Он был командующим всего семь месяцев, но удивительно много событий вмес
тилось в такой короткий период. Время было сжато до предела.
Как летчик в воздушном бою успевает прицелиться, выпустить очередь, учес
ть поправку, выпустить вторую очередь и передать результаты атаки по рад
ио и все это за 6Ц 7 секунд, так Николай Алексеевич за время своего командо
вания успел сделать очень много. Имея опыт войны в Испании, он сразу указа
л на наши ошибки в использовании авиации, прекратились бесцельные, неорг
анизованные и неподготовленные полеты. Особое значение он придавал дос
товерности и объективности разведки целей. Очень часто сам вылетал на ра
зведку, или, как он говорил, «командирскую рекогносцировку». Сам участво
вал во всех крупных воздушных операциях и поэтому хорошо знал воздушную
и наземную обстановку и результаты наших действий. В черноморской авиац
ии резко сократились боевые потери, а у противника они возросли в нескол
ько раз.
Личный пример, даже не столько пример, а скорее уверенность в своем коман
дующем, который знает обстановку, не подведет, не побоится не только прот
ивника, но и грозного или еще хуже глупого начальника, все это удваивало н
аши силы.
Замечательной была его биография.
Николай Остряков был в нашей стране одним из пионеров парашютизма, призн
анным мастером парашютного спорта. Он совершил около 400 прыжков, в том чис
ле несколько высотных и затяжных, подготовил тысячи десантников. За выда
ющиеся заслуги в развитии массового парашютного спорта, за отвагу и муже
ство правительство в 1935 году наградило 24-летнего Острякова орденом Красн
ой Звезды. Это был первый орден будущего командира.
В 1936 году он уже стал первоклассным летчиком. Москвич, подросток-слесарь, е
ще юношей ушел по комсомольской мобилизации на строительство Турксиба,
где пробыл два года, водитель московского автобуса, парашютист-испытате
ль, летчик-боец в Испании, командир бригады скоростных бомбардировщиков
в Крыму, заместитель командующего Тихоокеанского флота, Командующий ав
иацией Черноморского флота, депутат Верховного Совета СССР в 26 лет. Этот о
чень разносторонний человек закончил только семилетку, жизнь не позвол
ила ему получить нормальное образование и уже взрослым человеком он сда
л экстерном за десять классов.
Ни секунды не раздумывая, он отправляется добровольцем на помощь респуб
ликанской Испании. Там он совершил 250 боевых вылетов, поражая друзей и вра
гов невиданной смелостью.
Отличный летчик, он не обучался ни в какой летной школе, кроме аэроклуба, г
де летал на спортивных самолетах, и только в Испании он освоил скоростны
е бомбардировщики СБ и успешно воевал на них.
Это он. Остряков, произвел 29 мая 1937 года легендарную атаку на фашистский ка
рманный линкор, поразил корабль двумя бомбами, надолго вывел его из стро
я, перебил немало гитлеровцев.
Один этот подвиг выводил бы его в ряд непревзойденных асов неба. Но весь п
уть этого человека был подвигам. В 29 лет Остряков получил звание генерал-
майора.
Опытный, зрелый военачальник, он не имел военного образования, так как не
кончал никакого военного училища, только восьмимесячные курсы при Морс
кой академии в Ленинграде, «генеральский ликбез», как их тогда называли,
после возвращения из Испании.
Это свидетельствует о его исключительных способностях, железной насто
йчивости и работоспособности.
Такова биография комсомольца тридцатых годов, биография, которой хвати
ло бы на несколько человек.
Как все хорошие люди, Николай Алексеевич редко говорил о ком-нибудь плох
о, словно смущаясь, что о человеке нужно говорить неприятное.
Но если замечал какой-нибудь низкий проступок или трусость в бою, что в во
здухе равносильно предательству, был суровым и даже беспощадным. Он част
о повторял, что грубость и требовательность понятия разные, а крик и руга
тельства Ц признак бессилия и трусости. В землянке было много интересны
х разговоров, особенно вечером, когда земля и люди остывали от жарких бое
в, в ней мы делились самыми откровенными мыслями, даже самыми интимными в
пределах скупой на эмоции, сдержанной мужской дружбы.
Мой боевой товарищ, Герой Советского Союза генерал-лейтенант авиации Н.
