Розель смотрела на Барри как на грязь, неожиданно обнаруженную на красивой обуви.
– Иван шкуру с тебя сдерет за это, мой мальчик.
Она нежно взяла Сьюзен за руку и помогла ей подняться по крутым ступенькам. Казалось, тело Сьюзен было слишком большим для узкого пространства лестницы, кроме того, она по-прежнему нетвердо держалась на ногах. Она чувствовала себя побежденной, униженной и замерзшей.
В кабинете Розель сделала ей чашечку кофе и добавила в нее щедрую порцию бренди.
– Я вам буду каждую неделю присылать часть зарплаты Барри, хорошо? Обязательно поговорю об этом с Иваном, он будет как шелковый, когда я ему все расскажу. Мы со многими нашими парнями так поступаем, дорогая.
Она лгала, и Сьюзен знала это, но все равно была благодарна за обещание помощи.
– Он убьет меня за это. Я не хотела приходить сюда.
Розель предложила сигарету, и Сьюзен с благодарностью взяла ее. Собеседница ей определенно нравилась. Но она не могла понять, что эта умная, красивая женщина нашла в таком куске дерьма, как ее муж.
Розель открыла ящик стола и достала из него сто фунтов. Сьюзен с завистью смотрела, как она их пересчитывает.
– Возьмите сотню как часть его зарплаты. Я скажу ему об этом, не волнуйтесь.
Сьюзен взяла деньги и затолкала их в тот же карман, где уже лежали десять фунтов.
– Он голову мне оторвет за то, что я сюда пришла, но я была вынуждена. У нас в доме ни гроша.
Она погладила рукой живот:
– Этому бедному малышу тоже сегодня досталось.
Неожиданно Розель почувствовала, что ее душат слезы. Она увидела в Сьюзен Далстон свою мать: лицо в постоянных синяках, вечная борьба за то, чтобы дети были накормлены и одеты. Мать отказывала себе во всем. Никогда и ничего для себя лично. Она умерла, когда ей было всего пятьдесят лет. Мать приняла смерть с распростертыми объятиями и ушла с радостью, устав бороться каждый день за существование.
Барри так обращался со своей женой, потому что она ему позволяла. Ей не хватало решимости взять жизнь под свой контроль. Розель знала все о таких Барри, знала, на что они способны, и вдруг подумала, что в лице Барри она фактически спала со своим отцом, который был таким же чудовищем, использовавшим слабых людей как разменную монету, даже тогда, когда речь шла о его жене и детях.
– Вы сможете доехать домой? – спросила она мягко. Лицо Сьюзен побелело от боли. Достав шубку из шкафа, Розель улыбнулась ей.
– Пойдемте, я вас подвезу. Только так я могу быть уверена, что вы в целости и сохранности. Иначе я всю ночь буду беспокоиться о вас.
Сьюзен неистово замотала головой:
– О нет, Барри сойдет с ума от злости.
Розель перебила ее:
– Да ну его к черту, милая. Он работает на меня и Ивана и будет делать то, что ему скажут. Здесь есть туалет. Идите умойтесь и приведите себя в порядок. Мне нужно сделать один звонок, а затем я отвезу вас домой. И я не принимаю никаких возражений, о'кей?
Сьюзен сделала так, как ей было сказано. Она всегда делала так, как ей велели, если чувствовала силу и власть говорящего. Тянущая боль в низу живота усилилась, казалось, все внутренности разом пытаются вывалиться наружу. Боль становилась похожей на родовые схватки, и Сьюзен молила Бога только о том, чтобы он не дал ей в очередной раз потерять ребенка.
На несколько секунд она расслабилась на холодном сиденье унитаза, на лбу ее выступил холодный пот. Боль сконцентрировалась в самой нижней точке живота и постепенно скручивала все тело. Ее обуял страх. Барри будет в ярости. Лучше бы она осталась дома, и все уладилось бы как-нибудь само собой.
Сьюзен помыла руки, плеснула себе в лицо холодной водой и увидела свое отражение в маленьком зеркальце над раковиной. Под глазами темнели круги, а на подбородке проявлялся синяк. Она принюхалась. Ее промокшее под дождем пальто воняло сыростью и старым тряпьем. Ее обкусанные ногти и толстые пальцы казались ей самой грубыми до неприличия, когда она вытирала руки о розовое полотенце, висевшее на гвоздике возле раковины.
Неудивительно, что Барри больше не хотел идти домой, – он предпочитал вместо нее иметь дело с женщинами на работе. Сьюзен хотелось, чтобы Барри остался с той женщиной, которая ждала ее в кабинете, хотя, как она догадывалась, Розель была слишком умна для того, чтобы пустить его в свою жизнь навсегда.
