Уразумели?
Граф все уразумел. Ему был хорошо знаком этот тон – ровный, сдержанный, чуть ли не ласковый. Таким вот тоном покойный дон Фернандо в былые времена объявлял смертные приговоры провинившимся дворянам и чиновникам. Таким же тоном в тот памятный февральский день Бланка запретила ему под страхом разоблачения переступать порог ее покоев. В состоянии крайнего раздражения она производила еще более жуткое впечатление, чем даже ее отец, ибо произносила свои угрозы не только ласково, но и нараспев. Александр вновь вздохнул, поднялся с табурета и молча направился к двери.
– Ага! – в последний момент вспомнил он, вернулся к столику, вынул из подсвечника свою свечу, пояснив с мрачной улыбкой: – Чего доброго, еще швырнете мне в спину, – и лишь затем вышел.
– Интересно, о какой это сделке он говорил? – первым отозвался Монтини, когда горничная затворила за собой дверь. – Что он хотел предложить?
– Наверняка собирался дать тебе денег, – сказала Бланка, положив голову ему на грудь. – Полагаю, тысяч десять, не меньше.
– Но зачем? Чтобы откупиться от меня? Бланка, родная, неужели ты подумала, что я соглашусь? Да ни за что! Ты мне дороже всех сокровищ мира.
– Знаю, милый. Но он не это имел в виду. По-видимому, он хотел, чтобы ты прикупил себе земель и стал зажиточным сеньором. Чтобы он, видишь ли, не стыдился тебя, как моего любовника.
– О!..
– Какая низость! – гневно продолжала Бланка. – Предлагать свои грязные деньги! Ну, нет! Пусть лучше я опустошу нарбоннскую казну, но сама, без его помощи, соберу нужную тебе сумму.
– Дорогая! – с горечью произнес Этьен. – Опять за свое? Пожалуйста, не надо. Мне и так досадно, что я вынужден брать у тебя на расходы, а ты... Да пойми же, наконец, как это унизительно – быть на содержании у любовницы. Ты, конечно, прости за откровенность, но факт остается фактом: моей дружбы ищут лишь всякие лизоблюды, а те, с кем бы я сам хотел дружить, относятся ко мне свысока. Еще бы – выскочка, содержанец. Вот если бы я смог как-то отличиться, завоевать себе положение...
Тут Бланка вскочила и села в постели. Глаза ее радостно засияли.
– Ах, совсем забыла! Кажется, я нашла тебе достойную службу.
– Правда? – оживился Этьен. – Надеюсь, военную?
– Разумеется. И ни где-нибудь, а в королевской гвардии. Несколько дней назад подал в отставку один из лейтенантов. Маргарита пообещала выхлопотать его патент для тебя – отец ей не откажет. Так что ты уже, считай, лейтенант гвардии.
– Лейтенант?! – изумленно воскликнул Монтини. – Да это же курам на смех. Я – лейтенант! Ни единого дня на службе, а уже лейтенант!
– Эка беда! Пусть и курам на смех, зато при дворе ты будешь важной персоной.
– И опять же, выскочкой.
– Ошибаешься, милый. Патент-то вручу тебе не я, а король – причем по просьбе Маргариты. Ты понимаешь, что это значит?
– Ну, и что?
– Вот глупенький! Всем известно, что Маргарита не раздает милости направо и налево, она благоволит лишь к тем, кого уважает. Когда при дворе узнают, что ты назначен лейтенантом по ее личной просьбе, то сразу поймут, что она не просто терпит тебя из-за Матильды и ради нашей с ней дружбы, как утверждают злые языки; ведь никакая дружба не заставит ее сделать услугу несимпатичному ей человеку. Этим Маргарита покажет, что ты у нее в фаворе, что она уважает тебя. А раз так, то и отношение двора к тебе изменится. Я здесь чужая, – в голосе Бланки явственно проступила грусть. – Для сторонников короля я прежде всего жена графа Бискайского, для сторонников графа важно то, что я с ним не в ладах, и моя благосклонность ни тем, ни другим не указ. А Маргариту обожают все – и друзья, и враги; ее любимцы здесь в почете хотя бы потому, что они ее любимцы...
– Постой-ка! – вдруг всполошился Монтини. – Ведь я даже не рыцарь. Какой из меня лейтенант?
Бланка улыбнулась:
– Будь покоен, за этим дело не станет. Хоть завтра я могу посвятить тебя в рыцари. Не забывай, что я полновластная графиня Нарбонна, пэр Галлии.
– Это шутка? – спросил Этьен.
– Конечно, шутка. Я же не хочу, чтобы придворные насмешники измывались над тобой: дескать, заслужил рыцарские шпоры в постели. А если без шуток, то я попрошу кузена Аквитанского. Мы с ним добрые друзья, и он не откажет мне в этой услуге.
