Из вахты вышли надзиратели принимать приезжих. Воры вскр
икивали:
Ц В зону не войдем! В зоне Ц суки!
Офицер начал убеждать, надзиратели уговаривать: в зоне, мол, одни мужики, р
аботяги. Стали угрожать, но воры уселись в грязь и заявили, что и силой их в
зону не втащить Ц не пойдут они сюда. Офицер и надзиратели зашли в вахтен
ное помещение. Воры сидели на земле. Сверху сыпалось что-то мокрое, дул пр
онизывающий ветер. В запретке от скуки тявкали собаки.
Более часа просидели воры в грязи, это констатировали охранявшие их конв
оиры. Тогда вышел офицер, подозвал к себе старшего конвоира, что-то долго
говорил ему, разъяснял. Воры не слышали о чем, единственно уловили конец ф
разы, сказанный погромче о том, что, дескать, «уже позвонили»… Куда? Кому? Т
ут старший конвоир крикнул им вполне мирно:
Ц Вставайте. Пошли дальше. В другое место.
В другое место воры не возражали. Встали. Построились по два и пошагали Ц
впереди три солдата, сзади столько же.
3
Когда эта небольшая группа, чавкающая ногами в мокром месиве, подходила
к Поканаевке, заря от фонарей на лагерных заборах и, начинающаяся за гори
зонтом, настоящая Ц сливались.
Пока шли по таежной дороге, воры вновь пытали конвой про цель их похода Ц
куда? Однако в ответ следовала все та же команда:
«Кончай болтать!»
Поканаевка… Если совсем точно, то Верхняя Поканаевка. И кто знает, что бы о
но означало, этакое название. Опять зона, поселок поменьше, чем на 13-й. Но кт
о в зоне? Опять ворам объяснили, что в зоне Ц одни работяги, но они не повер
или и опять отказались войти, тем более в такой час. Кончилось тем, что вор
ов повели в изолятор, где и заперли.
Усталые, они грохнулись на низкие нары и как были, одетые-обутые, потихонь
ку еще переругиваясь по привычке, скоро захрапели.
Утром дверь камеры приоткрыли, велели вынести парашу. Она действительно
была полна, к тому же небольшая посудина Ц с ведро, воняла, как и должно, Ц
застоялой мочой. И пришлось Скитальцу, обняв ее, вынести дорогушу, потому
как он единственно и был здесь фраер. Если бы одни воры присутствовали, то
вынес бы кто-нибудь из менее авторитетных…
Их перекликали, сверяли по личным делам и оставили в камере. Больше недел
и проторчали здесь, никто за ними не приходил, и они из этого заключили, чт
о и на Поканаевке зона, видать, не для них… Ведь здесь все воры были очень в
идные, их знали в Карлаге и Тайшетлаге, Ныроблаге и Усольлаге, на Камчатке
и на Магадане, в Сиблаге и Краслаге и во всех приличных тюрьмах Института
промывания мозгов. Они были центровые и стремились к своим Ц на воровск
ой «спец», то есть на особо-режимный воровской лагерь под номером Девять,
где начальником служил сам полковник Бугаев.
До Девятки осталось уже немного, но вот и в зоне Поканаевки Ц тоже суки. И
з этого следовало Ц ворам хоть ложись и умирай, но в здешнюю зону ни ногой
. Постели у воров всегда имеются, но спичек не было и надоело до смерти «ка
тать вату» (выдирать из бушлатов, скручивать в небольшие закрутки и ката
ть их на досках подошвой ботинка до дыма), жрать хотелось невыносимо. И был
о скучно. Воры врали и трухали (занимались онанизмом Ц жарг. ) у
параши, над которой на стене неведомый художник нацарапал гвоздем «наск
альный» рисунок, изображавший женскую задницу с выразительно раскинут
ыми ногами. Сей шедевр был залит, словно лаком, засохшей спермой.
Воры коротали дни враньем о том, как и где они, бывало, гуляли, с каким красо
тками время проводили, как их без памяти любили. А жрать хотелось… ну очен
ь!
Однажды загремела отворяемая дверь, показавшийся из-за нее мусор предло
жил им Ц неслыханное дело! Ц поработать. Не хотят ли они, дескать, подыша
ть свежим воздухом, продолжая удлинять уж начатый ров для солдат охраны,
у них там что-то наподобие полигона, они, охранники, будут в этой траншее п
олзать, прыгать, стрелять… За это обещали дать махорки, вечером двойную п
орцию каши. Махорки было у воров довольно, каша их не вдохновляла, они эту
плебейскую еду презирали, но согласились идти рыть канаву Ц дурака валя
ть Ц исключительно в надежде на случайное приключение, на возможность к
ак-нибудь раздобыть чайку.
