Она была девушка общительная и любила поговорить с интересными людьми, независимо от их возраста и пола, а беседы о вещах серьезных и вовсе предпочитала вести с мужчинами, которые были ближе ей по складу ума, чем большинство женщин. Однако сейчас в ее поведении чувствовалось нечто такое, что заставило Маргариту насторожиться. Это «нечто» было на первый взгляд незначительное, почти незаметное и, тем не менее, чрезвычайно важное.
«Определенно, этот парень приглянулся Бланке, – решила Маргарита. – Он застал ее врасплох, когда она не в меру разоткровенничалась, вроде как встретил голую на реке. И если он не дурак... А он точно не дурак. Вон как строит ей глазки, кует железо, пока горячо. Что ж, недаром говорят, что нет худа без добра. – Про себя принцесса вздохнула. – Похоже, мне придется уступить его Бланке. Жаль, конечно, он милый парень, и мы с ним приятно провели бы время. Но чего не сделаешь для лучшей подруги... А Рикарду, считай, повезло».
Между тем разговор от Иисуса Христа, которого на самом деле звали Йешуа, перешел на гонения первых христиан. При случае был упомянут император Нерон, который в поисках вдохновения велел поджечь Рим, дабы, глядя на охваченный огнем город, воспеть падение древней Трои. За сим естественным образом всплыла сама Троя с прекрасной Еленой, авантюристом Парисом и печально известным яблоком раздора. Тут Маргарита испугалась, что Бланка, того и гляди, примется цитировать Овидия или Вергилия, и торопливо вмешалась – тяжелый и высокопарный слог древнеримской поэзии наводил на нее тоску.
– Господин де Монтини, – сказала она. – У меня создается впечатление, что мы с вами уже где-то встречались. Может быть, это потому, что вы очень похожи на Матильду?
– Не только поэтому, сударыня. Вы могли видеть меня, когда шли к государю отцу вашему.
– Да, да, вспомнила. Дело было в галерее. Вы еще стояли, как вкопанный, и даже не поклонились мне.
– Ах, сударыня! – виновато произнес Монтини. – Прошу великодушно простить меня за столь вопиющую неучтивость. Но будьте снисходительны ко мне. Я был так потрясен вашей красотой, что меня буквально парализовало. Я увидел самую прекрасную на всем белом свете женщину после... – Он демонстративно запнулся с таким видом, будто нечаянно выдал свои самые сокровенные мысли.
Маргарита была девушкой сообразительной и тотчас догадалась, что значит это «после» и к кому оно относится.
«Чертенок! Он уже заигрывает с Бланкой».
– Ну да, конечно, – сказала она, выстрелив в кастильскую принцессу насмешливым взглядом. – Для любящего брата во всем мире не сыщешь женщины краше его сестры.
Щеки Бланки вспыхнули алым румянцем. Монтини лицемерно потупился, мастерски изображая смущение. И только Матильда приняла все за чистую монету.
– Я тоже люблю братика, – с очаровательной наивностью ответила она. – Очень люблю.
Маргарита зашлась нервным кашлем, чтобы не расхохотаться.
– Знаю... знаю... Ты рада, что он приехал?
– Ах, сударыня, я так счастлива! – Матильда вскочила с подушки и поцеловала Этьена в щеку. – Я безумно счастлива снова видеть его.
– Ваша сестра, господин де Монтини, настоящее чудо, – сказала наваррская принцесса. – Я ее очень люблю.
– Я тоже, – с неожиданным пылом отозвалась Бланка.
Маргарита и вовсе обалдела.
«Однако же! – подумала она. – У парня железная хватка. И как ловко он это провернул! У него точно есть опыт обольщения девиц, причем немалый... Ай да Бланка! Так вот какие мужчины привлекают нашу скромницу – ловеласы, распутники, соблазнители...»
– И что же привело вас в Памплону? – спросила она у Этьена.
– Главным образом, желание повидаться с Матильдой, – ответил он. – А тут еще представился удобный случай: господин герцог направил к государю отцу вашему посла, господина де Канильо, для ведения каких-то переговоров. Я вызвался сопровождать его, поскольку это совпадало с моими давними планами навестить сестру.
– А что мешало вам самому приехать, и то значительно раньше? Больше года Матильда ждала вас, а вместо этого получала письма, в которых вы сообщали, что задерживаетесь.
Этьен явно смутился и промолчал.
