кому-кому, но не тебе упрекать ее в этом.
– Совершенно верно, дорогая. Меня огорчает не то, что она завела любовника, но кого она взяла себе в любовники! Нищего дворянчика, которому не хватает собственных средств даже на приличную одежду.
– Это правда, Бланка содержит его. Но не беспокойся, не из твоего кармана.
– Да знаю, знаю. Она скорее умрет, чем примет от меня хоть динар. – Граф горько усмехнулся. – И опять же, не об этом речь. Неужели ты не понимаешь, что ее выбор унижает меня в глазах двора? Это она так мстит мне – тонко, изощренно... Пойду-ка я потолкую с ней по душам.
– Прямо сейчас?
– Именно сейчас. Я хочу застать ее в постели с этим добрым молодцем, так она будет поуступчивее. Надеюсь, они еще не уснули. А ты, сестренка, ступай спать, поздно уже... – Будто в подтверждение его слов, глухо пробили часы на главной башне дворца. – Вот черт! Мне нужно идти к... Впрочем, пусть он подождет.
– Кто это – он? – встревожилась Жоанна.
– Будешь много знать, скоро состаришься, – ответил Александр и, ласково взглянув на сестру, добавил: – Не волнуйся, не Инморте.
ГЛАВА XXVIII. СВЯТО МЕСТО ПУСТО НЕ БЫВАЕТ, ИЛИ О ТОМ, КАК ГРАФ ВООЧИЮ УБЕДИЛСЯ, ЧТО ЕСЛИ ЖЕНА НЕ СПИТ СО СВОИМ МУЖЕМ, ЗНАЧИТ, ОНА СПИТ С ЛЮБОВНИКОМ
Александр не ошибался, рассчитывая застать Бланку в объятиях Монтини; не ошибался он и в том, что час ночи она еще не спит. По обычаю кастильского двора Бланка ложилась в постель очень поздно и просыпала около десяти утра. В первые месяцы после переезда в Памплону, где не было такого милого обычая, она, расставшись с Маргаритой, возвращалась в свои покои и еще два-три часа скучала в обществе сонных фрейлин или же вызывала своего канцлера и обсуждала с ним текущие дела в Нарбоннском графстве.
Однако, начиная с июля, привычки Бланки несколько изменились. Хотя, как и прежде, она засыпала во втором часу, обычно еще до полуночи Монтини уводил ее в спальню. Этьен был очень милый парень и, несмотря на столь нежный возраст, имел богатый опыт в любви. С ним Бланка сделала для себя неожиданно приятное открытие, основательно поколебавшее внушенную ей с детства уверенность, что физическая близость есть не что иное, как естественный способ удовлетворения животной похоти, которой Господь покарал человечество за грехи их прародителей – Адама и Евы, сделав ее непременным и прискорбным спутником любви и брака.
От природы пылкая и страстная, Бланка была воспитана в худших традициях монашеского ордена Святой Кармелии, чьим сестрам кастильский король доверил после смерти жены опеку над обеими малолетними дочерьми. Как и всякий закоренелый святоша, дон Фернандо был искренне убежден, что строгое пуританство и ханжеская мораль пойдут лишь на пользу добродетели юных принцесс; так что ни о каком их воспитании как будущих женщин и речи быть не могло. Бланке с большим трудом давалось осознание своей женственности, гораздо труднее, чем ее младшей сестре, ибо она, в отличие от Норы, чересчур близко к сердцу принимала всю несусветную чушь о взаимоотношении полов, которую ей втолковывали монахини. Даже сам факт деления человечества на мужчин и женщин доставлял Бланке массу хлопот, вызывая чувство душевного дискомфорта.
Выйдя замуж, она еще не успела разобраться в своих ощущениях, как падкая на деньги горничная Жоанны Наваррской продала ей секрет своей госпожи. Потрясенная до глубины души Бланка утвердилась во мнении, что сестры-воспитательницы были совершенно правы, говоря о греховности всего плотского. Она нашла себе утешение в том, что теперь имеет веские основания не пускать мужа в свою постель, благо монахини, которые всячески замалчивали интимные стороны человеческих отношений, не особенно распространялись о некоторых обязанностях, налагаемых на женщину браком, и не внушили ей должного уважения к супружескому ложу. Последнее было большим счастьем для Бланки. Ведь мало того, что она возненавидела мужа; ей становилось тошно при одной только мысли о возможной близости с ним. Вдобавок Бланка прониклась отвращением и к собственному телу, «похотливому и греховному», и поначалу решила было очиститься целомудрием в замужестве, отнеся, таким образом, отказ жить с мужем, как полагается супругам, к числу своих добродетелей.
