Теперь ей так не хватало ее живота. Не хватало надежды, которую внушала эта жизнь внутри нее. Не хватало того особого, известного только женщинам ожидания чуда. Только вынашивая ребенка, она чувствовала себя полноценной личностью.
И вот теперь она хоронила своего Джейсона, предавала его в руки Господа и Девы Марии. Она надеялась, что там, на небе, найдется кто-нибудь, кто о нем позаботится. Сьюзен обвела глазами кладбище. Ее мать, Айви и Кейт стояли рядом. Дэбби маячила в сторонке одна. Ее детское хорошенькое личико было все в слезах. Но Сьюзен знала, что это игра, – Дэбби, как всегда, прикидывалась. Она слишком любила себя, чтобы сострадать другим людям. Послушать ее, так получалось, что это она потеряла ребенка, а не Сьюзен. Весь тот день Дэбби вела себя так, словно она была главным действующим лицом разыгравшейся драмы. Это делало ее центром внимания. Люди выслушивали ее нытье, а не старались проскользнуть мимо. Сьюзен все это понимала. Она слишком многое понимала. В этом заключалась ее беда.
Глядя на своего чистенького, хорошо одетого мужа, она вдруг почувствовала, что в ней просыпается жалость к нему. Это ее сильно обеспокоило. Видно было, что он действительно убит горем, но Сьюзен знала то, чего не знал сам Барри: его мучила не скорбь по сыну, а чувство вины. Барри слишком походил на Джоуи. Ни Дэбби, ни Джун, ни Айви не мучила настоящая скорбь. Они переживали не само горе – им важно было то, как горе отражалось на них. Значение происшедшей драмы не осознавалось ими полностью. Они сочувствовали Сьюзен, потому что она потеряла ребенка, но гораздо больше они жалели себя.
Барри же переживал главным образом оттого, что в тот момент, когда мальчик умирал, он, его родной отец, распутничал. Барри постоянно болтал о ребенке, описывал его: какой он был хорошенький, какой «настоящий мужчина» мог бы из него вырасти и разбить бы не одно женское сердце. Барри даже не упустил случая похвастаться величиной пениса малютки. Эта штучка, утверждал он, у мальчика была приличного размера, так что его папке не пришлось бы краснеть за сына.
Сьюзен понимала, что по-другому горевать Барри не умеет. Так ему было легче жить на свете. Но от этого ее ненависть к нему не становилась слабее. Сьюзен до сих пор не разговаривала с ним. Даже в похоронном бюро, где он выбрал самый дорогой гроб с крестом из чистого золота на крышке, она едва кивнула ему в знак согласия.
Сьюзен почувствовала, как кто-то взял ее за руку, и догадалась, что это Дорин. Ну что бы она делала без подруги? Дорин была единственным человеком, с которым Сьюзен могла сейчас разговаривать, да и то когда они оставались вдвоем, без посторонних. В такие моменты горькие слова лились у Сьюзен потоком, и смысл их был полностью ясен, наверное, только ей одной. Но ей самой хотелось думать, что и Дорин понимает ее.
Сьюзен казалось, что Дорин разделяет ее страдания, что до сознания подруги дошел весь ужас случившегося, что она поняла то, чего не могли понять ни мать, ни бедная старая Айви. Миновало всего три дня после смерти мальчика, а бабушка уже советовала Сьюзен «взять себя в руки», повторяя, что в жизни всякое бывает и что надо продолжать жить.
Странно, но Сьюзен не раздражали слова Айви. Наоборот, она была в какой-то степени благодарна старой женщине. По крайней мере, думала она, Айви и Кейт сознают, что произошло нечто ужасное, непоправимое. Обе не желали знать своих сыновей, обе были на ее стороне. Так размышляла Сьюзен, стоя на траурной церемонии. Это хоть немного отвлекало ее от печальной заупокойной службы.
Сьюзен перевела взгляд на отца. Следовало отдать ему должное – он хоть оделся по случаю поприличнее. Джоуи был аккуратно подстрижен и выбрит, костюм отглажен. Джоуи поймал ее взгляд и грустно улыбнулся ей в ответ. Она поняла, что улыбается, и поспешила закрыть рот ладонью.
Что это с ней? Что во всем этом смешного, черт побери?
Да то, что ее сын Джейсон избежал уготованной ему судьбы, сообразила вдруг она. Эта мысль вертелась в ее голове непрестанно, день за днем и вот теперь окончательно оформилась. Ее сынок не попадет в руки Барри и Джоуи, они не сделают из него «настоящего мужчину». Уж кто-кто, а она знала, что выживи он – и они непременно измарали бы его, заставили бы подражать им, перенять свой образ мыслей.