– Его дела задерживали, – вступилась за брата Матильда. – Ведь он еще молод, а ему приходится управлять имением. Это нелегкое дело, сударыня.
Маргарита иронически усмехнулась. У нее зародилось подозрение, что в Русильоне Этьена задерживали отнюдь не хозяйственные дела – во всяком случае, не только хозяйственные.
– Ваша сестра рассказывала, что вы служили пажом у молодого Филиппа Аквитанского. Это так?
– Да, сударыня. Вернее, служил я при дворе господина герцога, но некоторое время был в свите его младшего сына. Правда, недолго, потому что вскоре монсеньор Аквитанский-младший был вынужден покинуть Тараскон и уехал в Кастилию. А я вернулся в Русильон, поскольку господин герцог счел меня бунтовщиком и уволил со службы.
– Значит, вы были участником тех событий?
Монтини замялся.
– Участник, это слишком громко сказано, сударыня, – после недолгих колебаний ответил он. – Я был просто очевидцем. Сочувствующим очевидцем.
«Хоть и нахал, но знает меру, – заключила Маргарита. – Скромность ему не чужда».
– Меня всегда интересовала эта история, – сказала она. – Но все версии, которые я слышала, были из третьих рук и нередко противоречили одна другой...
– А как же граф д’Альбре? – вмешалась Бланка.
– Ха! Этот хвастунишка? Да я не поверила ни единому его слову! Он противоречил не только другим, но и сам себе. Ну, прямо из кожи вон лез, лишь бы выставить себя в самом лучшем свете. И бывают же такие люди!
– А вот Елена считает его очаровательным, – заметила Бланка.
Маргарита фыркнула.
– Тоже мне, авторитет нашла! – произнесла она, удачно копируя одно из излюбленных выражений Бланки. – Елена считает очаровательным любого мужчину, который умеет говорить комплементы. Но речь сейчас не о ней. Господин де Монтини, я хотела бы услышать ваш рассказ, как очевидца тех событий. Тем более, сочувствующего очевидца.
– Но прошу учесть, сударыня, – предупредил Этьен, – что тогда мне было девять лет. Не исключено, что я помню далеко не все существенное, а из того, что запомнил, не все понял и, возможно, кое-что превратно истолковал.
– Невелика беда, – успокоила его Маргарита. – Вы рассказывайте, а мы уж как-нибудь разберемся. Отделим, как говорится в Писании, зерна от плевел.
Монтини охотно принялся исполнять желание наваррской принцессы. Повествуя о событиях семилетней давности, он слушал себя краем уха, а подчас и вовсе не слышал того, что говорил. Все его внимание было приковано к Бланке, и раз за разом он обжигал ее страстными взглядами, притворяясь, что старается делать это незаметно.
Этьен был парнем смышленым и сразу понял, что нравится Бланке. Он, впрочем, с детства привык к тому, что нравится многим женщинам, однако то обстоятельство, что он понравился дочери и сестре королей Кастилии, переполняло его сердце законной гордостью. Случайно подслушанный им разговор взбудоражил его воображение, дал ему широкий простор для самых смелых фантазий и честолюбивых надежд. Он скорее мечтал, чем думал о чем-то, скорее грезил, чем мечтал, и скорее даже бредил, чем предавался грезам, упиваясь своими мечтами и трепеща в предвкушении самой великой победы всей своей жизни...
А Бланка никак не могла справиться со своими мыслями, которые кружились в ее голове, с калейдоскопической быстротой сменяя друг друга, и без какой-либо логической последовательности сплетались в причудливые узоры, поднимая в ней бурю противоречивых чувств. Не подозревая о присутствии Этьена, она в разговоре с Маргаритой открыла ему свою душу и теперь чувствовала себя перед ним будто раздетой догола. Это было такое дразнящее ощущение, что Бланка еле сдерживалась, чтобы не вскочить с места и... Тут она не знала, что ей делать дальше – то ли убежать прочь, замкнуться в своей спальне и плакать от стыда и унижения, сколько ей хватит слез, или же кинуться Монтини на шею, пусть он обнимает ее, целует, пусть делает с ней все, что хочет, пусть сделается таким близким ей, чтобы она не стыдилась своей наготы перед ним, чтобы исчез, наконец, тот настырный, тревожный, неприятный зуд в груди, чтобы прошло ее отвращение к себе и своему телу, оставшееся ей в память о ночах, проведенных с мужем, одна только мысль о которых вызывает непреодолимое желание снова и снова мыться в тщетном стремлении смыть с себя грязь от его прикосновений...