Воры выказали бурный восторг от возможности Ц наконец-то! Ц потрудить
ся, ведь они просто умирали от тоски по труду, ведь труд Ц черт побери! Ц о
благораживает дураков.
Траншея или яма Ц раскопали ее еще очень мало Ц расположилась метрах в
трехстах от их комфортабельной гостиницы. На дне ямы полтора-два метра г
лубиной валялись лопаты, кирки и топор для рубки корней, встречавшихся п
од пластом верхнего слоя чернозема и дерна.
Воры и Скиталец опустились в яму. Приведший их сюда конвоир с автоматом, м
олодой солдат, устроился метрах в сорока, разжег себе небольшой костерчи
к, чтобы было ему тепло. Его не качало, как будут работать эти бедолаги в ям
е и будут ли работать вообще, его дело следить, чтобы они были в сохранност
и, именно за это он нес ответственность.
Собственно, те, кому туркнуло в башку вывести воров рыть эту могилу, и сами
не ждали, что воры будут копать, но пусть, подлюки, померзнут там в мокроте,
решили они. А конвоир Ц солдат! Солдат не командир взвода, мерзнуть вмест
е с «подлюками» Ц его служба, обязанность. У командиров свой долг, у солда
т Ц свой. Хотят воры рыть Ц хорошо, не хотят Ц пусть так сидят, мучаются, и
х дело, а яма, вообще-то говоря, давно превратилась в долгострой, ее уже нес
колько поколений зеков тут рыли… или, скорее, не рыли.
Воры высовывались из ямы, обозревая окрестности, надеясь увидеть бескон
войного зека или хоть кого-нибудь из вольных, чтобы попробовать что-нибу
дь выклянчить, Ц никого не было, погода не располагала к прогулкам, морос
ил мокрый бисер, кругом всё серо, уныло. И тут вор Леха Барнаульский замети
л пса.
Гладкошерстная охотничья собака. Как будто породистая. Леха в собачьих п
ородах не разбирался. Нет, овчарку они все хорошо знали… Ну, еще пуделя или
… Впрочем, дворняги тоже как-то разделяются, но про них воры понимали прос
то: молодая вкуснее, чем старая. Эта же была как будто легавая, а к легавым в
оры испытывали особенное расположение… Эта же была еще и упитанная, и мо
лодая, дурочка рыжая.
Воры одновременно обратили взоры на валявшееся в яме ведро, предназначе
нное для вычерпывания накопившейся на дне воды.
Ц Гражданин начальник! Ц проорал конвоиру Чистодел. Ц Гражданин нача
льник! Мы хотели бы подружиться с собачкой, а?
Остальные воры в это время уже приманивали пса, одаривали ласковыми проз
вищами, предлагали Ц «на, на» Ц вкусными голосами, и собака заинтересов
анно, виляя хвостом, приближалась к яме.
Ц Что скажешь, а? Ц домогался у конвоира Чистодел. Ц Мы четыре месяца на
подсосе (голодаем Ц жарг. ), понимаешь, Ц объяснял вор культу
рно и дипломатично, Ц дошли уже все Ц больше некуда, а? Мы тут живо… ведро
есть, дров в лесу хватит, а?..
Конвоир, молодой солдат, успел невзлюбить своего командира, если не сказ
ать, что он тихо презирал его. Командир охранного взвода здесь на Поканае
вке, старший лейтенант, неразвитый деревенщина, строил из себя этакого в
ельможу, всех поучал, сам не отличал геморроя от Гоморры, в то время когда
конвоир, студент филфака, изучал даже Фрейда; одним словом, не любил солда
т своего командира, а рыжая собака принадлежала именно ему, подлому чалд
ону.
Ц Валяйте! Ц махнул он великодушно рукою; пусть не обзывает других маме
нькиными сынками, думал про командира мстительно. Ц Но живо, и чтоб никак
их следов. Шкуру, того… закопаете там.
Собака стояла на краю… могилы, воры продолжали нежно призывать ее, чтоб с
прыгнула вниз, но ей что-то не хотелось. Нравилось, конечно, общаться с люд
ьми, но… Тогда Пух-Перо, улучив момент, схватил ее за передние лапы и рывко
м стащил в яму.
Собака изо всех сил вырывалась, ее успокаивали, прижали к земле, и Тарзан р
убанул топором ей по горлу. Удар был сильный, но не удался Ц настолько туп
ой оказался топор. Собака взвыла истошно и, собравшись с силами, рванулас
ь из ямы. Пух-Перо успел схватить ее за задние лапы Ц передними она уже ск
ребла, царапала край ямы и страшно орала на всю тайгу, могла быть услышана
и в поселке. Собаку потянули обратно в яму, четверо мужчин опять прижали е
е, хрипевшую, к земле, и Тарзан снова рубанул топором Ц результат тот же.