Однако с течением времени этот благочестивый замысел мало-помалу терял свою первоначальную привлекательность. Бланка уже не была девственницей, не была она также холодной и бесчувственной, и ее женское естество все настойчивее требовало своего. Бланку приводили в отчаяние ее «дикие желания», она вела ожесточенную и бескомпромиссную борьбу со своими «низменными страстями», но все ее благие усилия пропадали втуне – воспоминания о ночах, проведенных с мужем, никак не давали ей покоя. И что хуже всего, тогда она, вперемешку с омерзением, испытывала ни с чем не сравнимое наслаждение!.. Все чаще и чаще внутренний голос вкрадчиво нашептывал ей, что как горький привкус во рту запивают глотком доброго вина, так и неприятный осадок тех ночей можно без следа растворить в других ночах, заглушить потоком новых воспоминаний, лишенных горечи предыдущих...
Но еще больше, чем для услады тела, Бланка нуждалась в мужчине для утешения души. Она невыразимо страдала от той тяжелейшей формы одиночества, скрасить которое не в состоянии никакая, даже самая тесная дружба – но только любовь. И бессознательно она уже была готова к тому, чтобы влюбиться в первого приглянувшегося ей молодого человека привлекательной наружности, неглупого, с хорошими манерами и приятного в общении. К счастью, таковым оказался Монтини – хоть и распущенный, но весьма порядочный парень.
Совершив прелюбодеяние, Бланка первым делом внесла определенные коррективы в перечень всех смертных грехов. Если главным оружием Норы в борьбе со своим ханжеством были легкомыслие и полная неспособность к самоанализу, то Бланка противопоставляла ему свой изощренный ум. С поистине иезуитской изворотливостью она убедила себя, что супружеская измена не заслуживает сурового осуждения, если изменяешь с любимым человеком и мужу, недостойному верности.
Впрочем, до окончательного раскрепощения Бланке было еще далеко. Как и прежде, она шокировала подруг своими нелепыми, абсурдными, карикатурными представлениями о приличии, приходя в смущение от самых невинных женских разговоров, в которых ни одна нормально воспитанная девушка не нашла бы ничего постыдного. В постели с Этьеном Бланка чувствовала себя скованно и неловко, принимая в штыки каждую новую его ласку. Ее неотступно преследовал страх перед разного рода извращениями – этими коварными ловушками, которые в изобилии расставил на тернистом пути любви враг рода человеческого. Как-то раз она в пылу страсти она укусила Монтини, да так сильно, что тот взвыл от боли, а на плече у него впоследствии появился внушительный синяк. Потрясенная своим поступком, Бланка немедленно прогнала Этьена прочь, сгоряча обвинив его в том, что якобы он умышленно довел ее до такого состояния, и затем целую неделю не подпускала его к себе.
В конце концов она сменила гнев на милость, однако за время опалы Монтини сделал для себя ошеломляющее открытие. Он вдруг понял, что любит ее всем сердцем, любит как женщину, а не как принцессу, и оттого очень испугался. Пока еще не поздно, Этьен пытался бежать из Памплоны, но Бланка вовремя спохватилась и отрядила в погоню за ним дюжину королевских гвардейцев, которые быстро изловили беглеца и вернули его назад во дворец. Увидев горькие слезы возлюбленной, Этьен мигом позабыл обо всех своих страхах и сомнениях, бросился ей в ноги, моля о прощении, и, конечно же, был прощен. С тех пор он старался не думать о будущем и жил только текущим днем...
Когда граф Бискайский без предупреждения ворвался в спальню жены, утомленные любовники едва лишь погрузились в легкую дрему. Бланка вскрикнула от неожиданности и подхватилась с подушки. В лицо ей бросилась краска негодования.
– Вы?! – гневно произнесла она. – Вы осмелились нарушить мой запрет?!
Александр остановился возле кровати, держа в руке зажженную свечу. За дверью слышалось встревоженное кудахтанье сонной горничной.
– Погодите, сударыня, не кипятитесь. Я пришел совсем не для того, чтобы проситься к вам в постель. Тем более что место в ней, похоже, занято всерьез и надолго.