Барри уже однажды пообещал, что сделает из него боксера. Он хотел, чтобы он рос «маленьким крепким орешком». Но у Джейсона, ее любимого сыночка, хватило ума сбежать от них. Теперь она ясно это сознавала. Стоило ему только разок на них взглянуть – и он был таков. Ей было невыносимо горько, но эта мысль хоть немного приносила ей облегчение.
В церкви Сьюзен особенно остро ощущала свою нечистоту, зная, что она все еще больна дурной болезнью, которая бывает только у грязных людей. Стоя у алтаря перед лицом Всевышнего, она воображала, как отравленная болезнью кровь бежит у нее по венам – так она текла по ее венам тогда, когда дитя еще было в ней; так болезнь перетекла по ее венам в тельце ребенка по милости Барри Далстона, этого распоследнего мерзавца и родного отца погубленного младенца.
Ее опять стал разбирать смех. Четыре человека из присутствовавших на похоронах лечились от венерического заболевания в специальной клинике. «Жаль, что тут нет Фрэнсис, – подумала Сьюзен. – Тогда получилось бы пять».
Пять особо отличившихся. При этой мысли Сьюзен чуть не расхохоталась. Она услышала голос отца. Джоуи говорил, что первое время за могилкой следовало бы присматривать. «Понимаете, – объяснял он всем и каждому, – на крышке гроба крест из чистого золота, и могут найтись такие, что откопают гроб и сдерут крест. Сами знаете, какие тут люди».
Джун приказала ему заткнуться, не оценив его здравомыслия. Но Сьюзен понимала, что Джоуи по-своему хотел утешить дочку, намекнуть ей, как они постарались для ребеночка, сделали все как полагается. Потратили много денег, устроили ему, как выразилась Айви, «достойные проводы». Проводы куда? Куда, так их растак, они его провожали? Одного, без мамочки?
Что это за Бог, который допустил такое?
Но тут же выражение лица Сьюзен изменилось, стало мягче. Тот же Бог, что послал ей Барри Далстона. Разве не так? И как же она молила Господа о любви Барри, дура этакая!
Все кончилось. Сьюзен поняла это по тому облегчению, которое отразилось на лицах людей. Лица уже не были печальны. К ней подошел Барри и обнял за плечи. Он плакал. Сьюзен видела, что за ними наблюдают, в том числе Мод с выводком своих гадючек-подруг. Ишь, сбежались, как крысы на падаль.
– Отвали, Барри.
Сьюзен произнесла это тихо, но с силой, и ее услышали. В этот миг ее как будто прорвало. Слезы хлынули из глаз. И все из-за запаха, который исходил от Барри. Запаха, который она когда-то так любила: туалетной воды и сигарет, бриолина и рыбы с картошкой.
Когда-то его близость была для нее всем на свете, рядом с ним она чувствовала себя надежно. Сьюзен любила и желала его. И вот теперь она плакала о своем покойном ребенке. О своей погубленной юности, от которой не останется даже светлых воспоминаний.
Барри казался для нее спасением, он избавил ее от жизни под одной крышей с Джоуи и Джун. Он так долго был светом в ее окошке, она так мечтала завладеть им. Теперь же Сьюзен понимала, что все время она пыталась добыть фальшивое золото.
И все же она позволила ему крепко прижать ее к себе. Как-никак хоронили его сына, и тут было не время и не место устраивать истерики, как бы сильно ей ни хотелось выплеснуть всю правду ему в лицо. Вокруг стояли и пялились соседи, которым вовсе не следовало знать, что творилось у нее на душе. Как бы ни было пусто и тяжело на сердце, привычка прятать от людей сокровенное оставалась для Сьюзен сильнее.
Она проснулась посреди ночи. Свет уличного фонаря, проникая в окно спальни, струил мягкий, золотистый свет. Грудь Сьюзен горела, словно внутри у нее разгорался пожар. Ей было жарко и плохо.
Барри стоял на коленях у кровати. Она поняла, что это он ее разбудил, прервав блаженный, спасительный сон, который хоть на время давал забыть о боли. Какое это прекрасное изобретение – снотворные таблетки.
– Ну что, опять? Не надоело?
Она сказала это тихим, усталым голосом, но в ночном безмолвии ее слова прозвучали громко, резко.
– Я люблю тебя, Сью. Люблю, и все.
В его голосе слышалась неподдельная боль, но Сьюзен это не трогало. Она не ответила.
– Прости, Сью, но это правда. Я знаю, это моя вина, полностью моя вина. Но понимаешь, все это устроил поганый Джоуи. Это он притащил меня в бар, напоил, и я проснулся на другое утро с двумя девками в постели…
Барри плакал навзрыд.
