Дзебу. Он спрашивал о Дзебу. Ее тело похолодело от макушки до пяток.
- Трудно рассмотреть под всей этой пудрой, - сказал Кублай, - но мне кажется, что твое лицо побледнело.
Сердце колотилось в груди, руки дрожали. Это был не только страх, который она испытывала к Кублаю. Не только это. Дзебу внезапно стал для нее снова реальным, после стольких лет, в течение которых он существовал только в ее воображении.
Но страх по отношению к Кублаю также охватил ее. Воспоминание о первой встрече с монголами всплыло в памяти. Служанка, изнасилованная и обезглавленная по дороге в Учжоу. Разговоры Кублая о массовых казнях. Дети, которые могли только умереть с голода, если их не убьют. Монгольский военный пытался убить Дзебу, когда он был еще ребенком.
Она молча смотрела на огромную фигуру рядом с ней. Грубый, непредсказуемый, мстительный. Она была в его власти, как и Дзебу. Быть может, Дзебу был уже мертв.
- Поразительно - услышать имя из столь далекого прошлого, - сказала она, стараясь говорить равнодушно. - Да, я знаю монаха Дзебу. Он член Ордена зиндзя. Около двадцати лет назад, когда я была еще совсем молодой девушкой, он сопровождал меня из Камакуры в Хэйан Кё, где я должна была выйти замуж за князя Хоригаву.
«Все эти годы я знала, что он Где-то здесь, в Китае, - подумала она. - Чтобы не причинить вреда нам обоим, я была настолько осторожна, что не пыталась увидеть его, далее выяснить что-либо о нем. К чему это привело? Мы просто подошли к сегодняшней ситуации. Возможно, мы были обречены с того момента, когда его приемный отец Тайтаро заговорил со мной на глазах Буркины».
- Монах Дзебу частично является моим соплеменником, - сказал Кублай - Это объясняет его рыжие волосы и серые глаза. У моего деда, Чингисхана, были такие же волосы и зеленые глаза. Я не унаследовал их от него. Монголов, у которых глаза такого цвета, называют борчикаунами - сероглазыми. Отец Дзебу Дзамуга был борчикауном. Он был двоюродным братом Чингисхана, его кровным братом и врагом.
Танико кивнула.
- Чтобы убить время, пока мы ехали в Хэйан Кё, Дзебу рассказал мне историю о монгольском воине, который переправился на наши острова, чтобы преследовать и убить его отца. Этот воин был рыжеволосым и синеглазым.
- Аргун Багадур, - сказал Кублай. - Благодаря странным поворотам судьбы этот Дзебу сейчас служит в моей армии. После нашей победы над Ариком Букой Аргун попытался убить Дзебу и чуть не развязал еще одну войну. Я должен был решить этот спор. Дзебу верно служил мне, и я снял с него и его семьи проклятие, наложенное Прародителем. Потом этот монах с поразительной наглостью попросил отдать тебя ему. - Он не спускал с нее глаз.
Впервые за многие месяцы Танико прошептала обращение к Будде. Слова Кублая о дерзости Дзебу обрадовали ее. Но было похоже все больше и больше, что она принесет несчастье им обоим.
- Ты подозревала хотя бы, что он в этой части света? - спросил ее Кублай.
Несомненно, Кублай знал все, что знала Буркина, а вместе они могли догадаться и еще о большем. Что сказал Дзебу Кублаю, узнать было невозможно.
- В ту ночь, когда вас избрали Великим Ханом, я видела его приемного отца, который сообщил мне, что Дзебу был в Гуайлине и что с ним все в порядке. Слон, Дзебу значит для меня значительно больше, чем я призналась вам. Он был отцом одного из моих детей, дочери. Она была убита Хоригавой. Утоплена.
Кублай кивнул:
- Твой муж имел на это право. - Его голос упал до почти ласкового шепота: - Скажи мне, Танико, желаешь ли ты оставить меня и уйти с этим монахом?
Она знала, что ее следующие слова могут привести к смерти и ее, и Дзебу. Ее сердце билось так часто, что она едва могла дышать. Сказать сейчас неправду - значит, провести остаток жизни в плену лжи. Она часто недоумевала, почему ее не тянет к самоубийству, что происходило со многими самурайскими мужчинами и женщинами. Даже сейчас она не смогла бы поднести кинжал к своему горлу. Но если Кублай захочет убить ее за то, что она сейчас произнесет, она готова умереть.
Тем не менее говорить об этом прямо и резко не было необходимости. Она тщательно подбирала слова.