– Ах, какое великодушие, граф! Какой широкий жест! Я, право, польщена... Гм... Так чему же я обязана честью вашего визита?
Граф вставил свечу в пустой подсвечник на туалетном столике, пододвинул ближе к кровати низенький табурет и осторожно опустился на него.
– Чему, спрашиваете? Скорее, кому . – И он вперился взглядом в оробевшего Монтини.
– Даже так! – Вдруг Бланка сообразила, что она совершенно голая, и торопливо натянула на плечи одеяло. Этьену и вовсе захотелось укрыться с головой. – Ну и ну! Это уже интересно.
– Очень интересно, сударыня. Даже интригующе: принцесса Кастилии, старшая дочь короля, в постели с нищим попрошайкой. Да-а, порой жизнь подносит нам презабавнейшие курьезы...
– Если вы намерены и дальше разговаривать в таком тоне, – предупредила Бланка, бледнея от гнева, – можете не утруждать себя. Лучше уж сразу убирайтесь к чертовой матери.
– Ай, ай, ай! – удрученно покачал головой граф. – Как быстро вы учитесь у Маргариты всем ее порокам – и разврату, и сквернословию! Куда и девалась ваша застенчивость, изысканность в речах... – Он умолк, так как Бланка уже готова была взорваться. – Впрочем, ладно. Прошу прощения за грубость и предлагаю в дальнейшем обходиться без взаимных упреков и оскорблений. Скажем так: лежащий подле вас молодой господин, несмотря на свои бесспорные достоинства, все же недостаточно знатен и богат... мм... для такой высокой должности, как любовник принцессы.
Монтини не знал, где ему деться от стыда и унижения. В словах графа он почувствовал кислый привкус правды – тот самый привкус, который уже давно набил ему оскомину.
– Это не ваше дело, сударь! – зло ответила Бланка. – Вас это не должно касаться.
– Однако касается. Так касается, что даже кусается. Ведь вы, сударыня, хотите того или нет, в глазах всего мира являетесь моей женой. Мне не безразлично, с кем вы делите постель, так как об этом судачат все, кому не лень. И, добавлю, исподтишка насмехаются надо мной. Вы выставляете меня на всеобщее посмешище.
– Скажите еще спасибо, что не на позорище. А я могу это сделать, вы знаете.
Александр тяжело вздохнул:
– Да уж, знаю. Крепко вы держите меня в узде, нечего сказать... Итак, сударыня, после этой словесной разминки, перейдем к делу.
– К какому еще делу? У меня, к счастью, нет с вами никаких общих дел.
– Речь идет об одном милом молодом человеке, который...
– Об этом милом молодом человеке я как-нибудь сама позабочусь, – оборвала его Бланка. – Не смейте вмешиваться в мою личную жизнь, господин граф. Вы потеряли на это право.
– Но я хочу предложить вам полюбовную сделку, – настаивал Александр. – Надеюсь, она удовлетворит нас обоих... всех троих.
Однако Бланка была непреклонна:
– Ничего у вас не выйдет, милостивый государь. Я не собираюсь ронять свое достоинство, заключая с вами какую бы то ни было сделку. Довольно с меня и нашего брака – самого прискорбного события всей моей жизни... Коломба! – громко позвала она.
Тотчас дверь отворилась, и в спальню прошмыгнула молоденькая смуглолицая горничная.
– Что вам угодно, моя госпожа?
– Граф покидает нас. Проводи его к выходу, чтобы он случайно не заблудился.
– Но, сударыня... – начал было Александр.
– Аудиенция закончена, милостивый государь, – кротко произнесла Бланка. – Еще одно слово, и я велю страже вышвырнуть вас вон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
– Это я понимаю, Сандро. Но причем здесь Филипп Аквитанский?
– Ха! Спрашиваешь! Да притом, что под боком у нас Гасконь с ее военной и политической мощью. Притом, что кузен Альфонсо – его закадычный дружок. Притом, что Красавчик в совершенстве владеет даром обвораживать людей – и женщин, и мужчин – всех! Притом, наконец, что моя милая женушка с одиннадцати лет сохнет по нему и вполне способна устроить мне большую пакость, если я вздумаю чем-то обидеть ее кумира. Да он просто наплюет на неблагоприятное для него решение Сената и силой оружия завладеет Наваррой.