– Ты хочешь сказать, что они валялись здесь, в этой кровати?
В темноте она плохо видела его, но почувствовала, что он кивнул. Он хотел помириться с ней, хотел быть с ней честным.
– Это были просто девки, старые шлюхи. Для меня они ничего не значили. Это было не то, что у нас с тобой, любовь моя. У нас с тобой все по-настоящему. Я тебя люблю. А на них мне насрать.
Сьюзен насмешливо произнесла:
– Рада это слышать. А теперь можно я посплю?
Барри прижал голову к ее животу, большому, круглому, мягкому животу с розовыми следами растяжек и белой кожей.
– Пожалуйста, Сью, не бросай меня. Перестань меня отталкивать. Мне тоже плохо.
Барри добился того, что она почти научилась испытывать наслаждение от секса. Один раз или даже дважды он доводил ее до экстаза. Но она сознательно зажималась, отгоняя от себя подступающие ощущения. Ей не хотелось знать, что это такое и отчего люди сходят с ума, совокупляются с первыми встречными, как дикари, следуя велению плоти.
– Дай мне поспать, Барри, пожалуйста.
– Сьюзен, умоляю, я люблю тебя, дорогая моя. Правда люблю. У нас еще все будет хорошо. Я изменюсь, обещаю тебе. Ты будешь мной гордиться. Обещаю, что, пока я жив, я пальцем не прикоснусь к другой женщине. Клянусь могилой Джейсона…
Она села в постели. Ее лицо было сурово и неподвижно.
– Не смей кляться могилой ребенка, Барри Далстон. Ты даешь клятву, которую никогда не сможешь исполнить. Ты – как мой отец: тебе бы только трахаться, до остального тебе нет дела. Это для тебя заменяет любовь. Вы оба трахали меня и дотрахали. И пожалуйста, не оскверняй память несчастного маленького мальчика. Не пачкай его, он и так уже изгажен тобой дальше некуда. Ты его убил. Знай и живи с этим. А мне дай поспать, черт тебя возьми. Я просто хочу спать.
Она легла, и он лег рядом с ней, положив голову ей на живот. Ему надо было дышать ее чистым запахом, чтобы опять чувствовать себя человеком.
Барри лежал и думал. Сьюзен – настоящий бриллиант, он это понял только теперь. Она чистая женщина, и в доме у нее чисто. Она умеет любить, она добрая и хорошая.
Минуло всего дней десять, а Сьюзен снова собиралась на похороны. На этот раз хоронили ее двоюродную сестру Фрэнсис. Никто из семьи Сьюзен понятия не имел, почему она покончила жизнь самоубийством. Фрэнсис отправилась в Эссекс и там повесилась в парке на дереве. Когда-то в тех местах жила их ныне покойная старая родственница, давно всеми позабытая. В детстве они ездили к ней погостить.
Сьюзен была слишком занята собственными переживаниями, поэтому не обратила внимания на маленькую заметку в «Дейли миррор». В ней говорилось, что в Сохо была насмерть забита проститутка из бара «Вэлбон». Ее тело было найдено на помойке на Геррард-стрит. Но Барри прочитал эти строчки. Более того, он перечитывал их несколько раз. Барри твердо придерживался мнения, что некоторые долги деньгами не погасишь.
Фрэнсис сама догадалась уйти из жизни – из-за ребенка, конечно, и из-за того, что натворила. Правда, той, другой женщине пришлось помочь отправиться на тот свет. Так ей и надо. Он отплатил ей за смерть своего сыночка. Разыскал злодейку и покарал. После этого Барри как-то воспрянул духом.
За все надо платить, считал Барри. Все должны платить, но, как всегда, не он.
Когда траурная церемония закончилась, Барри крепко сжал руку Сьюзен и заглянул ей в глаза.
– Ты, кажется, повеселел, Барри.
Он покачал головой, и его лицо снова стало печальным.
– Просто я рад, что вернул твою любовь, дорогая. Вот и все.
Прижимая ее к себе, Барри улыбался. Он верил собственным словам. И когда они вместе покидали кладбище, в ее душе вдруг шевельнулась надежда на лучшее будущее, их общее будущее с Барри.
«По крайней мере, он меня любит», – подумала Сьюзен.
В машине Барри наклонился к Сьюзен и поцеловал ее. Впервые за последние дни она улыбнулась ему в ответ. Он был прощен. Краем глаза Барри заметил, что за ними наблюдает Дорин. Отъезжая от тротуара, он обнял жену, а сзади, над ее головой, сделал пальцами рожки. Сьюзен не видела выразительных гримас Дорин, которая старалась о чем-то предупредить. Зато это видел Барри и решил при случае отомстить подружке жены.