И откуда только силы взялись у нее! Высунувшись из ямы, она орала человече
ским голосом до того страшно, что и конвоиру стало не по себе: собака словн
о плакала, словно звала на помощь.
Ц Бросьте ее! Отпустите! Ц закричал конвоир. Ц Раз не можете, отпустите!
Куда там! Пух-Перо с Чистоделом опять втащили собаку в яму, а Тарзан, обнар
ужив веревку, привязанную к ведру, соорудил петлю. Натянули ее собаке чер
ез голову и, схватившись с двух сторон за концы, два вора, наконец, задушил
и ее. Тут Тарзан, уже спокойно и деловито, как мясник на бойне, отрубил тупы
м топором ей голову.
Остальное заняло немного времени: шкуру сняли, Ц у воров да чтобы не было
мойки (самодельный ножик, скорее небольшое лезвие Ц жарг. )!
Ц разрезали, тушу разрубили, с разрешения конвоира принесли из лесу дро
в и воды, развели костер. И вот уже закипает в ведре то, что еще недавно пред
ставляло собою жизнерадостное живое существо. Шкуру, как было обещано ко
нвоиру, лапы, голову, хвост и прочее решили зарыть тут же в яме, поглубже. Пу
х-Перо и Витька Барин стали копать ямку на дне. Вдруг лопата Пуха уперлась
о что-то твердое. Отбросив землю, песок, он увидел кости, вернее… ребра. Поз
вал других. Они еще подрыли малость и увидели скелет и черепушку человек
а. Воры растерялись, затем решили о находке никому не объявлять, закинули
сюда же останки пса и всё заровняли, чтобы шито-крыто. Мало ли скелетов в с
оветской тайге…
Только Мор в убийстве собаки не участвовал, сидел на корточках в углу ямы,
и непонятно было, как он, собственно, воспринимал происходящее. Его лицо н
е отражало никакой мысли, словно ничего и не видел.
Но он видел… пока приманивали рыжего пса, он видел себя в те годы, когда, ка
к принято было говорить в одном монастыре (он там тогда был), Бог отступил
от людей (именно так выражались его тогдашние братья по вере) и на земле ст
ал свирепствовать зверюга, терзавший человеческие племена. Он вспомнил,
как за ним пришли ночью, как повели, и начались мучительные дни ожидания к
онца; он был еще молод и влюблен в красавицу; из камер тюрьмы по ночам выво
дились люди, их расстреливали; больше двух месяцев он ждал своей очереди;
потом его отпустили. Он еще не был вором…
Когда Тарзан первый раз рубанул по горлу рыжего пса, в мыслях властвовал
о воспоминание, как обнаружил в доме своей возлюбленной доказательство
ее «искупительной жертвы», принесенной комиссару ради его свободы. Когд
а рыжая собака кричала человеческим голосом на всю тайгу о своей беде, вз
ывала о помощи, Мор видел, как ударил женщину по голове кочергой, и слышал
ее страшный крик и хруст разбитого черепа… Когда уже снимали шкуру с лег
авого пса, когда голова с мутными, выкатившимися из орбит, глазами покати
лась рядом с Мором, он ничего уже не видел, а ужасался тому далекому, когда,
убив свою любовь, он узнал о ее невиновности… Совершенно неожиданно вспо
мнилась еще и красивая поляна, и далекое сентябрьское солнечное утро, ко
гда он вешал желтую старую собаку… Он видел, как надевал ей на шею петлю, к
ак доверчиво она сама услужливо просунула в нее голову, видел преданные
глаза, и взгляд собаки словно сливался с взглядом убитой им девушки…
Глаза Мора спокойно взирали на воров, копошащихся с сатанинским злорадс
твом у костерчика на дне ямы, как раз над зарытым скелетом, Ц одновременн
о в них застыл ужас. Серый дождь стал сильнее, пространство вокруг могилы
потонуло в сыпавшейся сверху сырости. Только дым от костра свидетельств
овал о жизни в могиле.
Воры, давясь от удовольствия, жрали мясо, лица блестели в свете костра, жир
размазался по подбородкам. Обгладывая кости пса, они чуть не рычали от ра
дости насыщения. Скит тоже ел, он был достаточно молод, чтобы жаждать мяса
не меньше, чем другие. Он раньше не ел собак, но знал, что в лагерях их ели, те
перь было еще и любопытство: каково это мясо на вкус? И оно ему понравилось
, пес был еще не стар, его мясо не отдавало потом, как, он слышал, бывает с мяс
ом старого пса.