Но Сьюзен требовались его деньги, ей предстояло растить детей. Вернувшись назад в кабинет, она робко улыбнулась. В своей шубке, с профессионально наложенным макияжем, с безупречно уложенной прической Розель выглядела сногсшибательно. Сьюзен завидовала ее самоуверенности и достоинству.
– Ну что ж, пойдемте.
Внизу Барри не находил себе места от ярости. Его взгляд, которым он одарил Сьюзен, выражал только ненависть.
– Куда ты идешь?
– Я отвезу твою беременную жену домой.
Барри покачал головой:
– О нет, ты этого не сделаешь.
Слова были сказаны не допускающим возражений тоном, так хорошо знакомым Сьюзен.
– Я сам отвезу тебя домой, Сьюзен. – В руке Барри уже позвякивали ключи от машины.
Розель с сомнением покачала головой:
– Я уже договорилась с Иваном.
Барри холодно посмотрел на нее:
– Как договорилась, так и передоговоришься.
Он схватил Сьюзен за руку и потащил из клуба, Розель пошла за ними. Не обращая на нее внимания, Барри повел Сьюзен к машине – красивому черному «мерседесу», которого она раньше никогда не видела. Бесцеремонно втолкнув ее в машину, он уехал, не сказав ни слова Розель, которая осталась стоять на дороге и следила за машиной, пока та не скрылась за углом.
Барри и Сьюзен ехали молча до самого Ист-Сайда. Затем Барри остановил машину на автостоянке рядом с кварталом многоэтажных домов. Он повернулся к ней и посмотрел в глаза.
– Ты стерва, Сьюзен, ты это знаешь? Сегодня вечером ты подписала себе смертный приговор. Так опозорить меня! Я не могу поверить, что ты сделала это. Не могу поверить, что ты такая дура, что могла подумать, будто тебе это сойдет с рук.
Она слышала в его голосе ту холодную отстраненность, которая неизменно означала одно: быть беде.
– Я не хотела идти туда, Барри. Мне пришлось, у меня не было выбора.
Она слышала в своем тоне умоляющие нотки, страх, и ненавидела себя за это. Но ей нужно было защищать неродившегося ребенка.
– Мне нужно заботиться о детях, Барри. В отличие от тебя я не могу выбирать, что мне делать, а что нет. Я не могу уходить, когда захочется, не могу забывать о них, ведь мне приходится для них готовить, стирать, водить их каждый день в школу.
Она хотела замолчать, чтобы не настраивать его еще больше против себя, но слова безудержным потоком уже лились из нее.
– Я должна выслушивать все их рассказы, все их горести и печали, должна знать, что они нормально выглядят, что у них есть чистая одежда, что есть кто-то, кто заботится о них. Я должна разговаривать с ними, успокаивать их, вселять в них надежду, когда у них выдается дрянной день. У нас дома маленький Барри, у него режутся зубки и болит ушко, а я не могу даже купить ему лекарство, потому что тебе не приходит в голову заехать домой и оставить денег. Я назанимала у всех, включая твою мать, пока ждала, что ты соблаговолишь принести деньги на содержание семьи. Поэтому не говори мне о том, что я тебя опозорила. Я покупала в долг в двух магазинах, и теперь они не хотят мне дать даже совсем чуть-чуть, пока я не верну им. Твое имя больше ничего не значит. Тебя выбросили на свалку – тебя и моего отца. Баннерман постарался. Ну и что мне остается делать, как не идти на панель? Ждать Санта-Клауса? Ладно, делай то, что собирался, бей меня руками, ногами, как хочешь. Мне все равно.
Она посмотрела в красивое лицо своего мужа и снова почувствовала силу его притяжения. Она поняла, что в нем привлекает Розель. Он красив и опасен. Почему она никогда не замечала этого раньше?
Барри смотрел на жену в течение долгих пятнадцати минут, впитывая в себя ее нервозность. Он ощущал, как страх волнами исходит из нее. Но он не видел Сьюзен – мать его детей, порядочную, искреннюю и достойную уважения женщину. Он смотрел на нее глазами Розель. Перед ним было убогое ничтожество, источавшее одно лишь зловоние. Никогда в своей жизни его не унижали так, как сегодня вечером.
И во всем была виновата она.
Она представила его всем в истинном свете, и он никогда не простит ей этого. Он наотмашь ударил ее по лицу. В уютном салоне его новенькой машины удар прозвучал отчетливо и звучно. Он купил эту машину, чтобы произвести впечатление на Розель и других девочек. Он купил ее, ни секунды не задумываясь о своей собственной семье.