– А вы замечательный рассказчик, господин де Монтини, – одобрительно констатировала Маргарита, когда Этьен закончил. – Вам бы книги писать, я совсем не шучу. Ваш рассказ, бесспорно, самый интересный и увлекательный из всего, что я слышала о тех событиях. Правда, в нем есть некоторые огрехи, но их можно объяснить тем, что вы сами не очень прислушивались к тому, что говорили.
– Это все от усталости, – отозвалась Матильда, снова вступаясь за брата. – Ведь он только приехал, устал с дороги, а потому такой невнимательный.
Маргарита ухмыльнулась и насмешливо взглянула на Бланку, затем вновь перевела свой взгляд на Монтини.
– Раз так, то не смею вас задерживать, сударь. Хорошенько отдохните, а вечером мы продолжим нашу занимательную беседу. Вам уже предоставили комнату?
– Да, сударыня.
– Где?
– В гостевых покоях на первом этаже.
Маргарита покачала головой:
– Это совсем не годится. Брат моей любимой фрейлины вправе рассчитывать на более внимательное отношение. – На какую-то секунду она задумалась. – Итак, поступим следующим образом. Самое позднее к завтрашнему вечеру этот негод... господин Рауль де Толоса должен освободить свою квартиру... свою бывшую квартиру, а пока что... Матильда, ступай разыщи кузена Иверо, представь ему своего брата и от моего имени попроси, чтобы он на денек-другой уступил ему одну из своих комнат... Гм... А чтобы Рикард не вздумал приревновать, скажи, что я приглашаю его пообедать со мной. – С этими словами она протянула Этьену руку для поцелуя. – Приятно было познакомиться с вами, господин де Монтини.
– Мне тоже, – тихо произнесла Бланка. Она вся задрожала, когда он, вроде как нечаянно, вопреки тогдашнему обычаю, прижался губами к ее ладони.
Как только Матильда и Этьен вышли из комнаты, плотно закрыв за собой дверь, Маргарита пристально поглядела на Бланку и спросила:
– Ну? Как тебе понравился братик Матильды? Хорош, не так ли?
Бланка встала с кресла, пересела на диван рядом с Маргаритой и положила голову ей на плечо.
– Господи! – прошептала она. – Что со мной происходит? Я будто горю вся... сгораю...
– Ты влюбилась?
– Нет... Не знаю... Я ничего не знаю!
– Зато я знаю: в тебе вспыхнула страсть. Поэтому ты вся и горишь. Ты сгораешь от страсти. Со мной тоже так было... Когда-то. Очень давно. В самый первый раз. – Маргарита мечтательно улыбнулась. – У нас гостил Альберто Фарнезе, теперешний герцог Пармский, и я, одиннадцатилетняя девчонка, влюбилась в него по уши. Будто с ума сошла. На третью ночь я тайком пробралась в его спальню и залезла к нему в постель. В потемках он принял меня за одну из фрейлин моей матушки – со всеми вытекающими из этого последствиями. А утром... О! Я никогда не забуду выражения его лица, когда он проснулся и увидел меня... Бланка, ты вся дрожишь!
Бланка еще крепче прижалась к ней.
– Мне зябко, Маргарита.
– Но ведь только что ты горела.
– А теперь мне зябко. Мне... мне страшно. Я боюсь...
– Чего ты боишься?
– Себя боюсь. Своих мыслей и...
– И желаний, – помогла ей Маргарита. – Ты испытывала что-то похожее к Красавчику?
Бланка долго молчала, прежде чем ответить.
– Да, – сказала она. – Только это сильнее. Когда меня влекло к Филиппу, я всегда вовремя останавливалась. А сейчас я боюсь, что не сумею остановиться. Что со мной, Маргарита?
– Ты взрослеешь, вот и все. Твой Филипп пробудил в тебе женщину, Александр сделал тебя женщиной, а этот парень, надеюсь, научит тебя быть женщиной. Все это естественно, и тебе нечего бояться. Отбрось все страхи, подчинись своим желаниям, и ты увидишь, как это прекрасно – любить и быть любимой. Ведь сам Господь говорил, что суть нашей жизни – любовь.
– Ах, кузина! – в отчаянии простонала Бланка. – Не мучь меня. Прошу тебя, не мучь... Пожалуйста...
Маргарита вздохнула:
– Ты сама себя мучишь, золотко. И не только себя – меня тоже.