Мор же в углу ямы не шевелился. Воры приглашали его на пир, но он молчал.
Ц Брезгуешь, что ли? Ц воры хохотали. Ц Жри, пока есть!
Он их ошарашил:
Ц Я… не людоед!
Ц Ты что? Ц Ханадей усмехнулся Ц борода в жире. Ц Ты легавого пса чтишь
за человека? Ну, не хочешь Ц как хочешь…
И воры продолжали жрать, миролюбиво перегрызаясь, перелаиваясь. А Мор на
ходился во власти гнетущих воспоминаний, был ареной борьбы противоречи
вых осознаний: с злорадным наслаждением вспоминал, как преследовал того
комиссара, искал, караулил и, хотя и не был тот виновным в том, из-за чего Мо
р убил свою любовь, но был он, комиссар, виновником возникшего у Мора подоз
рения… И за это, тогда еще молодой Мор, убил его с не меньшей радостью. А зде
сь, в этой яме… ему представлялись жирные безбожные монахи, молящиеся в ц
еркви о празднике братского единения между людьми на земле, твердившие,
что человек есть самое совершенное творение в мире. Но почему же это само
е совершенное считалось ими греховным? Почему же оно осуждено Богом на и
сканье спасения? Но разве Христос Ц Бог? Разве это понятие Ц Христос Ц в
состоянии объяснить, что представляет из себя то пространство, в которо
м находится универсум? А то пространство, в котором само пространство? А т
о прапра-пространство или… Что это? Нет ответа. Христос не дает ответа. Ес
ли бы он был, тогда, может, Мор и не сидел бы теперь с растерянной душой на дн
е этой ямы с ворами, пожиравшими собаку.
Ц А что, Ц посмеивались воры, Ц человека нельзя жрать? А как же в Африке
людоеды? Жрали же, говорят, а Бог их не покарал. Мы же только собаку…
Ц Я Ц орудие Бога, Ц мрачно буркнул Мор.
Ворам было непонятно, но они не смели насмехаться, они знали-понимали пос
ловицу: «Всяк сверчок Ц знай свой шесток». Они продолжали заглатывать м
ясо.
Наверху никто бы не сказал, что в этой яме-могиле что-то происходит, ничег
о не было видно и конвоиру, сидевшему, задумавшись, у своего костра. Уже на
ступили сумерки, не стало видно и поселка, стоявшего недалеко. Но вокруг с
уществовало огромное пространство, покрытое лесами, морями, горами Ц пл
анета, населенная живыми организмами.
4
Все-таки наутро их вывели из изолятора и, чтобы все было уже ясно, Ц поним
ая, ворам спокойнее на душе будет, когда узнают, куда их теперь поведут, Ц
начальник конвоя сообщил, что неведомое начальство, которого полно в бес
численных кабинетах управления, постановило вдогонку уже давно отправ
ленному этапу доставить воров оных в их, воровской масти, спецрежимный л
агерный пункт номер Девять.
Опять их построили по двое, и, как уже было, Ц три солдатика впереди, три пл
юс одна собака сзади, Ц они отправились в дорогу веселые и сытые. Идти ос
тавалось не очень много: километров двадцать или чуть больше.
После съеденной накануне собаки, действительно все взбодрились. И вот ша
гают, кто-то балагурит Ц конвой терпеливый попался, не реагирует. Собака
, в отличие от конвоиров, злющая, беспрестанно и беспричинно рычит на воро
в, словно чует, что сожрали они ее сородича.
Скит шел в последней паре с Лешкой Барнаульским, который с деревенским л
ицом и который не расставался с кепкой. Этот вор был вообще-то не из болтл
ивых, всегда улыбался, даже когда вроде бы ничто не могло служить этому пр
ичиной Ц бурит
Любитель играть в карты лишь в «буру» (коммерческая игра). Воры часто
назывались Ц «терсист» или «тредист» Ц по своей приверженности в како
му-нибудь виду игры в карты.
с хитрецой в глазах.
Скит Ц во власти своих дум, совсем не в струе воровской жизни Ц все чаще
вспоминал войну. Чем дальше была от него война в прошлом, тем чаще он к ней
возвращался: что-то не ладилось в его мыслях, что-то не складывалось, не ук
ладывалось. Объяснить это он не мог и самому себе. Нелепость! Тюрьма, лагер
я, Тарзан, Варя, Олечка, он сам Ц все нелепость. Война… По прошествии време
ни ему стало казаться, что, когда была война, люди, несмотря на ее жуткость,
особенно солдаты, относились к ней как будто обыденно, порою даже несерь
езно. Подумалось, может быть, это свойственно природе человека Ц чем ему
тяжелее, страшнее, тем беспечнее к этому своему состоянию относится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
икивали:
Ц В зону не войдем! В зоне Ц суки!
