Он погиб в неравной борьбе, как и высадивший его экипаж тральщика «
Взрыватель».
Понесла утрату 5-я эскадрилья. Прикрывая бомбардировщики Пе-2 в районе до
роги Саки-Евпатория, пал в воздушном бою лейтенант Шелякин.
В госпитале капитан Бабаев залеживаться не стал. Его потянуло в свой пол
к. Пятая эскадрилья встретила капитана так, будто вернулся он с того, свет
а. Первым расцеловал его Шилкин. Он по-медвежьи облапил Бабаева, прижал к
своей богатырской груди так, что тот взмолился.
Ц Раздавишь, Коля.
Ц Эх Боря, Боря. Знаешь, как я рад, что мы снова вместе. А за косточки свои не
бойся. Если они целы остались после того прыжка, то ничего с ними до самой
смерти не случится…
В десять ноль-ноль в эскадрилью позвонили с КП авиагруппы: в Севастополь
идут корабли; по наблюдению постов в море ушел немецкий самолет-торпедо
носец; надо найти его и уничтожить. Батько Ныч хотел было ответить, что лет
еть некому, все на задании. Не пошлешь же на такое дело необстрелянных. Но
вовремя спохватился и сказал твердо:
Ц Сейчас вылетит капитан Бабаев… Борис ушел навстречу кораблям бреющи
м полетом. Техники, мотористы, прилетевшие с Бабаевым, пилоты-новички и Ба
тько Ныч вылезли на капониры и наблюдали за его полетом. Самолета против
ника никто с аэродрома не видел. Его заметили, когда он стал отстреливать
ся от наседавшего «яка». Короткая дуэль произошла низко, у самой воды. Тор
педоносец ткнулся носом в воду и исчез, а Бабаев поднялся выше, покружил н
ад морем и вернулся домой.
Комиссар расцеловал Бориса, поздравил его с седьмым лично сбитым фашист
ским самолетом: ведь он сравнял свой счет с Константином Алексеевым и ра
зделил с ним славу лидеров истребительной авиации Черноморского флота.
Вечером ночные полеты не намечались. Летчикам разрешили отметить День а
рмии и флота. Чествовали Бабаева. Командующий тоже поздравил его с побед
ой, сказал, что представил Бориса к правительственной награде.
Домик у дороги при въезде на мыс Херсонесский наполнился веселым многог
олосьем. Летники пели под гитару, плясали под баян, а Бабаев отсыпался.
Тут, как на грех, приехал из газеты корреспондент, нашел Бабаева, попросил:

Ц Расскажите, товарищ капитан, как вы сегодня «хейнкеля» сбили.
Бабаев, не отрывая от подушки головы и не открывая глаз, ответил:
Ц Сбил дядя Егор.
Корреспондент повторил свой вопрос несколько раз, но ответ был тот же:
Ц Сбил дядя Егор.
Когда корреспондент отстал от него и отошел от койки, Бабаев приоткрыл о
дин глаз и рассмеялся. Борис страшно не любил фотографироваться, а особе
нно, чтобы о нем писали в газетах. Его пугали громкие слова.
Ц Что делать? Ц жаловался корреспондент комиссару эскадрильи. Ц Мне б
ез этого материала нельзя в редакцию возвращаться. В номер. Вы понимаете,
в номер.
Батько Ныч завел его в свою конуру, усадил на табурет и вкратце рассказал,
как все было. А потом порылся в тумбочке, нашел любительский фотоснимок: Б
абаев у своего самолета, и отдал его корреспонденту.
А наутро Бабаев увидел себя в газете. Сверху крупными буквами в три строч
ки Ц заголовок: «Слава отважному летчику капитану орденоносцу Бабаеву,
сбившему вражеский торпедоносец!»
Заметка у снимка была небольшая и без подписи. А в конце Ц те слова, котор
ых больше всего боялся Бабаев: «Слава герою-летчику!
Слава отважному соколу капитану орденоносцу Бабаеву, уничтожившему се
мь фашистских самолетов.
Летчики-черноморцы! Деритесь с врагом так же отважно и бесстрашно, как ка
питан Бабаев!».
Борис ходил с газетой по землянке и каждого спрашивал, заглядывая в глаз
а:
Ц Кто рассказал?
Ц Ты, Ц бросил Ныч. Ц А разве не помнишь?..
Утром 2 июня новый страшный огонь обрушился на наши позиции. Стало ясно: ги
тлеровцы начали третий штурм Севастополя.