- Слон, ваше величество… Я действительно была счастлива с вами. Когда меня привели к вам, я была в ужасе, в отчаянии. Пять лет вы были добры ко мне. Вы были настолько великодушны, что проводили со мной время. Вы удостоили меня великой чести по сравнению с другими женщинами вашего окружения. Если бы мне предстояло прожить остаток жизни с вами, я могла бы быть удовлетворенной. Но, говоря правду, я жажду встречи с Дзебу более всего в жизни. Если мне удастся соединиться с ним, это будет похоже на второе рождение в Западном Раю Амиды. Я не могу представить себе, что подобное счастье может быть моим.
Она замолчала. Кублай смотрел на нее. В его черных глазах невозможно было ничего прочитать. «Он убьет нас, я знаю это. Но я должна продолжать разговаривать с ним в любом случае».
- Я не настолько дерзка, как Дзебу, ваше величество. Я не прошу вас вернуть меня ему. Я прошу только об одном. Вы можете убить Дзебу за то, что он посмел поднять глаза на женщину из окружения Великого Хана. Вы можете убить меня за то, что я не могу справиться с тоской по Дзебу. Позвольте нам увидеться хоть один раз перед смертью. Прошло так много лет с той поры, когда я последний раз видела его. Окажите мне эту милость, если я хоть когда-нибудь доставила вам удовольствие.
Кублай по-прежнему молчал. Она ожидала смертного приговора себе, ждала, когда он крикнет стражу и прикажет увести ее. Она не испытывала страха больше. Высказав открыто свое отношение к Дзебу, она ощущала огромное облегчение и возвышенное счастье. Пусть Кублай делает все, что хочет.
Он потянулся и взял ее маленькие бледные ладони в свои огромные и темные. Она сидела рядом с ним, повесив голову. Сначала он нежно держал ее руки. Постепенно пожатие усиливалось, пока боль не стала нестерпимой. Она судорожно вздохнула. Он мгновенно отпустил ее.
Хан прошел через комнату к источнику вина, выполненному в виде змеиной головы. При его прикосновении светлый поток вина устремился изо рта змеи в золотой кубок. Потягивая вино, он прошел к ширме.
- Когда мне было восемь лет, мой дед взял меня в поход на Китай. Я впервые увидел деревья. Они показались мне волшебными, подобными великанам, протянувшим руки к Вечным Небесам. Когда я вернулся обратно в степи, они показались мне такими сухими и пустыми, что я дал себе клятву никогда не жить среди них. А если мне это будет суждено, то я посажу везде деревья. Мой Прародитель придерживался противоположного мнения. Он намеревался срубить все деревья в Китае и превратить землю в один сплошной луг.
Мне нравились и горы. Равнины, на которых я провел свое детство, были такими плоскими. Они почти пугали меня своими огромными расстояниями. Скоро я сооружу здесь, в Хан-Балиге, свою собственную гору. Я посажу на ней деревья. Я прикажу осторожно выкопать по одному дереву всех сортов, растущих по всему миру, и доставить к моей зеленой горе, чтобы они росли на ней. На вершине я построю зеленый дворец для себя и своих близких. - Он отвернулся от ширмы и печально взглянул на нее. - Ты не увидишь этого.
Она открыла было рот, чтобы сказать что-то, но он, подняв вверх руку, приказал ей молчать, и она покорно склонила голову.
- Короткие минуты, проведенные с тобой, доставляли мне огромное наслаждение. Они были менее частыми, чем мне самому хотелось, но я вынужден делить себя со множеством женщин. Ты, мне кажется, будешь более всего счастлива, если проведешь всю жизнь с одним человеком. Я иногда задумывался, что можно чувствовать, отчаянно желая одну-единственную женщину, как иногда пишут об этом поэты. Когда в распоряжении мужчины много женщин, как у меня, он не способен страстно желать лишь одну из них. По крайней мере, долгое время. Я стал понимать больше, что значит хотеть одну женщину только для самого себя, с тех пор как узнал о тебе и Дзебу. Ты вдруг стала очень необходимой для меня. Со мной всегда так. Если бы мне принадлежал весь мир, кроме крошечного клочка пустыни, я стал бы думать только о нем, об этом маленьком клочке, который бы мне еще не принадлежал.