Монтини посмотрел ей в глаза.
– А знаешь, дорогая, такой очаровательной женщине, как ты, опасно обращаться к Красавчику за услугой. Глядишь, он потребует благодарности – на свой манер.
И они весело рассмеялись.
ГЛАВА XXIX. ПОРУГАННАЯ
После ухода Габриеля Матильда долго лежала на кровати, тупо уставившись невидящим взглядом в потолок. Ее охватило какое-то жуткое оцепенение. Ей отчаянно хотелось заплакать, но, несмотря на все старания, глаза ее оставались сухими. Тугой комок подступил к ее горлу и застрял там намертво, не желая ни возвращаться обратно, ни вырываться наружу.
Прошло довольно много времени, прежде чем Матильде удалось стряхнуть оцепенение. Она села в постели и медленно, будто в трансе, принялась сбрасывать с себя измятую, местами разорванную одежду. Раздевшись донага, Матильда тщательно вытерла кровь – и лишь тогда комок в ее горле, наконец, подался, слезы хлынули из ее глаз, и она безудержно зарыдала, горько оплакивая свою поруганную невинность, свои разрушенные иллюзии, свои безжалостно растоптанные мечты...
Когда начал заниматься рассвет, Матильда, выплакав все слезы и немного успокоившись, встала с постели, надела на себя чистую нижнюю рубаху и длинный пеньюар, вступила босыми ногами в тапочки и торопливо покинула комнату. Она больше не могла оставаться там, где над ней так жестоко наглумились, ей было страшно наедине со своими мыслями, и она решила пойти к Маргарите. Матильда знала, что накануне принцесса рассорилась с Рикардом Иверо, поэтому надеялась застать ее в спальне одну или, в худшем случае, с Констанцей де ла Пенья. В последние два года Маргарита плохо засыпала сама и обычно, когда у нее не было мужчин, брала к себе в постель дежурную фрейлину.
Когда Матильда вошла в спальню, Маргарита лежала ничком на кровати. Принцесса была сама, но ее нагота, скомканное постельное белье и разбросанные подушки свидетельствовали о том, что она весьма бурно провела первую половину ночи.
– Решил вернуться, милый? – нежно промурлыкала Маргарита, услышав тихий скрип двери.
– Это я, сударыня, – дрожащим голосом отозвалась Матильда.
– Ты? – Принцесса перевернулась набок и озадаченно взглянула на нее. –Почему ты не спишь? У тебя такой измученный вид... Что случилось?
– Н-ничего, сударыня. Просто... Просто я хочу побыть с вами.
Маргарита вздохнула:
– Боюсь, не к добру это. Слишком уж часто ты набиваешься ко мне – смотри, как бы это не вошло в привычку. Изредка побаловаться можно, но... Ладно, замнем. Честно говоря, я даже рада, что ты пришла. Иначе довелось бы будить Констанцу, а мне сейчас не шибко хочется видеть ее кислую мордашку. К тому же она пристает ко мне еще настырнее, чем ты. Тоже мне, порядочная!.. Ну, ложись, не стой, как вкопанная. Только сперва подай мне рубашку, она должна валяться где-то там, возле тебя.
Матильда подобрала с пола сей кокетливый наряд, скромно именуемый ночной рубашкой, и отдала его своей госпоже. Маргарита облеклась в полупрозрачную дымку, делавшую ее еще более соблазнительной, нежели в голом виде, а Матильда тем временем сбросила с ног тапочки, сняла с себя пеньюар и забралась на кровать. Обхватив Маргариту за талию, она крепко прижалась к ней.
– Ну вот! – с грустью произнесла принцесса. – Что я говорила! Пожалуй, тебе пора замуж.
– Нет, – прошептала Матильда, зарываясь лицом на ее груди. – Не надо... Не хочу...
– А что же ты хочешь? Остаться старой девой?
– Не знаю, сударыня, я ничего не хочу. Я... я хочу в монастырь!..
– Ага! – выдохнула Маргарита с явным облегчением. – Понятненько! – Она взяла Матильду за подбородок и подняла к себе ее лицо. – Если речь зашла о монастыре, значит ты влюбилась.
Матильда потупила глаза.
– Так я угадала? – не унималась Маргарита. – И кто он, этот счастливец?.. Ну-ка, ну-ка! Ведь это Красавчик-Филипп, верно?
Матильда утвердительно кивнула и вдруг разразилась громкими рыданиями.
– Да что ж это в самом деле? – растерялась принцесса. – Прекрати реветь, успокойся. Объясни, что стряслось?
– Он... Он... – начала было Матильда, но слезы помешали ей говорить.
– Неужели он обидел тебя?!