А. Наумов, неоднократно дравшийся вместе с Остряковым, когда я рассказал
ему, что собираюсь в этой книге писать об Острякове, прислал мне большое п
исьмо. Были в нем, в частности, такие строки: «Мне через много лет пришлось
некоторое время быть подчиненным маршалу Рокоссовскому и я убедился, чт
о у них обоих было очень много общего, особенно в отношении к людям».
Как дети, которые вырастают как-то вдруг, неожиданно для окружающих, так н
еожиданно, с приездом Острякова, мы вдруг выросли на какую-то тактическу
ю и оперативную ступень, прозрели и уже не могли не видеть своих прежних о
шибок, а следовательно, и повторять их. На войне положительный опыт усваи
вается быстро, не успел освоить Ц ищи себя в списках погибших.
Его не боялись, как боятся «грозного» начальника, направо и налево разда
ющего взыскания, но я не знаю ни одного случая невыполнения приказа, прик
азания или даже просьбы Острякова. Уважали его как человека и командира
как подчиненные, так и вышестоящие. У всех, кто знал Николая Алексеевича, к
нему было какое-то особенно трогательное и предупредительное отношени
е. Здесь одного личного обаяния мало, каждый чувствовал его внутреннюю у
бежденность в собственной правоте. Основанной на глубоком и всесторонн
ем знании обстановки, и в доброжелательности по отношению к людям, вере в
людей, и каждый старался быть таким, каким его хотел видеть Остряков. Когд
а он сам в боевых порядках летал на выполнение задания, это придавало уве
ренность и смелость всем летчикам и каждый стремился лучше выполнить эт
у задачу.
Случайно в воспоминаниях Н. А. Антипенко о маршале Рокоссовском я прочел:

«Его никто не „боялся“ в том смысле, что страха перед взысканиями не было.
Было другое Ц боязнь не выполнить его приказ или просьбу, потому что ува
жение к Рокоссовскому, к его личным качествам и военному авторитету было
всеобщим и искренним.
Таким же был для нас Остряков».
И вот его не стало. В это просто невозможно было поверить.
Как же случилось такое?
В частях было сложно с ремонтом авиационной техники. Количество самолет
ов/поврежденных в боях бомбежками и артиллерией, на аэродроме увеличива
лось.
Единственные мастерские в Круглой бухте не успевали ремонтировать маш
ины, пришлось организовать импровизированные ремонтные органы в лощин
е около аэродрома, куда не доставала дальнобойная артиллерия.
В один из апрельских дней из Москвы в Севастополь прилетел заместитель к
омандующего морской авиацией генерал-майор Коробков, соратник Остряко
ва по Испании. Он прежде всего решил посмотреть мастерские.
В этот день 24 апреля Наумов с Остряковым собирались проверить с воздуха, к
ак работают наши штурмовики на переднем крае, но Остряков заехал на аэро
дром и сказал, что полет не состоится, так как он с Коробковым поедет в мас
терские, в Круглую бухту.
Примерно через полчаса летчики увидели группу «юнкерсов», с малой высот
ы сбросивших бомбы где-то далеко от аэродрома, но это было настолько обыч
ным явлением, что никто не придал этому никакого значения и никак не связ
ывал эту бомбардировку с отъездом в мастерские командующего. И только че
рез полчаса, когда запыхавшийся посыльный позвал Наумова к телефону и по
лковник Дзюба сдавленным от волнения голосом сообщил, что Остряков, Коро
бков и часть сопровождающих их офицеров убиты, мы поняли, что бомбили эти
самолеты. Вначале никто не хотел верить этому, вернее, никто не мог предст
авить себе мертвым Николая Алексеевича, которого мы видели час тому наза
д, как всегда, энергичного, улыбающегося, жизнерадостного, и в глубине душ
и каждый, в том числе и я, надеялись, что, может быть, в этом сообщении какая-
то ошибка. И только, увидев своими глазами нашего командующего мертвым, м
ы поняли всю тяжесть и непоправимость потери.
Через день мы хоронили Острякова, Коробкова и всех погибших при этом нал
ете. Мне трудно передать все переживания и мысли, владевшие мной тогда, но
щемящее чувство тоски, горя, какого-то не личного, а общего горя осталось
и сейчас. Серые нависшие тучи казалось задевали за крыши, и апрельский пр
онизывающий ветер усиливал это состояние. Провожать на кладбище вышли в
се, кто мог; я не представлял, как много людей живет еще в развалинах Севас
тополя.
Траурный митинг, короткий и скорбный. Слезы была у самых мужественных лю
дей. Изредка стреляла немецкая артиллерия, но снаряды шуршали где-то выс
око над головой.