Даже до того, как этот монах попросил освободить тебя, ты была одной из самых интересных моих женщин. - Он замолчал и сжал кулаки. - Сейчас, когда кто-то другой желает тебя, кажется невозможным тебя отпустить. Никогда не слышать твоей игры и странно прекрасных песен. Никогда не слышать твоих рассказов об островах, которые ты называешь священными. Никогда не испытывать наслаждения от твоих особых способов удовлетворять мужчину. Никогда не обсуждать дела управления империей с такой мудрой и хитрой женщиной, как ты. Невозможно лишиться всего этого. - Он подошел и сел рядом с ней на кровать, нежно взяв ее за руку. - Я пытался сделать с женщинами то же, что и со своей зеленой горой. Я хотел получить женщин из всех стран света. Если ты оставишь меня, мой набор станет неполным.
Танико почувствовала, как возбуждение, не оставлявшее ее с момента признания в чувствах к Дзебу, покидает ее, а его место занимает безнадежность, голая, как степи, в которых родился Кублай.
- Я понимаю, ваше величество, - прошептала она. Она действительно понимала его, но одновременно ненавидела за то, что он относился к ней как к предмету из своей коллекции, подобно редкому дереву.
Кублай поднялся и прошел обратно к ширме.
- Тогда можешь возвращаться в женский дворец, Танико.
Она низко поклонилась и удалилась из зеленой спальни Кублая. Он остался стоять, сцепив за спиной руки и не спуская глаз с деревьев на золотой горе.
Глава 26
«Великий Хан проявил доброту, - подумала она, - позволив совершить мне прогулку на лошади». Парки Хан-Балига были слегка покрыты снегом, со стороны Монголии дул пронизывающий ветер. Танико, Буркина и Сереметра были одеты в горностаевые шубы и шапки. «Буркина, - подумала Танико, - конечно, поехала, чтобы присматривать за мной».
Она не будет пытаться бежать. По крайней мере, здесь, в Хан-Балиге, она могла надеяться, что Дзебу Где-то рядом. Могла надеяться, что Великий Хан выполнит ее просьбу и позволит ей повидаться с Дзебу, прежде чем казнит. Она хотела быть здесь.
Женщины ехали молча. Темные, присыпанные снегом кипарисы очень походили на те, что были нарисованы на ширме в спальне Кублая. Они ехали по извилистой дороге, которая временами не окаймлялась деревьями и позволяла им посмотреть на новую столицу. Всего несколько месяцев назад болотистая равнина, простирающаяся вокруг них, была необитаемой. Сейчас болота осушили, образовались озера. Вставали стены, ограничивающие территорию, в три раза большую Хэйан Кё. В самом центре разгружались повозки с землей и камнями - сооружалась гора Кублая. Строились одни дворцы, закладывались фундаменты для других. Повозки, входившие в город бесконечным потоком, везли на стройку лес и камень. Даже боевых слонов заставили работать - поднимать грубо обтесанные каменные колонны для великолепных фасадов.
К северу от дворцовых земель мгновенно возник торопливо построенный город, который тут же заселили чиновники, послы, ремесленники, миссионеры, купцы, куртизанки, прорицатели, воры и прихлебатели. На запад бесконечно растянулись по холмистой равнине юрты, в которых жила армия, охраняющая столицу и Великого Хана.
- В той стороне находятся руины Иенкиня, - указала на юг Буркина. Танико ничего не сказала. Она помнила, как Кублай описывал разграбление и поджог Иенкиня в год своего рождения. Его народ был жесток. Сейчас Буркина и Кублай, несомненно, испытывали наслаждение от ее страданий, а она постоянно думала, что с ней станет. И как Кублай поступил с Дзебу.
- Налево находится очень интересный новый храм тибетских лам, - сказала Буркина, - но я устала от храмов. Я уверена, что, как буддистка, ты непременно захочешь посетить его, Танико. Мы можем расстаться здесь. Сереметра может поехать со мной и насладиться видом.
- Ты не хочешь поехать со мной, Сереметра? - спросила Танико с легким испугом в голосе.
- Храмы навевают на меня печаль, - ответила Сереметра. - Они только напоминают мне, что нет такого места, где бы я могла помолиться Ахуре Мазде.
- Поехали, принцесса. - Они уехали, не дав Танико времени на дальнейшие разговоры.
«Они прикончат меня сейчас, - подумала Танико. - Вот почему Буркина завела меня в парк. Там меня ждут палачи».
Она надеялась, что смерть будет быстрой, что ее не станут унижать, продав содержателю публичного дома. «На это непохоже, - подумала она. - В такие дома требовались девушки, только вышедшие из детства, а не тридцатитрехлетние женщины». Она никогда не переставала удивляться, что Кублай находил ее привлекательной в ее-то годы. Именно поэтому трудно было понять его страсть, его нежелание отпустить ее к Дзебу.