– Ты думаешь, ты круто обломала меня сегодня?
Он снова ударил ее, на этот раз сильнее, затем еще раз. Ему нравилось наблюдать за тем, как она пытается спрятать лицо и голову, прикрывая их руками. Он осыпал ее градом ударов, не прекращая говорить с ней тихим протяжным голосом. Наконец он открыл дверь и вытолкнул ее наружу на мокрый тротуар. Неуклюжее тело плюхнулось на землю, словно мешок с картошкой.
Он тоже вышел, обошел машину и начал бить Сьюзен ногами. Сначала несильно, затем все сильнее и сильнее, пока тело не стало отлетать от ударов на полметра. Освещаемые фарами, они были словно на сцене. Двое полицейских выскочили из остановившейся машины и побежали по направлению к ним.
– Вот, пожалуйста, констебль, заберите ее. Заберите эту уродливую стерву, она мне больше не нужна.
Барри оставил их стоять над лежащей без сознания женщиной, уверенный в том, что они, как обычно, не станут ввязываться в семейные разборки. Сьюзен скажет им все, что они захотят услышать, и он, как всегда, будет в полной безопасности.
Вскочив в машину, он сдал назад и, выехав с автостоянки, как ненормальный понесся назад в Вест-Энд к Розель. К женщине, которую он должен был ублажить, если хотел остаться с ней в прежних отношениях.
Полицейские посмотрели на лежавшее на тротуаре тело и вздохнули:
– А это был не Барри Далстон?
Старший кивнул:
– Именно. Давай отвезем ее в больницу, пусть там с ней разбираются. У меня сегодня нет никакого настроя на домашние разборки.
Сьюзен потеряла ребенка на заднем сиденье полицейской машины, что сильно огорчило констебля Хатчинсона.
– Вся эта кровь и все такое… Неужели эти женщины никогда не научатся стоять за себя? Сколько раз нас вызывали к ним домой – не сосчитаешь. И самое главное, она ведь примет своего урода назад. Как всегда…
Им не приходило в голову, что, по существу, иного выхода у Сьюзен и не было.
Глава 16
Сьюзен смеялась, что-то пьяно выкрикивая. В помещении можно было хоть топор вешать от табачного дыма, а музыка играла так громко – люди друг друга не слышали. Тем не менее пьяные разговоры в кабаке не прекращались ни на минуту. На маленькую импровизированную сцену вышел стриптизер, и Джун завизжала. Блондин с коротко стриженными волосами и рельефными мускулами был великолепен.
– Ну-ка, покажи себя, сынок!
Как всегда, голос Джун звучал громче других.
– Я видела штучки и побольше, – заметила Айви. Айви чувствовала себя в своей стихии. В последнее время ей очень нравилось проводить здесь вечера. Долгие годы она избегала злачных мест, заявляя, что они для нее слишком вульгарны. Но теперь она стала самой собой и с жаром окунулась в буйное ночное веселье. Перемены в ней шокировали всех, включая ее сына Джоуи. Сьюзен отныне была ее любимицей. Айви узнавала в ней себя в молодости, когда она, как и Сьюзен, пыталась выжить и при этом не сойти с ума. Иногда даже Джоуи жалел свою дочь. После одной из стычек с Барри Сьюзен потеряла ребенка и стала прихрамывать – он раздробил ей кость лодыжки. Это ужаснуло даже Джоуи, и, подстрекаемый Джун и своей матерью, он хорошенько отлупил Барри. Барри даже не пытался сопротивляться, когда его били, все принял как должное. Он понял, что на сей раз зашел слишком далеко.
Но глубоко в душе Джоуи знал: он бьет Барри не столько за Сьюзен, сколько за себя. Джоуи постоянно просил зятя замолвить за него словечко перед Иваном, хотя знал, что Барри и не подумает этого сделать. Барри был на коне, он поднялся и стал выше своего подельника, и это сильно злило Джоуи. Обида буквально пожирала его изнутри.
Затаенная враждебность, которой не было раньше, жирной чертой пролегла между ними, и по этой причине Джоуи в последнее время больше интересовался жизнью дочери. В этом заключался единственный способ отомстить Барри, и Джоуи с радостью использовал такую возможность.
Плюс золотые дети. Как бы ни смотреть на Сьюзен, никто не мог отнять у нее умения быть хорошей матерью. Это отмечали все и хвалили ее за те усилия, которые она вкладывала, чтобы вырастить хороших детей в нечеловеческих условиях. Сегодня, однако, она наконец отдыхала душой – была пьяна и шумно радовалась всему происходящему. Джоуи засмеялся, видя, как она попыталась встать со стула и тут же плюхнулась обратно.