Это была истинная правда. Последние четыре месяца Маргарита жила в постоянном страхе перед будущим. Ее пугали возможные последствия громкого скандала, который разразится, когда Бланка (а когда-нибудь она все же решится на это) потребует развода с Александром, публично обвинив его в кровосмешении. Сам по себе скандал был бы даже выгоден Маргарите, так как позволял ей избавиться от своего политического противника – графа Бискайского, хотя при этом пострадала бы и Жоанна, которую наваррская принцесса по-своему любила. Но в данных обстоятельствах окажется затронутой фамильная честь кастильского королевского дома, и гнев могущественного соседа, скорее всего, обрушится на всю Наварру, без разбора, кто конкретно виноват в несчастьях Бланки – любимицы всей Кастилии и любимой сестры короля. Минимум, что сделает Альфонсо XIII, это денонсирует все мирные договоры и умоет руки, позволив своим воинственным и падким на чужие земли вассалам действовать по собственному усмотрению. А тогда и Гасконь с Арагоном не останутся пассивными наблюдателями – с какой стороны ни глянь, под угрозу будет поставлено существование Наварры как самостоятельного государства.
«Боюсь, – подумала Маргарита, – мне все-таки придется выйти за Красавчика...»
– Бланка, – произнесла она вслух. – Ты должна пообещать мне одну вещь.
Кастильская принцесса подняла голову:
– Да?
– Когда тебе станет совсем невмоготу, когда ты решишь потребовать развода...
– Ты же знаешь, кузина, что я никогда...
– Не зарекайся. То, что в детстве тебя убедили в нерушимости брачных уз, еще не значит, что ты будешь думать так всегда. Лучше пообещай мне, что ничего не предпримешь, не посоветовавшись со мной.
Бланка утерла платочком слезы с лица и вопросительно посмотрела на Маргариту.
– Хорошо, обещаю. Но что ты задумала? Неужели собираешься помочь мне?
– Да. Кажется, я знаю, как уладить твой развод с Александром без лишнего шума и не устраивая скандал.
– И как же?
Маргарита промолчала. Она знала как. Она знала, что ей делать, и, если понадобится, она сделает это. При необходимости она сделает Бланку вдовой – а вдовам незачем требовать развода.
ГЛАВА XIX. ЛЕТО 1452 ГОДА
После возвращения Филиппа герцогский дворец в Тарасконе, который в последние годы выглядел как никогда унылым и запущенным, вновь ожил и даже как-то помолодел. За короткое время Филипп собрал в своем окружении весь цвет молодого гасконского и каталонского дворянства. Его двор не уступал королевскому ни роскошью, ни великолепием, и лишь условия Тараскона, небольшого местечка в междугорье Пиренеев, не позволяли ему стать самым блестящим двором во всей Галлии. Иногда Филипп подумывал над тем, чтобы переселиться в Бордо или, еще лучше, в Тулузу, но за семь лет изгнания он так сильно истосковался по родным местам, что решил пожить здесь, пока не утолится его жажда за прошлым.
Впрочем, мысли о переселении Филиппу подсказывало главным образом его тщеславие. И в Тарасконе он не чувствовал недостатка в блестящем обществе, даже имел его в избытке. Особенно радовало Филиппа, что рядом с ним снова были друзья его детства, по которым он очень скучал в Кастилии. В первую очередь это относилось к Эрнану де Шатофьеру, Гастону д’Альбре и Симону де Бигору. Они по-прежнему оставались лучшими друзьями Филиппа – но теперь они были также его ближайшими соратниками, главными сподвижниками, людьми, на которых он мог всецело положиться и которым безоговорочно доверял.