Прямо перед ней над деревьями возвышалась круглая белая пагода, крытая плоским листом меди, с которого свисала тысяча маленьких колокольчиков. Колокольчики превращали яростный натиск ветра со степей в музыку. Она могла слышать ее даже на таком расстоянии. Странно, что Кублай выбрал этот тихий храм в качестве места, где она испытает на себе его ревнивый гнев.
Еще более странно, - продолжала она думать о Кублае, - что годы, проведенные с ним, были счастливыми для нее. Не такими счастливыми, как годы, проведенные с Кийоси, даже не такими счастливыми, как годы детства в Камакуре. Находясь с Кублаем, она всегда чувствовала примесь крови во всем, что делали монголы. Тем не менее это были удивительные годы, проведенные рядом с могущественным и проницательным человеком, от решений которого зависели взлеты и падения королевств. Она всегда отдавала себе отчет, что это счастье висело на тонкой нитке благосклонности Кублая. Наконец эта нить не выдержала.
Она выехала из-за поворота и увидела всадника, загораживающего ей дорогу. Ее сердце подпрыгнуло от страха. Это был высокий монгол, одетый в меховую шапку и толстый серый плащ. Его рыжие усы свисали по обеим сторонам рта, придавая ему вид угрюмой свирепости, как и большинству монголов. Его глаза были серыми, как и его плащ.
Он продолжал смотреть на нее, не говоря ни слова. Был ли он ее палачом? Или просто офицером, которому ее подарили в качестве рабыни?
Наконец он сказал:
- Водная птица вечно описывает круги, не находя места, на которое могла бы сесть.
Водная птица? Он говорил не по-монгольски или по-китайски. Он говорил на языке Страны Восходящего Солнца. Слова, которых она не слышала уже несколько лет. Она узнала голос. Снова посмотрела на лицо и тоже узнала его.
Она сидела на лошади, открыв, как дурочка, рот, и плакала.
- Он позволил? Он разрешил нам…
- Да, - тихо сказал он, - Все именно так.
Он сжал бока своей пегой лошади коленями, лошадь прыгнула вперед, и они оказались рядом. Он легко поднял ее из седла и усадил перед собой. Хлопнув лошадь Танико по крупу, он отослал ее прочь, потом они понеслись галопом по другой дороге, извивающейся по парку Кублая.
Ее сердце стучало в такт копытам лошади. И одновременно восторженно парило над Хан-Балигом. Она по-прежнему не могла вымолвить ни слова. Она должна сказать ему что-то. До этого момента из ее гортани вырывались только рыдания и несвязный лепет. Его слова о водной птице были так прекрасны. Но у него было время подготовиться. Он знал, что все так произойдет.
Она вдруг рассердилась на него. Попыталась развернуться в седле и сказать ему об этом, но он держал ее слишком крепко, ей не удалось до конца развернуться. Ветер срывал слова с ее губ:
- Стой, стой.
Он услышал ее слова и еще раз слегка сжал ребра лошади. Она мгновенно остановилась, продемонстрировав идеальную реакцию на команду, которой так славились степные лошади, если знать, как на них ездить. Было очевидно, что Дзебу знал.
- В чем дело?
- Ты ждал меня. Ты узнал об этом задолго до меня. Все это время я умирала, и умирала за нас двоих, а ты все знал. - Она ударила его кулаком в грудь.
Он улыбнулся ей.
- До сегодняшнего утра я тоже умирал и умирал. Теперь она смеялась, все еще сидя развернувшись в седле, схватилась за его плащ, прижалась к нему, растворилась в нем.
- Дзебу, я сойду с ума от счастья.
- В Ордене нас учили, что тот, кто гонится за счастьем, гонится за иллюзией. Те, кто думают, что нашли его, на самом деле нашли еще большую иллюзию. Теперь я думаю, что Орден был не прав. Потому что за то, что чувствую сейчас, я с радостью отдал бы всю свою предыдущую жизнь и всю будущую.
Танико едва не теряла чувств, у нее кружилась голова от изумления и радости ощущения его тела, настоящего, крепкого, которое было здесь, чтобы она могла опереться на него.
- Ты - не иллюзия.
Она полностью развернулась, сев к нему лицом. Они крепко обняли друг друга, не обращая внимания на легкое нервное пританцовывание лошади. Он наклонился и прижал свои губы к ее губам. Ощущение его рта было странным для нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
- Трудно рассмотреть под всей этой пудрой, - сказал Кублай, - но мне кажется, что твое лицо побледнело.