– Значит, брак Маргариты с Красавчиком ставит крест на всех твоих планах?
– Пожалуй, что да. С ним шутки коротки. Это не дядя, панькаться не будет. В случае чего, натравит на меня своего верного пса, Эрнана де Шатофьера, как когда-то натравил его на старшего брата – и все, нету больше Гийома Аквитанского. Так что я буду вынужден смириться, признать свое поражение и стать примерным подданным Маргариты... если, конечно, ей хватит ума выйти за Красавчика.
– Уж на это ей ума хватит, – заверила его Жоанна, в голосе ее послышалось облегчение. – И если не ума, так безумия точно.
Безапелляционный тон сестры не на шутку встревожил графа.
– Что ты имеешь в виду?
– Еще на прошлой неделе Маргарита решила согласиться на этот брак. Дескать, выходить замуж все равно придется, а молодой Филипп Аквитанский самый предпочтительный вариант. Здесь, кстати, не обошлось без содействия Бланки: она ей все уши прожужжала, расхваливая Красавчика. А сегодня... Сегодня была настоящая умора – Маргарита влюбилась, как малая девчонка.
– Да ты что?!
– Вот именно. Верно, ты правду говорил о его чарах. Он вел себя дерзко, порой откровенно нагло, зло подшучивал над Маргаритой – а она лишь глупо улыбалась и ласково мурлыкала. Елена хохотала с нее до упаду. Да и мне было смешно смотреть, как наша Маргарита льнет к Красавчику. Он точно ее приворожил.
Александр резко вскочил на ноги и в растерянности заходил по комнате. На лице его застыло выражение глубокого отчаяния, а глаза лихорадочно блестели, излучая бессильную ярость. Он нервно сжимал и разжимал кулаки.
– Черт, черт, черт! Что же мне делать?! Что?..
– Оставь это, Сандро. Зачем даром мучить себя? Что было, то сплыло, прошлого не вернешь.
– Ну да, конечно. Кто старое помянет, тому глаз вон. Ты только и мечтаешь об этом. Еще бы! Маргарита тебе за сестру, дядя – папочка. Он удочерил тебя, вернул титул принцессы Наваррской, так что ты не осталась в накладе.
– Прекрати язвить! – неожиданно резко ответила Жоанна. – Грех упрекать меня за то, что я называю его отцом. Я ведь очень смутно помню наших родителей, а дядя всегда относился ко мне как отец. И вообще, причем здесь титул принцессы? В конце концов, я и так принцесса – по рождению.
– Но меня раздражает...
– Да, тебя раздражает дядина доброта ко мне, раздражает его готовность примириться с тобой, если ты откажешься от своих претензий. Это раздражает тебя, потому что не отвечает твоим представлениям о нем, как о жестоком, бесчестном узурпаторе; потому что тебе будет гораздо труднее ненавидеть его, когда ты признаешь, что в сущности он хороший человек. А между тем, из ненависти к нему ты черпаешь свои силы; жажда мести стала смыслом всей твоей жизни... Разве можно так, Сандро? Если ты не веришь в бессмертие души, подумай хоть о земном существовании. Ведь ты попусту тратишь свою жизнь, гоняясь за химерами. Разве ты терпишь лишения? Разве ты испытываешь стеснение в средства? Нет, у тебя всего вдоволь и ты можешь иметь все, что пожелаешь. Так чего, чего же тебе еще не хватает?
Граф остановился и устремил на сестру пронзительный взгляд.
– Чего мне еще не хватает, спрашиваешь? Власти! Вот что я хочу – никем и ничем не ограниченной власти! – произнес он в каком-то жутком исступлении. – И чтобы заполучить ее, я готов на все – даже целовать задницу Инморте...
– Инморте! – испуганно воскликнула Жоанна. – Сандро, милый, опомнись! Ведь иезуиты грешники, еретики, они продали свои души дьяволу.
– Так утверждает наш епископ, – невозмутимо заметил Александр. – Поверь, малышка, он преувеличивает. Впрочем, я тоже еретик и охотно продал бы свою душу дьяволу, да вот беда – лукавый явно не спешит ее покупать... И кстати, о грешниках. Что сказал бы монсеньор Франциско, узнай он о наших отношениях?
Жоанна тихо заплакала.