То, что последовало далее, ошарашило даже видавших виды гитлеровцев. Пот
рясенный фон Манштейн записал в дневнике: «То, что далее последовало, был
о последним боем армии, который не мог изменить ее судьбы. Даже для сохран
ения чести оружия этот бой был бы излишен, ибо русский солдат поистине ср
ажался достаточно храбро!..».
Но эти непонятные русские дрались. И как! «Плотной массой, Ц это рассказ
того Манштейна, Ц ведя отдельных солдат под руки, чтобы никто не мог отст
ать, бросались они на наши линии».

Открылась последняя страни
ца Севастопольской эпопеи

Истребители с Куликова поля не успели рассеять одну группу немецких бом
бардировщиков, как прорывалась к Севастополю другая. Третья, седьмая-со
тни «мессершмиттов» и «юнкерсов» шли на город.
Перед вылетом нашей эскадрильи пришла на стоянку военфельдшер Вера Так
жейко.
Как только истребители легли на курс, Вера, не обращая внимания на артилл
ерийский обстрел аэродрома, забралась с механиками на капонир и оттуда н
аблюдала за воздушным боем. И, как всегда бывает, где соберется больше тре
х человек, все смотрят молча, а один комментирует свои наблюдения вслух, б
удто другие видят не то же самое. Нашелся свой комментатор и на капонире.
Смотрите, смотрите. Наши с «мессерами» схватились. Четверка оторвалась.
Догоняет «юнкерсов». «Чайки» выходят из игры.
Ц Да ладно тебе, Ц попытался остановить комментатора Бугаев.
Вера улыбнулась, должно быть, вспомнила в связи с этим что-нибудь свое и н
езаметно слезла с капонира, а голос комментатора доносил до нее свежую и
нформацию:
Ц Двое сзади атакуют «юнкерса». Один сверху, другой снизу. «Юнкерс» зады
мил, падает… Последние слова догнали Веру на земле. Она выскочила из-за ка
понира, чтобы взглянуть на падающего «юнкерса» и замерла: вслед за горящ
им немецким бомбардировщиком падал истребитель. Me-109 или Як-1?
А истребитель перестал падать. Он быстро снижался над морем. Тянул к Херс
онесскому аэродрому.
Ц Не дотянет.
Вера бросилась навстречу теряющему высоту самолету. Бежала так, как ни н
а одном кроссе еще не бегала и не слышала позади себя топота кирзовых сап
ог и подкованных яловых ботинок Ц её догоняли товарищи. У берега перепр
ыгнула через валуны Ц море стало на ее пути. А самолет был уже совсем близ
ко. Он шел у самой воды. Вот-вот заденет консолью гребень волны и разлетит
ся на куски.
Когда механики добежали до валунов, на камнях валялась сумка с красным к
рестом и флотская девичья форма, а маленький доктор быстрыми саженками п
лыла к искусно приводненному «ЯКУ», по фюзеляжу которого бежал к хвосту
капитан Калинин. Он прыгнул в воду, отплыл, чтобы не засосало его в воронку
тонущего самолета и больше не двигался, словно ждал, пока подберут его, ка
к на земле, санитары.
На берегу Вера перевязала ему раны, оделась. Калинин пришел в сознание. Ц
Как же я доплыл! Ц удивился Иван Куприянович.
Ц Так и доплыли, Ц засмеялась Вера. Ц Только не пытайтесь вставать. Вы п
отеряли много крови…
Сколько раз за войну маленькому храброму медику приходилось говорить э
й слова раненым, сколько жизней она спасла, сколько ран перевязала! Ведь В
ера Такжейко познала все ужасы отступлений и радости побед, прослужив в
армии вплоть до 1946 года. Она оставалась с ранеными в огненном Севастополе
даже тогда, когда с Херсонесского маяка взлетел последний советский сам
олет. Вот что она позднее написала мне об этих днях:
«30 июня 1942 г. улетела вся последняя авиация с Херсонесского маяка. В Севаст
ополь вошли немцы. Все советские части отступили к нашему маяку. Бомбили
нас страшно с 5 утра до 21 часа. Бомбы сыпались разных калибров. Вверх жутко б
ыло поднять глаза Ц сплошные самолеты. Кроме того, фашист бил еще из тяже
лой мортиры, которая стояла в Бахчисарае. Это был кромешный ад. Я никогда п
озже за всю войну не видела так много убитых и раненых. Их некуда было дева
ть. Перевязочного материала не было, рвали простыни и перевязывали
Трудно описать весь ужас, пережитый в последние дни обороны Севастополя
. Очень больно было смотреть на раненых, которые просили пить, есть, а у нас
ничего не было. Колодцы и склады с продовольствием разбомбили. Армия без
питания, воды, но самое главное, не было патронов, нечем было стрелять.