Стриптизер извивался перед зрителями. Он играл своим телом перед лицами женщин и позволил одной из самых смелых зубами снять с его бедер узкую полоску ткани.
– Подойди ко мне, сынок, я специально для тебя достану свою челюсть.
Реплика Айви заставила всех собравшихся грохнуть от хохота.
– Заткнись, мать, перестань пугать мальчика.
Музыка смолкла, на сцене выключили свет. Сьюзен наконец удалось подняться со своего места, и, качаясь, она направилась в дамскую комнату. Дорин пошла за ней.
– Этот маленький Барри такой прикольный… Знаешь, что он сегодня сказал, Сью? Он спросил меня, почему на небе бывают облака. Я ответила – для того, чтобы всегда было что-то красивое, на что люди могли бы смотреть. Тогда он спросил: «Почему Бог не сделает так, чтобы небо было всегда таким красивым, как моя мамочка?»
Сьюзен расхохоталась:
– Ему только три годика, он меня еще не видит, какая я на самом деле.
Дорин сидела на унитазе, распахнув дверь кабинки, и, если бы кто-нибудь вошел, она оказалась бы на виду у всего кабака. Но Дорин на это плевать хотела, им обеим было на это наплевать. Это только добавило бы возбуждения и смеха.
– Он чудесный малыш. А как поживает Его Величество?
Сьюзен вздохнула:
– Как всегда. Горбатого могила исправит.
Дорин пожала плечами. На самом деле ничего другого она и не ожидала. Нетвердой рукой Сьюзен накрасила губы розовой помадой, смеясь над своими попытками попасть именно в губы.
– Я так нажралась, Дор. Я уже сто лет так не напивалась.
Дорин с трудом натянула на себя трусики и колготки.
– Ничего страшного не случится, если время от времени ты будешь отпускать поводья.
Сьюзен зашла в кабинку после подруги и для опоры прислонилась к стене, снимая трусы. Она почувствовала первую волну тошноты и сделала глубокий вдох. Она была еще пьянее, чем ей казалось.
– Я пьяная в стельку.
Вымыв руки, она вместе с Дорин пошла назад к столику. Вдруг на их пути появился Барри, и сердце ее ушло в пятки. Она выдавила из себя улыбку:
– Привет, Барри, давненько тебя не было видно.
Он не заметил сарказма, но ей было приятно хоть так незаметно его уколоть. Он пил виски из большого бокала, и Сьюзен испугалась, как бы он не захотел остаться. Но вскоре страхи ее рассеялись.
– Где мой паспорт. Сью? Я не могу его найти.
Она улыбнулась:
– Значит, ты был дома?
Он кивнул:
– Я виделся с детьми, поиграл с ними, дал им всем понемножку денег.
Он явно оправдывался в том, что не провел с детьми весь вечер. Это было что-то новенькое.
– А зачем тебе твой паспорт?
– Я собираюсь в Испанию. Нужно вытрясти один долг для Ивана.
– Здорово, Барри. Пересаживаетесь в Бирмингеме или Ливерпуле? Классно! Розель тоже летит, я так понимаю?
Он кивнул. С того вечера, как Сьюзен появилась у Барри на работе, ее жизнь круто изменилась. Они с Розель стали подругами. Розель следила, чтобы отчисления от зарплаты Барри постоянно поступали в бюджет семьи, а Сьюзен, в свою очередь, позволяла расцветать их отношениям. В общем-то от нее мало что зависело. Если Барри решал завести роман – он заводил его, не спрашивая на то разрешения. Но, по крайней мере, она получала деньги и ее особо не трогали. И то и другое более чем устраивало Сьюзен.
Они встречались с Розель примерно раз в месяц и где-нибудь вместе обедали. После Розель всегда делала Сьюзен что-нибудь приятное – водила ее в парикмахерскую, дарила ей платье или сумку. Эти мелочи украшали жизнь Сьюзен и доставляли ей радость. Розель дарила Сьюзен хоть немного самоуважения.
Кроме того, женщины удивительно поладили, обнаружив друг в друге схожие черты. Например, обе любили кино и литературу. Теперь Сьюзен выглядела лучше, чем когда-либо, и это доставляло ей массу удовольствия. Принимая во внимание постепенное переселение Барри к Розель, жизнь в целом Сьюзен устраивала. Сейчас он приходил домой примерно раз в неделю, чтобы повидать детей и не вызывать вопросов у соседей.