КНИГА ВТОРАЯ
Глава 13
– Да заткни же ты наконец этого чертова ребенка! – перекрывая плач малышки, взревел Барри. Сьюзен шагала по спальне, гладила девочку по спинке и старалась ее успокоить. У Венди резались зубки, и было очевидно, что это ей совершенно не нравится. Казалось, мир, в котором она очутилась, пришелся девочке не по нутру, и приходилось постоянно и открыто выражать свое недовольство.
Венди плакала с самого рождения. Врач говорил, что это колики, Сьюзен считала, что это колики, Барри же был убежден: ребенок послан им самим дьяволом и не приносит никакой радости. Хуже того, даже если малышка вдруг затихала, стоило ей увидеть лицо Барри над детской кроваткой, и третья мировая война начиналась снова.
Венди Кэтрин Далстон не нравился ее отец. Нельзя сказать, чтобы Сьюзен считала ее слишком строгим судьей. Но Барри стали выводить из себя ночные приступы дикого рева, и он жаловался на них всем и каждому. Сьюзен иногда задумывалась, кто из них кричал громче, Венди или он. В любом случае, она всегда слышала только эти два голоса.
В отличие от Барри Венди была ее отрадой. Стоило только Сьюзен посмотреть в эти огромные голубые глаза, и она таяла. Сьюзен твердо верила в то, что девочке суждено стать необыкновенной красавицей, поэтому ее любовь к Венди была беспредельна. Венди стала для нее всем. Барри подозревал это и ревновал жену к дочери. Он пытался скрывать свои чувства, но у него ничего не получалось. Раньше все было не так. Сьюзен все свое время и любовь отдавала Барри. А теперь…
Встав с кровати, он пошел в соседнюю спальню и начал тянуть ребенка из рук Сьюзен.
– Положи эту маленькую дрянь обратно в кровать. Пусть поорет. Твою мать, Сью, давай хоть одну ночь поспим спокойно!
Его крик еще больше подействовал на Венди, и, чувствуя напряжение в комнате и страх матери, она завопила. Сьюзен крепко прижала девочку к груди.
– Ее все равно пора кормить, Барри. Чего ты хочешь от ребенка? Ей всего четыре месяца, она еще ничего не понимает.
Барри снова попытался вырвать ребенка из рук матери, но Сьюзен вцепилась в него мертвой хваткой.
– Я предупреждаю тебя, Барри, если ты будешь продолжать и сделаешь ей что-нибудь, берегись!
Слова вылетели из уст Сьюзен раньше, чем она успела осознать, что говорит. Сработал инстинкт матери, защищающей своего ребенка. Несколько долгих секунд Барри смотрел на нее, и Сьюзен почувствовала, как сердце ее сжал железный обруч страха.
– Барри, послушай меня… Барри, пожалуйста…
Удар кулаком оказался таким неожиданным, что она полетела назад к детской кроватке и едва не уронила малышку на пол. Сьюзен почувствовала, что у нее рассечена бровь, почувствовала, как потекла струйка крови, а на глаза навернулись слезы. Барри наблюдал за всем словно в замедленной съемке. Ударив ее, он сразу понял, что переусердствовал. Такого удара хватило бы и для взрослого мужчины. Уже в момент замаха он знал, что не прав.
Венди замолчала, в комнате стало совсем тихо, и оба – Барри и Сьюзен – посмотрели на ребенка. Кровь Сьюзен капала ей на лицо, и оба подумали, что это кровь девочки.
– Ты, проклятый ублюдок, что ты наделал?
Сьюзен испугала тишина, необыкновенная тишина, к которой она не привыкла. Вдруг Венди улыбнулась широкой блаженной улыбкой, и железный обруч, сжимающий сердце Сьюзен, ослабил хватку.
Барри снова посмотрел на свою дочь – никаких сомнений, она его ребенок. Как поразительно похожа на него! Увидев улыбку, кровь и сопли у нее под носом, он испытал облегчение, знакомое только сильно провинившимся людям. В какой-то момент он подумал, что ранил ее, а ничего хуже для него быть не могло. Ведь в их мире считалось неприемлемым поднять руку на ребенка. Того, кто это делал, более не считали за человека. Его поносили, били, презирали. После того как ребенок достигал школьного возраста, с ним позволялось обращаться как угодно, но трогать малышей… малыши были радостью для всех. Правда, иногда за исключением родителей.
Барри больше не мог слушать окружающих, восторгавшихся Сьюзен и ее даром матери и хозяйки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49