– Я каждый день молю Бога, чтобы он простил нас, – сквозь слезы произнесла она. – Грех наш велик, но Господь милостив... Да разве только мы грешники?! Может, Маргарита праведница? Или тот же Красавчик? Или Бланка?..
– Да-а, – вздохнул граф. – Нечего сказать, благочестивая компашка собралась. Что ни человек, то настоящее вместилище добродетели и кладезь целомудрия... Между прочим, ты напомнила мне еще об одной грешнице – о моей так называемой жене. Говорят, она обнаглела до крайности. Завела себе любовника, рисуется с ним на людях, точно с законным мужем...
– Сандро! – укоризненно отозвалась Жоанна. – Как ты можешь! Кому-кому, но не тебе упрекать ее в этом.
– Совершенно верно, дорогая. Меня огорчает не то, что она завела любовника, но кого она взяла себе в любовники! Нищего дворянчика, которому не хватает собственных средств даже на приличную одежду.
– Это правда, Бланка содержит его. Но не беспокойся, не из твоего кармана.
– Да знаю, знаю. Она скорее умрет, чем примет от меня хоть динар. – Граф горько усмехнулся. – И опять же, не об этом речь. Неужели ты не понимаешь, что ее выбор унижает меня в глазах двора? Это она так мстит мне – тонко, изощренно... Пойду-ка я потолкую с ней по душам.
– Прямо сейчас?
– Именно сейчас. Я хочу застать ее в постели с этим добрым молодцем, так она будет поуступчивее. Надеюсь, они еще не уснули. А ты, сестренка, ступай спать, поздно уже... – Будто в подтверждение его слов, глухо пробили часы на главной башне дворца. – Вот черт! Мне нужно идти к... Впрочем, пусть он подождет.
– Кто это – он? – встревожилась Жоанна.
– Будешь много знать, скоро состаришься, – ответил Александр и, ласково взглянув на сестру, добавил: – Не волнуйся, не Инморте.
ГЛАВА XXVIII. СВЯТО МЕСТО ПУСТО НЕ БЫВАЕТ, ИЛИ О ТОМ, КАК ГРАФ ВООЧИЮ УБЕДИЛСЯ, ЧТО ЕСЛИ ЖЕНА НЕ СПИТ СО СВОИМ МУЖЕМ, ЗНАЧИТ, ОНА СПИТ С ЛЮБОВНИКОМ
Александр не ошибался, рассчитывая застать Бланку в объятиях Монтини; не ошибался он и в том, что час ночи она еще не спит. По обычаю кастильского двора Бланка ложилась в постель очень поздно и просыпала около десяти утра. В первые месяцы после переезда в Памплону, где не было такого милого обычая, она, расставшись с Маргаритой, возвращалась в свои покои и еще два-три часа скучала в обществе сонных фрейлин или же вызывала своего канцлера и обсуждала с ним текущие дела в Нарбоннском графстве.
Однако, начиная с июля, привычки Бланки несколько изменились. Хотя, как и прежде, она засыпала во втором часу, обычно еще до полуночи Монтини уводил ее в спальню. Этьен был очень милый парень и, несмотря на столь нежный возраст, имел богатый опыт в любви. С ним Бланка сделала для себя неожиданно приятное открытие, основательно поколебавшее внушенную ей с детства уверенность, что физическая близость есть не что иное, как естественный способ удовлетворения животной похоти, которой Господь покарал человечество за грехи их прародителей – Адама и Евы, сделав ее непременным и прискорбным спутником любви и брака.
От природы пылкая и страстная, Бланка была воспитана в худших традициях монашеского ордена Святой Кармелии, чьим сестрам кастильский король доверил после смерти жены опеку над обеими малолетними дочерьми. Как и всякий закоренелый святоша, дон Фернандо был искренне убежден, что строгое пуританство и ханжеская мораль пойдут лишь на пользу добродетели юных принцесс; так что ни о каком их воспитании как будущих женщин и речи быть не могло. Бланке с большим трудом давалось осознание своей женственности, гораздо труднее, чем ее младшей сестре, ибо она, в отличие от Норы, чересчур близко к сердцу принимала всю несусветную чушь о взаимоотношении полов, которую ей втолковывали монахини. Даже сам факт деления человечества на мужчин и женщин доставлял Бланке массу хлопот, вызывая чувство душевного дискомфорта.