– Твой паспорт на шкафу в коридоре, я на всякий случай спрятала его между письмами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
– Иван шкуру с тебя сдерет за это, мой мальчик.
Она нежно взяла Сьюзен за руку и помогла ей подняться по крутым ступенькам. Казалось, тело Сьюзен было слишком большим для узкого пространства лестницы, кроме того, она по-прежнему нетвердо держалась на ногах. Она чувствовала себя побежденной, униженной и замерзшей.
В кабинете Розель сделала ей чашечку кофе и добавила в нее щедрую порцию бренди.
– Я вам буду каждую неделю присылать часть зарплаты Барри, хорошо? Обязательно поговорю об этом с Иваном, он будет как шелковый, когда я ему все расскажу. Мы со многими нашими парнями так поступаем, дорогая.
Она лгала, и Сьюзен знала это, но все равно была благодарна за обещание помощи.
– Он убьет меня за это. Я не хотела приходить сюда.
Розель предложила сигарету, и Сьюзен с благодарностью взяла ее. Собеседница ей определенно нравилась. Но она не могла понять, что эта умная, красивая женщина нашла в таком куске дерьма, как ее муж.
Розель открыла ящик стола и достала из него сто фунтов. Сьюзен с завистью смотрела, как она их пересчитывает.
– Возьмите сотню как часть его зарплаты. Я скажу ему об этом, не волнуйтесь.
Сьюзен взяла деньги и затолкала их в тот же карман, где уже лежали десять фунтов.
– Он голову мне оторвет за то, что я сюда пришла, но я была вынуждена. У нас в доме ни гроша.
Она погладила рукой живот:
– Этому бедному малышу тоже сегодня досталось.
Неожиданно Розель почувствовала, что ее душат слезы. Она увидела в Сьюзен Далстон свою мать: лицо в постоянных синяках, вечная борьба за то, чтобы дети были накормлены и одеты. Мать отказывала себе во всем. Никогда и ничего для себя лично. Она умерла, когда ей было всего пятьдесят лет. Мать приняла смерть с распростертыми объятиями и ушла с радостью, устав бороться каждый день за существование.
Барри так обращался со своей женой, потому что она ему позволяла. Ей не хватало решимости взять жизнь под свой контроль. Розель знала все о таких Барри, знала, на что они способны, и вдруг подумала, что в лице Барри она фактически спала со своим отцом, который был таким же чудовищем, использовавшим слабых людей как разменную монету, даже тогда, когда речь шла о его жене и детях.
– Вы сможете доехать домой? – спросила она мягко. Лицо Сьюзен побелело от боли. Достав шубку из шкафа, Розель улыбнулась ей.
– Пойдемте, я вас подвезу. Только так я могу быть уверена, что вы в целости и сохранности. Иначе я всю ночь буду беспокоиться о вас.
Сьюзен неистово замотала головой:
– О нет, Барри сойдет с ума от злости.
Розель перебила ее:
– Да ну его к черту, милая. Он работает на меня и Ивана и будет делать то, что ему скажут. Здесь есть туалет. Идите умойтесь и приведите себя в порядок. Мне нужно сделать один звонок, а затем я отвезу вас домой. И я не принимаю никаких возражений, о'кей?
Сьюзен сделала так, как ей было сказано. Она всегда делала так, как ей велели, если чувствовала силу и власть говорящего. Тянущая боль в низу живота усилилась, казалось, все внутренности разом пытаются вывалиться наружу. Боль становилась похожей на родовые схватки, и Сьюзен молила Бога только о том, чтобы он не дал ей в очередной раз потерять ребенка.
На несколько секунд она расслабилась на холодном сиденье унитаза, на лбу ее выступил холодный пот. Боль сконцентрировалась в самой нижней точке живота и постепенно скручивала все тело. Ее обуял страх. Барри будет в ярости. Лучше бы она осталась дома, и все уладилось бы как-нибудь само собой.
Сьюзен помыла руки, плеснула себе в лицо холодной водой и увидела свое отражение в маленьком зеркальце над раковиной. Под глазами темнели круги, а на подбородке проявлялся синяк. Она принюхалась. Ее промокшее под дождем пальто воняло сыростью и старым тряпьем. Ее обкусанные ногти и толстые пальцы казались ей самой грубыми до неприличия, когда она вытирала руки о розовое полотенце, висевшее на гвоздике возле раковины.
Неудивительно, что Барри больше не хотел идти домой, – он предпочитал вместо нее иметь дело с женщинами на работе. Сьюзен хотелось, чтобы Барри остался с той женщиной, которая ждала ее в кабинете, хотя, как она догадывалась, Розель была слишком умна для того, чтобы пустить его в свою жизнь навсегда.