– Нет, не... не он... Это... это его... господин де... де Шеверни.
– Де Шеверни? Тот приятный молодой человек, с которым ты проболтала весь вечер?
– Д-да... Он... он оскорбил... оскорбил меня.
– Боже правый! – вскричала Маргарита. – Он изнасиловал тебя?!
В ответ девушка кивнула и разрыдалась пуще прежнего.
Принцесса села, опершись спиной на подушки, подтянула ноги и положила голову Матильды себе на колени.
– Поплачь, девочка, поплачь, милая, – нежно приговаривала она, гладя ее по спине и волосам. – Плачь, сколько можешь, тогда станет не так больно... Ах, он негодяй! Мерзкий насильник! Да я ему... Я покажу ему, подлецу такому. Ой, и покажу – чтоб другим неповадно было. Он у меня попляшет, помяни мое слово. Так получит, что после этого ад ему раем покажется... Нет, это уму непостижимо! С виду такой вежливый, такой застенчивый молодой человек – и на тебе! – Маргарита тяжело вздохнула. – Как плохо я знаю мужчин!..
Чуть погодя она принялась выспрашивать у Матильды подробности происшедшего; девушка отвечала ей, сдабривая каждую фразу обильным потоком слез, так что к концу повествования она наплакалась всласть и приутихла. Выслушав ее, принцесса вновь легла и привлекла Матильду к себе.
– Бедняжка ты моя глупенькая! Разве ты не понимаешь, что сама напросилась!
– О да, сударыня, прекрасно понимаю. Эта справедливая кара Божья за мои грехи, за мою развратность.
– За что, за что?! – изумилась Маргарита. – Какие еще грехи? Какая развратность? Да ты в своем уме, детка?!
– Это правда, сударыня. Я уже согрешила в мыслях, я поддалась соблазнам Искусителя. Я развратна своими помыслами.
– Бред собачий! Попридержи эту религиозную чушь для падре Эстебана, а мне мозги не пудри. Речь сейчас о другом. Вы с господином де Шеверни оба хороши; я даже затрудняюсь сказать, кто из вас больше виноват. Парень влюбился в тебя до умопомрачения, совсем потерял голову, а ты еще провоцировала его. Ну разве можно так обращаться с человеком, у которого крыша поехала? Вместо того чтобы посочувствовать ему, проявить жалость, сострадание, ты откровенно издевалась над ним, и, подозреваю, еще почище, чем рассказала мне. Если ты в чем-то и согрешила, так это нарушила заповедь Господню не искушать. Филипп, кстати, тоже издевался надо мной, но с определенным умыслом – чтобы я сама бросилась ему на шею. У него и в мыслях не было довести меня до белого каления, а затем попросту отшить... Черт возьми! Да попытайся он отколоть нечто подобное, я бы живо позвала стражу, велела привязать его к кровати и... – Маргарита прокашлялась. – Гм, ладно. Вернемся к нашим баранам... Н-да, и в самом деле к баранам, вернее, к барашкам – к двум глупым барашкам. Я, право, ума не приложу, что мне с вами делать – с тобой и господином де Шеверни. Во время приема, надо сказать, он произвел на меня очень приятное впечатление...
– Он негодяй, – сонно промямлила Матильда. – Я ненавижу его... И Красавчика ненавижу – он обманщик и подлец... Все мужчины подлецы... лжецы... Я их всех ненавижу...
– Ну-ну! – посуровела Маргарита. – Ты это брось! Без мужчин жизнь была бы скучна. Кого тогда прикажешь любить? Одних девчонок? Нет уж, уволь... Ах, душенька, ну и наделала ты мне хлопот со своим сумасшедшим поклонником! Как же теперь поступить с ним? Примерно наказать его, что ли? Можно, конечно, это напрочь выбьет дурь из его глупой башки – но ведь больно ударит и по тебе. Поди тогда найди тебе приличного мужа. Как там ни крути, а ты у нас, почитай, из самых низов. Лично я вижу только один выход из ситуации – но, боюсь, моя идея тебе не понравится. Ты ведь догадываешься, к чему я веду, Матильда?
Девушка не ответила. Измученная переживаниями, она наконец успокоилась и забылась в глубоком сне, тихо посапывая маленьким носиком. Она была так восхитительно красива, что Маргарита не удержалась и поцеловала ее.
– Спи, моя детка, спи, дорогая. И пусть сон принесет тебе облегчение...
Принцесса закрыла глаза, мысленно возвращаясь в объятия Филиппа. Тотчас кровать под ней будто провалилась, какое-то неведомое течение подхватило ее и быстро понесло сквозь густеющий туман дремоты в самую пучину сладких грез.