Сердце колотилось в груди, руки дрожали. Это был не только страх, который она испытывала к Кублаю. Не только это. Дзебу внезапно стал для нее снова реальным, после стольких лет, в течение которых он существовал только в ее воображении.
Но страх по отношению к Кублаю также охватил ее. Воспоминание о первой встрече с монголами всплыло в памяти. Служанка, изнасилованная и обезглавленная по дороге в Учжоу. Разговоры Кублая о массовых казнях. Дети, которые могли только умереть с голода, если их не убьют. Монгольский военный пытался убить Дзебу, когда он был еще ребенком.
Она молча смотрела на огромную фигуру рядом с ней. Грубый, непредсказуемый, мстительный. Она была в его власти, как и Дзебу. Быть может, Дзебу был уже мертв.
- Поразительно - услышать имя из столь далекого прошлого, - сказала она, стараясь говорить равнодушно. - Да, я знаю монаха Дзебу. Он член Ордена зиндзя. Около двадцати лет назад, когда я была еще совсем молодой девушкой, он сопровождал меня из Камакуры в Хэйан Кё, где я должна была выйти замуж за князя Хоригаву.
«Все эти годы я знала, что он Где-то здесь, в Китае, - подумала она. - Чтобы не причинить вреда нам обоим, я была настолько осторожна, что не пыталась увидеть его, далее выяснить что-либо о нем. К чему это привело? Мы просто подошли к сегодняшней ситуации. Возможно, мы были обречены с того момента, когда его приемный отец Тайтаро заговорил со мной на глазах Буркины».
- Монах Дзебу частично является моим соплеменником, - сказал Кублай - Это объясняет его рыжие волосы и серые глаза. У моего деда, Чингисхана, были такие же волосы и зеленые глаза. Я не унаследовал их от него. Монголов, у которых глаза такого цвета, называют борчикаунами - сероглазыми. Отец Дзебу Дзамуга был борчикауном. Он был двоюродным братом Чингисхана, его кровным братом и врагом.
Танико кивнула.
- Чтобы убить время, пока мы ехали в Хэйан Кё, Дзебу рассказал мне историю о монгольском воине, который переправился на наши острова, чтобы преследовать и убить его отца. Этот воин был рыжеволосым и синеглазым.
- Аргун Багадур, - сказал Кублай. - Благодаря странным поворотам судьбы этот Дзебу сейчас служит в моей армии. После нашей победы над Ариком Букой Аргун попытался убить Дзебу и чуть не развязал еще одну войну. Я должен был решить этот спор. Дзебу верно служил мне, и я снял с него и его семьи проклятие, наложенное Прародителем. Потом этот монах с поразительной наглостью попросил отдать тебя ему. - Он не спускал с нее глаз.
Впервые за многие месяцы Танико прошептала обращение к Будде. Слова Кублая о дерзости Дзебу обрадовали ее. Но было похоже все больше и больше, что она принесет несчастье им обоим.
- Ты подозревала хотя бы, что он в этой части света? - спросил ее Кублай.
Несомненно, Кублай знал все, что знала Буркина, а вместе они могли догадаться и еще о большем. Что сказал Дзебу Кублаю, узнать было невозможно.
- В ту ночь, когда вас избрали Великим Ханом, я видела его приемного отца, который сообщил мне, что Дзебу был в Гуайлине и что с ним все в порядке. Слон, Дзебу значит для меня значительно больше, чем я призналась вам. Он был отцом одного из моих детей, дочери. Она была убита Хоригавой. Утоплена.
Кублай кивнул:
- Твой муж имел на это право. - Его голос упал до почти ласкового шепота: - Скажи мне, Танико, желаешь ли ты оставить меня и уйти с этим монахом?
Она знала, что ее следующие слова могут привести к смерти и ее, и Дзебу. Ее сердце билось так часто, что она едва могла дышать. Сказать сейчас неправду - значит, провести остаток жизни в плену лжи. Она часто недоумевала, почему ее не тянет к самоубийству, что происходило со многими самурайскими мужчинами и женщинами. Даже сейчас она не смогла бы поднести кинжал к своему горлу. Но если Кублай захочет убить ее за то, что она сейчас произнесет, она готова умереть.
Тем не менее говорить об этом прямо и резко не было необходимости. Она тщательно подбирала слова.