Но Сьюзен требовались его деньги, ей предстояло растить детей. Вернувшись назад в кабинет, она робко улыбнулась. В своей шубке, с профессионально наложенным макияжем, с безупречно уложенной прической Розель выглядела сногсшибательно. Сьюзен завидовала ее самоуверенности и достоинству.
– Ну что ж, пойдемте.
Внизу Барри не находил себе места от ярости. Его взгляд, которым он одарил Сьюзен, выражал только ненависть.
– Куда ты идешь?
– Я отвезу твою беременную жену домой.
Барри покачал головой:
– О нет, ты этого не сделаешь.
Слова были сказаны не допускающим возражений тоном, так хорошо знакомым Сьюзен.
– Я сам отвезу тебя домой, Сьюзен. – В руке Барри уже позвякивали ключи от машины.
Розель с сомнением покачала головой:
– Я уже договорилась с Иваном.
Барри холодно посмотрел на нее:
– Как договорилась, так и передоговоришься.
Он схватил Сьюзен за руку и потащил из клуба, Розель пошла за ними. Не обращая на нее внимания, Барри повел Сьюзен к машине – красивому черному «мерседесу», которого она раньше никогда не видела. Бесцеремонно втолкнув ее в машину, он уехал, не сказав ни слова Розель, которая осталась стоять на дороге и следила за машиной, пока та не скрылась за углом.
Барри и Сьюзен ехали молча до самого Ист-Сайда. Затем Барри остановил машину на автостоянке рядом с кварталом многоэтажных домов. Он повернулся к ней и посмотрел в глаза.
– Ты стерва, Сьюзен, ты это знаешь? Сегодня вечером ты подписала себе смертный приговор. Так опозорить меня! Я не могу поверить, что ты сделала это. Не могу поверить, что ты такая дура, что могла подумать, будто тебе это сойдет с рук.
Она слышала в его голосе ту холодную отстраненность, которая неизменно означала одно: быть беде.
– Я не хотела идти туда, Барри. Мне пришлось, у меня не было выбора.
Она слышала в своем тоне умоляющие нотки, страх, и ненавидела себя за это. Но ей нужно было защищать неродившегося ребенка.
– Мне нужно заботиться о детях, Барри. В отличие от тебя я не могу выбирать, что мне делать, а что нет. Я не могу уходить, когда захочется, не могу забывать о них, ведь мне приходится для них готовить, стирать, водить их каждый день в школу.
Она хотела замолчать, чтобы не настраивать его еще больше против себя, но слова безудержным потоком уже лились из нее.
– Я должна выслушивать все их рассказы, все их горести и печали, должна знать, что они нормально выглядят, что у них есть чистая одежда, что есть кто-то, кто заботится о них. Я должна разговаривать с ними, успокаивать их, вселять в них надежду, когда у них выдается дрянной день. У нас дома маленький Барри, у него режутся зубки и болит ушко, а я не могу даже купить ему лекарство, потому что тебе не приходит в голову заехать домой и оставить денег. Я назанимала у всех, включая твою мать, пока ждала, что ты соблаговолишь принести деньги на содержание семьи. Поэтому не говори мне о том, что я тебя опозорила. Я покупала в долг в двух магазинах, и теперь они не хотят мне дать даже совсем чуть-чуть, пока я не верну им. Твое имя больше ничего не значит. Тебя выбросили на свалку – тебя и моего отца. Баннерман постарался. Ну и что мне остается делать, как не идти на панель? Ждать Санта-Клауса? Ладно, делай то, что собирался, бей меня руками, ногами, как хочешь. Мне все равно.
Она посмотрела в красивое лицо своего мужа и снова почувствовала силу его притяжения. Она поняла, что в нем привлекает Розель. Он красив и опасен. Почему она никогда не замечала этого раньше?
Барри смотрел на жену в течение долгих пятнадцати минут, впитывая в себя ее нервозность. Он ощущал, как страх волнами исходит из нее. Но он не видел Сьюзен – мать его детей, порядочную, искреннюю и достойную уважения женщину. Он смотрел на нее глазами Розель. Перед ним было убогое ничтожество, источавшее одно лишь зловоние. Никогда в своей жизни его не унижали так, как сегодня вечером.
И во всем была виновата она.
Она представила его всем в истинном свете, и он никогда не простит ей этого. Он наотмашь ударил ее по лицу. В уютном салоне его новенькой машины удар прозвучал отчетливо и звучно. Он купил эту машину, чтобы произвести впечатление на Розель и других девочек. Он купил ее, ни секунды не задумываясь о своей собственной семье.