ГЛАВА XXX. В КОТОРОЙ ПОХОДЯ РЕШАЕТСЯ СУДЬБА МАТИЛЬДЫ, А ФИЛИПП НАЧИНАЕТ ПОНИМАТЬ, ЧТО ЯВНО ПОСПЕШИЛ С ПЕРЕОЦЕНКОЙ ЦЕННОСТЕЙ
Молоденький паж провел Филиппа на крытую террасу с видом на дворцовый парк, где при хорошей погоде Маргарита имела обыкновение обедать в узком кругу друзей. На этот раз за столом компанию ей составляли две постоянные ее сотрапезницы – Бланка и Жоанна, а также Этьен де Монтини, занявший место своей сестры, которая по вполне понятным причинам сегодня отсутствовала.
Пустовало и кресло справа от Маргариты – с начала июня и вплоть до последнего дня его неизменным хозяином был Рикард Иверо. Но сегодня Маргарита не пригласила его к себе. Также не предвиделось присутствие сестры Рикарда, Елены.
Когда появился Филипп, Маргарита, и до того удивившая Бланку и Жоанну бесконечными проволочками с началом обеда, отколола нечто вообще из ряда вон выходящее – она встала из-за стола и почти бегом бросилась ему навстречу.
– А вот и наш милый кузен, – проворковала она, глядя на него с откровенным восхищением. – Вы уж не взыщите, что мы начали без вас...
– Э, нет, кузина, – живо возразил Филипп. – Так не пойдет. Ведь это я должен извиняться за опоздание. – Он галантно поцеловал ее руку и почтительным кивком приветствовал остальных присутствующих. – Во всем виноват мой паж. Я сказал ему, что меня ни для кого нет, имея в виду моих придворных. Но он понял эти слова буквально и целых полчаса заговаривал зубы вашему посланнику, в то время как я беседовал с... мм... с одним из моих дворян – о чем я рассчитываю потолковать с вами несколько позже.
– Да, – кивнула Маргарита. – Об этом мы непременно поговорим – но чуть позже. А пока, прошу вас к столу, кузен.
Филипп расположился в кресле Рикарда Иверо, первым делом отпил из кубка глоток вина и произнес:
– Направляясь к вам, я заметил на площади римские флаги и штандарты. Вы не знаете, с какой это стати? Неужели прибыл император?
– Нет, – ответила Маргарита. – Только консул Гай Орсини Калабрийский с известием о приближении императорского поезда. Самого Августа Юлия мы ожидаем к вечеру.
– Ах да, теперь вспомнил. Утром меня пытались разбудить по поручению отца, но спросонку я заявил, что и сотня консулов не помешают мне выспаться.
– Еще бы! – едко заметила Бланка. – Ведь вы так утомились.
Филипп озадаченно уставился на нее. Эти симптомы были ему хорошо знакомы. В дурном расположении духа Бланка становилась крайне язвительной, и горе было тому, кто в такие моменты подворачивался ей под горячую руку (вернее, острый язычок) да еще осмелится пререкаться с нею.
«Вот как! Вижу, ты очень привязана к Матильде...»
– Вы правы, кузина, – с готовностью согласился он, лишая Бланку повода для дальнейших злых острот. – Я в самом деле чувствовал себя уставшим, и даже приезд императора не заставил бы меня... Однако постойте! Если Август Юлий лично приезжает за своей невестой, то и венчание должно состояться сразу же после передачи.
Маргарита пожала плечами.
– Ясное дело! Ведь в противном случае итальянские ханжи-патриции лопнут от негодования: ах, какое вопиющее нарушение правил приличия! Венчание назначено на десятое число. На десятое сентября, разумеется...
– Очень существенное уточнение, – съязвила Бланка. – Не то кузен подумал бы, что на десятое декабря.
Маргарита бросила на нее быстрый взгляд и продолжала:
– Так вот, десятого сентября Август Юлий и Нора обвенчаются здесь, в Памплоне, а уже на следующее утро отправятся в Рим, где по их прибытии состоится коронация новой королевы Италии.
– Можно подумать, – вставила Бланка, – что до их прибытия.
– А можно подумать, – раздраженно ответила Маргарита, – что у тебя больше неприятностей, чем у меня, что я меньше твоего переживаю за Матильду, что в конце концов... Ведь это ребячество, кузина!
К удивлению Филиппа, Бланка не огрызалась и даже попросила прощения за несдержанность, хотя видно было, что она очень расстроена.
«Взрослеет», – отметил он с умилением отца, в один прекрасный день обнаружившего, что его дочь из нескладного подростка превратилась в очаровательную юную девушку.