В определенном смысле к этой троице присоединился и Габриель де Шеверни – он был братом Луизы, и уже этого было достаточно, чтобы Филипп испытывал к нему искреннее расположение. Семь лет назад они подружились и даже после смерти Луизы поддерживали приятельские отношения, частенько переписываясь. Из-за запрета отца Габриель не имел возможности навестить Филиппа, когда тот жил в Толедо, да и в Гаскони он оказался только благодаря чистому недоразумению
Некоторое время после пленения французского короля Эрнан де Шатофьер считался погибшим, и руководство ордена тамплиеров явно поспешило с официальным сообщением о его героической смерти. Как только это известие дошло до Гаскони, управляющий Капсира огласил завещание Эрнана, в котором среди прочих фигурировало имя Габриеля де Шеверни – ему было завещано поместье близ Каркассона. К чести юноши надо сказать, что когда он приехал вступать во владение наследством, а вместо этого встретился с живым кузеном, то лишь обрадовался такому обороту событий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
«Определенно, этот парень приглянулся Бланке, – решила Маргарита. – Он застал ее врасплох, когда она не в меру разоткровенничалась, вроде как встретил голую на реке. И если он не дурак... А он точно не дурак. Вон как строит ей глазки, кует железо, пока горячо. Что ж, недаром говорят, что нет худа без добра. – Про себя принцесса вздохнула. – Похоже, мне придется уступить его Бланке. Жаль, конечно, он милый парень, и мы с ним приятно провели бы время. Но чего не сделаешь для лучшей подруги... А Рикарду, считай, повезло».
Между тем разговор от Иисуса Христа, которого на самом деле звали Йешуа, перешел на гонения первых христиан. При случае был упомянут император Нерон, который в поисках вдохновения велел поджечь Рим, дабы, глядя на охваченный огнем город, воспеть падение древней Трои. За сим естественным образом всплыла сама Троя с прекрасной Еленой, авантюристом Парисом и печально известным яблоком раздора. Тут Маргарита испугалась, что Бланка, того и гляди, примется цитировать Овидия или Вергилия, и торопливо вмешалась – тяжелый и высокопарный слог древнеримской поэзии наводил на нее тоску.
– Господин де Монтини, – сказала она. – У меня создается впечатление, что мы с вами уже где-то встречались. Может быть, это потому, что вы очень похожи на Матильду?
– Не только поэтому, сударыня. Вы могли видеть меня, когда шли к государю отцу вашему.
– Да, да, вспомнила. Дело было в галерее. Вы еще стояли, как вкопанный, и даже не поклонились мне.
– Ах, сударыня! – виновато произнес Монтини. – Прошу великодушно простить меня за столь вопиющую неучтивость. Но будьте снисходительны ко мне. Я был так потрясен вашей красотой, что меня буквально парализовало. Я увидел самую прекрасную на всем белом свете женщину после... – Он демонстративно запнулся с таким видом, будто нечаянно выдал свои самые сокровенные мысли.
Маргарита была девушкой сообразительной и тотчас догадалась, что значит это «после» и к кому оно относится.
«Чертенок! Он уже заигрывает с Бланкой».
– Ну да, конечно, – сказала она, выстрелив в кастильскую принцессу насмешливым взглядом. – Для любящего брата во всем мире не сыщешь женщины краше его сестры.
Щеки Бланки вспыхнули алым румянцем. Монтини лицемерно потупился, мастерски изображая смущение. И только Матильда приняла все за чистую монету.
– Я тоже люблю братика, – с очаровательной наивностью ответила она. – Очень люблю.
Маргарита зашлась нервным кашлем, чтобы не расхохотаться.
– Знаю... знаю... Ты рада, что он приехал?
– Ах, сударыня, я так счастлива! – Матильда вскочила с подушки и поцеловала Этьена в щеку. – Я безумно счастлива снова видеть его.
– Ваша сестра, господин де Монтини, настоящее чудо, – сказала наваррская принцесса. – Я ее очень люблю.
– Я тоже, – с неожиданным пылом отозвалась Бланка.
Маргарита и вовсе обалдела.
«Однако же! – подумала она. – У парня железная хватка. И как ловко он это провернул! У него точно есть опыт обольщения девиц, причем немалый... Ай да Бланка! Так вот какие мужчины привлекают нашу скромницу – ловеласы, распутники, соблазнители...»
– И что же привело вас в Памплону? – спросила она у Этьена.
– Главным образом, желание повидаться с Матильдой, – ответил он. – А тут еще представился удобный случай: господин герцог направил к государю отцу вашему посла, господина де Канильо, для ведения каких-то переговоров. Я вызвался сопровождать его, поскольку это совпадало с моими давними планами навестить сестру.
– А что мешало вам самому приехать, и то значительно раньше? Больше года Матильда ждала вас, а вместо этого получала письма, в которых вы сообщали, что задерживаетесь.
Этьен явно смутился и промолчал.
– Его дела задерживали, – вступилась за брата Матильда. – Ведь он еще молод, а ему приходится управлять имением. Это нелегкое дело, сударыня.
Маргарита иронически усмехнулась. У нее зародилось подозрение, что в Русильоне Этьена задерживали отнюдь не хозяйственные дела – во всяком случае, не только хозяйственные.