Когда опускали гроб, стало как-то особенно тихо, замолкли даже немецкие о
рудия и вдруг орудийные залпы всей береговой и корабельной артиллерии з
аставили задрожать землю. Это был последний салют командующему авиацие
й флота, боевому летчику. Салют не холостыми снарядами, а боевой салют, бое
выми снарядами по противнику.
В сообщении Совинформбюро «250 дней героической обороны Севастополя», в ч
астности, говорилось: «Слава о главных организаторах героической оборо
ны Севастополя… войдет в историю Отечественной войны против немецко-фа
шистских мерзавцев как одна из самых блестящих страниц». В числе главных
руководителей обороны названы и имена генералов Острякова и Ермаченко
ва.
Много лет прошло с той памятной, жестокой и огненной поры.
В каждый свой приезд в Севастополь я прихожу к тому месту, где погиб Остря
ков.
Сейчас здесь посадили цветы. А я вспоминаю небо в всполохах пожарищ, рев б
омбардировщиков и спокойные, улыбающиеся глаза командующего.
…В самый нелегкий, смертельно трудный период обороны Севастополя коман
дование ВВС Черноморского флота принял генерал-майор авиации Василий В
асильевич Ермаченков. С ним мы начинали под Перекопом, с ним вступили в по
следнее сражение за город славы.

Наш «личный друг» Эрих фон М
анштейн

Собственно говоря, я Ц не имел тогда права на это.
Задание не допускало никакого самовольства. Оно было сформулировано то
чно и определенно: «Разведать дорогу на Ялту. Добытые вами сведения буду
т иметь чрезвычайное значение для оценки командованием общей обстанов
ки. Поэтому в бой вступать категорически воспрещается. От возможных стыч
ек уклоняться. Закончив разведку, немедленно возвращаться на свой аэрод
ром».
Мы со Степаном Данилко вначале так и поступили. Уйдя в облака от показавш
ейся справа группы «мессеров», мы вышли на ялтинскую дорогу. Два раза поч
ти на бреющем прошли над ней.
Не верилось, что внизу Ц война. Курились в голубой дымке горы, акварельно
Ц весенняя зелень лесов плавно переходила в аквамарин моря. По дороге и
зредка пробегали машины. Пляжи, когда-то пестрые от разноцветных купаль
ников, Ц пустынны.
Сделали на картах пометки. Пора возвращаться и домой.
Но разве можно на войне учесть в приказе все обстоятельства, которые мог
ут возникнуть при выполнении боевого задания. И как тогда эти обстоятель
ства согласовать с приказом, когда логика событий подсказывает тебе-дей
ствуй!
Так случилось и на этот раз.
Солнце было у нас за спиной, и я вдруг отчетливо увидел на синеве моря белы
е буруны катера.
Он шел с большой скоростью. Насколько я знал, таких судов немцы здесь не им
ели. Значит Ц штабной!..
Что же делать?
Оглянулся. Посмотрел влево и вправо. Небо чистое. Вражеских самолетов не
видно.
Слышу в наушниках голос ведомого:
Ц Миша! Слева внизу катер! Что будем делать? Если бы я знал что делать? Ведь
в приказе ясно говорилось: «В бой ни при каких обстоятельствах не вступа
ть». И моему другу отлично это известно.
Узнает Василий Васильевич Ц влетит. Что делать? Еще минута, и на катере на
с заметят. А, была, не была!.
Ц Атакуем!
Ц Есть, атакуем! Ц радостным эхом сразу же отозвалось в наушниках.
Я перевел самолет в пике, поймал в прицел катер и нажал гашетки.
Белый настил катера окрасился кровью. Метнулись и рухнули на палубу темн
ые фигурки. Щепа брызнула обломками по волнам. Выходя из пике, обернулся: п
ушка и пулеметы ведомого били точно по цели.
Повторяем заход. Катер густо задымил. Кажется, это конец!
Снова ложимся на курс.
Если бы я знал тогда!..
Впрочем, предоставим слово командующему немецкими войсками в Крыму ген
ерал Ц фельдмаршалу Эриху фон Манштейну.