Офицер начал убеждать, надзиратели уговаривать: в зоне, мол, одни мужики, р
аботяги. Стали угрожать, но воры уселись в грязь и заявили, что и силой их в
зону не втащить Ц не пойдут они сюда. Офицер и надзиратели зашли в вахтен
ное помещение. Воры сидели на земле. Сверху сыпалось что-то мокрое, дул пр
онизывающий ветер. В запретке от скуки тявкали собаки.
Более часа просидели воры в грязи, это констатировали охранявшие их конв
оиры. Тогда вышел офицер, подозвал к себе старшего конвоира, что-то долго
говорил ему, разъяснял. Воры не слышали о чем, единственно уловили конец ф
разы, сказанный погромче о том, что, дескать, «уже позвонили»… Куда? Кому? Т
ут старший конвоир крикнул им вполне мирно:
Ц Вставайте. Пошли дальше. В другое место.
В другое место воры не возражали. Встали. Построились по два и пошагали Ц
впереди три солдата, сзади столько же.
3
Когда эта небольшая группа, чавкающая ногами в мокром месиве, подходила
к Поканаевке, заря от фонарей на лагерных заборах и, начинающаяся за гори
зонтом, настоящая Ц сливались.
Пока шли по таежной дороге, воры вновь пытали конвой про цель их похода Ц
куда? Однако в ответ следовала все та же команда:
«Кончай болтать!»
Поканаевка… Если совсем точно, то Верхняя Поканаевка. И кто знает, что бы о
но означало, этакое название. Опять зона, поселок поменьше, чем на 13-й. Но кт
о в зоне? Опять ворам объяснили, что в зоне Ц одни работяги, но они не повер
или и опять отказались войти, тем более в такой час. Кончилось тем, что вор
ов повели в изолятор, где и заперли.
Усталые, они грохнулись на низкие нары и как были, одетые-обутые, потихонь
ку еще переругиваясь по привычке, скоро захрапели.
Утром дверь камеры приоткрыли, велели вынести парашу. Она действительно
была полна, к тому же небольшая посудина Ц с ведро, воняла, как и должно, Ц
застоялой мочой. И пришлось Скитальцу, обняв ее, вынести дорогушу, потому
как он единственно и был здесь фраер. Если бы одни воры присутствовали, то
вынес бы кто-нибудь из менее авторитетных…
Их перекликали, сверяли по личным делам и оставили в камере. Больше недел
и проторчали здесь, никто за ними не приходил, и они из этого заключили, чт
о и на Поканаевке зона, видать, не для них… Ведь здесь все воры были очень в
идные, их знали в Карлаге и Тайшетлаге, Ныроблаге и Усольлаге, на Камчатке
и на Магадане, в Сиблаге и Краслаге и во всех приличных тюрьмах Института
промывания мозгов. Они были центровые и стремились к своим Ц на воровск
ой «спец», то есть на особо-режимный воровской лагерь под номером Девять,
где начальником служил сам полковник Бугаев.
До Девятки осталось уже немного, но вот и в зоне Поканаевки Ц тоже суки. И
з этого следовало Ц ворам хоть ложись и умирай, но в здешнюю зону ни ногой
. Постели у воров всегда имеются, но спичек не было и надоело до смерти «ка
тать вату» (выдирать из бушлатов, скручивать в небольшие закрутки и ката
ть их на досках подошвой ботинка до дыма), жрать хотелось невыносимо. И был
о скучно. Воры врали и трухали (занимались онанизмом Ц жарг. ) у
параши, над которой на стене неведомый художник нацарапал гвоздем «наск
альный» рисунок, изображавший женскую задницу с выразительно раскинут
ыми ногами. Сей шедевр был залит, словно лаком, засохшей спермой.
Воры коротали дни враньем о том, как и где они, бывало, гуляли, с каким красо
тками время проводили, как их без памяти любили. А жрать хотелось… ну очен
ь!
Однажды загремела отворяемая дверь, показавшийся из-за нее мусор предло
жил им Ц неслыханное дело! Ц поработать. Не хотят ли они, дескать, подыша
ть свежим воздухом, продолжая удлинять уж начатый ров для солдат охраны,
у них там что-то наподобие полигона, они, охранники, будут в этой траншее п
олзать, прыгать, стрелять… За это обещали дать махорки, вечером двойную п
орцию каши. Махорки было у воров довольно, каша их не вдохновляла, они эту
плебейскую еду презирали, но согласились идти рыть канаву Ц дурака валя
ть Ц исключительно в надежде на случайное приключение, на возможность к
ак-нибудь раздобыть чайку.