Уходила я из Севастополя 4 июля вплавь, т. е. в 2 часа ночи ушла в море, а подоб
рал меня в пятом часу утра катер-охотник. Я очень тогда перемерзла и тяжел
о заболела. Катера эти были посланы за армией для отступления. Подойти к б
ерегу они не могли, берег сильно обстреливался. И вот, кто мог плавать, тот
и плыл к катерам, экипажи которых спасали людей и поднимали на борт».
Так наш маленький доктор Вера Такжейко уходила вместе с последними част
ями из пылающего Севастополя, за оборону которого она по праву награжден
а орденом Красной Звезды.
Затишья зимой под Севастополем не было. Во всяком случае для нас, летчико
в. Они трижды в день умирали и воскресали, чтобы снова сесть в кабину и уйт
и в бой. Гремел воздух над Херсонесским маяком. Круглые сутки гудели на аэ
родроме моторы самолетов. Одни уходили на задание, другие возвращались,
третьи тут же, неподалеку от маяка, схватывались с «мессершмиттами».
Воздух раздирали пулеметно-пушечные очереди и неистово ревевшие на фор
сажах моторы. А кому из нас приходилось особенно туго, тот спешил пройтис
ь над Казачьей бухтой. И тогда рявкала автоматическими пушками спасител
ьница наша плавучая батарея «Не тронь меня». «Мессершмитт» ошалело шара
хался в сторону и уходил. Иногда батарее удавалось и сбить вражеский сам
олет.
С утра и до вечера с небольшими перерывами на Херсонесском аэродроме рва
лись крупнокалиберные снаряды немецкой дальнобойной артиллерии. Горел
и самолеты, падали люди.
Прикрытие аэродрома и главной базы Ц Севастополя, налеты на аэродромы п
ротивника, сопровождение штурмовиков и бомбардировщиков на передний к
рай и в тыл врага и всегда с боями над землей к над водой Ц этим жила наша 5-
я эскадрилья.
Чаще всего приходилось прикрывать транспорты и боевые корабли на перех
оде морем. Улетали мы километров за сто пятьдесят в море и отгоняли там от
кораблей «хейнкелей» и «юнкерсов», не давали прицельно направлять торп
еды или сбросить бомбы.
Весна в Крым приходит рано. Стихают ветры и успокаивается море. Безоблач
но небо. Лучшей погоды для летчиков придумать невозможно. Летали они кто
сколько может, до изнеможения. Постепенно ухудшалось питание Ц все труд
нее и труднее стало пробиваться судам в Севастополь.
Третьего апреля пришел к нам большой праздник: 8-й истребительный авиапо
лк полковника Юмашева был переименован в 6-й гвардейский. Воевавшая в его
составе 5-я эскадрилья вышла из состава своего 32-го авиаполка и стала 1-й эс
кадрильей 6-го гвардейского.

Человек-легенда

Весной мы потеряли генерала Острякова…
Война есть война. На ней приходится мириться с горечью утрат. Но врут те, к
то говорит, что к ним можно привыкнуть. Люди уходят за ту немыслимую черту
, которая называется бессмертием, а ты и сегодня помнишь их улыбку, слышиш
ь их голоса. Голоса очень усталых, много поработавших людей. И боль не прох
одит: порой ее приглушит время, но какая-то мелочь Ц облака в небе, мелоди
я, звук, строки из книги Ц напомнит о друге, и снова все существо твое бунт
ует, не может примириться с кажущейся нелепостью случившегося. Хотя ты у
мом отлично понимаешь, какой нелегкой ценой дается на войне победа.
Так и тогда никто из нас не мог смириться с мыслью, что мы потеряли Николая
Алексеевича Острякова, командовавшего Военно Ц Воздушными Силами Чер
номорского флота.
Мы часто стесняемся высоких слов, но я, действительно, влюбился в него при
первой же нашей встрече. Встрече, сохранившейся в памяти, до мельчайших д
еталей.
Я тогда не уловил даже, что в нем главное: спокойный тон, дружеское располо
жение, уверенность, властность. Наверное, ни то, ни другое, ни третье. Был ма
гический, редко встречающийся в людях сплав мужества, благородства, личн
ого обаяния. Как бы то ни было, но от напряжения, с каким я встречал «высоко
е начальство», от моего смущения и неловкости не осталось и следа. Запомн
илось Ц «он знает меня по имени отчеству», и поразило «генерал почти ров
есник мне, ему не более тридцати».
Ц Поговорим здесь, Ц сказал Остряков. Ц Там, Ц он едва заметно кивнул
головой в сторону землянки КП, Ц телефоны будут мешать и вообще тут нас н
икто не услышит.