В 1955 году он издал в Бонне свои мемуары «Утерянные победы». Есть в них строк
и, непосредственно относящиеся к той памятной атаке: «…Я с целью ознаком
ления с местностью, Ц пишет фон Манштейн, Ц совершил поездку вдоль южно
го берега до Балаклавы на итальянском торпедном катере… Мне необходимо
было установить, в какой степени прибрежная дорога, по которой обеспечив
алось все снабжение корпуса, могла просматриваться с моря и прострелива
ться корректируемым огнем…
На обратном пути у самой Ялты произошло несчастье. Вдруг вокруг нас засв
истели, затрещали, защелкали пули и снаряды: на наш катер обрушились два и
стребителя. Так как они налетели на нас со стороны слепящего солнца, мы не
заметили их, а шум мощных моторов торпедного катера заглушил шум их мото
ров. За несколько секунд из 16 человек, находившихся на борту, 7 было убито и
ранено. Катер загорелся, это было крайне опасно, так как могли взорваться
торпеды, расположенные по бортам…
Это была печальная поездка. Был убит итальянский унтер-офицер, ранено тр
и матроса. Погиб также и начальник ялтинского порта, сопровождавший нас,
капитан 1 ранга фон Бредов… У моих ног лежал мой самый верный товарищ боев
ой, мой водитель Фриц Нагель…».
…Вернулись мы к Херсонесскому маяку с моря. Выждали в стороне, пока закон
чится бомбежка и появится хотя бы короткий перерыв в шквальных сериях ар
тналета. Кое-как приземлились между воронок, укрыли в капонирам самолет
ы и Ц в блиндаж.
Ц О катере никому, Ц предупредил я Степана. Ц Понял?
Ц Как не понять.
Но Данилко меня подвел. Под большим секретом он рассказал о случае капит
ану Катрову. А тот Ц своему комиссару и заместителю. Через несколько дне
й о нашей атаке знали уже многие, кроме генерала Ермаченкова, посылавшег
о нас в разведку.
Но из радиоперехвата у немцев скоро и он узнал о событиях в море, участник
ами которых были мы.
Установить, какие «два истребителя» оказались в то время в названном гит
леровцами месте, не представляло, конечно, никакой трудности.
Впрочем, справедливости ради, следует сказать: нам не дали нагоняя за нар
ушение приказа.
Только один из приятелей бросил: «Ходят слухи, ты записался в личные друз
ья фон Манштейна».
Ц Выходит, да! Ц растерянно ответил я тогда. А про себя выругался: «Если б
ы я знал!..»
Если бы я знал!.. Или знал мой ведомый!..
Конечно, мы бы в третий раз атаковали катер, и, думаю, фон Манштейну уже не п
ришлось бы писать свои мемуары.

До смерти Ц четыре шага…

Мы пели тогда эту песню, вряд ли отдавая себе отчет в том обстоятельстве, ч
то, собственно, слова ее имеют к нам самое непосредственное отношение.
Горький, жестокий «быт» войны!..
Были и горькие утраты, боевые и небоевые потери. Из молодых, прилетевших с
Бабаевым пилотов, почти никого в эскадрилье не осталось: кто погиб в возд
ушном бою, а кто был ранен и отправлен в госпиталь.
Погиб капитан Рыбалко.
Пал в бою лейтенант Терентий Платанов.
Все суживался и суживался круг людей мыса Херсонеса.
Приехал к нам как-то Ермаченков:
Ц Чем не доволен, Авдеев?
Ц Если все перечислять, товарищ генерал, пальцев не хватит.
Ц А ты загни пока первый, указательный.
Ц Аэродром бы надо расширить, Василий Васильевич. Самолетов скопилось
много, летают днем и ночью, а выбрать при взлете и при посадке наиболее уце
левшую прямую, чтобы не угодить колесом в воронку, стало почти невозможн
ым. Отсюда и повышенная аварийность.
Ц И все? Что ж, расширим за счет очистки камней с южной стороны.
Ц А удлинить никак нельзя?
Ц Давай потолкуем, Ц предложил Ермаченков. Ц Можно было бы в сторону т
ридцать пятой батареи, но там капониры бомбардировщиков и штурмовиков. П
ришлось бы убрать клуб у Губрия и часть капониров. А к морю, сам видишь, удл
инять некуда.
Ц Там до моря еще метров триста будет, товарищ генерал. Одни камни.
Ц Садись в машину, посмотрим… Подъехали к маяку и пошли осматривать сев
еро-западную границу летного поля.
Ц Ты прав, Михаил Васильевич. Можно удлинить метров на двести. Уберем эти
камни…
В это время зашли на посадку «яки». Вернулась с задания и группа Кости Але
ксеева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22