Воры выказали бурный восторг от возможности Ц наконец-то! Ц потрудить
ся, ведь они просто умирали от тоски по труду, ведь труд Ц черт побери! Ц о
благораживает дураков.
Траншея или яма Ц раскопали ее еще очень мало Ц расположилась метрах в
трехстах от их комфортабельной гостиницы. На дне ямы полтора-два метра г
лубиной валялись лопаты, кирки и топор для рубки корней, встречавшихся п
од пластом верхнего слоя чернозема и дерна.
Воры и Скиталец опустились в яму. Приведший их сюда конвоир с автоматом, м
олодой солдат, устроился метрах в сорока, разжег себе небольшой костерчи
к, чтобы было ему тепло. Его не качало, как будут работать эти бедолаги в ям
е и будут ли работать вообще, его дело следить, чтобы они были в сохранност
и, именно за это он нес ответственность.
Собственно, те, кому туркнуло в башку вывести воров рыть эту могилу, и сами
не ждали, что воры будут копать, но пусть, подлюки, померзнут там в мокроте,
решили они. А конвоир Ц солдат! Солдат не командир взвода, мерзнуть вмест
е с «подлюками» Ц его служба, обязанность. У командиров свой долг, у солда
т Ц свой. Хотят воры рыть Ц хорошо, не хотят Ц пусть так сидят, мучаются, и
х дело, а яма, вообще-то говоря, давно превратилась в долгострой, ее уже нес
колько поколений зеков тут рыли… или, скорее, не рыли.
Воры высовывались из ямы, обозревая окрестности, надеясь увидеть бескон
войного зека или хоть кого-нибудь из вольных, чтобы попробовать что-нибу
дь выклянчить, Ц никого не было, погода не располагала к прогулкам, морос
ил мокрый бисер, кругом всё серо, уныло. И тут вор Леха Барнаульский замети
л пса.
Гладкошерстная охотничья собака. Как будто породистая. Леха в собачьих п
ородах не разбирался. Нет, овчарку они все хорошо знали… Ну, еще пуделя или
… Впрочем, дворняги тоже как-то разделяются, но про них воры понимали прос
то: молодая вкуснее, чем старая. Эта же была как будто легавая, а к легавым в
оры испытывали особенное расположение… Эта же была еще и упитанная, и мо
лодая, дурочка рыжая.
Воры одновременно обратили взоры на валявшееся в яме ведро, предназначе
нное для вычерпывания накопившейся на дне воды.
Ц Гражданин начальник! Ц проорал конвоиру Чистодел. Ц Гражданин нача
льник! Мы хотели бы подружиться с собачкой, а?
Остальные воры в это время уже приманивали пса, одаривали ласковыми проз
вищами, предлагали Ц «на, на» Ц вкусными голосами, и собака заинтересов
анно, виляя хвостом, приближалась к яме.
Ц Что скажешь, а? Ц домогался у конвоира Чистодел. Ц Мы четыре месяца на
подсосе (голодаем Ц жарг. ), понимаешь, Ц объяснял вор культу
рно и дипломатично, Ц дошли уже все Ц больше некуда, а? Мы тут живо… ведро
есть, дров в лесу хватит, а?..
Конвоир, молодой солдат, успел невзлюбить своего командира, если не сказ
ать, что он тихо презирал его. Командир охранного взвода здесь на Поканае
вке, старший лейтенант, неразвитый деревенщина, строил из себя этакого в
ельможу, всех поучал, сам не отличал геморроя от Гоморры, в то время когда
конвоир, студент филфака, изучал даже Фрейда; одним словом, не любил солда
т своего командира, а рыжая собака принадлежала именно ему, подлому чалд
ону.
Ц Валяйте! Ц махнул он великодушно рукою; пусть не обзывает других маме
нькиными сынками, думал про командира мстительно. Ц Но живо, и чтоб никак
их следов. Шкуру, того… закопаете там.
Собака стояла на краю… могилы, воры продолжали нежно призывать ее, чтоб с
прыгнула вниз, но ей что-то не хотелось. Нравилось, конечно, общаться с люд
ьми, но… Тогда Пух-Перо, улучив момент, схватил ее за передние лапы и рывко
м стащил в яму.
Собака изо всех сил вырывалась, ее успокаивали, прижали к земле, и Тарзан р
убанул топором ей по горлу. Удар был сильный, но не удался Ц настолько туп
ой оказался топор. Собака взвыла истошно и, собравшись с силами, рванулас
ь из ямы. Пух-Перо успел схватить ее за задние лапы Ц передними она уже ск
ребла, царапала край ямы и страшно орала на всю тайгу, могла быть услышана
и в поселке. Собаку потянули обратно в яму, четверо мужчин опять прижали е
е, хрипевшую, к земле, и Тарзан снова рубанул топором Ц результат тот же.