После этого инцидента разговор за столом увял и лишь изредка молодые люди обменивались скупыми бессодержательными репликами. Когда подали десерт, Жоанна, не любившая сладкого, молча поднялась со своего места.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Граф все уразумел. Ему был хорошо знаком этот тон – ровный, сдержанный, чуть ли не ласковый. Таким вот тоном покойный дон Фернандо в былые времена объявлял смертные приговоры провинившимся дворянам и чиновникам. Таким же тоном в тот памятный февральский день Бланка запретила ему под страхом разоблачения переступать порог ее покоев. В состоянии крайнего раздражения она производила еще более жуткое впечатление, чем даже ее отец, ибо произносила свои угрозы не только ласково, но и нараспев. Александр вновь вздохнул, поднялся с табурета и молча направился к двери.
– Ага! – в последний момент вспомнил он, вернулся к столику, вынул из подсвечника свою свечу, пояснив с мрачной улыбкой: – Чего доброго, еще швырнете мне в спину, – и лишь затем вышел.
– Интересно, о какой это сделке он говорил? – первым отозвался Монтини, когда горничная затворила за собой дверь. – Что он хотел предложить?
– Наверняка собирался дать тебе денег, – сказала Бланка, положив голову ему на грудь. – Полагаю, тысяч десять, не меньше.
– Но зачем? Чтобы откупиться от меня? Бланка, родная, неужели ты подумала, что я соглашусь? Да ни за что! Ты мне дороже всех сокровищ мира.
– Знаю, милый. Но он не это имел в виду. По-видимому, он хотел, чтобы ты прикупил себе земель и стал зажиточным сеньором. Чтобы он, видишь ли, не стыдился тебя, как моего любовника.
– О!..
– Какая низость! – гневно продолжала Бланка. – Предлагать свои грязные деньги! Ну, нет! Пусть лучше я опустошу нарбоннскую казну, но сама, без его помощи, соберу нужную тебе сумму.
– Дорогая! – с горечью произнес Этьен. – Опять за свое? Пожалуйста, не надо. Мне и так досадно, что я вынужден брать у тебя на расходы, а ты... Да пойми же, наконец, как это унизительно – быть на содержании у любовницы. Ты, конечно, прости за откровенность, но факт остается фактом: моей дружбы ищут лишь всякие лизоблюды, а те, с кем бы я сам хотел дружить, относятся ко мне свысока. Еще бы – выскочка, содержанец. Вот если бы я смог как-то отличиться, завоевать себе положение...
Тут Бланка вскочила и села в постели. Глаза ее радостно засияли.
– Ах, совсем забыла! Кажется, я нашла тебе достойную службу.
– Правда? – оживился Этьен. – Надеюсь, военную?
– Разумеется. И ни где-нибудь, а в королевской гвардии. Несколько дней назад подал в отставку один из лейтенантов. Маргарита пообещала выхлопотать его патент для тебя – отец ей не откажет. Так что ты уже, считай, лейтенант гвардии.
– Лейтенант?! – изумленно воскликнул Монтини. – Да это же курам на смех. Я – лейтенант! Ни единого дня на службе, а уже лейтенант!
– Эка беда! Пусть и курам на смех, зато при дворе ты будешь важной персоной.
– И опять же, выскочкой.
– Ошибаешься, милый. Патент-то вручу тебе не я, а король – причем по просьбе Маргариты. Ты понимаешь, что это значит?
– Ну, и что?
– Вот глупенький! Всем известно, что Маргарита не раздает милости направо и налево, она благоволит лишь к тем, кого уважает. Когда при дворе узнают, что ты назначен лейтенантом по ее личной просьбе, то сразу поймут, что она не просто терпит тебя из-за Матильды и ради нашей с ней дружбы, как утверждают злые языки; ведь никакая дружба не заставит ее сделать услугу несимпатичному ей человеку. Этим Маргарита покажет, что ты у нее в фаворе, что она уважает тебя. А раз так, то и отношение двора к тебе изменится. Я здесь чужая, – в голосе Бланки явственно проступила грусть. – Для сторонников короля я прежде всего жена графа Бискайского, для сторонников графа важно то, что я с ним не в ладах, и моя благосклонность ни тем, ни другим не указ. А Маргариту обожают все – и друзья, и враги; ее любимцы здесь в почете хотя бы потому, что они ее любимцы...
– Постой-ка! – вдруг всполошился Монтини. – Ведь я даже не рыцарь. Какой из меня лейтенант?
Бланка улыбнулась:
– Будь покоен, за этим дело не станет. Хоть завтра я могу посвятить тебя в рыцари. Не забывай, что я полновластная графиня Нарбонна, пэр Галлии.
– Это шутка? – спросил Этьен.
– Конечно, шутка. Я же не хочу, чтобы придворные насмешники измывались над тобой: дескать, заслужил рыцарские шпоры в постели. А если без шуток, то я попрошу кузена Аквитанского. Мы с ним добрые друзья, и он не откажет мне в этой услуге.