– Ваша сестра рассказывала, что вы служили пажом у молодого Филиппа Аквитанского. Это так?
– Да, сударыня. Вернее, служил я при дворе господина герцога, но некоторое время был в свите его младшего сына. Правда, недолго, потому что вскоре монсеньор Аквитанский-младший был вынужден покинуть Тараскон и уехал в Кастилию. А я вернулся в Русильон, поскольку господин герцог счел меня бунтовщиком и уволил со службы.
– Значит, вы были участником тех событий?
Монтини замялся.
– Участник, это слишком громко сказано, сударыня, – после недолгих колебаний ответил он. – Я был просто очевидцем. Сочувствующим очевидцем.
«Хоть и нахал, но знает меру, – заключила Маргарита. – Скромность ему не чужда».
– Меня всегда интересовала эта история, – сказала она. – Но все версии, которые я слышала, были из третьих рук и нередко противоречили одна другой...
– А как же граф д’Альбре? – вмешалась Бланка.
– Ха! Этот хвастунишка? Да я не поверила ни единому его слову! Он противоречил не только другим, но и сам себе. Ну, прямо из кожи вон лез, лишь бы выставить себя в самом лучшем свете. И бывают же такие люди!
– А вот Елена считает его очаровательным, – заметила Бланка.
Маргарита фыркнула.
– Тоже мне, авторитет нашла! – произнесла она, удачно копируя одно из излюбленных выражений Бланки. – Елена считает очаровательным любого мужчину, который умеет говорить комплементы. Но речь сейчас не о ней. Господин де Монтини, я хотела бы услышать ваш рассказ, как очевидца тех событий. Тем более, сочувствующего очевидца.
– Но прошу учесть, сударыня, – предупредил Этьен, – что тогда мне было девять лет. Не исключено, что я помню далеко не все существенное, а из того, что запомнил, не все понял и, возможно, кое-что превратно истолковал.
– Невелика беда, – успокоила его Маргарита. – Вы рассказывайте, а мы уж как-нибудь разберемся. Отделим, как говорится в Писании, зерна от плевел.
Монтини охотно принялся исполнять желание наваррской принцессы. Повествуя о событиях семилетней давности, он слушал себя краем уха, а подчас и вовсе не слышал того, что говорил. Все его внимание было приковано к Бланке, и раз за разом он обжигал ее страстными взглядами, притворяясь, что старается делать это незаметно.
Этьен был парнем смышленым и сразу понял, что нравится Бланке. Он, впрочем, с детства привык к тому, что нравится многим женщинам, однако то обстоятельство, что он понравился дочери и сестре королей Кастилии, переполняло его сердце законной гордостью. Случайно подслушанный им разговор взбудоражил его воображение, дал ему широкий простор для самых смелых фантазий и честолюбивых надежд. Он скорее мечтал, чем думал о чем-то, скорее грезил, чем мечтал, и скорее даже бредил, чем предавался грезам, упиваясь своими мечтами и трепеща в предвкушении самой великой победы всей своей жизни...
А Бланка никак не могла справиться со своими мыслями, которые кружились в ее голове, с калейдоскопической быстротой сменяя друг друга, и без какой-либо логической последовательности сплетались в причудливые узоры, поднимая в ней бурю противоречивых чувств. Не подозревая о присутствии Этьена, она в разговоре с Маргаритой открыла ему свою душу и теперь чувствовала себя перед ним будто раздетой догола. Это было такое дразнящее ощущение, что Бланка еле сдерживалась, чтобы не вскочить с места и... Тут она не знала, что ей делать дальше – то ли убежать прочь, замкнуться в своей спальне и плакать от стыда и унижения, сколько ей хватит слез, или же кинуться Монтини на шею, пусть он обнимает ее, целует, пусть делает с ней все, что хочет, пусть сделается таким близким ей, чтобы она не стыдилась своей наготы перед ним, чтобы исчез, наконец, тот настырный, тревожный, неприятный зуд в груди, чтобы прошло ее отвращение к себе и своему телу, оставшееся ей в память о ночах, проведенных с мужем, одна только мысль о которых вызывает непреодолимое желание снова и снова мыться в тщетном стремлении смыть с себя грязь от его прикосновений...