И откуда только силы взялись у нее! Высунувшись из ямы, она орала человече
ским голосом до того страшно, что и конвоиру стало не по себе: собака словн
о плакала, словно звала на помощь.
Ц Бросьте ее! Отпустите! Ц закричал конвоир. Ц Раз не можете, отпустите!
Куда там! Пух-Перо с Чистоделом опять втащили собаку в яму, а Тарзан, обнар
ужив веревку, привязанную к ведру, соорудил петлю. Натянули ее собаке чер
ез голову и, схватившись с двух сторон за концы, два вора, наконец, задушил
и ее. Тут Тарзан, уже спокойно и деловито, как мясник на бойне, отрубил тупы
м топором ей голову.
Остальное заняло немного времени: шкуру сняли, Ц у воров да чтобы не было
мойки (самодельный ножик, скорее небольшое лезвие Ц жарг. )!
Ц разрезали, тушу разрубили, с разрешения конвоира принесли из лесу дро
в и воды, развели костер. И вот уже закипает в ведре то, что еще недавно пред
ставляло собою жизнерадостное живое существо. Шкуру, как было обещано ко
нвоиру, лапы, голову, хвост и прочее решили зарыть тут же в яме, поглубже. Пу
х-Перо и Витька Барин стали копать ямку на дне. Вдруг лопата Пуха уперлась
о что-то твердое. Отбросив землю, песок, он увидел кости, вернее… ребра. Поз
вал других. Они еще подрыли малость и увидели скелет и черепушку человек
а. Воры растерялись, затем решили о находке никому не объявлять, закинули
сюда же останки пса и всё заровняли, чтобы шито-крыто. Мало ли скелетов в с
оветской тайге…
Только Мор в убийстве собаки не участвовал, сидел на корточках в углу ямы,
и непонятно было, как он, собственно, воспринимал происходящее. Его лицо н
е отражало никакой мысли, словно ничего и не видел.
Но он видел… пока приманивали рыжего пса, он видел себя в те годы, когда, ка
к принято было говорить в одном монастыре (он там тогда был), Бог отступил
от людей (именно так выражались его тогдашние братья по вере) и на земле ст
ал свирепствовать зверюга, терзавший человеческие племена. Он вспомнил,
как за ним пришли ночью, как повели, и начались мучительные дни ожидания к
онца; он был еще молод и влюблен в красавицу; из камер тюрьмы по ночам выво
дились люди, их расстреливали; больше двух месяцев он ждал своей очереди;
потом его отпустили. Он еще не был вором…
Когда Тарзан первый раз рубанул по горлу рыжего пса, в мыслях властвовал
о воспоминание, как обнаружил в доме своей возлюбленной доказательство
ее «искупительной жертвы», принесенной комиссару ради его свободы. Когд
а рыжая собака кричала человеческим голосом на всю тайгу о своей беде, вз
ывала о помощи, Мор видел, как ударил женщину по голове кочергой, и слышал
ее страшный крик и хруст разбитого черепа… Когда уже снимали шкуру с лег
авого пса, когда голова с мутными, выкатившимися из орбит, глазами покати
лась рядом с Мором, он ничего уже не видел, а ужасался тому далекому, когда,
убив свою любовь, он узнал о ее невиновности… Совершенно неожиданно вспо
мнилась еще и красивая поляна, и далекое сентябрьское солнечное утро, ко
гда он вешал желтую старую собаку… Он видел, как надевал ей на шею петлю, к
ак доверчиво она сама услужливо просунула в нее голову, видел преданные
глаза, и взгляд собаки словно сливался с взглядом убитой им девушки…
Глаза Мора спокойно взирали на воров, копошащихся с сатанинским злорадс
твом у костерчика на дне ямы, как раз над зарытым скелетом, Ц одновременн
о в них застыл ужас. Серый дождь стал сильнее, пространство вокруг могилы
потонуло в сыпавшейся сверху сырости. Только дым от костра свидетельств
овал о жизни в могиле.
Воры, давясь от удовольствия, жрали мясо, лица блестели в свете костра, жир
размазался по подбородкам. Обгладывая кости пса, они чуть не рычали от ра
дости насыщения. Скит тоже ел, он был достаточно молод, чтобы жаждать мяса
не меньше, чем другие. Он раньше не ел собак, но знал, что в лагерях их ели, те
перь было еще и любопытство: каково это мясо на вкус? И оно ему понравилось
, пес был еще не стар, его мясо не отдавало потом, как, он слышал, бывает с мяс
ом старого пса.