Монтини посмотрел ей в глаза.
– А знаешь, дорогая, такой очаровательной женщине, как ты, опасно обращаться к Красавчику за услугой. Глядишь, он потребует благодарности – на свой манер.
И они весело рассмеялись.
ГЛАВА XXIX. ПОРУГАННАЯ
После ухода Габриеля Матильда долго лежала на кровати, тупо уставившись невидящим взглядом в потолок. Ее охватило какое-то жуткое оцепенение. Ей отчаянно хотелось заплакать, но, несмотря на все старания, глаза ее оставались сухими. Тугой комок подступил к ее горлу и застрял там намертво, не желая ни возвращаться обратно, ни вырываться наружу.
Прошло довольно много времени, прежде чем Матильде удалось стряхнуть оцепенение. Она села в постели и медленно, будто в трансе, принялась сбрасывать с себя измятую, местами разорванную одежду. Раздевшись донага, Матильда тщательно вытерла кровь – и лишь тогда комок в ее горле, наконец, подался, слезы хлынули из ее глаз, и она безудержно зарыдала, горько оплакивая свою поруганную невинность, свои разрушенные иллюзии, свои безжалостно растоптанные мечты...
Когда начал заниматься рассвет, Матильда, выплакав все слезы и немного успокоившись, встала с постели, надела на себя чистую нижнюю рубаху и длинный пеньюар, вступила босыми ногами в тапочки и торопливо покинула комнату. Она больше не могла оставаться там, где над ней так жестоко наглумились, ей было страшно наедине со своими мыслями, и она решила пойти к Маргарите. Матильда знала, что накануне принцесса рассорилась с Рикардом Иверо, поэтому надеялась застать ее в спальне одну или, в худшем случае, с Констанцей де ла Пенья. В последние два года Маргарита плохо засыпала сама и обычно, когда у нее не было мужчин, брала к себе в постель дежурную фрейлину.
Когда Матильда вошла в спальню, Маргарита лежала ничком на кровати. Принцесса была сама, но ее нагота, скомканное постельное белье и разбросанные подушки свидетельствовали о том, что она весьма бурно провела первую половину ночи.
– Решил вернуться, милый? – нежно промурлыкала Маргарита, услышав тихий скрип двери.
– Это я, сударыня, – дрожащим голосом отозвалась Матильда.
– Ты? – Принцесса перевернулась набок и озадаченно взглянула на нее. –Почему ты не спишь? У тебя такой измученный вид... Что случилось?
– Н-ничего, сударыня. Просто... Просто я хочу побыть с вами.
Маргарита вздохнула:
– Боюсь, не к добру это. Слишком уж часто ты набиваешься ко мне – смотри, как бы это не вошло в привычку. Изредка побаловаться можно, но... Ладно, замнем. Честно говоря, я даже рада, что ты пришла. Иначе довелось бы будить Констанцу, а мне сейчас не шибко хочется видеть ее кислую мордашку. К тому же она пристает ко мне еще настырнее, чем ты. Тоже мне, порядочная!.. Ну, ложись, не стой, как вкопанная. Только сперва подай мне рубашку, она должна валяться где-то там, возле тебя.
Матильда подобрала с пола сей кокетливый наряд, скромно именуемый ночной рубашкой, и отдала его своей госпоже. Маргарита облеклась в полупрозрачную дымку, делавшую ее еще более соблазнительной, нежели в голом виде, а Матильда тем временем сбросила с ног тапочки, сняла с себя пеньюар и забралась на кровать. Обхватив Маргариту за талию, она крепко прижалась к ней.
– Ну вот! – с грустью произнесла принцесса. – Что я говорила! Пожалуй, тебе пора замуж.
– Нет, – прошептала Матильда, зарываясь лицом на ее груди. – Не надо... Не хочу...
– А что же ты хочешь? Остаться старой девой?
– Не знаю, сударыня, я ничего не хочу. Я... я хочу в монастырь!..
– Ага! – выдохнула Маргарита с явным облегчением. – Понятненько! – Она взяла Матильду за подбородок и подняла к себе ее лицо. – Если речь зашла о монастыре, значит ты влюбилась.
Матильда потупила глаза.
– Так я угадала? – не унималась Маргарита. – И кто он, этот счастливец?.. Ну-ка, ну-ка! Ведь это Красавчик-Филипп, верно?
Матильда утвердительно кивнула и вдруг разразилась громкими рыданиями.
– Да что ж это в самом деле? – растерялась принцесса. – Прекрати реветь, успокойся. Объясни, что стряслось?
– Он... Он... – начала было Матильда, но слезы помешали ей говорить.
– Неужели он обидел тебя?!