– А вы замечательный рассказчик, господин де Монтини, – одобрительно констатировала Маргарита, когда Этьен закончил. – Вам бы книги писать, я совсем не шучу. Ваш рассказ, бесспорно, самый интересный и увлекательный из всего, что я слышала о тех событиях. Правда, в нем есть некоторые огрехи, но их можно объяснить тем, что вы сами не очень прислушивались к тому, что говорили.
– Это все от усталости, – отозвалась Матильда, снова вступаясь за брата. – Ведь он только приехал, устал с дороги, а потому такой невнимательный.
Маргарита ухмыльнулась и насмешливо взглянула на Бланку, затем вновь перевела свой взгляд на Монтини.
– Раз так, то не смею вас задерживать, сударь. Хорошенько отдохните, а вечером мы продолжим нашу занимательную беседу. Вам уже предоставили комнату?
– Да, сударыня.
– Где?
– В гостевых покоях на первом этаже.
Маргарита покачала головой:
– Это совсем не годится. Брат моей любимой фрейлины вправе рассчитывать на более внимательное отношение. – На какую-то секунду она задумалась. – Итак, поступим следующим образом. Самое позднее к завтрашнему вечеру этот негод... господин Рауль де Толоса должен освободить свою квартиру... свою бывшую квартиру, а пока что... Матильда, ступай разыщи кузена Иверо, представь ему своего брата и от моего имени попроси, чтобы он на денек-другой уступил ему одну из своих комнат... Гм... А чтобы Рикард не вздумал приревновать, скажи, что я приглашаю его пообедать со мной. – С этими словами она протянула Этьену руку для поцелуя. – Приятно было познакомиться с вами, господин де Монтини.
– Мне тоже, – тихо произнесла Бланка. Она вся задрожала, когда он, вроде как нечаянно, вопреки тогдашнему обычаю, прижался губами к ее ладони.
Как только Матильда и Этьен вышли из комнаты, плотно закрыв за собой дверь, Маргарита пристально поглядела на Бланку и спросила:
– Ну? Как тебе понравился братик Матильды? Хорош, не так ли?
Бланка встала с кресла, пересела на диван рядом с Маргаритой и положила голову ей на плечо.
– Господи! – прошептала она. – Что со мной происходит? Я будто горю вся... сгораю...
– Ты влюбилась?
– Нет... Не знаю... Я ничего не знаю!
– Зато я знаю: в тебе вспыхнула страсть. Поэтому ты вся и горишь. Ты сгораешь от страсти. Со мной тоже так было... Когда-то. Очень давно. В самый первый раз. – Маргарита мечтательно улыбнулась. – У нас гостил Альберто Фарнезе, теперешний герцог Пармский, и я, одиннадцатилетняя девчонка, влюбилась в него по уши. Будто с ума сошла. На третью ночь я тайком пробралась в его спальню и залезла к нему в постель. В потемках он принял меня за одну из фрейлин моей матушки – со всеми вытекающими из этого последствиями. А утром... О! Я никогда не забуду выражения его лица, когда он проснулся и увидел меня... Бланка, ты вся дрожишь!
Бланка еще крепче прижалась к ней.
– Мне зябко, Маргарита.
– Но ведь только что ты горела.
– А теперь мне зябко. Мне... мне страшно. Я боюсь...
– Чего ты боишься?
– Себя боюсь. Своих мыслей и...
– И желаний, – помогла ей Маргарита. – Ты испытывала что-то похожее к Красавчику?
Бланка долго молчала, прежде чем ответить.
– Да, – сказала она. – Только это сильнее. Когда меня влекло к Филиппу, я всегда вовремя останавливалась. А сейчас я боюсь, что не сумею остановиться. Что со мной, Маргарита?
– Ты взрослеешь, вот и все. Твой Филипп пробудил в тебе женщину, Александр сделал тебя женщиной, а этот парень, надеюсь, научит тебя быть женщиной. Все это естественно, и тебе нечего бояться. Отбрось все страхи, подчинись своим желаниям, и ты увидишь, как это прекрасно – любить и быть любимой. Ведь сам Господь говорил, что суть нашей жизни – любовь.
– Ах, кузина! – в отчаянии простонала Бланка. – Не мучь меня. Прошу тебя, не мучь... Пожалуйста...
Маргарита вздохнула:
– Ты сама себя мучишь, золотко. И не только себя – меня тоже.