- Слон, ваше величество… Я действительно была счастлива с вами. Когда меня привели к вам, я была в ужасе, в отчаянии. Пять лет вы были добры ко мне. Вы были настолько великодушны, что проводили со мной время. Вы удостоили меня великой чести по сравнению с другими женщинами вашего окружения. Если бы мне предстояло прожить остаток жизни с вами, я могла бы быть удовлетворенной. Но, говоря правду, я жажду встречи с Дзебу более всего в жизни. Если мне удастся соединиться с ним, это будет похоже на второе рождение в Западном Раю Амиды. Я не могу представить себе, что подобное счастье может быть моим.
Она замолчала. Кублай смотрел на нее. В его черных глазах невозможно было ничего прочитать. «Он убьет нас, я знаю это. Но я должна продолжать разговаривать с ним в любом случае».
- Я не настолько дерзка, как Дзебу, ваше величество. Я не прошу вас вернуть меня ему. Я прошу только об одном. Вы можете убить Дзебу за то, что он посмел поднять глаза на женщину из окружения Великого Хана. Вы можете убить меня за то, что я не могу справиться с тоской по Дзебу. Позвольте нам увидеться хоть один раз перед смертью. Прошло так много лет с той поры, когда я последний раз видела его. Окажите мне эту милость, если я хоть когда-нибудь доставила вам удовольствие.
Кублай по-прежнему молчал. Она ожидала смертного приговора себе, ждала, когда он крикнет стражу и прикажет увести ее. Она не испытывала страха больше. Высказав открыто свое отношение к Дзебу, она ощущала огромное облегчение и возвышенное счастье. Пусть Кублай делает все, что хочет.
Он потянулся и взял ее маленькие бледные ладони в свои огромные и темные. Она сидела рядом с ним, повесив голову. Сначала он нежно держал ее руки. Постепенно пожатие усиливалось, пока боль не стала нестерпимой. Она судорожно вздохнула. Он мгновенно отпустил ее.
Хан прошел через комнату к источнику вина, выполненному в виде змеиной головы. При его прикосновении светлый поток вина устремился изо рта змеи в золотой кубок. Потягивая вино, он прошел к ширме.
- Когда мне было восемь лет, мой дед взял меня в поход на Китай. Я впервые увидел деревья. Они показались мне волшебными, подобными великанам, протянувшим руки к Вечным Небесам. Когда я вернулся обратно в степи, они показались мне такими сухими и пустыми, что я дал себе клятву никогда не жить среди них. А если мне это будет суждено, то я посажу везде деревья. Мой Прародитель придерживался противоположного мнения. Он намеревался срубить все деревья в Китае и превратить землю в один сплошной луг.
Мне нравились и горы. Равнины, на которых я провел свое детство, были такими плоскими. Они почти пугали меня своими огромными расстояниями. Скоро я сооружу здесь, в Хан-Балиге, свою собственную гору. Я посажу на ней деревья. Я прикажу осторожно выкопать по одному дереву всех сортов, растущих по всему миру, и доставить к моей зеленой горе, чтобы они росли на ней. На вершине я построю зеленый дворец для себя и своих близких. - Он отвернулся от ширмы и печально взглянул на нее. - Ты не увидишь этого.
Она открыла было рот, чтобы сказать что-то, но он, подняв вверх руку, приказал ей молчать, и она покорно склонила голову.
- Короткие минуты, проведенные с тобой, доставляли мне огромное наслаждение. Они были менее частыми, чем мне самому хотелось, но я вынужден делить себя со множеством женщин. Ты, мне кажется, будешь более всего счастлива, если проведешь всю жизнь с одним человеком. Я иногда задумывался, что можно чувствовать, отчаянно желая одну-единственную женщину, как иногда пишут об этом поэты. Когда в распоряжении мужчины много женщин, как у меня, он не способен страстно желать лишь одну из них. По крайней мере, долгое время. Я стал понимать больше, что значит хотеть одну женщину только для самого себя, с тех пор как узнал о тебе и Дзебу. Ты вдруг стала очень необходимой для меня. Со мной всегда так. Если бы мне принадлежал весь мир, кроме крошечного клочка пустыни, я стал бы думать только о нем, об этом маленьком клочке, который бы мне еще не принадлежал.