– Нет, не... не он... Это... это его... господин де... де Шеверни.
– Де Шеверни? Тот приятный молодой человек, с которым ты проболтала весь вечер?
– Д-да... Он... он оскорбил... оскорбил меня.
– Боже правый! – вскричала Маргарита. – Он изнасиловал тебя?!
В ответ девушка кивнула и разрыдалась пуще прежнего.
Принцесса села, опершись спиной на подушки, подтянула ноги и положила голову Матильды себе на колени.
– Поплачь, девочка, поплачь, милая, – нежно приговаривала она, гладя ее по спине и волосам. – Плачь, сколько можешь, тогда станет не так больно... Ах, он негодяй! Мерзкий насильник! Да я ему... Я покажу ему, подлецу такому. Ой, и покажу – чтоб другим неповадно было. Он у меня попляшет, помяни мое слово. Так получит, что после этого ад ему раем покажется... Нет, это уму непостижимо! С виду такой вежливый, такой застенчивый молодой человек – и на тебе! – Маргарита тяжело вздохнула. – Как плохо я знаю мужчин!..
Чуть погодя она принялась выспрашивать у Матильды подробности происшедшего; девушка отвечала ей, сдабривая каждую фразу обильным потоком слез, так что к концу повествования она наплакалась всласть и приутихла. Выслушав ее, принцесса вновь легла и привлекла Матильду к себе.
– Бедняжка ты моя глупенькая! Разве ты не понимаешь, что сама напросилась!
– О да, сударыня, прекрасно понимаю. Эта справедливая кара Божья за мои грехи, за мою развратность.
– За что, за что?! – изумилась Маргарита. – Какие еще грехи? Какая развратность? Да ты в своем уме, детка?!
– Это правда, сударыня. Я уже согрешила в мыслях, я поддалась соблазнам Искусителя. Я развратна своими помыслами.
– Бред собачий! Попридержи эту религиозную чушь для падре Эстебана, а мне мозги не пудри. Речь сейчас о другом. Вы с господином де Шеверни оба хороши; я даже затрудняюсь сказать, кто из вас больше виноват. Парень влюбился в тебя до умопомрачения, совсем потерял голову, а ты еще провоцировала его. Ну разве можно так обращаться с человеком, у которого крыша поехала? Вместо того чтобы посочувствовать ему, проявить жалость, сострадание, ты откровенно издевалась над ним, и, подозреваю, еще почище, чем рассказала мне. Если ты в чем-то и согрешила, так это нарушила заповедь Господню не искушать. Филипп, кстати, тоже издевался надо мной, но с определенным умыслом – чтобы я сама бросилась ему на шею. У него и в мыслях не было довести меня до белого каления, а затем попросту отшить... Черт возьми! Да попытайся он отколоть нечто подобное, я бы живо позвала стражу, велела привязать его к кровати и... – Маргарита прокашлялась. – Гм, ладно. Вернемся к нашим баранам... Н-да, и в самом деле к баранам, вернее, к барашкам – к двум глупым барашкам. Я, право, ума не приложу, что мне с вами делать – с тобой и господином де Шеверни. Во время приема, надо сказать, он произвел на меня очень приятное впечатление...
– Он негодяй, – сонно промямлила Матильда. – Я ненавижу его... И Красавчика ненавижу – он обманщик и подлец... Все мужчины подлецы... лжецы... Я их всех ненавижу...
– Ну-ну! – посуровела Маргарита. – Ты это брось! Без мужчин жизнь была бы скучна. Кого тогда прикажешь любить? Одних девчонок? Нет уж, уволь... Ах, душенька, ну и наделала ты мне хлопот со своим сумасшедшим поклонником! Как же теперь поступить с ним? Примерно наказать его, что ли? Можно, конечно, это напрочь выбьет дурь из его глупой башки – но ведь больно ударит и по тебе. Поди тогда найди тебе приличного мужа. Как там ни крути, а ты у нас, почитай, из самых низов. Лично я вижу только один выход из ситуации – но, боюсь, моя идея тебе не понравится. Ты ведь догадываешься, к чему я веду, Матильда?
Девушка не ответила. Измученная переживаниями, она наконец успокоилась и забылась в глубоком сне, тихо посапывая маленьким носиком. Она была так восхитительно красива, что Маргарита не удержалась и поцеловала ее.
– Спи, моя детка, спи, дорогая. И пусть сон принесет тебе облегчение...
Принцесса закрыла глаза, мысленно возвращаясь в объятия Филиппа. Тотчас кровать под ней будто провалилась, какое-то неведомое течение подхватило ее и быстро понесло сквозь густеющий туман дремоты в самую пучину сладких грез.