Это была истинная правда. Последние четыре месяца Маргарита жила в постоянном страхе перед будущим. Ее пугали возможные последствия громкого скандала, который разразится, когда Бланка (а когда-нибудь она все же решится на это) потребует развода с Александром, публично обвинив его в кровосмешении. Сам по себе скандал был бы даже выгоден Маргарите, так как позволял ей избавиться от своего политического противника – графа Бискайского, хотя при этом пострадала бы и Жоанна, которую наваррская принцесса по-своему любила. Но в данных обстоятельствах окажется затронутой фамильная честь кастильского королевского дома, и гнев могущественного соседа, скорее всего, обрушится на всю Наварру, без разбора, кто конкретно виноват в несчастьях Бланки – любимицы всей Кастилии и любимой сестры короля. Минимум, что сделает Альфонсо XIII, это денонсирует все мирные договоры и умоет руки, позволив своим воинственным и падким на чужие земли вассалам действовать по собственному усмотрению. А тогда и Гасконь с Арагоном не останутся пассивными наблюдателями – с какой стороны ни глянь, под угрозу будет поставлено существование Наварры как самостоятельного государства.
«Боюсь, – подумала Маргарита, – мне все-таки придется выйти за Красавчика...»
– Бланка, – произнесла она вслух. – Ты должна пообещать мне одну вещь.
Кастильская принцесса подняла голову:
– Да?
– Когда тебе станет совсем невмоготу, когда ты решишь потребовать развода...
– Ты же знаешь, кузина, что я никогда...
– Не зарекайся. То, что в детстве тебя убедили в нерушимости брачных уз, еще не значит, что ты будешь думать так всегда. Лучше пообещай мне, что ничего не предпримешь, не посоветовавшись со мной.
Бланка утерла платочком слезы с лица и вопросительно посмотрела на Маргариту.
– Хорошо, обещаю. Но что ты задумала? Неужели собираешься помочь мне?
– Да. Кажется, я знаю, как уладить твой развод с Александром без лишнего шума и не устраивая скандал.
– И как же?
Маргарита промолчала. Она знала как. Она знала, что ей делать, и, если понадобится, она сделает это. При необходимости она сделает Бланку вдовой – а вдовам незачем требовать развода.
ГЛАВА XIX. ЛЕТО 1452 ГОДА
После возвращения Филиппа герцогский дворец в Тарасконе, который в последние годы выглядел как никогда унылым и запущенным, вновь ожил и даже как-то помолодел. За короткое время Филипп собрал в своем окружении весь цвет молодого гасконского и каталонского дворянства. Его двор не уступал королевскому ни роскошью, ни великолепием, и лишь условия Тараскона, небольшого местечка в междугорье Пиренеев, не позволяли ему стать самым блестящим двором во всей Галлии. Иногда Филипп подумывал над тем, чтобы переселиться в Бордо или, еще лучше, в Тулузу, но за семь лет изгнания он так сильно истосковался по родным местам, что решил пожить здесь, пока не утолится его жажда за прошлым.
Впрочем, мысли о переселении Филиппу подсказывало главным образом его тщеславие. И в Тарасконе он не чувствовал недостатка в блестящем обществе, даже имел его в избытке. Особенно радовало Филиппа, что рядом с ним снова были друзья его детства, по которым он очень скучал в Кастилии. В первую очередь это относилось к Эрнану де Шатофьеру, Гастону д’Альбре и Симону де Бигору. Они по-прежнему оставались лучшими друзьями Филиппа – но теперь они были также его ближайшими соратниками, главными сподвижниками, людьми, на которых он мог всецело положиться и которым безоговорочно доверял.
В определенном смысле к этой троице присоединился и Габриель де Шеверни – он был братом Луизы, и уже этого было достаточно, чтобы Филипп испытывал к нему искреннее расположение. Семь лет назад они подружились и даже после смерти Луизы поддерживали приятельские отношения, частенько переписываясь. Из-за запрета отца Габриель не имел возможности навестить Филиппа, когда тот жил в Толедо, да и в Гаскони он оказался только благодаря чистому недоразумению
Некоторое время после пленения французского короля Эрнан де Шатофьер считался погибшим, и руководство ордена тамплиеров явно поспешило с официальным сообщением о его героической смерти. Как только это известие дошло до Гаскони, управляющий Капсира огласил завещание Эрнана, в котором среди прочих фигурировало имя Габриеля де Шеверни – ему было завещано поместье близ Каркассона. К чести юноши надо сказать, что когда он приехал вступать во владение наследством, а вместо этого встретился с живым кузеном, то лишь обрадовался такому обороту событий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68