– Ты думаешь, ты круто обломала меня сегодня?
Он снова ударил ее, на этот раз сильнее, затем еще раз. Ему нравилось наблюдать за тем, как она пытается спрятать лицо и голову, прикрывая их руками. Он осыпал ее градом ударов, не прекращая говорить с ней тихим протяжным голосом. Наконец он открыл дверь и вытолкнул ее наружу на мокрый тротуар. Неуклюжее тело плюхнулось на землю, словно мешок с картошкой.
Он тоже вышел, обошел машину и начал бить Сьюзен ногами. Сначала несильно, затем все сильнее и сильнее, пока тело не стало отлетать от ударов на полметра. Освещаемые фарами, они были словно на сцене. Двое полицейских выскочили из остановившейся машины и побежали по направлению к ним.
– Вот, пожалуйста, констебль, заберите ее. Заберите эту уродливую стерву, она мне больше не нужна.
Барри оставил их стоять над лежащей без сознания женщиной, уверенный в том, что они, как обычно, не станут ввязываться в семейные разборки. Сьюзен скажет им все, что они захотят услышать, и он, как всегда, будет в полной безопасности.
Вскочив в машину, он сдал назад и, выехав с автостоянки, как ненормальный понесся назад в Вест-Энд к Розель. К женщине, которую он должен был ублажить, если хотел остаться с ней в прежних отношениях.
Полицейские посмотрели на лежавшее на тротуаре тело и вздохнули:
– А это был не Барри Далстон?
Старший кивнул:
– Именно. Давай отвезем ее в больницу, пусть там с ней разбираются. У меня сегодня нет никакого настроя на домашние разборки.
Сьюзен потеряла ребенка на заднем сиденье полицейской машины, что сильно огорчило констебля Хатчинсона.
– Вся эта кровь и все такое… Неужели эти женщины никогда не научатся стоять за себя? Сколько раз нас вызывали к ним домой – не сосчитаешь. И самое главное, она ведь примет своего урода назад. Как всегда…
Им не приходило в голову, что, по существу, иного выхода у Сьюзен и не было.
Глава 16
Сьюзен смеялась, что-то пьяно выкрикивая. В помещении можно было хоть топор вешать от табачного дыма, а музыка играла так громко – люди друг друга не слышали. Тем не менее пьяные разговоры в кабаке не прекращались ни на минуту. На маленькую импровизированную сцену вышел стриптизер, и Джун завизжала. Блондин с коротко стриженными волосами и рельефными мускулами был великолепен.
– Ну-ка, покажи себя, сынок!
Как всегда, голос Джун звучал громче других.
– Я видела штучки и побольше, – заметила Айви. Айви чувствовала себя в своей стихии. В последнее время ей очень нравилось проводить здесь вечера. Долгие годы она избегала злачных мест, заявляя, что они для нее слишком вульгарны. Но теперь она стала самой собой и с жаром окунулась в буйное ночное веселье. Перемены в ней шокировали всех, включая ее сына Джоуи. Сьюзен отныне была ее любимицей. Айви узнавала в ней себя в молодости, когда она, как и Сьюзен, пыталась выжить и при этом не сойти с ума. Иногда даже Джоуи жалел свою дочь. После одной из стычек с Барри Сьюзен потеряла ребенка и стала прихрамывать – он раздробил ей кость лодыжки. Это ужаснуло даже Джоуи, и, подстрекаемый Джун и своей матерью, он хорошенько отлупил Барри. Барри даже не пытался сопротивляться, когда его били, все принял как должное. Он понял, что на сей раз зашел слишком далеко.
Но глубоко в душе Джоуи знал: он бьет Барри не столько за Сьюзен, сколько за себя. Джоуи постоянно просил зятя замолвить за него словечко перед Иваном, хотя знал, что Барри и не подумает этого сделать. Барри был на коне, он поднялся и стал выше своего подельника, и это сильно злило Джоуи. Обида буквально пожирала его изнутри.
Затаенная враждебность, которой не было раньше, жирной чертой пролегла между ними, и по этой причине Джоуи в последнее время больше интересовался жизнью дочери. В этом заключался единственный способ отомстить Барри, и Джоуи с радостью использовал такую возможность.
Плюс золотые дети. Как бы ни смотреть на Сьюзен, никто не мог отнять у нее умения быть хорошей матерью. Это отмечали все и хвалили ее за те усилия, которые она вкладывала, чтобы вырастить хороших детей в нечеловеческих условиях. Сегодня, однако, она наконец отдыхала душой – была пьяна и шумно радовалась всему происходящему. Джоуи засмеялся, видя, как она попыталась встать со стула и тут же плюхнулась обратно.