Даже до того, как этот монах попросил освободить тебя, ты была одной из самых интересных моих женщин. - Он замолчал и сжал кулаки. - Сейчас, когда кто-то другой желает тебя, кажется невозможным тебя отпустить. Никогда не слышать твоей игры и странно прекрасных песен. Никогда не слышать твоих рассказов об островах, которые ты называешь священными. Никогда не испытывать наслаждения от твоих особых способов удовлетворять мужчину. Никогда не обсуждать дела управления империей с такой мудрой и хитрой женщиной, как ты. Невозможно лишиться всего этого. - Он подошел и сел рядом с ней на кровать, нежно взяв ее за руку. - Я пытался сделать с женщинами то же, что и со своей зеленой горой. Я хотел получить женщин из всех стран света. Если ты оставишь меня, мой набор станет неполным.
Танико почувствовала, как возбуждение, не оставлявшее ее с момента признания в чувствах к Дзебу, покидает ее, а его место занимает безнадежность, голая, как степи, в которых родился Кублай.
- Я понимаю, ваше величество, - прошептала она. Она действительно понимала его, но одновременно ненавидела за то, что он относился к ней как к предмету из своей коллекции, подобно редкому дереву.
Кублай поднялся и прошел обратно к ширме.
- Тогда можешь возвращаться в женский дворец, Танико.
Она низко поклонилась и удалилась из зеленой спальни Кублая. Он остался стоять, сцепив за спиной руки и не спуская глаз с деревьев на золотой горе.
Глава 26
«Великий Хан проявил доброту, - подумала она, - позволив совершить мне прогулку на лошади». Парки Хан-Балига были слегка покрыты снегом, со стороны Монголии дул пронизывающий ветер. Танико, Буркина и Сереметра были одеты в горностаевые шубы и шапки. «Буркина, - подумала Танико, - конечно, поехала, чтобы присматривать за мной».
Она не будет пытаться бежать. По крайней мере, здесь, в Хан-Балиге, она могла надеяться, что Дзебу Где-то рядом. Могла надеяться, что Великий Хан выполнит ее просьбу и позволит ей повидаться с Дзебу, прежде чем казнит. Она хотела быть здесь.
Женщины ехали молча. Темные, присыпанные снегом кипарисы очень походили на те, что были нарисованы на ширме в спальне Кублая. Они ехали по извилистой дороге, которая временами не окаймлялась деревьями и позволяла им посмотреть на новую столицу. Всего несколько месяцев назад болотистая равнина, простирающаяся вокруг них, была необитаемой. Сейчас болота осушили, образовались озера. Вставали стены, ограничивающие территорию, в три раза большую Хэйан Кё. В самом центре разгружались повозки с землей и камнями - сооружалась гора Кублая. Строились одни дворцы, закладывались фундаменты для других. Повозки, входившие в город бесконечным потоком, везли на стройку лес и камень. Даже боевых слонов заставили работать - поднимать грубо обтесанные каменные колонны для великолепных фасадов.
К северу от дворцовых земель мгновенно возник торопливо построенный город, который тут же заселили чиновники, послы, ремесленники, миссионеры, купцы, куртизанки, прорицатели, воры и прихлебатели. На запад бесконечно растянулись по холмистой равнине юрты, в которых жила армия, охраняющая столицу и Великого Хана.
- В той стороне находятся руины Иенкиня, - указала на юг Буркина. Танико ничего не сказала. Она помнила, как Кублай описывал разграбление и поджог Иенкиня в год своего рождения. Его народ был жесток. Сейчас Буркина и Кублай, несомненно, испытывали наслаждение от ее страданий, а она постоянно думала, что с ней станет. И как Кублай поступил с Дзебу.
- Налево находится очень интересный новый храм тибетских лам, - сказала Буркина, - но я устала от храмов. Я уверена, что, как буддистка, ты непременно захочешь посетить его, Танико. Мы можем расстаться здесь. Сереметра может поехать со мной и насладиться видом.
- Ты не хочешь поехать со мной, Сереметра? - спросила Танико с легким испугом в голосе.
- Храмы навевают на меня печаль, - ответила Сереметра. - Они только напоминают мне, что нет такого места, где бы я могла помолиться Ахуре Мазде.
- Поехали, принцесса. - Они уехали, не дав Танико времени на дальнейшие разговоры.
«Они прикончат меня сейчас, - подумала Танико. - Вот почему Буркина завела меня в парк. Там меня ждут палачи».
Она надеялась, что смерть будет быстрой, что ее не станут унижать, продав содержателю публичного дома. «На это непохоже, - подумала она. - В такие дома требовались девушки, только вышедшие из детства, а не тридцатитрехлетние женщины». Она никогда не переставала удивляться, что Кублай находил ее привлекательной в ее-то годы. Именно поэтому трудно было понять его страсть, его нежелание отпустить ее к Дзебу.