Он легко тронул меня за локоть и, не торопясь, повел к берегу бухты, расспр
ашивая на ходу о службе, семье, родителях. На пологом спуске к отмели, покр
ытом торчащими из камней жесткими стеблями сухого бурьяна, генерал оста
новился, сощурил свои большие черные глаза, добрая улыбка едва тронула у
голки его губ.
Таким почему-то и сохранился он в моей памяти. Обаяние его личности испыт
ал тогда не один я.
Военно-морской министр Союза ССР тогда так охарактеризовал Острякова: «
Если бы меня попросили назвать самого лучшего командира и человека сред
и летного состава ВМС, я назвал бы генерал-майора Острякова. Героизм, скро
мность, умение, хладнокровие и беззаветная преданность Родине Ц вот это
Остряков».
Остряков, несмотря на то, что почти всегда получал за это строгий выговор
от начальства, всегда сам рвался в небо.
Конечно, облетать командующему всю линию обороны от Бельбека до Балакла
вы и самому оценивать обстановку на земле и. в воздухе далеко не безопасн
о. Но после такого облета можно было срочно принять меры по ликвидации на
иболее угрожающих направлений. Нанести удары авиации по самым значител
ьным целям на напряженных участках фронта. К. тому же генерал отлично уме
л драться с «мессершмиттами» и стрелял метко, хоть и стал истребителем в
сего месяца полтора назад. И при первой же возможности он всегда вступал
в бой
Как-то он позвонил мне и сказал:
Ц Приготовьте машину. Я решил сегодня поразмяться.
Ц Тогда и я с вами, товарищ командующий. Одного не пущу!..
Ц Интересно, кто из нас начальство? Ц съязвил Остряков.
Ц Начальство не начальство, но одного не пущу…
Ц Ладно, полетим вместе.
К вечеру подошел ЗИС-101. Вышел Остряков. Пожал руку.
Ц Здравствуй, Михаил Васильевич!
Ц Машина готова…
Ц Знаю, давай без официальностей… Он посмотрел на часы.
Ц Еще рановато. Пойдем после одиннадцати… Залезай в машину, поговорим…

Случилось так, что в ту ночь мы не вылетели. До утра просидели в машине. Нас
троение у Острякова было отличное. Он шутил, смеялся, много говорил.
В ту ночь я многое узнал о нем. А позднее общая картина дополнилась расска
зами товарищей.
Он прилетел в Севастополь, когда противник стоял у Москвы, прорвал перек
опские позиции и захват Крыма стал реальной угрозой. Черноморский флот м
орем эвакуировал из Одессы части Приморской армии, военно-морскую базу
и часть гражданского населения. Это был самый тяжелый период отступлени
я, мы еще не имели серьезных побед, если не считать мелких тактических усп
ехов, а сознание собственного бессилия и серьезные ошибки руководства, к
оторые мы не могли не видеть, не повышали нашего боевого духа. Психологич
еский перелом в авиации наступил несколько позже, после окружения Севас
тополя и в этом большую роль сыграл Остряков.
Его хорошо знали на Черноморском флоте как командира передовой бомбард
ировочной бригады, которой он командовал после возвращения из Испании, з
нали как талантливого летчика и зрелого боевого опытного командира, хот
я в то время ему было только 26 лет. Сейчас, после трех лет службы на Тихом ок
еане, он вновь возвратился на Черное море, но уже в должности командующег
о ВВС. Первая встреча была на одном из Крымских аэродромов, где из боевого
самолета ДБ-3, перелетавшего из Владивостока в Севастополь, вышел худоща
вый, очень молодой, выглядевший даже моложе своих тридцати лет человек с
какой-то застенчивой и немного смущенной улыбкой. Он познакомил нас с эк
ипажем самолета и командиром эскадрильи капитаном М. И. Буркиным, с котор
ым он по очереди вел самолет из Владивостока. Кстати, интересная подробн
ость, характеризующая большинство наших летчиков: Буркин упросил Военн
ый совет флота оставить его в осажденном Севастополе в самые тяжелые для
этого города дни и не отсылать на мирные аэродромы Тихоокеанского флота
, который в то время не воевал. Его просьбу поддержал Остряков, и Буркин ст
ал одним из самых бесстрашных летчиков-бомбардировщиков Черноморской
авиации и впоследствии Героем Советского Союза.
Остряков совершенно не был похож на грозного и громкого «отца-командира
», каких мы часто видели в кино, на сцене и в литературе. Это был прежде всег
о интеллигентный, разносторонний и на редкость скромный человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22