Выйдя замуж, она еще не успела разобраться в своих ощущениях, как падкая на деньги горничная Жоанны Наваррской продала ей секрет своей госпожи. Потрясенная до глубины души Бланка утвердилась во мнении, что сестры-воспитательницы были совершенно правы, говоря о греховности всего плотского. Она нашла себе утешение в том, что теперь имеет веские основания не пускать мужа в свою постель, благо монахини, которые всячески замалчивали интимные стороны человеческих отношений, не особенно распространялись о некоторых обязанностях, налагаемых на женщину браком, и не внушили ей должного уважения к супружескому ложу. Последнее было большим счастьем для Бланки. Ведь мало того, что она возненавидела мужа; ей становилось тошно при одной только мысли о возможной близости с ним. Вдобавок Бланка прониклась отвращением и к собственному телу, «похотливому и греховному», и поначалу решила было очиститься целомудрием в замужестве, отнеся, таким образом, отказ жить с мужем, как полагается супругам, к числу своих добродетелей.
Однако с течением времени этот благочестивый замысел мало-помалу терял свою первоначальную привлекательность. Бланка уже не была девственницей, не была она также холодной и бесчувственной, и ее женское естество все настойчивее требовало своего. Бланку приводили в отчаяние ее «дикие желания», она вела ожесточенную и бескомпромиссную борьбу со своими «низменными страстями», но все ее благие усилия пропадали втуне – воспоминания о ночах, проведенных с мужем, никак не давали ей покоя. И что хуже всего, тогда она, вперемешку с омерзением, испытывала ни с чем не сравнимое наслаждение!.. Все чаще и чаще внутренний голос вкрадчиво нашептывал ей, что как горький привкус во рту запивают глотком доброго вина, так и неприятный осадок тех ночей можно без следа растворить в других ночах, заглушить потоком новых воспоминаний, лишенных горечи предыдущих...
Но еще больше, чем для услады тела, Бланка нуждалась в мужчине для утешения души. Она невыразимо страдала от той тяжелейшей формы одиночества, скрасить которое не в состоянии никакая, даже самая тесная дружба – но только любовь. И бессознательно она уже была готова к тому, чтобы влюбиться в первого приглянувшегося ей молодого человека привлекательной наружности, неглупого, с хорошими манерами и приятного в общении. К счастью, таковым оказался Монтини – хоть и распущенный, но весьма порядочный парень.
Совершив прелюбодеяние, Бланка первым делом внесла определенные коррективы в перечень всех смертных грехов. Если главным оружием Норы в борьбе со своим ханжеством были легкомыслие и полная неспособность к самоанализу, то Бланка противопоставляла ему свой изощренный ум. С поистине иезуитской изворотливостью она убедила себя, что супружеская измена не заслуживает сурового осуждения, если изменяешь с любимым человеком и мужу, недостойному верности.
Впрочем, до окончательного раскрепощения Бланке было еще далеко. Как и прежде, она шокировала подруг своими нелепыми, абсурдными, карикатурными представлениями о приличии, приходя в смущение от самых невинных женских разговоров, в которых ни одна нормально воспитанная девушка не нашла бы ничего постыдного. В постели с Этьеном Бланка чувствовала себя скованно и неловко, принимая в штыки каждую новую его ласку. Ее неотступно преследовал страх перед разного рода извращениями – этими коварными ловушками, которые в изобилии расставил на тернистом пути любви враг рода человеческого. Как-то раз она в пылу страсти она укусила Монтини, да так сильно, что тот взвыл от боли, а на плече у него впоследствии появился внушительный синяк. Потрясенная своим поступком, Бланка немедленно прогнала Этьена прочь, сгоряча обвинив его в том, что якобы он умышленно довел ее до такого состояния, и затем целую неделю не подпускала его к себе.
В конце концов она сменила гнев на милость, однако за время опалы Монтини сделал для себя ошеломляющее открытие. Он вдруг понял, что любит ее всем сердцем, любит как женщину, а не как принцессу, и оттого очень испугался. Пока еще не поздно, Этьен пытался бежать из Памплоны, но Бланка вовремя спохватилась и отрядила в погоню за ним дюжину королевских гвардейцев, которые быстро изловили беглеца и вернули его назад во дворец. Увидев горькие слезы возлюбленной, Этьен мигом позабыл обо всех своих страхах и сомнениях, бросился ей в ноги, моля о прощении, и, конечно же, был прощен. С тех пор он старался не думать о будущем и жил только текущим днем...