Прямо перед ней над деревьями возвышалась круглая белая пагода, крытая плоским листом меди, с которого свисала тысяча маленьких колокольчиков. Колокольчики превращали яростный натиск ветра со степей в музыку. Она могла слышать ее даже на таком расстоянии. Странно, что Кублай выбрал этот тихий храм в качестве места, где она испытает на себе его ревнивый гнев.
Еще более странно, - продолжала она думать о Кублае, - что годы, проведенные с ним, были счастливыми для нее. Не такими счастливыми, как годы, проведенные с Кийоси, даже не такими счастливыми, как годы детства в Камакуре. Находясь с Кублаем, она всегда чувствовала примесь крови во всем, что делали монголы. Тем не менее это были удивительные годы, проведенные рядом с могущественным и проницательным человеком, от решений которого зависели взлеты и падения королевств. Она всегда отдавала себе отчет, что это счастье висело на тонкой нитке благосклонности Кублая. Наконец эта нить не выдержала.
Она выехала из-за поворота и увидела всадника, загораживающего ей дорогу. Ее сердце подпрыгнуло от страха. Это был высокий монгол, одетый в меховую шапку и толстый серый плащ. Его рыжие усы свисали по обеим сторонам рта, придавая ему вид угрюмой свирепости, как и большинству монголов. Его глаза были серыми, как и его плащ.
Он продолжал смотреть на нее, не говоря ни слова. Был ли он ее палачом? Или просто офицером, которому ее подарили в качестве рабыни?
Наконец он сказал:
- Водная птица вечно описывает круги, не находя места, на которое могла бы сесть.
Водная птица? Он говорил не по-монгольски или по-китайски. Он говорил на языке Страны Восходящего Солнца. Слова, которых она не слышала уже несколько лет. Она узнала голос. Снова посмотрела на лицо и тоже узнала его.
Она сидела на лошади, открыв, как дурочка, рот, и плакала.
- Он позволил? Он разрешил нам…
- Да, - тихо сказал он, - Все именно так.
Он сжал бока своей пегой лошади коленями, лошадь прыгнула вперед, и они оказались рядом. Он легко поднял ее из седла и усадил перед собой. Хлопнув лошадь Танико по крупу, он отослал ее прочь, потом они понеслись галопом по другой дороге, извивающейся по парку Кублая.
Ее сердце стучало в такт копытам лошади. И одновременно восторженно парило над Хан-Балигом. Она по-прежнему не могла вымолвить ни слова. Она должна сказать ему что-то. До этого момента из ее гортани вырывались только рыдания и несвязный лепет. Его слова о водной птице были так прекрасны. Но у него было время подготовиться. Он знал, что все так произойдет.
Она вдруг рассердилась на него. Попыталась развернуться в седле и сказать ему об этом, но он держал ее слишком крепко, ей не удалось до конца развернуться. Ветер срывал слова с ее губ:
- Стой, стой.
Он услышал ее слова и еще раз слегка сжал ребра лошади. Она мгновенно остановилась, продемонстрировав идеальную реакцию на команду, которой так славились степные лошади, если знать, как на них ездить. Было очевидно, что Дзебу знал.
- В чем дело?
- Ты ждал меня. Ты узнал об этом задолго до меня. Все это время я умирала, и умирала за нас двоих, а ты все знал. - Она ударила его кулаком в грудь.
Он улыбнулся ей.
- До сегодняшнего утра я тоже умирал и умирал. Теперь она смеялась, все еще сидя развернувшись в седле, схватилась за его плащ, прижалась к нему, растворилась в нем.
- Дзебу, я сойду с ума от счастья.
- В Ордене нас учили, что тот, кто гонится за счастьем, гонится за иллюзией. Те, кто думают, что нашли его, на самом деле нашли еще большую иллюзию. Теперь я думаю, что Орден был не прав. Потому что за то, что чувствую сейчас, я с радостью отдал бы всю свою предыдущую жизнь и всю будущую.
Танико едва не теряла чувств, у нее кружилась голова от изумления и радости ощущения его тела, настоящего, крепкого, которое было здесь, чтобы она могла опереться на него.
- Ты - не иллюзия.
Она полностью развернулась, сев к нему лицом. Они крепко обняли друг друга, не обращая внимания на легкое нервное пританцовывание лошади. Он наклонился и прижал свои губы к ее губам. Ощущение его рта было странным для нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55