ГЛАВА XXX. В КОТОРОЙ ПОХОДЯ РЕШАЕТСЯ СУДЬБА МАТИЛЬДЫ, А ФИЛИПП НАЧИНАЕТ ПОНИМАТЬ, ЧТО ЯВНО ПОСПЕШИЛ С ПЕРЕОЦЕНКОЙ ЦЕННОСТЕЙ
Молоденький паж провел Филиппа на крытую террасу с видом на дворцовый парк, где при хорошей погоде Маргарита имела обыкновение обедать в узком кругу друзей. На этот раз за столом компанию ей составляли две постоянные ее сотрапезницы – Бланка и Жоанна, а также Этьен де Монтини, занявший место своей сестры, которая по вполне понятным причинам сегодня отсутствовала.
Пустовало и кресло справа от Маргариты – с начала июня и вплоть до последнего дня его неизменным хозяином был Рикард Иверо. Но сегодня Маргарита не пригласила его к себе. Также не предвиделось присутствие сестры Рикарда, Елены.
Когда появился Филипп, Маргарита, и до того удивившая Бланку и Жоанну бесконечными проволочками с началом обеда, отколола нечто вообще из ряда вон выходящее – она встала из-за стола и почти бегом бросилась ему навстречу.
– А вот и наш милый кузен, – проворковала она, глядя на него с откровенным восхищением. – Вы уж не взыщите, что мы начали без вас...
– Э, нет, кузина, – живо возразил Филипп. – Так не пойдет. Ведь это я должен извиняться за опоздание. – Он галантно поцеловал ее руку и почтительным кивком приветствовал остальных присутствующих. – Во всем виноват мой паж. Я сказал ему, что меня ни для кого нет, имея в виду моих придворных. Но он понял эти слова буквально и целых полчаса заговаривал зубы вашему посланнику, в то время как я беседовал с... мм... с одним из моих дворян – о чем я рассчитываю потолковать с вами несколько позже.
– Да, – кивнула Маргарита. – Об этом мы непременно поговорим – но чуть позже. А пока, прошу вас к столу, кузен.
Филипп расположился в кресле Рикарда Иверо, первым делом отпил из кубка глоток вина и произнес:
– Направляясь к вам, я заметил на площади римские флаги и штандарты. Вы не знаете, с какой это стати? Неужели прибыл император?
– Нет, – ответила Маргарита. – Только консул Гай Орсини Калабрийский с известием о приближении императорского поезда. Самого Августа Юлия мы ожидаем к вечеру.
– Ах да, теперь вспомнил. Утром меня пытались разбудить по поручению отца, но спросонку я заявил, что и сотня консулов не помешают мне выспаться.
– Еще бы! – едко заметила Бланка. – Ведь вы так утомились.
Филипп озадаченно уставился на нее. Эти симптомы были ему хорошо знакомы. В дурном расположении духа Бланка становилась крайне язвительной, и горе было тому, кто в такие моменты подворачивался ей под горячую руку (вернее, острый язычок) да еще осмелится пререкаться с нею.
«Вот как! Вижу, ты очень привязана к Матильде...»
– Вы правы, кузина, – с готовностью согласился он, лишая Бланку повода для дальнейших злых острот. – Я в самом деле чувствовал себя уставшим, и даже приезд императора не заставил бы меня... Однако постойте! Если Август Юлий лично приезжает за своей невестой, то и венчание должно состояться сразу же после передачи.
Маргарита пожала плечами.
– Ясное дело! Ведь в противном случае итальянские ханжи-патриции лопнут от негодования: ах, какое вопиющее нарушение правил приличия! Венчание назначено на десятое число. На десятое сентября, разумеется...
– Очень существенное уточнение, – съязвила Бланка. – Не то кузен подумал бы, что на десятое декабря.
Маргарита бросила на нее быстрый взгляд и продолжала:
– Так вот, десятого сентября Август Юлий и Нора обвенчаются здесь, в Памплоне, а уже на следующее утро отправятся в Рим, где по их прибытии состоится коронация новой королевы Италии.
– Можно подумать, – вставила Бланка, – что до их прибытия.
– А можно подумать, – раздраженно ответила Маргарита, – что у тебя больше неприятностей, чем у меня, что я меньше твоего переживаю за Матильду, что в конце концов... Ведь это ребячество, кузина!
К удивлению Филиппа, Бланка не огрызалась и даже попросила прощения за несдержанность, хотя видно было, что она очень расстроена.
«Взрослеет», – отметил он с умилением отца, в один прекрасный день обнаружившего, что его дочь из нескладного подростка превратилась в очаровательную юную девушку.
После этого инцидента разговор за столом увял и лишь изредка молодые люди обменивались скупыми бессодержательными репликами. Когда подали десерт, Жоанна, не любившая сладкого, молча поднялась со своего места.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68