Когда граф Бискайский без предупреждения ворвался в спальню жены, утомленные любовники едва лишь погрузились в легкую дрему. Бланка вскрикнула от неожиданности и подхватилась с подушки. В лицо ей бросилась краска негодования.
– Вы?! – гневно произнесла она. – Вы осмелились нарушить мой запрет?!
Александр остановился возле кровати, держа в руке зажженную свечу. За дверью слышалось встревоженное кудахтанье сонной горничной.
– Погодите, сударыня, не кипятитесь. Я пришел совсем не для того, чтобы проситься к вам в постель. Тем более что место в ней, похоже, занято всерьез и надолго.
– Ах, какое великодушие, граф! Какой широкий жест! Я, право, польщена... Гм... Так чему же я обязана честью вашего визита?
Граф вставил свечу в пустой подсвечник на туалетном столике, пододвинул ближе к кровати низенький табурет и осторожно опустился на него.
– Чему, спрашиваете? Скорее, кому . – И он вперился взглядом в оробевшего Монтини.
– Даже так! – Вдруг Бланка сообразила, что она совершенно голая, и торопливо натянула на плечи одеяло. Этьену и вовсе захотелось укрыться с головой. – Ну и ну! Это уже интересно.
– Очень интересно, сударыня. Даже интригующе: принцесса Кастилии, старшая дочь короля, в постели с нищим попрошайкой. Да-а, порой жизнь подносит нам презабавнейшие курьезы...
– Если вы намерены и дальше разговаривать в таком тоне, – предупредила Бланка, бледнея от гнева, – можете не утруждать себя. Лучше уж сразу убирайтесь к чертовой матери.
– Ай, ай, ай! – удрученно покачал головой граф. – Как быстро вы учитесь у Маргариты всем ее порокам – и разврату, и сквернословию! Куда и девалась ваша застенчивость, изысканность в речах... – Он умолк, так как Бланка уже готова была взорваться. – Впрочем, ладно. Прошу прощения за грубость и предлагаю в дальнейшем обходиться без взаимных упреков и оскорблений. Скажем так: лежащий подле вас молодой господин, несмотря на свои бесспорные достоинства, все же недостаточно знатен и богат... мм... для такой высокой должности, как любовник принцессы.
Монтини не знал, где ему деться от стыда и унижения. В словах графа он почувствовал кислый привкус правды – тот самый привкус, который уже давно набил ему оскомину.
– Это не ваше дело, сударь! – зло ответила Бланка. – Вас это не должно касаться.
– Однако касается. Так касается, что даже кусается. Ведь вы, сударыня, хотите того или нет, в глазах всего мира являетесь моей женой. Мне не безразлично, с кем вы делите постель, так как об этом судачат все, кому не лень. И, добавлю, исподтишка насмехаются надо мной. Вы выставляете меня на всеобщее посмешище.
– Скажите еще спасибо, что не на позорище. А я могу это сделать, вы знаете.
Александр тяжело вздохнул:
– Да уж, знаю. Крепко вы держите меня в узде, нечего сказать... Итак, сударыня, после этой словесной разминки, перейдем к делу.
– К какому еще делу? У меня, к счастью, нет с вами никаких общих дел.
– Речь идет об одном милом молодом человеке, который...
– Об этом милом молодом человеке я как-нибудь сама позабочусь, – оборвала его Бланка. – Не смейте вмешиваться в мою личную жизнь, господин граф. Вы потеряли на это право.
– Но я хочу предложить вам полюбовную сделку, – настаивал Александр. – Надеюсь, она удовлетворит нас обоих... всех троих.
Однако Бланка была непреклонна:
– Ничего у вас не выйдет, милостивый государь. Я не собираюсь ронять свое достоинство, заключая с вами какую бы то ни было сделку. Довольно с меня и нашего брака – самого прискорбного события всей моей жизни... Коломба! – громко позвала она.
Тотчас дверь отворилась, и в спальню прошмыгнула молоденькая смуглолицая горничная.
– Что вам угодно, моя госпожа?
– Граф покидает нас. Проводи его к выходу, чтобы он случайно не заблудился.
– Но, сударыня... – начал было Александр.
– Аудиенция закончена, милостивый государь, – кротко произнесла Бланка. – Еще одно слово, и я велю страже вышвырнуть вас вон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68