Стриптизер извивался перед зрителями. Он играл своим телом перед лицами женщин и позволил одной из самых смелых зубами снять с его бедер узкую полоску ткани.
– Подойди ко мне, сынок, я специально для тебя достану свою челюсть.
Реплика Айви заставила всех собравшихся грохнуть от хохота.
– Заткнись, мать, перестань пугать мальчика.
Музыка смолкла, на сцене выключили свет. Сьюзен наконец удалось подняться со своего места, и, качаясь, она направилась в дамскую комнату. Дорин пошла за ней.
– Этот маленький Барри такой прикольный… Знаешь, что он сегодня сказал, Сью? Он спросил меня, почему на небе бывают облака. Я ответила – для того, чтобы всегда было что-то красивое, на что люди могли бы смотреть. Тогда он спросил: «Почему Бог не сделает так, чтобы небо было всегда таким красивым, как моя мамочка?»
Сьюзен расхохоталась:
– Ему только три годика, он меня еще не видит, какая я на самом деле.
Дорин сидела на унитазе, распахнув дверь кабинки, и, если бы кто-нибудь вошел, она оказалась бы на виду у всего кабака. Но Дорин на это плевать хотела, им обеим было на это наплевать. Это только добавило бы возбуждения и смеха.
– Он чудесный малыш. А как поживает Его Величество?
Сьюзен вздохнула:
– Как всегда. Горбатого могила исправит.
Дорин пожала плечами. На самом деле ничего другого она и не ожидала. Нетвердой рукой Сьюзен накрасила губы розовой помадой, смеясь над своими попытками попасть именно в губы.
– Я так нажралась, Дор. Я уже сто лет так не напивалась.
Дорин с трудом натянула на себя трусики и колготки.
– Ничего страшного не случится, если время от времени ты будешь отпускать поводья.
Сьюзен зашла в кабинку после подруги и для опоры прислонилась к стене, снимая трусы. Она почувствовала первую волну тошноты и сделала глубокий вдох. Она была еще пьянее, чем ей казалось.
– Я пьяная в стельку.
Вымыв руки, она вместе с Дорин пошла назад к столику. Вдруг на их пути появился Барри, и сердце ее ушло в пятки. Она выдавила из себя улыбку:
– Привет, Барри, давненько тебя не было видно.
Он не заметил сарказма, но ей было приятно хоть так незаметно его уколоть. Он пил виски из большого бокала, и Сьюзен испугалась, как бы он не захотел остаться. Но вскоре страхи ее рассеялись.
– Где мой паспорт. Сью? Я не могу его найти.
Она улыбнулась:
– Значит, ты был дома?
Он кивнул:
– Я виделся с детьми, поиграл с ними, дал им всем понемножку денег.
Он явно оправдывался в том, что не провел с детьми весь вечер. Это было что-то новенькое.
– А зачем тебе твой паспорт?
– Я собираюсь в Испанию. Нужно вытрясти один долг для Ивана.
– Здорово, Барри. Пересаживаетесь в Бирмингеме или Ливерпуле? Классно! Розель тоже летит, я так понимаю?
Он кивнул. С того вечера, как Сьюзен появилась у Барри на работе, ее жизнь круто изменилась. Они с Розель стали подругами. Розель следила, чтобы отчисления от зарплаты Барри постоянно поступали в бюджет семьи, а Сьюзен, в свою очередь, позволяла расцветать их отношениям. В общем-то от нее мало что зависело. Если Барри решал завести роман – он заводил его, не спрашивая на то разрешения. Но, по крайней мере, она получала деньги и ее особо не трогали. И то и другое более чем устраивало Сьюзен.
Они встречались с Розель примерно раз в месяц и где-нибудь вместе обедали. После Розель всегда делала Сьюзен что-нибудь приятное – водила ее в парикмахерскую, дарила ей платье или сумку. Эти мелочи украшали жизнь Сьюзен и доставляли ей радость. Розель дарила Сьюзен хоть немного самоуважения.
Кроме того, женщины удивительно поладили, обнаружив друг в друге схожие черты. Например, обе любили кино и литературу. Теперь Сьюзен выглядела лучше, чем когда-либо, и это доставляло ей массу удовольствия. Принимая во внимание постепенное переселение Барри к Розель, жизнь в целом Сьюзен устраивала. Сейчас он приходил домой примерно раз в неделю, чтобы повидать детей и не вызывать вопросов у соседей.
– Твой паспорт на шкафу в коридоре, я на всякий случай спрятала его между письмами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49