Мор же в углу ямы не шевелился. Воры приглашали его на пир, но он молчал.
Ц Брезгуешь, что ли? Ц воры хохотали. Ц Жри, пока есть!
Он их ошарашил:
Ц Я… не людоед!
Ц Ты что? Ц Ханадей усмехнулся Ц борода в жире. Ц Ты легавого пса чтишь
за человека? Ну, не хочешь Ц как хочешь…
И воры продолжали жрать, миролюбиво перегрызаясь, перелаиваясь. А Мор на
ходился во власти гнетущих воспоминаний, был ареной борьбы противоречи
вых осознаний: с злорадным наслаждением вспоминал, как преследовал того
комиссара, искал, караулил и, хотя и не был тот виновным в том, из-за чего Мо
р убил свою любовь, но был он, комиссар, виновником возникшего у Мора подоз
рения… И за это, тогда еще молодой Мор, убил его с не меньшей радостью. А зде
сь, в этой яме… ему представлялись жирные безбожные монахи, молящиеся в ц
еркви о празднике братского единения между людьми на земле, твердившие,
что человек есть самое совершенное творение в мире. Но почему же это само
е совершенное считалось ими греховным? Почему же оно осуждено Богом на и
сканье спасения? Но разве Христос Ц Бог? Разве это понятие Ц Христос Ц в
состоянии объяснить, что представляет из себя то пространство, в которо
м находится универсум? А то пространство, в котором само пространство? А т
о прапра-пространство или… Что это? Нет ответа. Христос не дает ответа. Ес
ли бы он был, тогда, может, Мор и не сидел бы теперь с растерянной душой на дн
е этой ямы с ворами, пожиравшими собаку.
Ц А что, Ц посмеивались воры, Ц человека нельзя жрать? А как же в Африке
людоеды? Жрали же, говорят, а Бог их не покарал. Мы же только собаку…
Ц Я Ц орудие Бога, Ц мрачно буркнул Мор.
Ворам было непонятно, но они не смели насмехаться, они знали-понимали пос
ловицу: «Всяк сверчок Ц знай свой шесток». Они продолжали заглатывать м
ясо.
Наверху никто бы не сказал, что в этой яме-могиле что-то происходит, ничег
о не было видно и конвоиру, сидевшему, задумавшись, у своего костра. Уже на
ступили сумерки, не стало видно и поселка, стоявшего недалеко. Но вокруг с
уществовало огромное пространство, покрытое лесами, морями, горами Ц пл
анета, населенная живыми организмами.
4
Все-таки наутро их вывели из изолятора и, чтобы все было уже ясно, Ц поним
ая, ворам спокойнее на душе будет, когда узнают, куда их теперь поведут, Ц
начальник конвоя сообщил, что неведомое начальство, которого полно в бес
численных кабинетах управления, постановило вдогонку уже давно отправ
ленному этапу доставить воров оных в их, воровской масти, спецрежимный л
агерный пункт номер Девять.
Опять их построили по двое, и, как уже было, Ц три солдатика впереди, три пл
юс одна собака сзади, Ц они отправились в дорогу веселые и сытые. Идти ос
тавалось не очень много: километров двадцать или чуть больше.
После съеденной накануне собаки, действительно все взбодрились. И вот ша
гают, кто-то балагурит Ц конвой терпеливый попался, не реагирует. Собака
, в отличие от конвоиров, злющая, беспрестанно и беспричинно рычит на воро
в, словно чует, что сожрали они ее сородича.
Скит шел в последней паре с Лешкой Барнаульским, который с деревенским л
ицом и который не расставался с кепкой. Этот вор был вообще-то не из болтл
ивых, всегда улыбался, даже когда вроде бы ничто не могло служить этому пр
ичиной Ц бурит
Любитель играть в карты лишь в «буру» (коммерческая игра). Воры часто
назывались Ц «терсист» или «тредист» Ц по своей приверженности в како
му-нибудь виду игры в карты.
с хитрецой в глазах.
Скит Ц во власти своих дум, совсем не в струе воровской жизни Ц все чаще
вспоминал войну. Чем дальше была от него война в прошлом, тем чаще он к ней
возвращался: что-то не ладилось в его мыслях, что-то не складывалось, не ук
ладывалось. Объяснить это он не мог и самому себе. Нелепость! Тюрьма, лагер
я, Тарзан, Варя, Олечка, он сам Ц все нелепость. Война… По прошествии време
ни ему стало казаться, что, когда была война, люди, несмотря на ее жуткость,
особенно солдаты, относились к ней как будто обыденно, порою даже несерь
езно. Подумалось, может быть, это свойственно природе человека Ц чем ему
тяжелее, страшнее, тем беспечнее к этому своему состоянию относится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29